Путь дурака 1-7. Часть 2

ПУТЬ  ДУРАКА  1-7

«ГАРРИ  ПОТТЕР  В  РОССИИ»

Предисловие

 

В качестве предисловия мы решили поместить письма тех людей, которые прочитали первые две книги. Ценным в этих письмах является опыт постижения истины и изменения своей жизни. Возможно, их откровения помогут и вам глубже понять учение «секору» и использовать его для изменения себя и своей жизни.

«...Первый раз с «Путём Дурака» я столкнулась на тусовке у Горекова, где мы собирались каждую неделю в выходные. До этого я уже познакомилась с книгами Ошо, Гурджиеви и Кастанеды, что помогло мне лучше понять, о чём же говорится в этой книге. Пока готовили хавку, мы болтали о какой-то мистике и наркотических глюках. Пришёл Андрей и сказал: «Я тут достал потрясное чтиво, «Путь Дурака» называется, сказка». Он скорчил глупую рожу. Сперва я подумала, что это просто развлекательная книжка. Андрей читал, и все весело смеялись, потом мы ширнулись и продолжили чте­ние. Моё восприятие стало более обострённым, и мне скоро стало не до смеха, я как будто перенеслась в ту реальность, которая описывалась в книге. Я была одновременно всеми действующими лицами: Рулоном, Марианной, Соломой и т.д. И внезапно со мной случилось озарение, я поняла, что это никакая не развлекательная книга, а источник великой истины.

Эта книга привела в единое целое то, что я читала у Ошо, Успенского и Кастанеды. Однако она открывала нечто большее, казалось бы, самые простые истины, которые не осмеливались сказать другие учителя о детях, семье, нашей зависимости от сексуальных гормонов. Но тогда я ещё не поняла глубоко всей истины. Мы закончили слушать книгу и просто стали плавать в глюках. Внезапно я увидела, что все окружающие меня люди являются какими-то важными питонами, которые направляют любую лишнюю энергию на всякую ерунду. Вот сейчас мы её направили на эти глюки, чтобы убежать от серой обыденной жизни. Вскоре мы, как обычно, занялись групповым сексом. Парни радовались, что после морфия они могут долго не кончать, но мне всё это показалось отвратительным, ведь я понимала, что мы просто потакаем гормону, который нас заставляет так бездарно тратить своё время и силы. Я вошла в образ Марианны, и мне всё это уже не нравилось, но по привычке я ещё занималась этим. Однако мне хотелось взять палку, отходить ей всех вокруг и объяснить им, как она объясняла Рулону, что всё это просто тупое следование инстинкту, что все мы бессмысленные машины. Но решительности у меня ещё не было, и я продолжала эту бессмысленную игру.

Позже я прочитала первую книгу «Путь Дурака» ещё несколько раз и заказала вто­рую. Я увидела, что я крыса, давящая на педаль, постоянно ищущая ложных удовольствий в сексе, наркотиках, своих любовных фантазиях. Я как бы была соткана из каких-то кусочков воспоминаний, мамочкиных программ, инстинктов и болезненного воображения, и всё это месиво управляло мной и мучило меня, отнимая силы и создавая выдуманные неразрешимые проблемы.

Когда у меня появилась энергия, я всё время думала, с кем бы потрахаться, чтобы выпустить её. Я чувствовала душевную пустоту и пыталась её заполнить мыслями о любви, сентиментальными воспоминаниями и прочим душевным онанизмом, на который уходили все силы, и я впадала в депрессию. Всё время глупо думала, в кого бы ещё влюбиться, о чём бы ещё помечтать, а потом страдала, что это всё снова не удалось, что я никому не нужна. Я осознала, что всё это глупая бессмыслица, вызванная действием во мне сексуального гормона. Тогда я перестала заниматься всем этим блядством и занялась йогой.

Моя энергия перестала вытекать из меня через эту душевную мастурбацию. И я почувствовала себя наполненной, самодостаточной и счастливой, как в детстве, когда беспричинно радуешься всему вокруг. Если сексуальная энергия появлялась, я начинала танцевать, заниматься йогой или гулять по лесу. Вместо бессмысленных мечтаний и бестолкового ожидания любви или поиска сексуальных приключений. Я решила, что заниматься сексом со всеми окружающими меня пачкунами и засранцами я больше не буду потому, что это было причиной всех моих бед и страданий. Партнёр должен быть таким, как Рулон, а если нет, то лучше быть одной сейчас.

Я продаю Рулонину и коплю деньги, чтобы поехать на семинар и обрести Великое Знание, которое сможет дать мне новую жизнь, вывести из всего этого свинства и гря­зи, в которой я находилась. Мои знакомые с тусовки тоже прикалываются по этой
 книж­ке, но они всё же двурушничают, продолжая потакать всей херне, которая встроена в них обществом и природой. Видно, не каждый может быть целостным и обрести подлинное счастье и новую жизнь, соприкоснувшись с Великим Знанием. Но что поделать, вершина-то у пирамиды узкая, и большинство людей дурные, так что лучшая жизнь — для избранных и достойных.

С большим почтением и уважением к вам ваша ученица Елена».

«...Книга «Путь Дурака» ко мне попала случайно. Я купил её в поезде у одной де­вушки. Цена её была большой, но что-то привлекло меня. Сперва я подумал, что это развлекательная литература. Но когда я увидел там языческие практики, то понял, что речь идёт не о развлечении читателя, а об обучении его языческому мистицизму — Пути Скомороха. Вторая книга ещё больше укрепила мои взгляды, что через эту книгу с нами говорит эзотерическая школа. Ведь откуда ещё могли взяться такие глубокие знания купэлы, скоморошества, культа Ярилы. И сам юмористический стиль книги является проявлением скоморошеского взгляда на мир. Заметьте, ведь мировоззрение, передаваемое ей, реакция главных героев совершенно не вписываются в современные общественные представления. Эта книга смещает наше восприятие, показывая новую грань видения мира. Практикуя этот взгляд, я увидел, что мы находимся на большой сцене. Не нужно ходить в театр. Цирк вокруг, и особенно в нашей голове. И этот цирк нужно осознать, научиться отстраненно созерцать его во всех жизненных ситуациях. Сами образы Марианны и Рулона — это же образы рыжего и белого клоунов в цирковой традиции. Марианна — рыжий, активный клоун, а Рулон — белый, пассивный. Вместе они представляют собой два вида действия и образуют эзотерическую драму. Если действительно за книгой «Путь Дурака» стоит эзотерическая школа, то я хотел бы стать её учеником, если того достоин. И не важно, где будет проходить моё обучение: в дурдоме или в тюрьме, так как внутри меня существует и то, и другое. Да, об­разы дурдома и тюрьмы шокируют читателя, но это и является целью книги. Однако ценно то, что в любых условиях Рулон продолжает развиваться и постигает Русский эзотеризм. Это его вехи посвящения, через которые он проходит, чтобы стать волхвом, обладателем высшего знания. Я и сам уже стал использовать некоторые приведённые в книге практики. Но вот что я понял: сам по себе я могу только подготовиться к
 насто­ящей работе, по-настоящему без наставника измениться я не могу, и поэтому я хочу встретить Мастера, такого как Рулон, Марианна, Алтай Кам или Шри Джнан Аватар Муни, и под его руководством достичь вершин совершенства.

С глубоким уважением Владимир».

«Как-то я встретила своего знакомого, вместе с которым была на семинаре «Фа­раон». Он дал мне почитать «Путь Дурака». Читая до этого только приличные книги Блаватской и Рериха, я сперва подумала, что это какой-то хулиганский роман. Столько там было матерщины, разврата, сцен насилия и жульничества. Однако вскоре я стала замечать, что все эти на первый взгляд непристойные вещи, типичные для нашей жиз­ни, являются просто обучающим материалом, на примере которого нам преподаётся великий урок. Благодаря им я увидела иначе ту жизнь, которой я живу. Книги Блаватской и Рериха, конечно, написаны очень красивым слогом, но толку от прочтения их для своей жизни я не нашла никакого. Всё это красивые слова и легенды, совершенно не связанные с той жизнью, которой я живу. Эти книги помогали мне просто убежать от неприятной действительности в красивый мирок Гималайских гор и мудро­сти махатм. Но до чтения «Пути Дурака» я не понимала самых простых вещей, без которых все остальные истины просто красивая сказка. И тогда я поняла, что только матом и дубиной можно пробудить человека, чтобы объяснить ему самое простое, да и нашей жизни не обойтись без жестокости и крепкого слова, иначе задавят. Вся ерунда о том, что нужно быть доброй, уступчивой и т.п. является специальной уловкой, чтобы лучше закабалить человека. И я долгие годы была такой, считающей себя вечно кому-то обязанной, виноватой, была просто рабочей лошадью или козлом отпущения, на которого взваливали всё дерьмо в семье и на работе. Ну теперь довольно, я хоть отдалённо хочу быть похожей на Марианну, относиться к жизни так же, как это делала она. Обидно до слёз, что самые лучшие годы я угробила, стирая детские пелёнки и обосранные портки алкоголика-мужа. За всё это спасибо моей мамочке-наседке, которая с малолетства внушала мне ересь о счастье в семье, в детях. Какой же это жестокий об­ман! Теперь я отдала ей своих детей: «На вот, воспитывай внучков, раз ты внушила мне, что в них счастье, а я буду жить для себя». Никакого счастья я с ними не знала, была просто работа материнского инстинкта о ком-то заботиться, проявлять любовь, вернее, не любовь, а навязчивую докучливость. И самое страшное — я передала свою дурость детям, делала их такими же несчастными зомби, как я сама. Но теперь я не желаю всем этим заниматься, водиться с мужем-алкоголиком или искать себе ещё кого-то, все они одинаковые. Просто мать мне внушила, что я встречу принца, подсовывая сатанинскую книжку про алые паруса, нашёптывала мне всякую ересь, что ей не повезло, а якобы мне повезёт, причём с первого раза. Какой абсурд, это всё равно что учиться играть в азартные игры. С таким же успехом можно пойти в казино, надеясь, что с первого раза тебе повезёт и ты выиграешь. Ерунда, тут повезти никому не может. Семья — это каторга, в которую заманивают сказками о принце и делают ишаками, возящими говно. Нетушки, пусть работает, кто дурнее, а с меня хватит, теперь я буду развиваться, заниматься йогой, молиться. Вот что даст мне истинное счастье, но это понимают не все. Да, пусть меня осуждают, что мне до мнения этих завнушенных зомби, оно меня не волнует. Я хочу и буду свободной. Я помню, как я ревновала этого бабника, сколько пролила слёз, но теперь я знаю, что я просто отождествилась с мыслью о единственности, связала свой эгоизм с этим. Какая чушь, выдумки. Точно так же я могла носить паранджу и думать, что так и нужно, ересь. От этого эгоизма одни беды. Конечно, я его ещё не искоренила, но хотя бы поняла, как меня надуло общество и моя мамаша. Блаватская и Рерих ничего об этом не написали и читать их бесполезно. Спасибо Рулону, Марианне и Сотилиану, что открыли мне глаза. Иначе сколько лет я бы ещё бездарно мучилась, морозилась бы на барахолке, чтобы прокормить этих клопов, дармоедов. Нет уж, теперь меня не обманете, с нетерпением буду ждать третью книгу и возможность попасть на семинар. Дух захватывает от мысли, какие же ещё чудесные тайны откроются мне.

С великим поклоном ваша ученица Вероника».

 

 

 

КНИГА 1. СЕКОРУ

Часть I. ГАРРИ ПОТТЕР В РОССИИ

 

Знание старого шкафа

 

— Еб твою мать, черт побери, снова ты пьяный пришел? — кричала мать на отца. — опять пьяный примандоншил! Где зарплата? Снова пропил, пиздарванец?

Рулон забился в угол, слушая этот очередной концерт, и в перерывах между всплесками брани и драки матери с отцом играл в солдатики. «Не могу понять, — думал он, — зачем мать с отцом так живут, мучаются?» Рулон посмотрел на спокойно лежащую на кресле кошку Мурку и подумал: «У кошек этих проблем нет. Вот бы люди учились жить как кошки».

Кошки всегда казались ему какими-то великими внеземными существами, которые не были вовлечены во все людские проблемы. Кошки не воюют, не ходят на работу, не имеют семьи. Вот собакам хуже. Они играют с людьми в одну игру, слишком они зависят от людей. А
 кошки — нет. Они людям не подчиняются, они сами по себе.

Мать с отцом продолжали ругань и драку. Мать гнала отца из дома, тот бесился и крушил что-то на кухне.

«У Мурки тоже были котята. Двоих она съела. Остальных кроме одного мать утопила. Вот как быстро решились все проблемы. А как последний котенок чуть подрос, Мурка сама стала его от себя отгонять. А у людей все по-дурному, одни проблемы», — подумал Рулон.

Он много раз представлял себе фан­та­стический мир, где живут одни кошки и
 где его Мурка является самой главной
 кошкой, мир, где нет проблем и глупых
 тре­вог. Он представлял, как кошка учит его правильной жизни.

На окне стояли цветы в горшках: алоэ, фикус и другие. Рулон часто играл в этих цветах в игрушки, представляя, что это джунгли. Растения казались ему еще более мудрыми. У них совсем не было никаких проблем. Они были еще более безмятежными и счастливыми, даже больше чем кошки. Он часто любил разговаривать с ними и представлял себя цветком или деревом, мирно греющимся под летним солнышком.

Однако самыми таинственными существами представлялись ему камни, шкафы, стулья, кровати. Они безмолвно за всем наблюдали и были просто свидетелями происходящих событий. Он посмотрел на шкаф, в котором отражались он, Мурка и часть комнаты. Шкаф улыбался и, казалось, понимал все его мысли. «Когда-нибудь и я стану таким же, как этот шкаф, и не буду больше беспокоиться о том, что мама с папой дерутся, что отец пропивает мои книжки и игрушечки», — мечтал Рулон.

— Мама, а зачем ты такого папу выбрала? — спросил сын за обедом, когда пьяный отец наконец-то угомонился и уснул.

— Да разве я знала, что он такой будет? — в слезах ответила она.

Рулон вспомнил, как мать ругалась, и ничего, наверное, она не знала. «Не знала, что и я буду таким оболтусом и засранцем, — думал он, жуя макароны с котлетой. — И наверное, никто не думает вообще ни о чем, раз все совершают в жизни одни и те же ошибки».

В правильности этой мысли ему пришлось убедиться еще не раз в своей жизни, пока он не осознал, что о жизни из всех окружающих людей думает только он. Другие же только вспоминают заготовленные неизвестно кем на все случаи жизни одни и те же ответы. Рулону не хотелось жить так, как они, и он решил, что будет жить по-другому, так, как живут Мурка, цветы и шкаф. Что он теперь научится всему у них, и ему будет тогда так же хорошо и безмятежно, как и им. С этими мыслями он спустился на шестой этаж к Максиму, с которым дружил и часто играл вместе. У Максима да и у всех остальных в семье были ссоры и скандалы.

— Неужели мы с тобой будем
 жить так же, как наши родичи? —
 спросил Рулон. Максим, казалось, не задумывался об этом в отличие от своего приятеля.

— Да я не хочу ходить, как мой
 отец, из дома да на завод, — сказал Максим. — Я лучше буду космонав-
том. А то, что делает отец на заводе, это скучно. Он мне рассказывал, что хотел быть летчиком, а стал рабочим. Мне кажется, это не очень-то ин-
­тересно.

Рулон подумал, что, наверное, это не так просто стать летчиком или космонавтом, раз большинство людей ими не стали. И должен быть какой-то секрет, который знает не каждый. Только спустя годы он понял, что секрет весь в том, что большинство людей ленивы, тупы, не уверены в себе. И просто не делают длительных и целенаправленных усилий, чтобы стать кем-нибудь. Посидев немного у Максима, они пошли на площадку между этажами, где вместе с Юриком и Саней Матанцем стали играть в жмурки. Саня стал считать, кому водить.

— С третьего этажа полетело три ножа, — начал он, — красный, желтый, голубой, выбирай себе любой.

Рулон подумал, что люди часто надеются на случай, на авось да на небось, однако случай редко бывает удачным, так же, как и лотерейный билет. Наверное, из-за этого они ничего не достигают. Выпало водить Рулону. Ему завязали глаза платком, раскрутили, и он стал на ощупь искать спрятавшихся от него пацанов. «Наверное, так и мать отца нашла, — подумал он, — вот почему у нее все так плохо».

Тогда он еще не знал, что все люди ходят в жизни впотьмах и находят что ни попадя. Ведь присматриваться да разбираться никого не учили. Внезапно Рулон натолкнулся мордой на чей-то кулак. Он подумал, что кто-то подшутил над ним из ребят, но через секунду получил затрещину по лбу. Он снял повязку и увидел, что, пока он водил, к ним подошел местный хулиган Мишка и начал издеваться над ним.

— Ну, что вылупил-
ся? — сказал он. — Давай надевай повязку, будешь
 ис­кать меня.

Хулиганы казались Рулону людьми какого-то
 другого сорта. Они были сильными, удачливыми,
 независимыми. Пили, курили, не ходили в школу, постоянно всех били и
 щупали девок. Некоторые из них знались с зеками и вызывали благоговейный ужас. Рулону хотелось стать таким же, как они, но это было очень трудно. У него не хватало внутренней силы и решительности. Он был слишком труслив и закомплексован, чтобы проявляться так свободно и независимо. Тогда он думал, что именно из хулиганов получаются космонавты и летчики. Однако в будущем он понял, что хулиганы были просто людьми с более сильной и зрелой сущностью, которые рано взрослели. Но, когда у них начинала развиваться личность, многие из них зачмаривались мамочкиными установками или опускались на дно общества, забитые вредными привычками, которые они развили с детства. Только самые внутренне сильные и умные из них становились главарями мафиозных группировок.

— Ну что? Не ссы, Рулон, бля, — прогнусавил Миха. — Живо отдавайте мне все свои копейки, а то всем вам по ебальнику настучу, — добавил он.

Рулон порылся в карманах, что-то достал и отдал Михе. Хулиганы казались ему проводниками какой-то космической Силы, которая давала ему уроки великого Знания.

— Таких, как вы, педерастят на зоне. Знаете, как педерастят, нет? А вот так: педерасты сидят у параши, и тут блатной какой-нибудь подбежит и вставит кому-нибудь из них хуй в рот или обкончается на рожу. А чтоб педерасты лучше хуй сосали, им выбивают зубы, — Миха замахнулся. — Ну, кому зубы мешают?

Ребята испуганно притихли, внимательно слушая, что Миха рассказывает про зону. Эти рассказы вызывали у них особое уважение к Михе, который был посвящен в знания, доступные только зекам, и от одной мысли о которых можно обосраться со страху.

— А вы будете друг другу мыть жопы и вставлять туда вату с вазелином, чтоб блатной вашим говном хуй себе не замарал, — поучал Миха. — Так что, смотрите мне, если на меня своим родичам пожалуетесь, я вам зубы выбью и в жопу выебу, поняли?

— Да, — запуганно сказал Рулон, загипнотизированный страхом и образами ужасов зоны.

Когда Миха ушел, Рулон подумал, что вот так, видно, всех людей запугивают и заставляют делать то, что им нужно, что сильная штука страх, трудно с ним справиться. Чего только со страху не сделаешь. «Вот если бы победить страх, я сам бы стал как Миха», — и Рулон представил себя здоровым хулиганом, который делает что хочет и все его боятся.

