Любовь и физика
Училась я в школе офигительно: на четверки и пятерки. Но с переездом в новый город все стало намного печальнее. Учиться я, конечно, продолжала хорошо, но енто почему-то не нравилось местным хулиганам и даже отличникам. Они дразнили меня, называли обидными эпитетами, передразнивали мой голос, звучащий на французский манер - картаво. Особенно им не нравилась моя привычка читать на переменах, что, по мнению хулиганов, было тупостью. Гораздо интереснее курить в туалете и ругаться матом, гораздо интереснее устраивать заподлянки училке и планировать, как бы сорвать урок, или уж в крайнем случае, сбегать в буфет за пирожками.
Но, нет, вместо того, чтобы радостно влиться в новый коллектив, я отгораживала себя книжками и своей чопорностью и нелюдимостью.
Меня в школе не любили, а я, в свою очередь, не любила школу. Нелюбовь к школе обернулась в мои, так называемые, болезни. Градусник, нагретый у лампы, стал моим лучшим другом.
- Да, что это с тобой, дочка, - ныла моя погонь, опять 37,1.
- Я болею, - слабым, умирающим голосом отвечала я.
- Ой, и точно болеет, и вид какой-то усталый, и глаза красные, слезятся. Оставайся-ка дома, не ходи в школу.
- А может я на автобусе, я выдержу, - Ну уж нет, - отвечала погань, и я оставалась дома, лишаясь школы жизни. Но иногда поганая просекала мои хитрости и вела меня к врачу.
- Кошмар, у дочери 3-й день 37,1, в школу не ходит. Слабость у нее, голова, говорит, болит.
- Ну-ка, давай-ка замеряем ей температуру, - сказал доктор, усаживая меня подальше от всех нагревающихся приборов и батарей, зная хитрость маленьких лентяев, не желающих ходить в зомбирующие заведения - школы.
- 36,6, - с улыбкой, но, нахмурив брови, сказал врач.
- Странно, час назад было 37,1, - удивлялась мамаша, начиная догадываться, что я ее обманывала и краснея от ентого до корней волос.
- Чо ж ты обманываешь мене, доча, видь я же все для тебя делаю, видь я ж тебе люблю, - обижалась старая перечница, приучая и меня обижаться, с претензией относиться к людям, ожидая, что они будут такими, как навоображала себе я.
Я была очень хитрой, и, сделав невинные глазки, я лупала на свою погань.
- Не знаю, может я уже вылечилась, дома я так плохо себя чувствовала, тошнило, голова болела, может я замерзла на улице и от этого температура ниже? - говорила я, корча из себя дурочку, и уже ощущая острый дискомфорт вины, от того, что мамашу свою несчастную обманываю.
- Ладно, доча, хорошо, что вылечилась, а то программу-то школьную совсем запустила, в школу завтра пойдешь, поди уж соскучилась, а ты физику-то любишь и химию, тебя все время хвалят учителя, - надуваясь от гордости, говорила моя мамаша.
Гордилась она мной безбожно. Думала, что рождение умного ребенка - роль свиноматки, является оправданием ее бесцельной, тупой, серой мышиной жизни, в которой она ничего не достигла: не написала ни одной песни, не испытала блаженства слияния с Богом в самадхи, не жила во дворце, не написала мудрой книги, не нарисовала картины, не создала своего учения.
Зато она родила "Христа и Христу" - двух выродков, существованием которых, тоже ничего не достигших пока, она оправдывала свое тупое существование.
Вот такой мыслью утешают себя все мыши, и эта успокоенность помогает еще больше увязать в мирском болоте, в семейке, не стремясь изменить эту жизнь.
И вот самое страшное случается. Я иду в школу. Мороз - 25 градусов, перед этим трагическое просыпание мамкиной дочки, вылезание на холодный пол, к которому прилипают ноги. Если бы меня воспитывали нормальные люди, они бы обрадовались, что я в таких условиях буду закаляться, многие бы даже согласились за деньги обрести такие условия жизни, которые не дают расслабиться, в которых можно совершенствоваться
Утром я с трудом и недовольством продирала свои заплывшие коньюктивитом зеньки, отколупывала от глаз желтую коросту, совала ее в рот.