Тут раздались чьи-то шаги, Рулон снова струхнул, подумав, что возвращается Миха. «Мечты, мечты, где ваша сладость, мечты ушли, осталась гадость!» — вспомнил он стих Пушкина. Однако это был его сосед Андрей. Он был старше Рулона на три года. Он принес фантики от жвачек и показал их ребятам. Фанты тогда имели большую ценность в умах пацанов, как и многие подобные вещи, которые были доступны не всем, так как жвачки привозили из-за кордона в очень ограниченном количестве.

— Что, будете фанты покупать? — спросил Мурик. Так прозвали Андрея во дворе, перефразируя его фамилию.

Рулон испугался, что фантики купит кто-то другой, и сказал, что он их купит. Он взял фантики и пошел домой, залез в шкаф и вытащил у матери из кармана деньги, оделся, сказал, что пойдет на улицу, и вышел. Ребята тоже собрались и пошли гулять. Они все завидовали Рулону, что у него есть фантики, а у них их нет, и всю дорогу разглядывали их. По дороге Мурик на деньги Рулона купил себе мороженое и стал его жрать. Руле тоже захотелось мороженого, но денег у него уже не было. Он посмотрел на свои фантики, понюхал их. Вкусно они пахнут, но полакомиться ими невозможно. И тут задумался, правильно ли он поступил, что купил их? Как много иллюзорных ценностей есть у людей вроде этих фантов: всякие марки, значки, спичечные этикетки. «Что бы об этом сказала кошка Мурка?» — так часто любил думать Рулон.

Оценка жизни с позиции кошки отрезвила его. Для них с Муркой пломбир лучше каких-то фантиков, а для фикуса и шкафа и он не представляет особой ценности. Они еще больше свободны от жизни, чем мы с Муркой. «Вот вырасту и сделаю фабрику по выпуску фантиков, продам их и стану сказочным мил­ли­онером, — мечтал Рулон. — И тогда накуплю себе много мороженого, и никто меня больше уже не обманет со всей этой мишурой». Однако тогда он еще не мог представить, что весь мир людей основан на подобных иллюзорных цен­ностях, которые одни люди внедряют другим, и что вся жизнь состоит из подобных иллюзий.

С пацанами он пошел к гаражам и стал бегать по ним, перепрыгивая с одного гаража на другой. Их веселье увидел один еле двигающийся старик и стал тыкать клюкой, ворчать и осуждать пацанов за их игры.

— Эй вы, ебаная саранча, едрит вашу мать, говноеды чертовы! Не сидится, мандавошки проклятые! — осыпал он их многоэтажным матом.

Рулон подумал, что если бы этот старик прыгал вместе с ними по гаражам, то не был бы таким больным и немощным. Все люди болеют потому, что считают, что стыдно так бегать и прыгать, а заниматься спортом им лень. Отсюда их болезни. Он вспомнил, как мать все твердила одно:

— Посиди. Полежи. Чего разбегался?

Рулон помнил себя с самого раннего детства, что говорило о развитии его сознания. Тогда его пеленали, сковывали его тело, не давая ему свободно двигаться и развиваться. Вот почему с детства у многих подростков появляются разные заболевания. Вот почему они растут слабыми и хилыми уродами.

В школе Рулона тоже заставляли сидеть часами, как робота, и слушать всякую дребедень вместо того, чтоб больше бегать и прыгать и нормально развиваться, как все звери. Может, и все проблемы людей оттого, что слишком много энергии идет в их голову и они сходят с ума, мучаются дурью — бесятся, страдают, создают всякие бомбы, от которых скоро Земле придет каюк.

После беготни ребята собрались в подъезде. Мурик стал рассказывать им
 страшилки.

— Есть одна яма, в ней есть что-то такое, от чего умирают люди. Кто ни поглядит туда — сразу умирает. Один мужик заглянул туда и помер. Ученые сняли у него с глаза пленку и как-то сумели проявить ее и выявить, что он увидел в последний момент. Один ученый посмотрел на эту пленку и стал умирать. Тогда он проглотил пленку, чтобы ее больше никто не увидел, и помер...

В подъезде было уже темно, и от этих историй становилось жутко. Казалось, что-то страшное может внезапно случиться. В этом состоянии Рулон пришел домой. Кошка Мурка спокойно лежала и ничего не боялась. Боялся только он из-за своего болезненного воображения. «Как же дурачит, пугает людей это воображение! — подумал Рулон. — Как много всякого зла приносит оно». Он разделся и приготовился ко сну. В комнате было темно. Он лег на спину и стал смотреть в потолок, по которому плавали и кружились яркие разноцветные пятна, похожие на всполохи северного сияния...

С утра Рулон проснулся с болью в груди. Нужно снова было собираться в школу. «Что я тут делаю? — думал он. — Какая польза мне туда идти? Все равно ничему меня научить там не могут. Просто бестолково просижу там лучшие годы и все. Все эти школы, институты — сплошная лажа, ничего они не дают человеку. Пустая трата времени. Вот мой отец имеет два диплома, а сам получает в НИИ 120 долларов. Мать все пилит его, мало денег, мол. А дядя Коля на заводе 300 долларов получает, а сосед Алешка, фарцовщик, вообще нигде не работает, а по 1000 имеет. Значит, нужно не в институте сидеть, а жизни учиться, тогда будет польза. Но люди все тупые как пробки, разве им что объяснишь. А еще с высшим образованием!» Мать все снова сетовала на отца. Сын не выдержал:

— Мать, вот ты и все вокруг сетуют на свою жизнь. Но что же вы ничего не изменяете в жизни, если она вам не нравится? Почему так до старости и продолжаете жить?

— А что же изменишь, сынок? Все так живут. Может, само все как-то ус­троится.

— Нет, жизнь сама ни у кого, как я посмотрю, не устраивается. Это все сказки, что при коммунизме якобы что-то изменится или еще там когда-нибудь какой-то добрый дядя все исправит. Я вот для тебя вижу один выход — развестись с папой, меня сдать в детский дом и пойти фарцевать. Тогда тебе будет хорошо.

 — ой-ой-ой! — заголосила мать. — Как же все это можно? Ведь я все ради тебя делаю. В детский дом только бомжи детей сдают.

— Ты сама не знаешь, ради чего ты это делаешь. Видно, тебя кто-то завнушал или загипнотизировал, и ты, как зомби, делаешь все по какой-то программе. Если ты для меня все делаешь, то зачем меня гонишь в школу?

— Какой ты злой и глупый мальчик. Лучше бы хорошо учился, тогда бы ты понял, зачем я все это делаю, а так ты неуч и слишком еще молод. Вот подрастешь и поймешь тогда все.

Мать была такой тупой, что объяснить ей что-либо, даже самое простое, было невозможно. Делать нечего. Рулон снова поплелся в школу.

Была физкультура. Стали ездить на лыжах. Рулон надел свои маленькие лыжи, в которых он ходил еще с отцом, когда был в детском саду. Ездил он плохо. Его догнали местные хулиганы и толкнули в сугроб. Увидев, что он упал, они загалдели и поехали на лыжах прямо по нему, тыкая его при этом лыжными палками. Как никогда, Рулон осознавал свою беспомощность, свою неспособность стать таким же, как эти хулиганы, разбитным и агрессивным. Он подумал, что, наверное, и матери поэтому сложно что-либо понять, трудно стать умной. Поднявшись, весь в снегу, он поехал дальше по лыжне на своих детских лыжах, ежась от попавшего за шиворот холодного снега. «Даже понять-то что-то — уже чудо, — подумал он, — а измениться, согласно своему пониманию, еще более нелегкая задача. Человек ведь всего лишь маленький беспомощный муравей. В этой жизни он является игрушкой».

Будущее заставило Рулона еще более убедиться в истинности той безнадежной картины, которую он увидел. Он понял, что только в фильмах да в своем болезненном воображении человек является героем, преображается в Лебедя из Серой Шейки, правит Вселенной, спасает мир. На деле ж он не может даже справиться с какой-нибудь простой привычкой, остановить поток своих нелепых мыс­лей, совладать с эмоциями, заставляющими его творить массу несусветных глупостей и идиотизма. Более того, человек является рабом всего этого идиотизма, потакает и обожествляет все свои слабости и пороки, сводящие его в могилу. Причем чем старше становится человек, тем он делается тупей и закостенелей. И не только не может, но просто не хочет, не желает меняться и прилагает все усилия, чтоб стать еще хуже, уродливей и инертней даже по сравнению с тем, какой он уже есть.

Подъехав последним к финишной черте и отряхиваясь от снега под дружный смех пацанов, Рулон подумал: «Чтобы измениться, нужна какая-то внешняя сила, которая бы могла помочь мне». Тогда он еще не знал, что эта сила находится с ним совсем рядом, в жестком взгляде чернявой девочки из их класса, одаряющей всех вокруг презрительной улыбкой. Она недавно появилась в их классе, приехав из какого-то города, и уже наводила свои порядки. Придя в класс на урок физики, он сел на последнюю парту, туда, где любила садиться она, и, разложив учебники на столе, стал их листать, разглядывая картинки. Она подошла к своему месту, встала фертом и, увидев, что он не замечает ее, слегка толкнула его рукой в голову.

— Убирайся с моей парты! — сказала ему. — Я буду сидеть здесь одна!

Нисколько не обидевшись и не возгудав, Рулон взял свои учебники и пошел садиться на другое свободное место. Увидев такое, Марианна, так звали его новую одноклассницу, самодовольно улыбнулась.

— Эй, ты! Иди сюда! — крикнула она ему вслед. Рулон спокойно обернулся и как ни в чем не бывало пошел к ней.

— Знаешь, ты мне понравился! Я люблю таких чадосов, как ты. Поэтому теперь ты будешь всегда сидеть впереди меня вместе с Боженом.

Божен был всем известным отличником, который тоже был посажен Марианной рядом в силу своего чадоства и потому, что он всегда писал за нее контрольные работы и подсказывал, что отвечать на уроке. С этого дня Рулон попал в свиту Марианны, которую она всегда любила собирать вокруг себя, и стал шестерить ей. Она всегда хотела быть королевой и всегда  бы­ла ею. Его же с этого дня стали меньше переезжать  лыжами на уроке физкультуры, так как Марианна  очень хорошо умела манипулировать разными людьми, в том числе и авторитетными хулиганами, и добилась большого уважения в школе. Рулон видел в ней проявление какой-то доселе неведомой для него Силы, истину которой он стремился постигнуть. Марианна стала организовывать мафию из тех ребят, кто был ей симпатичен и кто не противился ее влиянию в школе. Она установила жесткие правила, строго следя за их соблюдением. Тех, кто противился ее воле, лез в залупу, она наказывала. Тем, кто ей помогал, она тоже оказывала какую-нибудь услугу. Таким своим властным поведением она сумела заставить считаться с ней даже учителей.

На уроке преподаватель пиздел что-то про ядерную бомбу и вред радио­ак­тивного излучения. Рулон подумал, что, может, не зря на Земле появилось столько радиации, всякие урановые рудники да озоновые дыры. Эта радиация появилась не случайно. Она, видимо, нужна для мутации, чтоб из человека получилось еще какое-нибудь существо, необходимое для каких-то космических целей. В будущем он еще больше убедился, что человек не является каким-либо венцом творения, а тем более царем Природы. Что он является просто каким-то грибом, который выращивается, рассаживая себя для определенных целей Природы и Земли в целом. И что эти цели совершенно не нужны самому человеку, ибо служит он и используется как половая тряпка для мытья грязных сапог.

Все, что думал, Рулон высказал Божену. Но тот не обратил на это особого внимания, боясь, что прослушает препода. Зато Марианна очень внимательно выслушала его размышления и сказала ему:

— Молодец, свинья, складно ты базаришь!
 Если что еще тебя в башку ебанет, ты меня тоже посвяти в это. Может, ты будешь развлекать меня своим пиздежом?

Рулон обрадовался, что кто-то наконец понял его и стал чаще высказывать свое мнение при ней по каждому поводу.

Зайдя в подъезд своего дома, Рулон обнаружил в почтовом ящике письмо от своего двоюродного брата Валеры. Он писал ему из армии о трудностях солдатской службы.

«Ой, коря, давай тренируйся, а то пойдешь в армию, и тут «деды» задрючат тебя до изнеможения отжиманиями и другим спортом. Будешь слабым, тебя сломают, задолбят, будешь за всех очко драить да «дедам» сапоги начищать. И еще учись заматывать портянки, — писал Валера, — а то я себе ноги до крови стер, не умея ходить в сапогах. А еще нас тут заставляли бегать, как коней, да еще и с полной экипировкой, в противогазах. И это все после обеда... Все, что сожрал, я выкачал прямо в противогаз и так в блевотине бежал еще долго. Так что знай, что тебя ждет, и готовься, иначе будет очень трудно».

Прочитав это письмо, Рулон чуть не обосрался и сразу же стал делать все известные ему упражнения. Он тогда еще не знал, что через это письмо Дух постучался к нему. Так часто страх или болезнь толкают человека к самосовершенствованию, страдания и несчастия — к постижению Истины. С этого времени Рулон все больше времени стал уделять практическим упражнениям и стал заниматься танцами, каратэ и хатха-йогой. Эти занятия открыли ему то, что одних философских рассуждений над жизнью мало. Нужно научиться управлять собой, своими инстинктами, мыслями и эмоциями, чтобы перестать быть в рабстве у них.

 

 

 

Мистерии Силы

 

Наступила весна. В большом котловане образовалось целое озеро талой воды. Пацаны плавали по нему на плотах, отталкиваясь от дна большими шестами. Рулон тоже частенько играл возле котлована.

И как-то раз, плавая по нему на плоту, выпустил из рук шест, который увяз в размякшей глине котлованного дна и теперь торчал из воды, как мачта затонувшего корабля. Его плот беспомощно закружил по котловану. До шеста и до берега было достаточно далеко, а котлован был достаточно глубок, и чтобы выбраться из воды, пришлось бы теперь всему намокнуть.

Рулон крикнул пацанам, чтобы они помогли, но вместо этого они стали обстреливать его половинками кирпичей и здоровыми булыжниками, кидая их в воду возле плота. Холодные брызги обдавали все тело Рулона. Одежда про­мокла, и он бессмысленно плавал на плоту, прося ребят перестать и ежась от холодного вет­ра. Однако они разошлись еще больше и стали уже швырять небольшие ка­меш­ки прямо в него, и уговорить их было невозможно. Рулон стал впадать от безнадежности своего положения в состояние отчаяния. С болью в глазах он осматривал берег, тщетно ища на нем людей, которые проявили бы к нему со­страда­ние или оказали помощь. Тогда он уже знал, как бывает жесток к не­-
му мир, но еще не мог принять это, наслушавшись мамкиных сказок о добре и справедливости.

Внезапно, рыща глазами по берегу, он заметил Марианну. Она стояла, гордо подняв голову, взирая на него холодом своих безжалостных глаз. Они не были ни за, ни против него. Они наблюдали за ним, как за тараканом или пауком, который преодолевал препятствие или бегал с воткнутой в спину иголкой. Однако этот жесткий и отрешенный взгляд магически подействовал на него. Он вдруг увидел себя по-другому, именно так, как видела сейчас все это она, его королева. Он впервые ощутил, как разделяется на свидетеля и жертву, на Дух и кусок плоти, беспомощно мечущийся на плоту. Внезапно в нем появились хладнокровие и решительность. Самосожаление и мысли о себе исчезли, и он вдруг почувствовал себя котом. Он понял, чему учила его так долго Мурка.

Плот медленно приближался к забору, и Рулон, словно зверь, прыгнул на него и повис, карабкаясь, как кошка. Пацаны изумленно посмотрели на него, удивляясь его находчивости и наблюдая, что он будет делать дальше. Забор стоял в котловане, но оба его конца выходили на берег. Рулон, как насекомое, стал ползти по нему, еле удерживаясь, чтоб не свалиться в воду, из которой зловеще торчали железные штыри строительной арматуры. Оказавшись недалеко от берега, он спрыгнул на сушу и почувствовал себя в безопасности.

Представление было окончено, и Марианна, с безразличием отвернувшись от него, пошла прочь от этого злополучного места. Но Рулон продолжал восхищенно глядеть ей вслед. Именно благодаря ее безучастному присутствию он понял, что такое истинная помощь и как Дух безмолвно учит нас истине.

Идя домой, он еще долго ощущал, что не является этим физическим телом, чувствами и умом, что он есть Дух, свидетель всей их работы. Он вспомнил, что он всегда был им. Ведь с самого рождения менялось и росло тело, менялись мысли и эмоции, но это ощущение, что я есть, было всегда, даже во сне. И кем бы и чем бы он ни был — это было лишь формой, лишь сном. Всегда и везде он был только Духом-свидетелем. Однако он скоро уснул в самоотождествлении себя с телом и мыслями и забыл о том, что он — Дух, став снова марионеткой чувств и сиюминутных образов.

***

Как-то раз на уроке Рулон распизделся Марианне о том, как, по его мнению, нужно жить. Это ей так понравилось, что для того, чтобы лучше его слышать, она приказала ему сесть рядом с ней, что он тотчас же исполнил. Усевшись, Рулон продолжил говорить, что все проблемы сваливаются на голову мышей с той минуты, как они заводят семью, и особенно детей. Сразу появляется куча проблем, которые никому не нужны.

— Так что самое главное, — сказал Рулон, — не заводить семью, и особен­-
но детей.

Марианна довольно улыбнулась.

— Что же, ты не будешь заводить семью?

— Конечно же, нет, — ответил ей Рулон.

— А трахаться ты будешь? — посмотрев ему в глаза, спросила она.

— Буду! — уверенно ответил Рулон.

— Пизда, смешочки, хуечки, хиханьки, хаханьки, а потом ведь дети родятся, — сказала ему Марианна.

— Это я тоже продумал, — ответил он.

— Вот как? — засмеялась подружка. — И что же ты решил делать, чтоб твоя телка не родила урода?

— Я слышал, что для этого нужно вынимать хуй и кончать на живот. А еще я слышал, что мать говорила с тетей Мусей, что есть какой-то «синестрол», если его колоть, то можно делать преждевременные роды даже на шестом месяце.

— Молодец, засранец! — похвалила его Марианна. — Много ты наслушался, но жизнь сложнее, чем ты думаешь, и много в ней разных коварных капканов придумано для таких, как ты, чтобы их затащить в это проклятое болото. Так что продолжай не успокаиваться. Просекай все сети, что на тебя расставили. Но вот кончать не нужно. Ты что, пачкун, чтобы кончать? — спросила она.

— А как не кончать? — спросил удивленный этой мыслью Рулон.

— Единственный путь, — ответила она, — что-то сделать — это стремиться, чтоб получилось.

Их базар услышала училка и стала наезжать на Марианну.

— Ты что не слушаешь урок, мешаешь другим учиться?! — заорала она. — Почему ходишь в школу не в форме?

— У моих родителей нет денег на форму, — ответила дорого разодетая Марианна.

— А на что ж они купили тебе эти импортные тряпки? — бесилась преподка.

— А это мне подружка дала поносить, — бесцеремонно ответила девушка.

— Пусть твои родители придут в школу! — пыталась запугать ее педагогичка. Марианна, нахально поглядывая на нее, произнесла:

— Да они уже хотели прийти просить, чтобы им выделили деньги на форму и учебники.