- Вкусно! Солененько! - думал выродок. Проколупав свои локаторы, я анализировала состав окружающенй среды.
- Холодно, нос мерзнет! - нет, полежу еще, решала я, забираясь подальше в свою теплую крепость.
- Доча, встава-а-й! - ныло над моим ухом чудовище, называющее себя моей матерью.
- Сейчас! - бурчала я из-под одеяла.
- Доча вставай, я тебе блинчиков напекла, со сгущенкой и с вареньем, вставай доча.
Услышав про вкусности, я сразу же выползла из-под одеяла и пошла чистить зубы. Еле справившись с ентим занятием, я выперлась в гребаную школу.
- Мам, дай денежку, - спросила я на пороге.
- Зачем тебе, доча? - выпучив глаза, воскликнула мамаша, - ты ведь у меня хорошая, а у нас и так денежек мало, давай я тебе пюре с котлеткой в баночку положу, блинчиков с творогом и бутербродов с колбаской.
- Да, ты сдурела что ли, мать, у нас в школе никто из баночки не ест, все в буфет ходют, - возмутилась я.
- Да, какой буфет, вас же в столовой кормят, - тряслась от жадности старая корова, боясь дать мне хоть копейку в руки, она же еще маленькая.
- Мам, ну дай, хотя бы на автобус, - тут вмешивался мой экономичный папаша.
- Доча, пешком ходить полезнее, вот я, смотри работа за 12 километров, а я каждый день пешком хожу деньги чтоб зря не тратить, а и еще для здоровья, - опомнился он.
И недовольная, я без денег, без котлет и бутербродов, выперлась по длинной дороге, так как обязана была зайти за подружкой, которую просто ненавидела, но ежели забыть, не зайти за ней, она же обидется, она же будет ругать меня, а то и вовсе перестанет разговаривать. Меня мамаша приучила зависеть от мнения людей, так же как и она зависела от мнения каждой соседки, каждой сплетницы у подъезда, от мнения каждого бомжа, который проходя мимо, вдруг отвесит комплимент, от мнения алкоголиков - друзей отца.
- Привет, Катя, - уныло говорила я своей "лучшей" подруге.
- Привет! - раздавался сквозь чавканье голос с кухни.
Я как всегда, была голодная, так как не успела похавать дома, т.к. была спросонья слегка тормознутая.
- Как хочется кушать! - думала я, - вот бы она меня позвала и накормила, - улетала я в иллюзиях, сама при этом ничего не предпринимая, в мою тупую репу даже не стукнуло попросить.
Как это попросить! А вдруг мне не дадут, тупо думала мамкина дочь, а вдруг подумают, что я голодная "как с дикого леса" (так часто говорила моя погань).
Я стояла минут 10, глотала слюни, пока лучшая подруга уминала свой завтрак.
- Ну, ты как всегда сытая, - фамильярно хлопая меня по плечу, говорила Катька.
- Пойдем за Ленкой, - взяв меня под руку, говорила Катька ласково, зная, что я не люблю эту дуру.
- Ну мы же в школу опоздаем? - с тоской в голосе говорила я, боясь того, как меня оценят тупые преподы, скажут, что как же, такая хорошая девочка, почти отличница и опаздывает.
Мне все хотелось быть хорошенькой для всех сразу.
Я как всегда послушная девочка-давалка соглашалась и перлась за ненавистной Ленкой.
Такая меня ждала судьба - всю жизнь потакать мнениям других людей, как плешивая овца. Идти на заклание, идти в семейку, заводить детей, делать то, что я не хочу.
Вышла наконец Ленка после 15 минут ее ожидания на морозе.