Увидев, что ее ничем не пронять, училка отъеблась. Но Марианна не успокоилась и затаила на нее злобу, решив подговорить ребят устроить ей серию заподлянок, чтобы та о ней больше не думала.

Урок шел. Рулон продолжал свою беседу. Он сказал, что люди сетуют, что у них нет денег, но в то же время осуждают тех, кто умеет их зарабатывать, вместо того, чтобы подражать им. Но ведь есть фарцовщики, маклеры, которые сдают и перепродают квартиры. Есть блатные работы: рубка мяса, торговля углем, ремонт автомобилей, где можно заколачивать крупные бабки. Казалось бы, все должны стремиться устроиться на такие работы, но нет, мыши только сетуют и ни хрена при этом не делают.

— А ты не думал, что они безвольны и вообще не способны что-то делать и менять в судьбе, — сказала Марианна.

— Нет, — ответил Рулон. — Я вот поразмыслил над этим на досуге. Все работы хороши, не работать лучше! В тунеядцы б я пошел, пусть меня научат.

— Молодец, говно! — похвалила его Марианна и пошутила. — Может, в ебари пойдешь?

— Как на Курском, на вокзале, нанимались ебачи, восемьсот рублей окладу и казенные харчи! — рассказал Рулон русский народный стих.

После уроков его поймал Ложкин, который был недоволен, что Рулон сел рядом с Мэри.

— Ты что, блядь, снова с ней сел? — заорал он, больно врезав ему по морде. — Если еще тебя увижу рядом с ней, вообще пришибу, говновоз паршивый.

— Да это же она сама меня позвала, — захныкал Рулон.

— Сама? Сука! — взъярился Валерий и пнул его по яйцам. — Все равно, чтоб не шел, хуесос! Понял? А то ебальник расколочу, педераст!

На следующий день, когда Рулон вновь оказался за партой с Боженом, Марианна ему приказала сесть с ней.

— Мне вчера вломил пизды Ложкин. Он за­претил мне сидеть с тобой, — Рулон виновато улыбнулся.

— Запретил? — испытующе глядя на него, ска­зала Марианна. — Выбирай, кого ты будешь слушать, его или меня? — произнесла она с такой силой, что у Рулона перехватило дыхание.

Он заколебался. Валерий заметил их разговор и, сжав свои здоровые кулаки, злобно смотрел на Рулона. Он как-то интуитивно почуял, что на­сту­пает решающий момент, что это испытание на
 преданность той Истине, которая открылась ему. Марианна презрительно глядела на него, и он
 понял, что, если теперь не пересядет, она может навсегда отвернуться от него, что она делала со всеми, кто ослушивался ее.

— Рулон, сиди! — злобно прорычал Ложкин, стукнув кулаком по парте.

Руля испуганно вжал голову в плечи, однако подумал: «Что же, я почти каждый день получаю по шее. Пусть я еще раз получу, но исполню волю своей госпожи, хоть раз буду верен Истине. Может, я потом пожалею, отступлю, не выдержу издевательств Ложкина, но сейчас я сделаю это, раз она мне приказала». И с не свойственной для него решительностью он пересел к Марианне. Валерий тут же кинулся к нему и стал его пиздить по репе. От этих ударов искры посыпались из глаз Рулона, однако он чувствовал, что теперь за его спиной стоит какая-то гигантская Силa, и страха не было.

 — оставь его! — жестко сказала Марианна, властно взглянув на перекошенную от бешенства рожу Валериана. Этот взгляд сразу его успокоил. И, ткнув Рулю напоследок мордой о парту, он сел на место.

— Я еще поймаю тебя после школы, — злобно сказал Ложкин, — узнаешь, как с ней сидеть, хуесос ебаный.

Марианна спокойно занялась собой, разглядывая отражение в зеркале. Рулон с разбитым о парту носом подавленно сидел рядом с ней, вытирая пионерским галстуком текущую из носа кровь с соплями.

Начался урок русского. Училка что-то писала на доске и пиздела. Рулон не мог сосредоточиться на этом и сидел в трансе от происшедшей ситуации.

— После уроков он тебя отпиздит, — подлила масла в огонь его страхов Ма­рианна. — Будешь ты зaвтpa со мной или нет? — впервые с вкрадчивой нежностью прошептала она ему. Рулон удивленно посмотрел на нее, затем, чуть не расплакавшись, чувствуя свою трусость и бессилие, сказал:

— Да, я трусливый и слабый, я знаю. Но, может быть, я все-таки поборю се­бя?! — уже со спокойной решительностью добавил он.

Марианна ласково ему улыбнулась.

— Ты показал мне свою преданность, и это я зачту тебе. Знаешь, я думала, что ты струсишь, и я покараю тебя за это. Тебя бы все равно избили. Если бы не Ложкин, то те, кому бы я приказала это сделать. Но самое главное — ты навсегда бы потерял мое расположение к тебе, а теперь твоя жизнь может измениться, — задумчиво сказала она.

— Скажи мне, ты любишь меня? — испытующе глядя на него, спросила
 девушка.

Рулон впервые задумался над этим вопросом. Он всегда воспринимал ее как свою патронессу, как собеседницу. Он даже не смел подумать о таких отношениях. Ведь Марианна дружила со взрослыми парнями. Часто за ней к школе
 подъез­жали солидные дяди на своих машинах, и иногда она проходила мимо этих машин, бросив на них презрительный взгляд. А он — забитый школьный чадос, думающий, как бы его не отпиздили на перемене и как бы без приключений добраться до дома. И она — королева всей школы...

— Да, я всегда восхищался тобой. — Я очень привязался к тебе, потому что ты понимаешь меня. О любви серьезной я не думал, но я чувствую к тебе что-то вроде любви, — ответил Рулон с глубоким переживанием, стремясь быть полностью искренним с ней.

— Знаю, любишь, будешь любить, — с лукавой улыбкой сказала она. — Ты хочешь переспать со мной? — томно поглядев на него, спросила Марианна.

Рулон смущенно кивнул, не готовый к такому откровенному разговору.

— Посмотрим на твое поведение, — загадочно сказала Марианна.

Этот разговор еще долго вспоминался ему, будоража его и вызывая в его воображении целый рой беспокойных мыслей. Однако на этом разговоре все и закончилось. И только через долгое время, когда Рулон потерял всякую надежду, она вновь вернулась к этой теме.

После уроков, выйдя из школы и дойдя до своего дома, Рулон увидел, что у его подъезда стоит Ложкин с дружками. Руля струхнул, думая, что теперь он не отделается одним разбитым носом, и собирался уже не идти домой, пока не дождется с работы мать. Но вдруг сзади его окликнула Марианна. Она стояла со здоровым бритым парнем, руки которого были в портках. Он вспомнил, что на массиве говорили, что это Штопор, откинувшийся зек, который был авторитетом у местной шпаны.

Втроем они направились к подъезду. Штопор что-то сказал поджидавшим его доброхотам, и они спокойно разошлись. Марианна подмигнула Рулону и пошла со Штопором дальше.

Рулон же радостно запрыгал по лестнице домой, размышляя о том, смог бы он сидеть с Марианной или нет, если бы она не вступилась за него. Да, Рулон понял, что он должен без всяких компромиссов отдаться Истине, и только тогда, пройдя через все трудности и испытания, он сможет достичь желанной свободы. А еще позже он понял, что если бы не проявил чувства самоотверженности, то мог бы потерять бесценный духовный опыт, несравнимый ни с какими пиздюлями.

Придя домой, он начал неистово тренироваться, заниматься каратэ и йогой. Затем, включив на всю мощность колонки, он пустился в дикий пляс, но веселье продолжалось недолго, так как разбесившиеся соседи вырубили в счетчике свет. Однако отсутствие музыки нисколько не смутило Рулона. Он продолжал танцевать в полной тишине, потому что решил, что теперь уже ничто не должно отвлекать его от выбранного пути, без которого он будет таким же несчастным быдлом, как его мать и скопище окружающих его людей.

Поздно вечером, когда мать уже легла спать, он стал крутить радиоприемник, чтобы найти «Голос Америки» и послушать, что там говорят. Однако вместо этого он наткнулся на станцию, где шли религиозные передачи из Ватикана. Слушая их, Рулон внезапно осознал, что самое главное в жизни — это Бог, что без этого вся философия жизни — просто школа выживания, и не больше. Тогда он еще смутно понимал, что такое Бог, но при мысли о нем он чувствовал переполняющую его сердце Благодать, и в этот миг все менялось. Он знал, что эта благодать и есть Бог, что Бог с ним, в его сердце.

С этого времени он стал слушать эту станцию каждый день и все больше и
больше пропитывался высшей Истиной существования Бога и своего Пути к не­му. Именно с этого дня Рулон обрел ту Высшую Цель, которой до сих пор не было в его жизни. Переполненный благодатью, Рулон думал: «Какое еще счастье ищут люди, когда вот оно! Просто молись, пребывай в Боге и будешь безмерно счастлив. Все остальные мысли о счастье просто самообман. Для счастья ничего не нужно, только спорт и молитва. Спорт даст здоровье, а молитва наполнит Благодатью».

Однако наутро он снова забыл об этом. Ибо это Знание не стало его Знанием, а было лишь результатом вхождения в его существо Божественной Силы. Еще не раз в своей жизни он находил и терял Бога, пока Божественное через много лет не преобразило его полностью, сделав из бессмысленного, подверженного всем на свете влияниям чучела проводника своей Воли.

 

 

***

 

Завалив на урок и изрядно опоздав, Рулон обнаружил, что в классе стоит заговорщицкая тишина. Осыпанный по дороге проклятиями училки, он сел рядом с Марианной. Она ему сообщила, что училку приклеили к стулу, покрасив его бeсцветным лаком. Так что он подоспел как раз на представление.

Когда преподка хотела встать, чтобы что-то накорябать мелом на доске, получилось у нее это, как у курицы летать. Подскочила она вместе со стулом, тут же плюхнувшись назад, на свою задницу, которая уже успела приклеиться к сиделке. С трудом она все-таки оторвала свою жирную жопу от стула, вопя и проклиная школу и ее учеников вместо того, чтобы проклинать свою дурную голову, видимо, вместе с жопою, набитою говном и заставляющую ее до сих пор заниматься этим неблагодарным делом — воспитанием подрастающего поколения, а вернее, калечением нормальных детей, изготовлением из них моральных уродов — придатков машин, станков и военных вертолетов. При этом надо отметить, что хулиганы, которые доставляли так много хлопот этим горе-воспитателям — внедрителям зомбирующей программы бедным маленьким деткам, были наиболее психически здоровыми и неподдающимися внушению и дрессировке индивидами.

Марианна сидела за партой в новом прикиде.

— Вот мой очередной хахаль на меня раскошелился, — пояснила она его появление засмотревшемуся на нее Рулону.

— Что зенки-то пялишь? Вот лучше возьми, посмотри, — сказала Марианна, подавая колоду порнографических карт самопального изготовления. Ее дружок стал их с интересом рассматривать.

— Что, нравятся? Пизды хочешь? — спросила она.

— Дай кусочек, — попросил Рулон.

— Ну ты и клоун, — расхохоталась она. — Пизду тебе на воротник, понял? Вот, что ты получишь. Если хочешь такие карты, то нужно их заработать. Ты уже много балаболил о том, что нужно фарцевать. Вот и будешь учиться бизнесу.

— Что же нужно будет мне делать? — спросил ее он.

— Ничего особенного. Просто находить чадосов, которым ты сумеешь продать это барахло, — сказала Мэри. — У меня тут есть еще жвачки и другая ерунда. Дело в том, что в школе это можно продать в несколько раз дороже, чем на барахолке, так как закомплексованные чадосы не знают реальной цены. Некоторые из них никогда не были даже на ней или еще где-либо. Самое милое дело им что-либо продавать, к тому же и безопасно, и денег им на барахло не жалко. Они их не зарабатывают. Если родители у кого-то из них залупнутся, то ты говори, что тот врет, мол, ты ничего никому не продавал. Понял?

Рулон нерешительно кивнул.

— Ну что, одно дело рассуждать и другое — делать реально. Но, если ты действительно хочешь воплотить в жизнь свои Истины, тебе необходимо привести свою жизнь в соответствие с ними.

При этих словах Марианны Рулон осознал, как просто мечтать и как нелегко преодолеть в себе свои комплексы и зажимы и начать действовать вопреки им. Но победить в себе весь этот дискомфорт — это единственный путь к свободе, путь к тому, чтобы стать господином самого себя.

— Я буду стараться делать все то, что ты скажешь мне, — ответил ей Рулон в преданном состоянии.

— Вот это уже лучше. К тому же если ты сумеешь продать эту хуйню на копейку дороже, возьмешь ее себе. Разрешаю, — сказала Марианна. — Учись жить пока я рядом с тобой, а то будешь батрачить, как твоя мать всю жизнь, за три копейки.

— За эти три копейки вся жопа в молофейке, а фетровая шляпа вся в говне! — пошутил он.

— А я буду набирать девиц и учить их бороться со смыслом. Хватит им ходить по подвалам, по всяким бомжам и пьяным солдатам. Нужно уже с детства знать себе цену. Это только мать учит дурости, что нужно всем все делать за cпacибo. Херня! Будешь тогда честной, безотказной девочкой-давалкой, — злобно произнесла Марианна.

Рулон радовался, что есть еще хоть один человек на Земле, который все видит в жизни так, как оно есть, и хочет познать Истину. Именно это и сблизило, казалось бы, таких разных по уровню и характеру людей.

 

 

Псих-одиночка

 

Был выходной день, и Руля с бабушкой поехали в психбольницу проведать придурошную тетю Риту, которая свихнулась после родов. К великому счастью, ребенок, которого она родила, был мертвым. Муж, увидев, что она рехнулась, ушел от нее, и это тоже к счастью. Вообще Рулон считал счастливыми бесплодных людей, потому что Бог позволил им жить для самих себя, а это уже 50 процентов счастья. Но они почему-то внушили себе, что они неполноценны и несчастны. Это просто сущий вздор.

Из всех птиц Рулону больше всего нравилась кукушка, так как она очень мудро избавлялась от детенышей, подпихивая их другим птицам, и к тому же эти детеныши были очень умными и выбрасывали своих братьев из гнезда, оставаясь там в гордом одиночестве. Он сделал маленький флажок и наклеил на него изображение кукушки, решив, что это будет флаг его игрушечного государства, в котором все его жители целыми днями думают, как сделать жизнь свободнее и посвятить себя духовной практике и медитации.

С трудом добравшись до дурдома, который находился за городом и напоминал санаторий, Руля увидел во дворе странных людей. Один бессмысленно сидел с тупым опустошенным выражением лица, другие, наоборот, были очень активны. Одна женщина вышагивала как на параде и идиотским голосом пела революционные песни. Какой-то парень со странным выражением лица делал нелепые, причудливые движения, как будто он плыл. Бабушка с внуком вошли в комнату для свиданий. По дороге парень в полосатой пижаме скорчил им рожу, показал язык, а когда бабушка стала его стыдить, идиотски захохотал и запрыгал. Все увиденное в дурке потрясло Рулона до глубины души. Он почувствовал себя там как в родной стихии, а когда он узнал, что дуракам ни за что платят пенсию, то сразу же решил стать дураком.

«Как это удобно, — подумал он. — Делай, что вздумается, да еще за это получай деньги».

Находясь там, он вспомнил мудрую поговорку: «Дуракам закон не писан, если писан, то не весь». Как позже узнал Рулон, интересуясь проблемами крезотория, дураков не брали в армию и, если они совершали преступления, сажали не в тюрьму, а в дурку, что тоже было весьма полезно. В дурдоме был даже люкс для блатных и рехнувшихся партийцев, где был телевизор и телефон. Особенно Рулю веселила мысль, что он будет звонить из дурки и говорить всем: «Дурдом на проводе». После посещения дурдома он начал готовиться к тому, чтобы стать психонавтом. И при каждом удобном случае дурачился на горе бабушке и матери, которые и до этого считали его слегка ебанутым. Пыльным мешком из-за угла ударенным считали его и учителя, они подумывали об отправке его в дебильную школу. Руля часто просил маму, чтобы она согласилась отправить его туда, но она не соглашалась, боясь позора.

Возвращаясь из дурки, Рулон пошел с бабушкой идиотской походочкой, кривя и корча рожу, говоря высоким дебильным голосом всякую чушь. Старуха вся изнервничалась, пытаясь утихомирить внука, но это раззадорило его еще больше.

— Что ты делаешь? — разорялась старуха. — Люди ведь смотрят.

— А я готовлюсь сдавать экзамены для поступления в дебильную школу, — идиотическим фальцетом произнес внук.

 — ой, ой, перестань идиотничать. Как ты мать этим позоришь, — бесилась бабка.

Придя домой, Руля не успокоился и, надев старую полосатую пижаму, оставшуюся от умершего дедушки, играл в дурдом. Отец, который еще не успел напиться, сидел и писал в тетрадке цифры по какой-то странной системе, надеясь разгадать тайну выигрыша в спортлото.

— Эх, что ты дома все сидишь-то, — обратилась бабка к сыну, — пошел бы лучше работать, тунеядец, — вопила она.

«Каждый по-своему с ума сходит, — подумал Рулон. — Но лучше уж сходить с ума, как отец, как тетя Рита, чем так, как бабушка, и жить, заводя себе семью и организовывая дурдом на дому».

— Какая-то палата номер шесть, — кричала бабка. — отец цифры пишет, сын в дебильную школу собрался.

— Ничего, мать, — сказал отец, — в дурдоме и нормальные люди сидят. Вот Нюрка своего мужа Женьку отправила на принудительное лечение от алкоголизма, а он вышел и решил ей отомстить, стал гардину вешать и говорит: «Нюр, иди гвозди-то пожарь, чтобы они лучше вбивались». Она, не подумав, пошла жарить, а он позвонил и вызвал бригаду. Медперсонал подходит к ней и спрашивает: «Вы что тут делаете?» А Нюрка-то отвечает как ни в чем не бывало: «А я гвозди жа­рю». Ну ее и увезли.

Вскоре пришел брат Рулона по отцу — Cергей. Руля предложил поиграть ему в дурдом, но он отказался. Раньше они радостно играли в индейцев, в солдатики, но теперь Сергей стал другим. Он стал подражать взрослым и наращивать ложную личность, он стал слишком важным и значительным, и уже весело не разыгрывал бабушку, и не подпрыгивал, и не пукал ей в нос, как он, бывало, любил делать раньше. Рулон думал, что подражать взрослым самая глупая вещь в мире, ведь дети куда более естественные, беззаботные и счастливые, а взрослые все тяжеловесные, мрачные, вечно недовольные, раздражительные и больные. Если уж подражать, то подражать коту — вот великий пример.

Часто подражая взрослым, дети прежде всего перенимают их вредные привычки: курить, долго сидеть на одном месте, вести пустопорожние разговоры. Лучше бы сходили в лес или где-нибудь полазали за гаражами. Одно было хорошо, что Сергей, боясь, что его могут обидеть xyлиганы, стал заниматься спортом. Также он думал, что здоровые банки помогут ему познакомиться с бабами. Но идиот Сергей наивно думал, что ему в этом также поможет армия, и поэтому он готовился стать десантником. Становиться дураком, как Рулон, он не собирался, не мог понять всей прелести быть есте­ственным, непосредственным, не скованным никакими представлениями. Вместе с Сергеем Рулон позанимался каратэ, порассуждал, как лучше тренироваться. Он выдвинул мысль, что нужно учиться быть злым, яростным. Это поможет лучше заниматься, иметь больше энергии, стать нечувствительным к усталости и боли.

Вскоре пришел пьяный отец с дружками. Они стали пить, курить и материться. Сергей ушел, а Рулон забился под кровать и стал там изучать индийскую философию. Он вычитал, что в Индии было шесть основных школ, которые спорили между собой, но, прочтя о них, он понял, что спорить не о чем, главная истина состояла в том, что ты нереально видишь мир и все, что ты знаешь о мире, есть плод коллективного воображения. Реален
 только Дух-свидетель — наше сознание, наблю-
дающее за иллюзорной игрой воображения, по-
рождающего мир. Но, как это глубоко осознать,
 Руля еще не знал.

Тем временем алкаши продолжали пьянку.
 Один из них закрылся в туалете. Достучаться до
 не­го было невозможно. Другой обрыгался на стуле и уснул. Отец горланил блатные песни. В ком­нате пахло рвотой и пивом, стоял густой табачный дым. Бабушка не выдержала и стала звонить в милицию. Увидев это, отец вскочил с ножом, обрезал телефон и стал гоняться за ней, угрожая этим ножом.

— Ах ты, старая пакостница, опять решила
 сдать меня ментам. Я тебе сейчас устрою, —
орал он.

Бабушка убегала от сына, кружась вокруг стола. Руля испуганно лежал под кроватью и думал: «Как тут осознать, что мир иллюзорен».

Наконец все понемногу угомонилось и легли спать. Руля приютился на своем матрасике возле балконной двери. Он ее приоткрыл, чтобы подышать холодным свежим воздухом хотя бы ночью. Во сне он увидел, что его преследуют Солома с друганами. Они долго гонялись за ним по школе, пока он наконец не проснулся от того, что отец посреди ночи разбушевался. Он включал свет и поднимал бабушку с постели, требовал деньги на выпивку. Алкаши тоже проснулись, стали курить, ходить по комнате.

Ворочаясь, молодой йог не мог заснуть. Он подумал: «Так вот он — ответ. Во сне я видел Солому, и мне он казался вполне реальным, теперь бушует отец, но, может, это тоже сон. Когда я засну, я забуду об отце и обо всем остальном, а когда я умру, то и жизнь и сон тоже покажутся мне нереальной иллюзией».

Потихоньку взяв ручку и тетрадь, он записал следующий стих «Верный
 взгляд».

 

Царство божие ищу

Иль шагаю к коммунизму,

Богу славу возвещу

Иль отрину в атеизме.

 

В позе лотоса сижу

Или, развалясь по пьяни,

Янтры древние гляжу

Или клип в телеэкране.

Созерцаю божество

Иль развязную красотку,

То ль хоралов торжество,

То ли хрипло дерут глотку.

 

То, что отрицаешь ты,

Избежать того не сможешь.

То нелепые мечты —

Себя ими уничтожишь.

 

Идя утром в школу, Рулон свернул и зашел в находящуюся неподалеку школу для дебилов. Зайдя туда, он увидел, как вдоль стены, держась за специальный поручень, идут уроды с перекошенной физиономией и бегущей из полуоткрытого рта слюной. Их головы тряслись, язык был высунут, а глаза смотрели в разные стороны. У одного была непропорционально большая голова, у другого, наоборот, очень маленькая. Какой-то парень сидел на корточках посреди коридора. Он глупо, по-ослиному заорал и стал прыгать, как лягушка. Другой стоял в углу и онанировал. По коридору ходили учителя, чем-то тоже похожие на дебилов, и загоняли их в классы. Увидев Рулона, они стали его выгонять.

— Я тоже хочу здесь учиться, — сказал он.

Но они не послушали его и выгнали.

«Какая же это веселая школа, прямо как детский сад, — подумал он. — Если бы не Марианна, то я обязательно бы пошел сюда учиться. Если я буду дураком, у меня не сформируется ложная тяжеловесная личность, как у всех взрослых придурков, слишком важных, отождествленных с образом себя, эгоистичных. Таким очень трудно в жизни, они не могут воспринять ничего нового. Они уже мертвые и, как автоматы, бессмысленно движутся по заведомо известной программе», — думал Рулон, идя в свою школу.

Он вспомнил, как они однажды с пацанами подсматривали в окно дискотеки в дебильной школе. Дураки идиотски вытанцовывали, неуклюже двигая своими искаженными телами. Некоторые из них начинали танцевать вместе. Их головы и руки тряслись, рожи бессмысленно улыбались, многие плясали с открытым ртом и вывалившимся языком. Пацаны долго хохотали. Рулон чуть не обоссался от радости. Beселье было неописуемое.

После этого Рулон долго еще, подражая уродам, танцевал дома идиотический танец, который позволял ему по-другому взглянуть на мир. Это истинное видение давало свободу и раскрепощенность. Больше не нужно было беспокоиться, кто и что о тебе подумает, скажет. Можно было вести себя легко и естественно.

Придя в класс, он поделился своими мыслями с Марианной. Она радостно слушала его и весело смеялась.

— Ну, сволочь, поздравляю, — сказала ему она, — ты интуитивно почувствовал, что тебе на самом деле нужно. Только если ты врубишься в то, что ты полный дурак, у тебя будет шанс пересмотреть и изменить все свои представления. Вот твой брат Сергей дурак дураком, но думает, что он умный, и поэтому держится за каждую идиотскую мысль, которая пришла ему в голову. Если бы он понял, что он дурак, то тогда бы перестал так серьезно относиться ко всей той мешанине, которая копошится в его набитой отрубями тыкве, и он смог бы тогда свернуть с порочной колеи своего ложного восприятия. Понял бы, свинья, что в армии вовсе не станет суперменом, и смог бы избежать двухлетних мучений. Но, пока он думает, что он умный, он не сможет измениться, а только добавит что-то к своему говну. Но ложкой меда бочку дегтя не испортишь. Сперва нужно все вытряхнуть из башки, чтобы потом набить ее чем-то лучшим.

Рулон вспомнил детские сказки про Ивана-дурака, которые ему читала бабушка, и подумал, что не случайно его дураком назвали. Видно, только тот, кто понял, что он дурак, может по-настоящему стать умным, а главное — свободным от серьезного отношения ко всем своим мыслям и чувствам.

 

 

 

Тараканий Бог

 

Утром Рулон, как всегда, побежал в школу, шлепая по лужам в своих говнотопах. Подбежав к большой грязной яме, через которую была перекинута доска, он стал перебираться через нее, но на другой стороне вдруг появился Буля.

— Куда вперед старших лезешь? — заорал он и толкнул Рулона в грязь.

Оказавшиеся поблизости пацаны, так же, как и Рулон, идущие в школу, гадко захохотали.

— Грязь упала в грязь! — прокомментировал Буля.

Жмых, еще один хулиган из старшего класса, глядя на Рулона, вылезающего из грязи, участливо спросил:

— Ну как, грязевые ванны помогают от радикулита?

— Не знаю, — промямлил Руля, отряхиваясь от облепившей его глины и направляясь назад домой.

— Куда пошел? — заорал взбешенный Буля, — А ну, давай иди в школу, тебе же учиться нужно!

— Да я же грязный, — стал оправдываться Рулон, показывая на свой костюм.

— Ничего! Ты же слышал, что завещал великий Ленин? Учиться, учиться и еще раз учиться! — поучающе сказал Буля и пинками погнал его в школу.

Жмых тоже присоединился к нему, добавляя пинковой тяги. Пацаны, увидев Рулона в таком виде, весело забалдели. Буля начал незаметно курить, пряча папиросу в кулаке и показывая Рулона всем у входа в школу. В перерывах между затяжками он дул дымом на лицo Рулона. От едкого запаха у того начали слезиться глаза, и он закашлялся. Это вызвало бурю глумливой радости у Були и других собравшихся там хулиганов, дожидающихся начала урока. Рулон запуганно стоял весь в напряжении, не зная, что предпримут они дальше и когда же это все кончится. Страх и дискомфорт сдавливали его грудь и подкатывали к горлу.

Тут он как бы проснулся и подумал: «Что же происходит? Ситуация полностью деморализовала меня. Ведь ничего страшного не случилось. Руки, ноги целы.
 Значит, я должен попытаться стать спокойным и радостным. Нужно отделаться от этого отождествления со страхом, с неудобством от того, что меня оценивают
 люди».

И он представил, как бы на его месте поступили кот, дерево или камень, брошенный в грязь. «Наверное, они меньше бы нервничали, меньше думали о мнении окружающих людей. Я стал бы свободным от их нелепого мнения, которое делает меня рабом их идиотских понятий», — подумал так Рулон и стал глубже дышать, чтобы немного расслабиться.

— Что засопел? — глумливо сказал Буля. — Давай будешь теперь у нас пепельницей.

И он засунул ему бычок за шиворот, придавливая там его ладонью, чтобы лучше обжигал тело. Почувствовав жар, Рулон закричал от боли.

— Что заверещал? — спросил Буля. — Терпи дурак, атаманом все равно не будешь.

Другие хулиганы тоже засунули ему бычки, кто в карман, кто за пазуху, и пошли на урок. Рулон судорожно запрыгал, вытаскивая бычки из прожженных карманов и вытряхивая их из рубашки.

Переодевшись дома, он снова поплелся в школу и только тогда снова вспомнил себя, подумав: «Что же я делаю? Снова уснул, забыл, что нужно перестать быть отождествленным и переживать всякую ересь».

Зайдя в класс, Рулон сел рядом с Марианной. Он рассказал ей обо всем, что с ним приключилось. Марианна радостно смеялась, слушая о том, как глумился над ним Буля.

— Если бы не мать, никогда бы я не пошел в школу, — сказал Рулон. — Это она и проклятое общество сделали меня дураком, а теперь заставляют ходить в школу и мучиться.

— Ничего. Главное — используй свои мучения для роста, для развития, тогда они принесут пользу, — сказала Мэри. — Старайся все в жизни использовать, иначе жизнь использует тебя, как туалетную бумагу, подотрет тобой свою грязную вонючую жопу. А насчет матери ты верно заметил. Вот видишь, на твоей руке линия жизни начинается цепочкой, а затем идет ровно и гладко. Это значит трудное детство. Но когда-нибудь ты станешь самостоятельным и направишь свою жизнь сам, тогда тебе будет хорошо.

— А если бы было наоборот? — спросил Рулон.

— Значит, ты бы был маменькиным сынком, который, попав во взрослую
 жизнь, растерялся бы и закончил бы ее на помойке,

— Значит, мое будущее все уже известно? — удивился он.

— Только ты не знаешь его, — засмеялась Марианна. — Но твои руки, ноги, твоя рожа все о тебе уже давно знают.

— Неужели все так фатально и ничего нельзя изменить? — спросил Рулон.

— Изменить можно, но это может не каждый, — с коварной улыбкой сказала Марианна. — Во-первых, нужно знать, что можно вообще что-то изменить. Не то, чтобы вместо дачи купить машину или еще как-то поменять шило на мыло, но измениться внутренне. Затем нужно знать как, но и это еще не все. Главное — где мы возьмем силу и волю, чтобы измениться. Ведь для этого нужно делать большое усилие, а ты не можешь даже заставить себя каждый день делать зарядку, — расхохоталась она.

— Что же делать? — озабоченно спросил собеседник.

— Нужно либо развивать волю, либо отдаться в руки того, кто сможет тебя изменить. Вот ты тоже безволен. Отдашься в мои руки? — заговорщически спросила Марианна.

— Я? — промямлил Рулон. — Я хотел бы попробовать, — еще толком не понимая, о чем идет речь, пробубнил он.

— Проверим тебя, — сказала она с лучезарной улыбкой.

Шел урок. Училка что-то корябала на доске мелом. Через щель в двери стал проникать едкий густой дым.

— Пожар! Пожар! — заорал кто-то в коридоре.

Все ученики, как по команде, вскочили и бросились из класса. Училка выбежала вслед за ними. Марианна спокойно развалилась на стуле и расхохоталась.

— Быстро они понтанулись, — сказала она. — Это просто дымовушку в коридоре зажгли. Давай поплотней закрой дверь и открой окна, — скомандовала она Рулону.

Он сразу же бросился исполнять ее приказания.

— В коридор я с быдлом ломиться не буду, а то там дым да суета, но все не по делу.

— А что ты вчера не была в школе? — спросил ее Рулон, снова садясь за парту. — Ты болела?

— Болела? — усмехнулась она. — Просто
переживала аспекты. Я тут бабам из старших
классов свою использованную косметичку двинула, а они только позже разобрались, что ее там кот наплакал. И вот эти суки собрались меня
про­учить, а я отсиделась дома. А теперь они мне уже ничего не сделают, а вот с завтрашнего дня я их по одной выловлю и отпизжу, чтобы неповадно было им на меня батон крошить, — злобно сказала она.

— А что такое аспекты? — недоуменно спросил Рулон.

— Эх ты, темнота. Даже астрологию не знаешь. А я тут как-то была на тусовке хиппарей и мистиков. Так вот, туда приперся из Новосибирска какой-то ученик Гуру Сотидананданы. И он базарил об астропланетарном каратэ. Он объяснил, что, когда планеты нам не благоприятствуют, лучше отсиживаться, когда они ни за, ни против, можно гулять себе спокойненько, а вот когда они за нас, то нужно активно действовать и наносить удар по врагу.

Заслушавшись, Рулон даже не заметил, как в класс завалила училка.

— А вы что здесь сидите? Окна все пораспахивали! — заорала она.

— А мы учиться хотим, — сказала Марианна, — а окна нас учили открывать при пожаре на уроке домоводства.

Училка не нашлась, что возразить. Урок был сорван.

— Немедленно закрывайте окна и идите на следующий урок, — заорала она.

Марианна встала и вышла из класса. Рулон услужливо бросился закрывать окна и последовал за ней. Догоняя свою наставницу, он увидел, что у туалета собираются старшеклассницы, поджидая ее. Она гордо и независимо прошла ми­мо них, но они так и не решились что-либо предпринять.

«По-видимому, астрокаратэ работает», — решил Рулон и догнал Марианну.

— Научи меня еще астрокаратэ, может, меня тогда тоже в школе пиздить не будут.

— Ишь, растащило, — ответила она. — Ты продал то, что я тебе дала?

— Нет, еще не все, — виновато сказал ее дружок.

— Вот как на пару сотен наторгуешь, так научу тебя, уж так и быть. У меня тут еще есть книжка, но поторопись, а то я еще одному холую ее обещала. Он то­же торгует в 15-й школе. Я тут расширяюсь, перехожу на большой масштаб, со
 школь­ного на общешкольный. Только так, привлекая в дело больше помощников и выходя на больший масштаб, можно добиться успеха.

Они вышли из школы и пошли по улице.

— Ну что, пойдешь ко мне? — с загадочной улыбкой спросила его Марианна. — Я научу тебя кое-чему.

Думая, что она еще что-то скажет ему об астрокаратэ, Рулон радостно со­гласился.

— Я вот что-то никак не могу порнографические карты Губеню толкнуть, он все колеблется, — пожаловался юный спекулянт.

— Колеблется? — усмехнулась Мэри. — А ты поколдуй.

— А как это? — спросил он.

— Ты же знаешь, что мир един и все взаимосвязанно, — загадочно начала пояснения его подружка. — Вот если ты о ком-то думаешь, то этот человек тоже невольно тебя начинает вспоминать, а если ты будешь думать о нем с искренней любовью, то и он тоже будет невольно испытывать к тебе хорошие чувства. Если ты будешь с большой силой в это время что-то ему внушать, то эти мысли он начнет усваивать и следовать им. Только сильно, значит, эмоционально, а не то, что ты будешь громко орать, как осел. Понял?

— Да, — бессмысленно ответил он.

— Так вот, мой милый, ты должен действовать как бы из тела, а не из головы, т.е. энергия воздействия, твои эмоции должны радировать из тела, как из радиостанции, направляй их на человека, и эта Сила будет его склонять к какому-то действию, мыслям или отношениям. И если ритуал удастся, то ты ощутишь чувство силы, уверенности, решимости — это для тебя будет знаком, — сказала она, открывая дверь ключом.

— Вот заходи, подожди меня. Я сейчас приду, — сказала Mapиaнна и удалилась, оставив его в одиночестве. Через некоторое время она вернулась уже в эротическом наряде.

— Ну, что будем делать? — спросила она Рулона, грациозно подойдя к нему, и расхохоталась, увидев его недоуменную физиономию. — Ну ладно, буду учить тебя массажу, — ласково сказала она. — Ты умеешь делать массаж?

— Никогда раньше не делал, — ответил он.

— Ну ничего, делай как можешь, войди в контакт, пусть тебе Махатмы подскажут, — и разлеглась на тахте.

Рулон подсел к ней и стал делать что-то, похожее на массаж. Он смотрел на грациозную спину Марианны, ее талию, ее соблазнительные женские прелести, чувствовал руками ее прекрасную нежную кожу, и от этого в его теле стало пробуждаться сильное влечение к ней. Он стал ощущать ее женскую энергию, и от этого моча ебанула ему в голову. Как пьяный, он стал одуренно гладить ее тело, стремясь добраться до интимных мест.

— Ax ты, проклятый маньяк! — заорала Марианна, резко вскочив и врезав ему пощечину. — Это массаж, по-твоему?

— Да я что-то не знаю, что происходит, — бессмысленно бормотал Рулон, поднимаясь с дивана, его член стоял штопором из штанов.

— Не понимаешь, проклятый ублюдок? — разозлилась Марианна, врезав ему по яйцам.

От этого удара Рулон загнулся и запрыгал.

— И это йог, еб твою душу мать, — орала она, — научись сперва себя контролировать, говнюк, а потом будешь себя мнить кем-то, мудозвон. А теперь давай убирайся отсюда, рвань поросячья, — бесилась она.

Удар по яйцам немного отрезвил его. Еще слегка загибаясь, Руля выперся из ее дома и поплелся восвояси, переживая, что не мог справиться с собой и поддался действию слепого инстинкта. Ему немного было обидно, что Марианна отлупила его, но он понимал, что только такое отношение может ему помочь победить себя.

Однако, когда боль в яйцах утихла, Рулону в башку полезли всякие мысли и образы о Марианне, ее пышных грудях и стройных ножках. Придя домой, он взял порнографические карты и стал их разглядывать, все вспоминая о недавнем массаже. Хер снова встал торчком, и ему захотелось заняться рукоблудством. Он уже потянулся к своему корню, как вдруг вспомнил то, что он хотел стать монахом и идти религиозным путем. Он отбросил карты и стал бешено танцевать, бить руками в воздух, чтобы перевести дурную энергию на физический план.

— Какой же я робот, — подумал он. — Стоило нажать на кнопку, и я задергался. Нет, не буду рабом всей этой вмонтированной в меня природой программы. Природа, мать ее, хочет продолжить себя, побуждает меня размножаться, впрыскивает мне в кровь свой гормон, делая меня дураком.

— Н-н-нет! — неистово кружась, закричал Рулон. — Не удастся манипулировать мной, я стану свободным!