- Наташка, а у тебя уже есть месячные? - спрашивали они, чтоб поглумиться надо мной.
Мою идиотскую пачку заливала краска стыда.
- Не-е-ет, - блеяла заикаясь я.
- Наташка, да ты еще совсем маленькая, - глумясь, потешались они.
Испугавшись, что меня называют маленькой, ведь на меня большие мальчики уже обращали внимание.
- Нет, у меня есть месячные! - еще больше покраснев, говорила я.
Так я врала, быстро меняла свои решения, лишь бы выгородить свою жопу, быть хорошей для всех.
Продолжая глумиться, подружки говорили:
- Наташка, а чего у тебя такие волосы длинные, сейчас так не модно (они в тайне завидовали моим пышным волосам, длиной ниже жопы).
- Ты их подстриги, а то вон, гляди, у Машки короткие, вон, гляди, она всем мальчикам нравится.
Мне мои волосы всегда нравились, я гордилась ими как собака костью. А тут вдруг я их возненавидела, ведь из-за них я не нравлюсь мальчикам, из-за них надо мной смеются.
Придя домой, я начала ныть, - Мама, подстриги меня.
- Доча, да что ты такое говоришь. Они же у тебя такие длинные да красивые.
- Нет подстриги, подстриги, сейчас, сейчас енто модно, - стонала я.
- Ну ладно, дочь, будь по твоему, подстригу, - горестно вздохнув, сдавалась погань, и я счастливая и гордая выперлась на следующий день в школу.
Входя в образ Клавы Шифер, я как королева сняла шапку, прошествовав в ней прямо в кабинет. Этим самым я привлекла нездоровое внимание хулиганов и моих подружек-мучительниц. Сняв шапку, я элегантно уселась на край стула рядом с соседом - высоким уродом, хорошим мальчиком и мамкиным сынком Олежкой.
- Подруги с глумливым презрением фыркали в мою сторону, даже не подходя.
- Вот овца, - говорили они, - пальчиком помани, три горы наври, и она поведется.
- Сказали ей подстричься, и она как послушная девочка-давалка подстриглась.
- А если бы мы сказали выпрыгнуть из окна, она бы тоже выпрыгнула.
- Вот дура!
- А, она наверное физику хочет понравиться.
- Вот прикол, разлюбила соседа по парте.
Я слышалда смех, и знала, что смеются надо мной, но вместо того, чтобы тоже начать прикалываться над тем, как я повелась я на свои хуевые эмоции, обида на весь мир захлестнула меня. Как же это, над Клавой Шифер местного масштаба да смеются. Говняные установки всплыли как говно в проруби и никакой не было возможности потопить их.
Позже я, находясь в Рулон-холле, написала про все иллюзии чудесную песню.
| В Рулон-холле дружно мы К жопа-чакре подошли, Мы в миру о ней не знали Себя великими считали И каждый раз как обосремся Мозговтирательством займемся Мол, есть и хуже дураки, И думать так нам всем с руки. Мол, я совсем не виноват, И от того мыши свинят. И сидя в конуре своей В мечтах - наследники царей. И бомж плешивый на помойке В мечтах уже в костюме-тройке На мерседесе ездит круто Баб покупает за валюту. Зачморенный отличник в школе Стал чемпионом в волейболе. Все это гребанны мечты, В них до сих пор витаешь ты. |
Здесь я мечтала, что мною будут все восхищаться, по-собачьи заглядывала всем в глаза, выполняла все, что мне говорили. Но все не бескорыстно, взамен я ждала, что меня все будут хвалить, на руках носить, а самое главное, что я встречу прынца на белом коне. Я мечтала об энтом больше всех и этим привлекала к себе хуевые слухи и насмешки. Божественная сила хотела меня научить, избавить от тупых иллюзий. Если бы я умела видеть жизнь как Марианна, я бы увидела, что вместо прынцев кругом хулиганы, алкоголики, бомжи. А похвала, которую ты получишь у мышей хуже атомной войны.