Его буйство прекратила мамаша, отправив оболтуса к своему племяннику Гене передать банки с вареньем и огурцами. Нагруженный поклажей, Рулон поплелся к двоюродному брату в дом, где он жил со своей женой и тещей. По дороге он сверлил взглядом затылки прохожих, направляя на них свое внимание. И действительно, хотя они и не могли видеть его, некоторые из них начинали нервничать, а кое-кто даже непроизвольно оборачивался в его сторону.

Однако он скоро отвлекся и забыл о своей практике. Снова перед его мысленным взором предстала полуобнаженная королева его грез. В воображении поплыли порнографические сцены. Только через полчаса он очнулся, осознав, что инстинкт снова играет с ним свою злую шутку.

Придя к Гене, Рулон увидел унылую картину. Его жена, Наташа, которая еще каких-нибудь года два назад была красавицей и со всеми мило общалась, теперь превратилась в фурию, похожую на свою мать. Она возилась по хозяйству в старом халате и шлепанцах. После родов она стала безобразной. Перестала следить за собой, потолстела, половина волос выпала, на ногах был варикоз.

«На хрена нужны все эти дети, — подумал он, — если после родов человек превращается в такого урода? Внушили себе мыши дурость и следуют тупым установкам».

Гена тоже был не лучше. Весь мрачный, высосанный. А раньше он был таким живым, активным, веселым, рассказывал анекдоты и смешные истории. «А теперь кем он стал? Нет, я не хочу мучиться, гнить в семейке, — подумал Рулон. — Как же опасен инстинкт размножения, силу которого я испытал на себе сегодня. Какое счастье, что Мэри вовремя дала мне по яйцам, чтобы я одумался и не был безвольным придурком. Вот что делает людей такими ослами, и они все еще это оправдывают и даже обожествляют, как наркоман свой кайф. Свиньи. Нет, я буду над собой работать, чтобы не быть таким, как все».

По старой привычке братья сели поиграть в шахматы, но Гена был скучный и все время отвлекался на жену и ребенка. Играть с ним было неинтересно. Разглядывая шахматы с эзотерической точки зрения, Руля увидел, что король представляет наше эго, всего боящееся, уязвленное, которое все время нужно прятать и прикрывать. И хотя король на самом деле не лучше пешки, но мнит себя Наполеоном. Пешки представляли собой слабые качества человека, которые в своем продвижении и прохождении всех испытаний могли стать фигурой. Фигуры же были сильными качествами человека: ферзь — воля, самая сильная сторона человека, конь представлял собой хитрый ум, ладья — трудолюбие, физическую силу, выносливость, терпение, слон на белых полях — сильные эмоции, положительные. А отрицательные — слон на черных. Сама игра представляла собой взаимодействие двух людей или каких-либо структур, где один пытается загнать в угол другого.

Кое-как доиграв партию, Рулон сел с Гениной дочкой Машей. Пока брат чем-то занимался по хозяйству, он решил рассказать Маше сказку и начал придумывать, что бы ей рассказать. Увидев на стене таракана, он начал с него.

— Жил-был на свете вездесущий, всемогущий и всеведающий таракан, который создал силой своего воображения Вселенную. Он создал в этой Вселенной много тараканов по своему образу и подобию, но этим тараканам что-то не зажилось в этой Вселенной, — сказал Рулон, прихлопнув ползущего по стене тара­кана книжкой, — и стали эти тараканы молиться сотворившему их таракану, чтобы он сделал так, чтобы дважды два стало пять или десять, или еще черт знает сколько. Видя их проблему, первотаракан послал к ним сына своего единородного, чтоб он объяснил им, что все происходящее есть только иллюзия и расстраиваться нечего. Но тараканы не хотели верить ему. Они так отождествились со своим воображением, что считали и его реальным. Разбесившись, что таракан-спаситель лишает их последних иллюзий, они
 его распяли и продолжали роптать на сотворившего их всемогущего, вездесущего и всеведающего таракана...

Отправившись от Гены домой, балбес в трол­лейбусе вглядывался в серые лица людей. Он от­ключил мысли и пытался перестать думать. Вместо думанья он решил созерцать происходящее. Внезапно он увидел их мысли. Каждый мнил себя самым-самым, особенно самые тупые, и даже тот урод, который ходил по салону, прося милостыню. И все они ждали, что кто-то подтвердит их величие. Рулон подумал, что и он недалеко от них ушел.

Взглянув в окно и увидев в нем отражение своей глупой рожи, он мысленно сказал себе: «Я велик, могущественен и прекрасен!» — глумливо улыбнувшись при этом.

«Вот как просто. Скажу это сам, никого не дожидаясь», — решил он.

Руля сказал себе это еще раз, прочувствовав, как при этом расправились его ссутулившиеся плечи. Голова перестала вжиматься в плечи, грудь наполнилась воздухом. Он почувствовал себя сильней и уверенней.

«Вот, значит, зачем они ждут похвалы, — подумал он, ощутив приподнятое настроение. — Ну что, я не лох и сам могу войти в это состояние. Я же йог и сам буду управлять собой, даже если меня будут ругать. Я больше не буду зачмориваться, а буду входить в сильное наполненное состояние».

С этими мыслями он вышел на своей остановке и поперся домой, вспомнив по дороге о Марианне и астрокаратэ. Он очень сильно захотел получить от нее эту книжку. «Ебсель-мобсель, — подумал он, — нужно что-то делать, чтобы заработать деньги».

Он вспомнил тупую рожу Губеня. «Когда же эта свинья решит купить карты? — подумал Рулон. — Черт, я сосем забыл про колдовство!»

Он настроился на Губеня. В груди он почувствовал какую-то преграду. «Глухо, твою мать. Не хочет, сука, покупать, — выругался он, прощупав его по астралу. — Ничего, сделаю ему!»

Руля получше настроился и, вспомнив все самое лучшее о Губене, что он знал о нем, почувствовал к нему хорошее расположение. Направив на него благожелательное состояние, он стал внушать ему, как хорошо будет, если он купит эти карты. Он вспомнил Марианну, свой массаж и спроецировал это сильное переживание на эти карты так, что ему захотелось их оставить себе. Но вовремя опомнившись, он, сделав магический пас, с выдохом послал это состояние Губеню. В сердце появилось состояние уверенности.

«Значит, теперь Губень купит карты», — ощутил Рулон, прощупав его по астралу. «Проверим», — решил он и тут же упал на землю, пизданувшись в темноте рожей о выпирающий из стены металлический ящик.

«Ё-моё! — воскликнул Рулон, потирая шишку на лбу. — Вот кто я на самом деле, слепой крот, — подумал он. — Разыгрался тут в мага, а сам перед носом у себя ни хрена не вижу».

Завалив домой, Руля звякнул Губеню.

— Hу что, картишки будешь брать, а то тут еще один хмырь спрашивал их
у меня?

— Ты не продавай их ему, я возьму, — затараторил Губень.

— Hу хорошо, только давай утром я к тебе зайду, а то тому я уже обещал отдать.

— Да-да, заходи, — продолжал тараторить Губень.

Рулон положил трубку и стал злорадно потирать руки.

«Удалось колдовство», — подумал он, представляя, как он теперь получит деньги и Марианна даст ему книгу.

На радостях он написал стих о ней, передавая в нем все свое восхищение и чувства к ней.

 

В ночном небе воссиянье

Созерцаю дальних звезд,

Ветру я шепчу посланье

Королеве моих грез.

 

Словно роз благоуханье,

Будто дивный аромат,

Мне приносит упованье

Очей черных томный взгляд.

 

 

 

Туалетная пратьяхара

 

 

Утром Рулон завалил к Губеню, продал ему картинки и запрятал деньги в потайной карман, который он сам устроил себе в брюках, подпоров их на поясе. В карман для виду положил несколько копеек, чтоб при шмоне, найдя их, хулиганы успокоились и отъеблись. В школу удалось зайти без приключений.

Зайдя в класс, он сел с Марианной. Она встретила его холодно, даже не обратив на него своего внимания.

— Я тут деньги тебе принес, — нерешительно сказал Рулон.

Марианна слегка повернула голову, искоса взглянув на него.

— Ну и что? Давай выкладывай! — скомандовала она, снисходительно улыбнувшись.

Руля выковырнул из своего кармана хрустящие бумажки и подал ей.

— Это я с помощью магии сделал, — рассказал он ей вчерашнюю историю.

Марианна, выслушав это, самодовольно посмотрела на него.

— Теперь ты понимаешь, чего можешь достичь благодаря мне? Но если ты хочешь, чтобы я и дальше учила тебя, ты должен беспрекословно повиноваться, — властно закончила она.

— Да, я согласен, — почтительно посмотрев на нее, сказал он. — Но больше всего я благодарен тебе за то, что ты вчера дала мне по яйцам.

И он рассказал, как был у Гены и что он там осознал. Марианна радостно смеялась, слушая его рассказ.

— Теперь ты понимаешь, — сказала она, — что ты должен бороться с сексом в твоей тупой башке и не давать себе ни о чем мечтать. Даже онанизм не так страшен по сравнению с тем, что происходило в твоей тупой тыкве. Все эти мечты и чувствишки — самое опасное зло. Онанизм мог ослабить тебя, а вот мечты о херне могут сделать тебя полным дураком, и ты вляпаешься в говно так же, как и твой брательник Гена. Так что поменьше мечтай, побольше реально что-то делай, мой милый. А о тараканах ты здорово распизделся. Ты можешь основать новую тараканью веру, — сказала она. — Но на самом деле ты зря так о тараканах. Они все же не так глупы, как люди. И зря мечтать не будут о всякой ереси.

Училка что-то болтала о теории вероятности, предлагая всем приводить свои примеры. Лукаша сказал:

— А вот, знаете, по рельсам навстречу друг другу ехали два поезда, и они не встретились.

Преподка изумилась, не понимая, что ее подкалывают. Стала называть всякие всевозможные версии ответа и даже приплела другие измерения.

— А вот и нет, — заявил Лукаша.

— И есть ответ? — изумленно спросила училка.

— Конечно, есть, — глумливо ответил Лукаша. — Ну что, сдаетесь?

— Сдаюсь, — сказала училка.

— Значит, не судьба! — произнес он ответ.

Класс покатился со смеху. Просмеявшись, Рулон прочел Марианне стих, который он сочинил для нее вчера. Лукаво улыбаясь, она выслушала его.

— Ну вот, уже лучше проявил сексуальную энергию, направил ее на творчество. Но я еще проверю, насколько ты все понял, — коварно посмотрев на него, произнесла она.

От этого взгляда Рулон поежился.

Урок продолжался. На перемене Мэри болтала с Ложкиным и другими парнями. Рулон поймал себя на том, что стал ревниво относиться к ее общению с другими. «Вот какой еще крокодил сидит во мне», — подумал он. Она, по-видимому, тоже заметила в нем эту слабость и на уроке стала специально рассказывать ему, с кем она теперь хочет трахаться и кто ей нравится больше. Рулон опять уснул и стал болезненно реагировать на все эти образы.

— Ну что, отождествился, гондон? — осекла она его болезненное состояние.

— Да, вот что-то я стал эгоистичен, — залепетал Руля.

— Вот она, твоя гниль, вся повылезала. Пока ты будешь таким, я больше не позволю тебе массировать меня, — презрительно бросила она.

— Что же мне делать? — спросил Руля.

— Знаешь, как триппер лечат? Сперва делают провокацию, а затем уже искореняют эту гадость. Вот и твой триппер весь повылезал вчера. Теперь прекращай к нему прислушиваться. Прими решение и следуй ему. Нечего потакать всему тому дерьму, которое сидит в тебе. Будь жестче и безжалостнее к себе, своей лени, похоти, самосожалению. Только так ты справишься с ними. Понял, лоботряс?

— Да, я буду стараться не быть такой тупой машиной, как я есть, теперь буду исправляться.

На следующей перемене Рулона поймал Солома с корешами.

— Ну что, свинья, попался? — обрадовался он.

Внутри у Рулона все сжалось от страха. Солома взял карандаш, вставил ему между пальцев и стал их сжимать, вглядываясь с сатанинским наслаждением в его лицо, наблюдая, как Рулон от боли корчится. Тут к кодле подвалил Жмых. Увидев представление, он заорал:

— Пацаны, я тут фильм видел, там мужику на башку целлофановый пакет надевали. Он уморно корчился. Давайте Рулону наденем. У меня тут есть грязный пакет от кильки.

Идея понравилась. Дружки покрепче схватили Рулона, а пьяный Солома напялил ему на башку мешок, зажав его у горла. Через несколько секунд Рулон стал задыхаться. Мешок то раздувался, то сдувался от его дыхания. Его охватил дикий ужас и муки удушья. Он стал изо всех сил вырываться от своих притеснителей, но они крепко держали его. Он попытался зубами схватить и прокусить мешок, но и это не получилось. Задыхаясь, он дико завыл. Солома снял мешок. Весь взмокший от испарины, красный как рак, Рулон тяжело дышал, стараясь отдышаться, но не успел он прийти в себя, как вдруг Солома снова надел на него мешок и, придавив его подбородком, чтобы он не орал, глядел через мутный целлофан на его мучения, гадко улыбаясь при этом. Рулон снова стал вырываться, выть, его глаза бешено завращались, но Солома держал его крепко. Он стал ослабевать от мучений удушья и потерял сознание. Его тело безвольно обвисло, как мешок, в ушах зашумело.

Рулон ощутил, что он поднимается как будто вверх, и внезапно обнаружил себя висящим под потолком, смотрящим на всю эту сцену со стороны. Испуганные хулиганы пытались привести в чувство его безжизненное тело. Он видел их, видел сквозь стены. Было ощущение, что он видит не глазами, а как будто всем телом. Присмотревшись, он увидел какое-то свечение вокруг всех предметов, которое окружало их как сфера или яйцо. Это свечение двигалось и текло. Он увидел, как все вокруг течет, текли и двигались даже стены. Как будто все было сделано из какой-то жидкости. Внезапно он увидел, что жидкость, из которой состоит школа, находится как бы в каком-то каркасе. И он понял, что этот каркас был замыслом архитектора, построившего школу. Вскоре он сам стал растворяться в этой жидкости, как будто вливался в какой-то окружающий океан. В нем он почувствовал большое блаженство. Но внезапно его стало втягивать в какой-то туннель, и он обнаружил себя снова в своем теле, лежащим на полу школы. Хулиганы разбежались, оставив его одного, заметив приближавшуюся училку.

Она подошла к Рулону и спросила, что происходит. Кое-как придя в себя, он промямлил, что ему что-то стало плохо. Придя в класс, он рассказал Марианне, что приключилось с ним на перемене. Марианна радостно смеялась, особенно когда Рулон рассказал, как Солома изучающе смотрел на него через мешок, как будто он был жуком, в которого он медленно вводит раскаленную иголку.

— Видишь, — сказала Марианна, — ты не можешь прожить без воздуха, ты не отделен от Вселенной, ты во всем связан с нею, поэтому не ревнуй, не тяни на себя одеяло, не будь эгоистом, а то мне тоже придется тебя слегка придушить. Всасываешь?

— Да. Теперь я лучше осознал свое единство с этим миром, — ответил он.

— Помни, ты должен быть не эгоистом, а служителем. Если ты будешь служить чему-то великому, то и сам станешь больше. А если ты хочешь чем-то владеть, то будешь владеть только дерьмом, так как владеть ты можешь только тем, что хуже тебя, но только не мной. Сечешь?

— Да. Я понимаю, что сам по себе я ничто, что я должен открыться чему-то высшему, чтобы стать чем-то.

— Стать чем-то, — передразнила его Марианна. — Не стать чем-то, а постепенно растворить себя в высшем, чтоб стать им. Понял?

— Да, я постараюсь отбросить эту идиотскую мысль о себе и своей отдельности от мира, — сказал Рулон. — Теперь я вижу, даже то, что меня душили, может мне помочь.

— Не даже это, а только так ты и можешь достичь чего-то, — уточнила Марианна. — Только путем испытаний, трудностей и усилий можно достичь свободы в этом мире.

После школы они вместе пошли домой. Рулон рассказал Марианне, что его мамаша уехала в командировку и вернется только через неделю.

— Так может пойдем к тебе? — намекнула Мэри. — Ты будешь учиться делать мне массаж. В тот раз у тебя уже неплохо стало получаться.

Рулон одновременно испугался и обрадовался, что можно будет снова быть так близко с ней, ощутить ее нежное упругое тело. Она заметила его настроение и коварно улыбнулась.

Придя домой к Рулону, Марианна пошла в ванную, и пока он готовил чай, она разделась и вышла к нему обнаженной. От неожиданности этой сцены Рулон полностью обалдел и изумленно смотрел на нее.

— Ну что, ты готов делать массаж? — спросила она, томно улыбаясь.

— Да, — пробормотал он, выронив от удивления ложку.

— Но помнишь, в прошлый раз ты не смог контролировать себя. Может, не стоит тебе и браться за это дело, — сказала она, потягиваясь своим прекрасным телом.

Обуреваемый вожделением, Рулон затараторил:

— Да, конечно, я готов, я полностью контролирую себя, — болтал он, не отдавая себе отчета, что же именно он говорит.

Увидев все это, Mapианна ухмыльнулась.

— Ну хорошо, тогда зайди ненадолго в туалет, — сказала она.

— Зачем? — бессмысленно спросил Руля.

— Заходи, потом узнаешь, — ответила она.

Заведя его в туалет, Марианна закрыла его там и выключила свет.

— Вот теперь, мой милый, посиди-ка здесь, пока твоя любимая мама не­-
 приедет.

 — ой, открой меня, открой, — захныкал Рулон.

— Нечего было тебе оскорблять меня ложью. Будешь знать теперь, как плохо быть похотливой скотиной, — закричала она.

Рулон еще долго скулил и стучал в
 дверь, но ответа не было. Скоро он услышал, как захлопнулась входная дверь, и понял, что Марианна ушла. От безвыходности своего положения он истошно заорал и стал молотить в дверь, стараясь ее выбить, но дверь открывалась вовнутрь и выбить ее не получалось. Через неко­-
торое время Рулон успокоился и обна­ружил, что в туалете не так уж и плохо. Вода была в бачке, а на полу был коврик, на котором можно было спать и зани-
маться йогой. Он решил принять эту ситуацию и использовать ее для своего духовного роста.

— Раз уж так вышло, буду сидеть
 здесь. Подготовлюсь к тому, что скоро я буду жить уже в пещерах. Там будут да­же менее комфортные условия для ду­-
хов­ных практик.

Рулон вообразил себя йогом, замурованным в специальном склепе, в который ему только изредка приносят еду, и он сам годами занимается созерцанием собственного пупа.

Целыми днями Рулон делал йогические практики, асаны, пранаямы, сосредоточивался на межбровье для открытия
 третьего глаза. В туалете было темно и тихо. Было слышно только монотонное журчание воды в бачке. От этого отсутствия впечатлений чувства Рулона необычайно обострились, и он стал слышать какую-то музыку, голоса и видеть в темноте большие пятна разных цветов. Находясь там, он потерял счет времени, дней через пять он стал видеть какие-то существа, которые находились рядом с ним и входили и уходили от него через стены. Некоторые из них были похожи на зеленых инопланетян с рожками антенн на голове, другие — на зверолюдей, a третьи двигались как какие-то бесформенные медузы, как будто они плавали в аквариуме.

Вначале Рулон еще думал о Марианне, о массаже и ее обнаженном теле, но голодание уменьшило eго энергию, и ему стало спокойно. Голод тоже сперва пугал его, но потом прекратился и он. Ему стало легко и спокойно. Все больше и больше он вспоминал, как очутился под потолком, когда его душил Солома.

«Что же это было? Может, галлюцинации? Или я умирал? — подумал он. — Что же такое смерть? Почему мы не помним, что было с нами до того, как мы родились?» — стали пугать его вопросы, и он, сосредоточась на этом, стал делать быстрое дыхание, чтобы войти в пневмокатарсис. Внезапно он понял, что это дыхание нужно делать по-другому, и занялся этим. Очищенное голоданием тело быстро стало погружаться в эйфорию. Он услышал нарастающий гул в ушах и потерял сознание.

 

 

***

Он был стариком. Обессиленный, он лез на гору к пещере своего Учителя, Учителя, которого он отверг много лет назад, когда тот пришел в его маленькое царство, где он был раджой. Он сидел в окружении слуг и наложниц, слушая споры мудрецов и философов. Но вот пришел один. Он не был похож на всех остальных, спокойный, с седой бородой, океаном спокойствия и отрешенности в его неподвижном, немигающем взоре. Вместо высказывания каких-то новых концепций об Атмане, Брахмане и Дхарме он обратился ко всем.

— Вы долго тут занимаетесь мудрствованием, пытаясь объяснить этот мир, но это не может вам помочь. Поэтому не теряйте больше времени, отбросьте ум, и тогда все станет ясно. Пусть тот, кто устал от бремени своего ума, пойдет со мной, а я теперь направляюсь в Гималаи. И там, далеко от суеты, вы сможете попытаться сбросить эти оковы ваших мыслей и суждений, чтобы достичь слития, растворения со всей бесконечной
 Все­ленной и прекратить суету и страдания в этом мире.

Еще не раз он говорил с учителем
 Нир­маном. Хотя он и понимал, что это единственный путь, однако его привязанности к царству, к своим женам, наложницам и детям были столь сильны, что он так и не смог пойти с ним.

— Я образованный человек, —
 оправ­дывал он себя, — и теперь в век
 же­лезных плугов и колесниц, когда цивилизация достигла высочайшего развития, больше нет необходимости куда-то идти. У нас есть храмы, и там мы можем молиться.

Часто, куря кальян, он видел астральных учителей, и это он использовал как еще один повод успокоить себя и со­-
хранить свой эгоизм и мирские при­-
вязанности. Учитель ушел, а он остался. Но как он ни успокаивал себя, что может заниматься медитацией, сам так eй и не занялся.

Началась война, и его царство было разрушено, слуги убиты, а жены и дочери отправлены в рабство. Чудом уцелев, он направился к Учителю, ведь случилось все то, о чем он предупреждал. Но поздно. Он уже стар и смертельно болен. Может, Учитель совершит чудо, вылечит и омолодит его, и он сможет достичь Просветления в этой жизни.

Он дополз до входа в пещеру и увидел Учителя. Тот, как всегда, сидел в ме­дитативной позе. Старик раджа со слезами радости на глазах приблизился к
Учителю.

— Гуру Нирман, гуру Нирман! Я здесь, я пришел.

Но Учитель сидел неподвижно. Протерев свои подслеповатые глаза, раджа увидел, что Учитель мертв, что он так и умер в позе медитации, и его тело не сгнило, оно просто высохло.

С горькими рыданиями он упал на пол пещеры к ногам Учителя, осознав, что больше нет надежды достичь освобождения, что он уже однажды упустил свой шанс, который не повторяется дважды. Немного придя в себя от горя, он осмотрел пещеру Учителя, надеясь найти в ней хоть что-нибудь, что поможет ему. Не в силах уже ходить, он пополз по пещере и обнаружил в ней старинную книгу.

На ее обложке был изображен странный рисунок. Слегка облупившиеся краски отображали буйную тропическую растительность, и среди ее находилось пустое, не закрашенное место в виде темного силуэта, напоминающего человека в позе для медитации. «Что это значит? Человек, которого нет?» — подумал раджа, с трудом открыв книгу немеющими от слабости пальцами. Он увидел пустые листы. Вся книга состояла из пустых листов. «Что это? — подумал он. — Какая тут тайна? Теперь уже никогда мне не открыть ее».

Он обессилено упал на пол пещеры. Какая-то огромная чудовищная сила раз­давливала его, и он понял, что умирает. Сила все больше раздавливала его, и он внезапно ощутил себя каплей в безбрежном океане без начала, конца и середины, каплей, которая каким-то чудом удерживала форму человека. И вот эта форма исчезла, и океан поглотил ее, и больше ничего не осталось от раджи, который так и не нашел путь спасения.

Весь в холодном поту Рулон очнулся. Он помнил все, что увидел, и осознал, чтo этo oн был этим раджой и упустил свой шанс.

«Учитель! Учитель! — стал молиться он. — Помоги мне. Пусть хоть в этой жизни я не оставлю тебя и достигну спасения. Да, все дело в том, что я болезненно вслушиваюсь во все свои чувствишки, думаю, что бы еще съесть, о чем бы помечтать, чтобы попереживать, прислушиваюсь ко всей вмонтированной в меня дребедени: инстинктам, желаниям и лени, — руководствуясь всем этим в жизни вместо того, чтобы внимать Божественной Силе или хотя бы своим решениям и перестать быть руководимым всем своим говном».

Еще с большим рвением и старанием Рулон стал заниматься йогой, стремясь во что бы то ни стало достичь вершин развития, все вспоминая свои недавние мистические переживания.

«Почему же, — думал он, — когда меня душил Солома, я пережил смерть одним образом. А вспомнив одну из своих прежних жизней и свою смерть там, я пережил умирание по-другому. Как же теперь мне снова найти своего Учителя?»

С этими мыслями он и заснул. Во сне он увидел горные вершины, покрытые снегом, и на одной из них в радужном сиянии сидел его Гуру.

— Учитель, Учитель! — закричал Рулон. — Вы поведете меня к освобож­-
дению?

— Ты уже опоздал, — ответил он. — Я уже достиг махапаранирваны. Теперь тебе нужно найти нового Просветленного Гуру в физическом мире, так как астральный Гуру не может в этом помочь. Аум! — пропел он и растворился, превратившись в облако.

— Вставай, что ты тут делаешь, — услышал Рулон голос матери, которая только что приехала из командировки.

— Да надо мной ребята сегодня подшутили, — ответил ей лоботряс.

 

 

ЧАСТЬ 2. Школа для придурков 

 

Буйство дебилов (PLUS)

 

— Ты шо, падла, деньги давать не будешь? — орал Ложкин на запуганного Рузая.

— А ну, давай сдавай какие все по доллару, сука.

— Давай, давай лучше сдавай, а то мы тебя целый месяц бить будем, — добавил Хмырь. — Пока должок не дашь, на счетчик поставим.

— А почему я должен вам доллар давать? — стал мямлить Рузай.

— А вот почему, — заорал Ложкин и поставил ему кайфушку. Рузай испуганно сжался.

— Ну чё, понял, понял, понял? — забесился Ложкин, размахивая здоровыми кулаками возле морды Рузая.

— А может, ещё ему врезать? — заявил Хмырь.

— Я дам, дам, — испуганно затараторил Рузай и стал судорожно вытаскивать из кармана деньги.

— А ну, вот то-то же, — завыл Хмырь, пряча себе карбованец в карман, — смотри, не выебывайся; если пожалуешься, то знай, нас много, найдется, кому тебе харю намылить, — поучал он, поигрывая ключами. Получив что нужно, кореша повалили восвояси. Пройдя по шумным коридорам школы, расталкивая всех на своем пути, они поднялись к актовому залу, в закуток на втором этаже, к пристройке, где на стуле, положив нога на ногу, сидела Марианна. Рядом с ней был Рулон, Куран и ещё несколько пацанов.

— Ну что, принесли добычу? — спросила она.

— Да, выбили тут у пары дураков, остальные раскошелились сами, — сказал Хмырь, подавая ей лавэ. Пересчитав деревянные, она отдала им половину.

— Штопор будет доволен вами.

Штопор был известный уголовник, державший в страхе весь микрорайон, орудуя там вместе со своей бандой. Марианна зналась с ним и теперь от его имени наводила порядок в школе.

— Давайте, так вы из пионеров станете настоящими рэкетирами, — подбодрила она хулиганов. Ложкин с Хмырем расплылись в улыбке. Мысль, что их действия одобряет авторитет, действовала на них благотворно.

— Ну что, башли-то ты принес? — обратилась она уже к другому пацану по кличке Джо, который был школьным сутенером и сдавал напрокат малолетних шмарофеток у себя на хате, а чаще просто в подвале.

— А чё это я буду вам их носить, — заявил он.

— Куран, объясни ему почему, — кивнула она здоровому пацану, который привел Джо на разборку.

— Вот почему, — сказал он, прижав лезвие ножа к его горлу. — Ну что, въехал теперь? — добавил он.

— Ему чё, по харе дать? — возмутился Ложкин, подходя к Джо.

— Да, я понимаю, — угрюмо сказал Джо, понимая, что начнётся, если он требухнется.

— Давай выкладывай бабки, — приказала Мэри. Джо достал лавэ, они пересчитали.

— Что-то мало притаранил, нужно ещё столовник. С завтрашнего дня ставим тебя на счётчик, если не принесешь, понял? — спросила она его жестко.

— Да, — безрадостно сказал он.

— И давай-ка, шмаровоз, повесели-ка ребят, подложи под них по девчонке.

Эта мысль особенно понравилась начинающим рэкетирам.

— Понял, понял? — злорадно закричали они.

Джо безрадостно кивнул.

— Но вот и славно, что ты покорился, — сказала Мэри, — а то бы трудно тебе пришлось, а теперь мы будем тебя защищать, — поучала она, отстегнув часть лавэ своим быкам. — А ты, Алхимик, что, принес свои барыши? — спросила она.

Алхимик был известным торговцем наркоты в школе, приучая к кайфу, который он часто изготавливал сам, пацанов и девчонок в подвалах. Алхимик охотно вынул деньги и угодливо подал их Марианне. Она недоверчиво взяла его барыш: что-то он больно легко расстается с лавэ, не хитрит ли, не задумал ли чего?

— Ты понял, что больше не должен торговать в школе шмотьем?

— Да, — уже менее угодливо ответил Алхимик.

— За базар отвечаешь? — строго спросила она.

 — отвечаю, — промямлил он.

— Шмотьем буду торговать я. На дороге не стой! — бросила Мэри. — Ну лады, давайте расходиться. Да и еще Штопор одобрил бригадирство Сотки, так что он у вас за старшего.

Валерьян расплылся в довольной улыбке, готовый теперь по первому зову Мэри распиздярить ебальник любому.

— Свободны! — бросила Мэри. Пацаны пошли в школу, а она и Рулон еще остались на насиженном месте.

— Ну что, учимся жить, мой милый? — спросила его Мэри. Он кивнул.

— Давай теперь следи за Алхимиком, не приторговывает ли он шмотьем и кассетами. Это самая непыльная работа, поэтому мы ей займемся сами. Если даже нас застукают, то нам ничего не будет, а им за их дела могут и срок навешать, сечешь? Так что пусть просто платят мне дань и рискуют своей жопой.

— Я вот все думаю: разве хорошо, что мы как-то сопричастны с наркотой и борделем? Я где-то читал, что это тоже накручивает плохую карму.

 — ох ты, Руля-святоша, — расхохоталась Марианна, — как раз наркота и проституция дают человеку хорошую карму.

— Как это? — ошарашенно спросил Рулон.

— А вот так. Наркоман, постигая иную реальность, перестает отождествляться с иллюзорными ценностями этого Мира. Многие из них становятся мистиками во многих религиях и шаманизме. Наркотики употребляли во время мистерий, в отличие от вина они считались священными.

— Но ведь наркотики сокращают жизнь, — не успокаивался Рулон.

— Много чего сокращает жизнь, лишает здоровья. Например, Павка Корчагин вредил своему здоровью, но его почему-то считают героем. Вредное производство сокращает жизнь, но тех, кто работает там, называют героями труда. Роды вредны для здоровья, но их никто не запретил. Бессмысленные войны уносят много жизней, но никто не прекратил войну в Афгане: там тоже герои. И выпуск ядерного оружия столько несет вреда, но это считают нормой. Просто все — общество, политики, генералы — не считают вредным этот героизм. Видишь ли, все, что мешает человеку батрачить на общество и срабатываться до костей, будь то алкоголь, наркотики, проституция, — это плохо, мол, здоровье и все такое. Сразу находят они оправдание своей политике. Но все это брехня, — ответила Мэри, — есть ведь много стран, у которых нет ядерного потенциала. И на них еще никто до сих пор не напал. Ты все еще веришь сплетням политиков, дурило, пора бы поумнеть и начать самому шевелить своим рогом.

— Я слышал, что наркоманы во время ломок могут совершить преступление, — не унимался Рулон.

— Могут, — ответила Мэри, — если бы наркотики продавали в аптеках, такого бы не было. Так что власти сами виноваты в их преступлениях, запрещая наркоту. На Западе кое-где уже продают кайф в аптеках, только у нас все тормозят. И еще власти должны учить людей колоться так, чтоб не было передозняка, чтоб не шырялись всякой чадостью. Пусть просвещают народ, сделав центры, где будут колоть наркоманов врачи, так будет лучше, чем это запрещать.

Мэри поднялась со своего стула и направилась в школу. Рул последовал за ней.

— А проституция тоже полезна? — спросил он.

— Как видишь, — ответила она. — Я сама начала очень рано пороться. Это помогло мне лучше познать жизнь. Настоящая шлюха, порющаяся с малолетства, гораздо лучше может выжить, чем мечтательная разумная мамочкина дочка, которая пьет уксус неразделенной любви, дурость! Если нужно, то шлюха может быстро найти путевого мужика, т.к. она за километр наметанным взглядом видит кто есть кто. Она может быстро окрутить его, стать для него желанной, т.к. знает как угодить, умеет бороться, подстраиваться, располагать к себе, а обычная дура только и может, что выяснять отношения да проклевывать темечко мужу.

— Почему ж тогда шалав осуждают? — недоумевал Рул.

— Все потому же, — ответила Мэри, — они, видишь ли, мешают размножению пушечного мяса и не повышают производительность труда, т.к. имеют вольные взгляды на жизнь. Но раньше их называли гетерами и уважали. Почитай об этом книгу «Таис Афинская».

Тут они подошли к классу, где проходил очередной урок, и заломились туда.

— Вы почему опоздали на урок? — напала на них училка.

— А мы долго аудиторию искали, — ответила Мэри.

— Быстро садитесь и записывайте тему.

Марианна вальяжно прошла и села на галерку. За ней поспешил и Рулон. Усевшись, она неспешно достала косметичку и начала наводить макияж.

— Ты, говорят, платишь Кириллу, чтоб он защищал тебя? — спросила она, разглядывая себя в зеркало.

— Да, я решил, пусть он будет моим телохранителем, — ответил Рул.

— Пусть он охраняет тебя, когда ты торгуешь или у тебя отбирают деньги, а так зря к нему не обращайся.

— А почему? — недоумевал Рулон.

— Потому что, когда тебе мылят харю или над тобой издеваются, ты можешь наиболее хорошо работать над собой, практиковать отрешенность, осознанность, работать с негативными эмоциями. К тому же унижение не дает тебе мечтать о себе, воображая себя суперменом или еще бог знает чем. Спускают тебя с небес на землю — делают реальней, так что если б тебя не долбили, то ты должен был бы платить, чтоб это делали, т.к. без стрессовых ситуаций прогресс идет крайне медленно.

— Не болтайте на уроке! — стала орать на них учила. — Чем вы там занимаетесь? Где ваши тетради? — бесилась она.

— А я дома тетрадь забыл, — заявил Руля. — У вас не найдется листка и ручки, чтоб я мог писать.

— Да я тебе влеплю двойку за четверть! — бесилась старая вобла, стуча указкой по парте.

 — образы гоняет, — усмехнулась Марианна.

Рулон, который уже был готов испугаться угрозы, заулыбался, подумав: вот как нужен стресс, чтоб не в воображении, а реально работать со своим говном.

— Что ты улыбаешься? Я вот твоих родителей в школу вызову! Пусть лучше воспитывают тебя!

Рулон старался отследить действие нового образа и не поддаваться на провокацию, продолжая сохранять жизнерадостность. Бессмысленный урок про­должался.

 — особенно радуйся, — продолжала Мэри, — если тебя будут обижать и унижать твою ложную личность. Всегда, когда тебя унижают, старайся смотреть на себя со стороны.

— Как это? — спросил Рул.

— Это значит, что ты смотришь на себя как на чужого, как будто это не ты, а какое-то другое лицо двигается, говорит, реагирует, воспринимает, думает. Сперва это делай просто, когда вспомнишь об этом, но в дальнейшем для совершенствования этого взгляда нужно его практиковать, и в трудных условиях, к примеру, когда тебя гноят, думай, мол, я не я и жопа не моя, и отстраняйся, и затем ты ощутишь себя отдельно не только от своей воображаемой личности, но и от тела, и ты всосешь, что ты есть смотрящий, — сказала она, подпиливая свои ногти.

— Как это, смотрящий? — заинтересовался Рулон.

— А вот так, мой милый. Дело в том, что ты на самом деле живешь совсем
в дру­гом мире и токмо смотришь оттуда сюда, но это ты поймешь не сразу. А когда врубишься, то осознаешь, что для тебя нужно вернуться туда, откель ты смотришь.

— А что это за мир? — стал спрашивать он.

— А ты смотри на себя со стороны и узнаешь, — рассмеялась она, — иначе это будут все сказки.

Прозвенел звонок, и они выперлись из класса. Марианна подошла к окну в коридоре и взглянула на школьный двор. Там стояла черная «Волга».

— Вот меня уже ждут, — сказала она, — а ты дрочи в кулачок, понял? — усмехнулась она. — А я пойду посмотрю сегодня, кинуть этого фраера или нет, — сказала она, бросив надменный взгляд на машину за окном.

— А я уже не дрочу, — сказал Рулон, — решил развивать волю.

— Молодец, придурок, — похвалила она, — однако ты можешь теперь дрочить по-новому.

— Как это? — спросил он.

— Дрочи и не кончай, а просто наблюдай, как движется твоя энергия, направь внимание в голову и уводи силу возбуждения туда, и скапливай ее в голове, в меж­бровье или на макушке. Так ты станешь у нас йогом-дрочиньяком, — рассмеялась она.

И не прощаясь, отвернулась и пошла вниз по лестнице на выход из школы. Рулон знал, что идти за ней не нужно, и почтительно провожал ее взглядом.

Проводив взглядом отъезжающую «Волгу», куда уселась Марианна, Рулон направился к группе пацанов, стоявших у двери в туалет и игравших в трясучку. Маленький черный пацан быстро тряс руками монеты

— Стоп, — скомандовал второй участник игры по кличке Лукиша.

 — орел, — произнес он. Михетченко, так звали трясуна, разжал руки, и они стали считать, чего больше — «орлов» или «решек».

— Моя взяла, — сказал Лукиша, собирая монеты.

— Что, трясете? — спросил, подойдя к ним, Рулон.

— Что, завтра-то будем Хомяка взрывать, а то он совсем оборзел. Двояки лепит, родителей в школу вызывает.

— Да, я уже бомбочку приготовил, — сказал Михетченко.

— Взорвем падлу, — добавил Лукиша, — таких из школы выживать нужно. Подговорим пацанов из других классов, пусть все уроки ему посрывают, тогды узнает, как двояки проставлять, сука.

— И еще Счетовода нужно достать, — добавил Рул, — я тут с пацой из других классов договорился. Будем выживать его из школы.

— Нужно ему заподлянку подстроить. Что-нибудь придумаем, — заявил
 шуст­рый на выдумки Михетченко.

Так состоялось очередное заседание КБУ, комитета по борьбе с учителями, целью которого было выжить из школы самых злых и вредных преподов, чтоб учиться стало легче и веселей.

— Вот у меня тут фотки, зырьте, — сказал Рул, достав из кармана порнографи­ческие открытки, на которых были бабы в сальных позах, снимающиеся с мужиками. Некоторых из них ебли, другие брали в рот, третьи просто обнимали хуй партнеров.

— Во, клево! — забалдели пацаны, рассматривая фотки.

— Давайте по доллару за штуку, и они ваши, — предложил Рулон.

Лукиша, не раздумывая, купил две из них. Михетченко еще мялся.

Рулон уже продал много таких фоток, подсунутых ему Марианной, и скоро сумел заработать денег на новую книжку по йоге, которой он самозабвенно занимался все свободное время. Только он успел спрятать выручку и фотки в потайной карман в подкладке пиджака, как к туалету подвалил Цыпа и, схватив Рулона за шиворот, заявил: «Ты что, сука, мне туфтовую майку продал? Наклеил на нее ченухи и думаешь, я ее не отличу от настоящей?»

— Я не знал, туфтовая она или нет, у меня такая была, — стал оправдываться Рул, вспоминая, как толкал Цыпе шмотье, данное ему Марианной.

— Не пизди, педераст, не знал ты, сука. За такое я тебе весь ебальник расколочу. В общем, чтоб вернул мне четвертной. Это будет твоя неустойка за туфту.

— У меня столько нету, — стал канючить Рул.

— Кого ебет чужое горе, — возразил ему Цыпа. — Давай, сука, чтоб завтра же принес, не то я тебя на счетчик поставлю, понял?

— Да, — пролепетал Рулон, почуяв, что запахло пиздюлями.

— Ты приносишь мне должок, и я при виде этого кончаю, — глумливо произнес Цыпа. — А если нет, то весь ебальник тебе распиздярю.

Рул поплелся восвояси, только теперь вспомнив, что нужно часто смотреть на себя со стороны. Во время всей этой процедуры он опять отождествил себя, как смотрящего, с личностью Рулона и его телом, забыв, что он не является Рулоном, это заблуждение. Он тот, кто смотрит за ним с другого мира или измерения, по ошибке влипнув в эту личность и тело, что те, делающие, желающие, думающуюие этом мире таких же тел и личностей, живущих своей жизнью, которая мало устраивала его, смотрящего, пока он полностью не отождествился и не стал принимать это тело и эту личность за себя самого. «Но ничего, — подумал он, — недоброхотов у меня хватает, которые давно уже хотят мне намылить рожу или просто приколоться надо мной. Так что еще есть возможность поработать над собой в крутой ситуации, пока она еще не случилась. Буду смотреть на себя, пока снова не забуду об этом». С этими мыслями он поплелся домой. Было интересно смотреть на себя со стороны, как будто какая-то форма или биоробот двигается, смотрит, дышит, ощущает, думает. Он ощущал себя каким-то существом, которое он не очень-то хорошо знал и почти совсем не владел им. Оно само жило и действовало по какой-то своей заведенной программе.

Рулон догулял до звонка, который застал его у входа в школу. Как прилежный ученик, движимый тупой программой быть таким, как все бараны, он вприпрыжку побежал по лестнице и, уже опаздывая, запыхавшись, влетел в класс.

Угрюмый и толстый учитель биологии стоял у своего обшарпанного, давно некрашеного учительского стола, как экспонат уродливого развития мужского тела. Он пристально осмотрел присутствующих учеников и задержал взгляд на Рулоне.

— Ну что, Рулонов, опять Мопассана ночью читал? — язвительно, как при любом оправдании мальца, тряся своими отвислыми щеками, прошамкал биолог. — Иди-ка скорее к доске, отвечать будешь.

Рулон медленно вылез из-за парты и, опустив голову вниз, поплелся к доске. Встав перед учителем, он словно пытался что-то вспомнить. Но эти попытки были безрезультатными.

— Да... я... — начал мямлить Рулон, — можно повторю?

— Что же ты ни черта не знаешь? — продолжил учитель, выпучивая свои маленькие маслянистые глазки. — Иди, садись, «двойка»!

Рулон покорно поплелся на свое место. Он ни­когда не пререкался с учителями, усвоив всем известную житейскую мудрость, что с начальством не спорят, за что имел у них многие привилегии. Все преподаватели и многие родители считали его примерным, но обиженным умом ребенком.

«Заставляют же нас учить всякую хуету, - бесился Рулон, и на черта мне нужна ента биология, лучше бы меня трахатья научил жирный черт, сука, етно было бы мне полезней, а то двояк влепил старый пидор, а мне по хуй, - думал Рул, - не хочу быть хорошим мальчиком, чтобы на меня общество навешало свое рабское ярмо, да пошли они, - злился Рулон, карябая на парте череп своей рукой.

Раздался стук в дверь, и в класс просунулась голова молодой училки в больших очках. Она работала в школе всего второй день, но уже успела познать прелести своей профессии, о чем свидетельствовала измученная физиономия. Она и отозвала Хомяка — так прозвали биолога за его отвислые щеки — в соседний класс усмирить беснующихся учеников.

Как много значат для пытливого ученика пять минут в школе.

Маленький и шустрый Михетченко злорадно присвистнул и принялся за дело. Он пробрался в согнутом состоянии между рядами и ловко сунул фугаску в портфель преподавалы, стоявший рядом с его столом. Все ребята оживились в предвкушении предстоящего веселья. Михетченко отполз и, как ни в чем не бывало, сел за парту. Через две минуты раздался оглушительный хлопок, от которого вскрикнули слабонервные девчонки, а из портфеля повалил густой и едкий дым. Все были в восторге и начали хихикать и перешептываться, поглядывая на дверь, которая со скрипом распахнулась через несколько секунд.

Изумленный Хомяк, ворвавшись в класс, застыл на месте в смешной позе. Вытерев пот, он смотрел на растрепавшийся от взрыва свой портфель. Когда очухался, бросился к нему и, осыпая проклятиями школу и ее учеников, под дружный смех учащихся стал высыпать на стол содержимое того, что называлось порт­фелем Хомяка.

На стол упали два грязных носовых платка, недоеденный засохший бутерброд, перочинный ножик и пачка фотографий, на которых были изображены раздетые женщины в дразнящих позах. Было заметно, что эти фотографии переснимались по многу раз и на некоторых из них было трудно определить, что изображено. Почти все вещи были испорчены или по крайней мере сильно повреждены.

Побледнев от ярости и поминутно протирая вспотевшую лысину, Хомяк начал кричать гнусавым срывающимся голосом, требуя немедленно признаться преступнику. Но в ответ раздался взрыв хохота. Он размахивал руками, запинаясь, угрожал всеми карами преисподней, что еще больше веселило учеников. Как и следовало ожидать, дураков не нашлось, зато любителей посмеяться было предостаточно. В этот момент прозвенел звонок.

Урок закончился, не начавшись.

«Чему нас тут учут, - думал Рул, - зачем нам эта алгебра, геометрия, физика, ни моим родителям, ни родственника, ни знакомым это в жизни не понадобилось. Все это, сука, собачья школа, высшее образование дурье и то все, что нужно писать, читать и считать остльное  - это мусор, которым нас загружают, который все равно никто не помнит, пошло это образование в задницу, - бесился рулон, - не охота мне на него гробить лучшие годы жизни».

 

 

***

 

Следующим уроком была физкультура, к которой никто никогда не готовился. Ученики, громко обсуждая предыдущий урок и высмеивая Хомяка, спустились в спортзал, находящийся на первом этаже.

В коридоре к нему подошла Марианна.

— Ну что, сбыл порнуху?

— Кое-что сбыл, — ответил Рул, достал из потайного кармана и подал ей выручку.

— Ну что, растешь, — похвалила она его, — давай активней разворачивай торговлю, дорогой.

— Буду стараться, — сказал Рулон с готовностью. — Только вот у меня проблема. Цыпа сказал, что я туфтовую майку продал ему, требует четвертной — неустойку за это.

— Пусть пососет, — ответила Мэри. — Если рыпнется, то получит.

— Но тогда может быть уже поздно. Он решил мне при встрече помять фотографию.

— Ну что ж, чтоб для тебя жизнь медом не казалась. Будь под этой угрозой. Это полезно будет, чтоб ты мог творчески проявиться и понаблюдать за собой со стороны.

Тут к ним подвалила физручка и нагло спросила, обратясь к Мэри. «Что-то я тебя не вижу на уроках. Почему ты не занимаешься?» — начала возгудать она.

Рулон смотрел на них и видел, что Мэри казалась старше и зрелей тупой физ­ручки, хотя ей было лет 40. Мэри в шикарной одежде, с пышной прической, на каблуках с презрением смотрела на физру в драном спортивном костюме, которая даже не знала, что Марианна почти каждый день занимается по три часа в секции каратэ, да еще по два-три часа утром дома, на стадионе и иногда днем, и даже ночью, постоянно работает над собой. Она же ее считала просто легкомысленной и избалованной девицей.

— У меня нет формы, — нагло ей ответила Марианна, — поэтому я и не хожу на урок.

— Так пусть тебе купят её, — бесилась физра.

— Вот это вы и скажите моим родителям.

— Пусть они придут ко мне в школу. Я тебе двойку за четверть поставлю, — не унималась она.

— Вот надо вам — идите к ним, — ответила ученица.

— Это не мне, это тебе надо учиться, — кипятилась она.

Развернувшись, Марианна пошла прочь от ебаной психопатки, так как говорить с ней было бесполезно. Рул потрусил за ней.

— Ну, ты видел эту наглость? — сказала она ему. — Устрой ей сейчас заподлянку. Ты же должен мстить за меня.

— Да, конечно, я все сделаю, чтоб сорвать урок, — побожился Руля.

Одарив его благосклонным взглядом, она удалилась до дома.

Еще на перемене, зайдя в раздевалку, пацаны стали там бесцеремонно курить и травить блатные анекдоты, щеголяя друг перед другом изощренностью. Один из хулиганов достал из портфеля простой карандаш и, с трудом найдя свободное место на исписанной стене, стал рисовать голую бабу под дружный смех наблюдателей. Тем временем в голове у Рулона созрел план действий, и, собрав несколько человек, он отозвал их за угол, где, эмоционально размахивая руками, объяснил им что-то, в результате чего все громко заржали. Не прошло и пяти минут, как они пошли осуществлять его коварный замысел.

Физручка Соня на перемене сидела в тренерской за полуразвалившимся столом и проставляла оценки за предыдущий урок в журнал. Друзья Рулона один за другим подбегали к ней с глупыми вопросами, раздражая преподавателя и выводя ее из себя. Наконец она, потеряв терпение, с разгневанным лицом выгнала всех из тренерской, подошла к двери и с грохотом захлопнула её, затем закрыла на ключ и, успокоившись, продолжила свое занятие.

Цель Рулона была достигнута. В замочную скважину немедленно затолкали несколько медных монет и с криками: «Физра попалась!» — все стали бегать по залу, футболить разными мячами и вылезать из себя, кто на что был способен.

Рулон не был любителем массовых сцен и, увидев исполнение воли своей нежной подруги, с которой физручка имела глупость вести себя непочтительно, удалился из спортзала. Он пошел по школьным коридорам, постоял у доски объявлений, посмотрел в окно второго этажа. Больше пока уроков не было.

«Вот она война учил и учеников, отцов и детей, - думал Рул, - мы, дети, находимся в рабстве у взрослых, они хотят обкорнать нас под свой шаблон, но мы не хотим этого и сопротивляемся их тупому воспитанию. Только б не перестать сопротивляться и не дать им себя завнушать . Бог с нами, хуй с учителями, - выругался Рулон».

 

 

***

 

Побродив по школе, он вышел на улицу. Там происходила драка. Обычное зрелище во время перемен на задворках школы. Окруженные кучкой ребят, два пацана неуклюже наносили друг другу удары, которые больше походили на легкие тычки. Наблюдатели казались активнее дерущихся. Они то и дело выкрикивали подзадоривающие реплики и бурно реагировали на каждый удар громким смехом и криками.

Рулон давно заметил, что по-настоящему драться никто не умеет. Может быть, кроме нескольких хулиганов, для которых это было повседневным развлечением. Да и то они больше брали наглостью, чем боевым мастерством. Драка продолжалась недолго.

Еще немного повозгудав друг на друга, драчуны разошлись, удовлетворив самолюбие. У одного был разбит нос и разорвана рубаха. У другого поцарапана щека и оторвано несколько пуговиц от костюма. Вся их одежда была мокрой и грязной, но глаза блестели и светились злостью. Физически сильные от природы редко бывают умными, так как разум у них заменяют кулаки. У одного энергия идет в голову, у другого в мышцы, у третьего в сердце, а у четвертого в яйца. Так и появляются разные люди и они не могут понять других, осуждают, дерутся. Вот так устроен наш мир.

 

Размышляя об этом, Рулон пересек школьный дворик и снова вошел в школу, по широкой лестнице поднялся на второй этаж. Недоброе предчувствие, возникшее в это светлое осеннее утро, сдавило его сердце еще больше. Но он вовремя не прислушался к нему.

Внезапно он натолкнулся на группу местных хулиганов, которые, увидев его, сразу оживились. Они, зло усмехаясь, подвалили к нему, окружили со всех сторон и начали приставать. «Это намного серьезней, — подумал Рулон, — чем уличная драка малолеток. Здесь последствия могут быть более непредсказуемы».

— Ну что, попался, придурок! Когда должок будешь отдавать? — злобно
 спросил Цыпа, заводила всей этой своры, пожевывая недокуренный бычок «Беломора».

— Дать ему по морде, чего разговаривать? — донеслись голоса.

Со всех сторон на Рулона смотрели наглые рожи, в любой момент готовые наброситься на слабого. Тошнота подкатила к горлу. Ища выход из создавшей­ся ситуации, Рулон лихорадочно перебирал все возможные способы. Вдруг он
 вспомнил, что в туалете рядом открыто окно, ведущее на крышу пристройки первого этажа школы. В голове мгновенно созрел план.

— У меня есть десять долларов с собой. Я вам отдам, если не будете бить, — неуверенно, с дрожью в голосе произнес Рулон.

— Давай! Давай! Не будем! Ха-ха! — заторопили они.

— Пойдемте в туалет, а то я их запрятал.

Туалет был самым примечательным местом: именно здесь хулиганы больше всего любили балдеть, куря, разрисовывать стены и обсыпать ругательствами чадосов и учителей.

Толпа пацанов ввалилась в вонючий туалет, где никого не было, балдея по поводу прятальных мест, из которых ничего так просто не достанешь.

Взгляд Рулона пробежал по стенам, потолку и остановился на открытом окне, подоконник которого был покрыт толстым слоем окурков. Унитазы, как всегда, были завалены кучами говна, которое почему-то постоянно не смывалось, что создавало своеобразную вонь, характерную только для школьных туалетов. Запах хлорки дополнял этот экзотический аромат.

Рулон подошел поближе к окну, отвернулся и стал копаться в карманах брюк, доставая спрятанную там мелочь. Как бы невзначай он высыпал ее на пол, да таким образом, что «диканы» и пятаки со звоном рассыпались по всему полу.

Видя это, его преследователи на миг позабыли о своем намерении. Их глаза засверкали от алчности при виде денег, валяющихся на полу, залитом мочой. Толкая друг друга и наступая ногами на монеты, хулиганы бросились поднимать мелочь.

Не теряя времени, Рулон проворно выскочил в окно и побежал изо всех сил к другому краю крыши, где также было окно. По дороге он запнулся и упал, сильно ударившись правым коленом, но страх сделал боль незаметной. Подбежав к окну, Рулон обнаружил его заколоченным. Он оглянулся назад. Толпа пацанов уже выпрыгивала на крышу и с шумом начала приближаться. Мечась по крыше как загнанный зверь, с чувством страха и отчаяния, он понял, что наступает конец. В грудь накатила щемящая волна ужаса. Рулон вспомнил, что подобные состояния уже были в его жизни и что они почему-то повторяются. Он понял, что единственный выход — это прыгать вниз. Ведь все прошлые разы он пугался и вел себя, как кролик перед удавом. Времени на раздумье не было. Нужно было срочно действовать.

Как в тумане, уже перед носом преследователей он сиганул с края крыши. Приземляясь, Рулон ощутил, как ноги проваливаются в первый снег, прикрывавший осеннюю грязь, но не удержал равновесия и упал набок в грязную лужу, затем быстро вскочил и побежал на глазах у изумленных его поступком «недоброхотов».

Прохладный ветерок освежал его. Яркое солнце заставляло щуриться. Рулон бежал легко и свободно по грязной дороге. В груди постепенно отлегло, стало хорошо и радостно, и прохожие с любопытством смотрели на его улыбающуюся физиономию.

Забежав в подъезд ближайшего дома, чтобы немного прийти в себя, он еще раз подумал, что из любого положения есть выход. Дойдя до девятого этажа и спускаясь вниз по ступенькам, Рулон думал о том, что человек сам затрудняет жизнь, создавая мнимые препятствия, которые повторяются в его жизни, пока не будет принято решение преодолеть себя.

То, что он сделал, не было трудным и опасным, он просто преодолел себя в том, в чем другие пока не смогли. Он преодолел свой страх.

«Действуя решительно и без сомнения, каждый легко может найти выход из затруднительной ситуации. Только бездействие и апатия, неверие в свои силы губит людей», — решил Рулон, выходя из подъезда и глядя на бессмысленно сидящего на скамье грязного бомжа, - дискомфорт, страх, стеснительность являются теми цепями, которые не дают делать то, что мы хотим. И поганые воспитатели это те оковы, при помощи которых они держат нас в рабстве , заставляя следовать чей-то злой воле».

 

 

Медитация (PLUS)

 

Немного придя в себя после очередной стрессовой ситуации, он поплелся в гости к своей нежной подруге. Поднявшись по лестнице, Рулон подошел к знакомой двери и позвонил. Через минуту после мелодичного звонка дверь открылась, и на пороге его встретила шикарно одетая Марианна. Она надменно посмотрела на него.

— Ну что? Приперся? Заходи!

Рулон робко зашел, окинул ее оценивающим взглядом.

— Ты ждешь кого-нибудь?

— Нет. Я никого не жду, — ответила Марианна, поправляя волосы перед зеркалом. — Что, мой прикид тебя обескуражил? Я же не твоя мать. Я всегда хорошо одеваюсь, даже когда одна, просто так, для себя.

— Может, неудобно так всегда одеваться? — спросил Рулон.

Марианна расхохоталась.

— А что должно быть удобно? Быть свиньей? Нет! Я люблю всегда быть подтянутой. Это повышает мою энергию, не дает расслабиться, раскиснуть. Вот что главное для успеха в этой жизни.

Марианна предложила Рулону позаниматься каратэ. Они переоделись и стали спарринговаться. Рулон был для Марианны чем-то вроде живой груши. Но он радовался, понимая, что чему-то научиться можно только у более сильного противника. После спарринга Рулон показал Ма-
­риан­не несколько приемов, которым его научил старший брат Сергей.

— Что, с ним тоже занимаешься? — спросила Марианна.

— Да, учусь у всех понемногу, — ответил Рулон. — Вот только Сергей плохо учится. Тут пытался ему объяснить, зачем монахи Шаолиня медитируют, но он так и не понял, зачем ему это.

— И как же ты ему это объяснил? — спросила Марианна.

 — он говорит, — начал рассказ Рулон, — мол, зачем мне бессмысленно сидеть, полуприкрыв глаза, я лучше телевизор посмотрю. Я ему отвечаю, что так же, как ты тренируешь свое тело, нужно тренировать свой дух. Вот, к примеру, если ты будешь уравновешенней, спокойней, то психологическая атака противника тебя не собьет с толку. А если будешь внимательней, то противник не сможет тебя застать врасплох.

— И что, Сергей понял это?

— Да, сперва, казалось, стал понимать. Мы сели с ним в ваджрасану — позу на коленях. Я говорю, вот теперь расфиксируй глаза и охвати ими всю комнату разом, останови мысли и внимательно наблюдай за всем вокруг. Он посидел так минуту. Затем его глаза остановились на каком-то предмете и мысли поплыли так, что он выпал из реальности. Увидев это, я коснулся его. Он аж вздрогнул от неожиданности. Я говорю: «Не спи, будь внимателен. Так тебя уже бы застали врасплох враги». Я ему говорю: «Концентрируйся в межбровье и дыши плавно и медленно». Он попробовал еще раз, но стал клевать носом, — и Рулон комично показал, как Сергей засыпал в медитации.

Марианна расхохоталась.

— Да, брат у тебя совсем неосознан, — сказала она, — не привык быть внимательным, слишком, наверное, беспечен.

— Это уж точно, — сказал Рулон.

Затем они начали гасить свечи ударами, не доводя их до пламени на несколько сантиметров. Марианна гасила все свечи с ходу, Рулон — через несколько ударов.

— Учись гасить, — засмеялась Марианна, — а то тебя загасят.

Затем они начали играть в мяч. Марианна кидала ему сразу два мяча, и Рулон старался их ловить двумя руками одновременно и затем сразу кидал ей их обратно.

— Ну как? Отключает диалог эта практика? — спросила Марианна.

— Да. Мыслей почти нет в башке, — ответил он, — вот бы, чтоб без мячей так убирать все мысли, тогда бы я уж научился видеть жизнь более ярко и реально.

— А ты понаблюдай за собой, что с тобой происходит, когда ловишь мячи.

Они снова продолжили свои занятия, и Рулон, наблюдая за собой, увидел, что его заставляет быть внимательным то, что он все время ждет, когда мячи полетят к нему и их надо будет ловить. Он поделился этим наблюдением с Марианной

— Вот так и сиди, и бдительно жди весь начеку, в то же время сохраняя хладнокровие, это и будет тебе помогать, — сказала Марианна.

— Зато Сергей занялся визуализацией, все представляет себя Гераклом. Двенадцать подвигов его изучил. Правда, это у него выходит только дома, когда он один.

— Ну что ж, — сказала она, — это неплохо, если ты вместо своего убогого образа будешь представлять и ощущать себя во всех ситуациях Гераклом. Это даст большой успех. Однако ты ведь Рулон, — добавила Марианна, ткнув его пальцем. — И ты можешь пойти в своей медитации дальше.

— Как это? — удивился он.

— Ну не зря ж тебе дали такую позорную кликуху, — рассмеялась она. — Ты рулон чего? Обоев, фольги или туалетной бумаги?

— Вообще-то, — ответил он, глупо улыбаясь, — я не рулон, а лулон. Я картавил, и меня так прозвали, но потом забыли, как нужно звать правильно.

— Ну вот и прекрасно, — обрадовалась Марианна, — ты будешь у нас лулоном туалетной бумаги. Когда рулон подходит к концу, что остается? Ничего, вот и в медитации ты должен перестать себя кем-либо воображать и даже ощущать. Должен просто раствориться в окружающем, во Вселенной. Вот это и будет Лулон, — засмеялась она.

Рулон внимательно слушал, а потом тоже рассмеялся. Теперь он знал, что он не просто Рулон, а нечто большее.

Приняв душ, он вновь переоделся в прежнюю одежду. Однако Марианна была уже в новом наряде. Она не любила повторяться. Сейчас она была вся в черном: туфли на высоком каблуке; очень эротично сидящая на ее широких бедрах кожаная мини-юбка; ажурные колготки и кружевная блузка, только слегка прикрывающая ее женские прелести. Рулон не выдержал соблазна и, расположившись на полу, стал гладить ее стройные ноги.

— Ну что, слюни потекли? — презрительно бросила Марианна, но, однако, не отстранилась от своего партнера.

— Я просто восхищаюсь тобой, — неуверенно сказал Рулон, — ты так оболь­стительна.

Марианна сексуально рассмеялась и более вольно разлеглась на диване, как бы приглашая Рулона действовать дальше, но затем томно посмотрела на него.

— Вот сейчас начинай медитировать. Будь внимателен и отрешен. Наблюдай, что в тебе происходит, мой милый. Посмотрим, чем ты лучше своего братца, — цинично сказала красотка.

Рулон вспомнил, что хотел научиться это делать во всех ситуациях, и настроился на медитацию, продолжая гладить и целовать ноги Марианны. Она тоже стала ласкать его и совсем разлеглась на диване. Рулон лег рядом с ней и с жаром стал гладить и целовать все ее тело. Кровь ударила ему в голову, и он уже, не помня себя, начал раздевать свою подружку. Внезапно она вывернулась и жестко посмотрела на него.

— Ты почему не осознан, придурок? Ведь мы же с тобой договорились, что ты будешь медитировать, — яростно произнесла Марианна.

Рулон немного обиделся и, тяжело дыша, начал что-то мямлить:

— Да совсем я потерялся.

Видя его покладистость, Марианна лукаво улыбнулась и снова легла рядом
с ним.

— Ну хорошо. Теперь только снова не потеряйся, — ласково сказала она, кладя руку Рулона себе на грудь и продолжая крутить с ним динамо.

Уже более осторожно Рулон начал гладить и целовать Марианну. Но когда он начал расстегивать ей юбку, она резко оттолкнула его руку и встала.

— Ты опять уснул, — злобно сказала она, — проклятый дурак, когда же ты будешь помнить себя?

Рулон совсем расстроился, но собрался с духом.

— Прости, опять я слишком увлекся, — нерешительно сказал он.

Марианна снова смягчилась и, подойдя к нему, ласково глядя в его глаза, стала расстегивать рубашку. Ей видно доставляла удовольствие эта игра в кошки-мышки. Рулон немного успокоился и с новой решительностью быть бдительным и наблюдать за собой начал любовную игру.

Марианна раздела его и помогла снять кое-что из своего прикида. Она легла на диван и, нежно целуя и лаская его, что-то страстно шептала, как она любит и хочет его. Рулон сильно возбудился, он развел ее ноги и уже хотел овладеть ей, как вдруг она вывернулась и оттолкнула его.

— Ах ты, развратное говно! — заорала она. — Ты никак не хочешь наблюдать за собой.

Рулон возбудился так, что плохо все понимал. Все, что ему хотелось сейчас, — это удовлетворить свою похоть. Он стал ползать перед ней, прося его простить, что он будет осознан, будет помнить себя, хотя даже плохо отдавал отчет, что именно он делает и говорит.

Марианна закричала:

— Ах ты, противный слизняк, — и оттолкнула его от себя, — немедленно убирайся домой.

Рулон пытался еще упрашивать ее. Но она схватила здоровую палку и стала ей охаживать попрошайку, ругая его на чем свет стоит. Боль привела Рулона в чувство. Он, весь обиженный и удрученный, стал одеваться. Марианна продолжала беситься.

— Мразь! Если ты не перестанешь быть обиженным, то лучше в школе не появляйся, а то тебя там так обидят, что не обрадуешься, хуй ушастый.

Рулон испугался и стал справляться со своими чувствами, вытесняя их из себя отрешенностью, но это получалось еще плохо. Однако он решил, что будет это делать до тех пор, пока у него не получится. Видя это, Марианна немного успокоилась.

— Давай учись контролировать себя, если хочешь быть со мной, — уже миролюбиво продолжила она.

— Буду стараться, — как можно радостней ответил Рулон.

Марианна презрительно улыбнулась и выпроводила его из дому. Рулон, как побитая собака, поплелся домой, но в душе его зрело решение достичь Про­-
светления.

«Как же так, - думал он, - я не являюсь господином самого себя, мое тело не принадлежит мне, я являюсь рабом своего тела и вмонтированных в него желаний, которые руководят мной, как хотят. Я не владею собой и не знаю себя, я потакаю любой хуете, которая возникает в моей башке и пипиське. Желания тела и дурацкие программы больного общества управляют моей судьбой, но я не хочу этого! Я буду изучать себя, буду растождествляться с этой хуйней, буду брать под волевой контроль вмонтированные в меня желания и завнушенные мне в репу программы, иначе я проживу жизнь, как и все безвольные бараны».

 

***

 

На следующий день Рулон, как обычно, опоздал на первый урок. Зайдя в школу, он увидел, что все уже на занятиях. По дороге в класс встретил только уборщицу в синем халате и выцветшем неопределенного цвета платке на голове. Она безразлично возила тряпкой по грязному полу, опустив голову, и, заметив Рулона, стала нудно ворчать по поводу его грязных ботинок.

Рулон вошел в класс и, выслушав выговор от недовольного преподавателя, прошел на свое место. Он определил, что идет алгебра. Последнее время он не заглядывал в дневник и не знал расписания. Только увидев преподавателя в классе, он догадывался о названии урока.

Математик, нервно потирая руки, ходил из угла в угол, стараясь успокоиться после того, как по дороге в школу его обстреляли из самострелов. Тем и забавно обучение в школе, что всегда можно увидеть радость там, где другие видят тоску, а иногда и самому создать ее.

Когда прозвенел звонок к началу урока и математик вошел в класс, никто этого не заметил и потому не приветствовал его вставанием. Все сидели, занимаясь своими делами. За последней партой двое пацанов делили найденную на полу пятикопеечную монету.

Взвизгивающим голосом Счетовод прокричал приветствие заученными словами и начал урок. Он что-то писал на доске, объясняя новую тему, при этом часто поворачивая голову к классу и призывая к порядку учеников, так как в классе стоял непрерывный гул. Но все это было без результата. Никто не прислушивался к его словам.

Как раз к концу этого урока и подоспел Рулон. Алгебра была парным уроком, и после десятиминутной перемены началась вторая алгебра.

Придя после перемены в класс, Счетовод был шокирован тем, что все ребята сидели тихо и смирно, не так, как всегда. Слышно было, как жужжит муха. Полет ее был неуверенным, она чем-то напоминала подбитый немецкий бомбардировщик. «Оказывается, порядок может пугать», — отметил про себя Рулон.

Взволнованно озираясь, преподаватель осторожно ступал, как будто шел по тонкому льду. Спокойствие класса вызывало особое состояние напряженности. Казалось, пространство в помещении стало намного плотнее, наверно, поэтому мухе было летать тяжело. По собственному опыту он знал, что тишина и покой бывают обманчивы. Ученики внимательно следили за каждым движением преподавателя, словно ожидая чего-то.

Со звоном разбилось огромное стекло. Мелкие осколки разлетелись по всему классу, а крупные сползли вдоль рамы и с треском лопнули. В класс плавно влетел огромный булыжник. Медленно и плавно он пролетел по диагонали через весь класс, отскочил от преподавательского стола и упал на ногу математику. Как потом выяснилось, он влетел туда не случайно.

Обиженный полученной вчера двойкой, Ванька-Хмырь решил таким образом отомстить преподавателю и предупредил об этом весь класс. Все с удовольствием ждали развязки. Но никто не предполагал, что это будет так зрелищно и эмоционально.

«Да, не бывает случайности в жизни. Если ты зашуган, то тебя будут гонять и дальше», — мыслил Рулон. Подпрыгнув на здоровой ноге, с громким пронзительным визгом, как раненый вепрь, Счетовод ринулся к разбитому окну, но, запутавшись в кем-то умело натянутой леске, с грохотом свалился на пол, ударившись носом о подоконник. Вместе с математиком свалилась и полка с учебными экспонатами, к которой ребята привязали другой конец лески. Деревянные треугольники, параллелепипеды и шары засыпали его тощее тело.

Раздался дикий хохот и крики «Браво!» с прославлением столь поучительных занятий, на которые не способен горе-учитель, а способен Ванька-Хмырь.

Выбираясь из-под учебных пособий, красный как рак, Счетовод c расквашенным носом, умываясь кровью, выбежал из класса и заковылял в директорский кабинет, находившийся на другом этаже. Через десять минут он снова вернулся в класс, прикладывая мокрый носовой платок к уже успевшему посинеть носу. Видимо, директор ничем не мог ему помочь. Таблеток от истерии у него не было, а молоко за вредность учителям еще не начали выдавать.

«Нас учат какие-то психопаты и шизофреники, - подумал Рул, - чему могут научить эти психически нездоровые люди, которым нужно лечиться  в дурдоме. Детей должны оберегать от этих психопатов, которые могут им привить токмо уродство жизни. Но нас заставляют тут учиться, да еще и получать пятерки. А ведь часто енти пятерки родители покупают взятками или их дочери берут у старого препода на клык, чтобы сдать экзамены или старики ебут их в задницу. Грош цена такой учебе, нахера она нужна! А дипломом можно спокойно подтереться, он бесполезен! Такое образование к тому же просто вредно, оно делает из нас уродов. Вместо того, чтобы бегать и играть, мы тут умираем за партой».

    

В середине второй алгебры появилась краса и гордость класса — Марианна. Бесцеремонно войдя в класс, она прошла грациозной походкой и села на свой «трон» рядом с Рулоном.

Чарующее великолепие Марианны подобно яркой звезде, вспыхнувшей в ноч­ном небе, ненадолго отвлекло внимание аудитории. Сегодня на ней была обнова — фирменные вельветовые штаны, хитростью обмененные на поношенные джинсы, которые совсем еще недавно были куплены за чекушку водки у одного алканафта. Ее красивую грудь облегала новая итальянская блузка с глубоким декольте. Шокированным взглядом математик уставился на полуобнаженную грудь Марианны, и обе его руки потянулись в карманы. Видимо, таким образом он пытался успокоить пробудившуюся в нем плоть. Преподовало вспомнило, как шантажировало эту плутовку оценками, надеясь, что Марианна возьмет у него за щеку за сдачу экзамена. Но он явно не дооценил ее и схлопотал под яйца. К тому же она припугнула его, что заложит его грехоблудие, если он теперь не будет ей всегда ставить пятерки.

 

 

 

***

 

На очередной перемене опрометью влетел в класс Саня и, получив пару подзатыльников, прорвался к Рулону. Небрежно приглаживая растрепавшиеся волосы и поправляя сбившийся в сторону красный галстук, он сообщил, что Цыпа идет с дружками разобраться с ним.

Верный друг и подсирала Саня посоветовал Рулону сбежать домой. Рулон с важным видом поблагодарил Саню и отпустил его.

Взглянув на Марианну, он вопрошающе улыбнулся, ожидая мудрого совета.

— Что бы ты без меня делал? — вздохнув, спросила Марианна, доставая из портфеля маленькое зеркальце в резной оправе.

— Наверное, стал бы чуточку умнее, — ответил он, восхищенно глядя на ее гармоничное и волевое лицо.

— Но этот ум тебе бы дорого обошелся, — съязвила Марианна, встрепав волосы на его голове.

В этот момент она была особенно похожа на коварную дикую пантеру, превосходно знающую законы диких зверей, коими являлись дети. Рулон не мог не согласиться со словами Марианны и покорно кивнул головой. В этот момент в класс заглянула бритая голова Цыпы и позвала Рулона выйти.

Марианна резко развернулась к двери, вскинула брови, направив на Цыпу испепеляющий взгляд, послала его отборной бранью, как будто он хотел разобраться с ней.

Сплюнув сквозь зубы в угол, голова исчезла из поля видимости. У Цыпы было ложное представление о себе, как о выдающейся личности, но весь его внешний вид говорил об обратном. Кривая рожа с близко посаженными к носу глазами, которые плюс ко всему еще и косили, создавала эффект убожества и вызывала неприязнь у окружающих.

С Марианной никто никогда не хотел связываться, зная, что это может кончиться весьма плохо. Ее непредсказуемость уже многим дорого стоила.

- Что, Цыпа раскусил тебя, мой милый? – спросила его Мери

- Да он понял, что я продал ему туфту.

- Должен сразу был смотреть, лох мохнатый, - злобно выругалась Марианна.

- Вдруг он теперь помешает моей торговле? - забеспокоился Рулон, - как я буду сбывать твой товар?

- Не ссы, Руля, ты же под моей крышей, - обнадежила его Мери, - а значит, помешать тебе торговать никто не посмеет. Прозвенел назойливый звонок, и началась физика.

 На партах лаборантка расставила физические приборы для проведения практики. Через 15 минут после начала урока в класс ввалился уже успевший где-то опохмелиться Ложкин. Львиной походкой, провожаемый почтительными взглядами, он прошел к своему логову и плюхнулся на место, рядом с Рулоном и Марианной. К ним никто никогда не подсаживался. И всегда рядом оставались свободные парты, сколько бы учеников ни было бы в классе.

Каким-то образом Ложкин свалил на пол физический прибор, который тут же был поднят сидевшим рядом прилежным мальчиком по кликухе Босой. Единственный, кому было позволено быть с ними рядом, так как он давал списывать контрольные работы.

Учитель посмотрел на Ложкина, как пугливая лань.

— А ты, Валера, мог бы сегодня и не приходить, — осторожно заметил он, механически поправляя большие очки в роговой оправе.

Ложкин, ругнувшись сквозь зубы, лег на парту, отодвинув запуганного соседа. Урок продолжался.

Пошептавшись с Рулоном, Марианна бесцеремонно толкнула ногой узурпатора школы.

Не сообразив сперва в чем дело, он с озлоблением не спеша повернулся, но увидев, что это Марианна, несколько смягчился.

— Чего надо? — грубо спросил он.

Ложкин, как и все в школе, боялся и уважал Марианну, в глубине души питая к ней любовные чувства. И, как ни странно, надеясь на взаимность.

— Не оттого ли ты сегодня злой, что вчера Цыпа вздул тебя? — вопросом на вопрос отпарировала бойкая на язык Марианна, с вызовом посмотрев на ху­лигана.

— Чего-о-о? — процедил Валерий.

— А то, что он сегодня приходил и обещал, что опять будет разбираться с тобой.

— Со мной?! — нелестно отозвавшись о Цыпе, Ложкин встал, пнул чей-то попавшийся под ноги портфель и собрался сейчас же идти и свернуть ему шею, но Марианна остановила его. Она взяла его руку в свою и нежно прошептала ему на ушко, что сама хочет посмотреть на этот подвиг.

Опять сработал эффект влюбленности.

Несколько размякнув, Валерий сел, довольно улыбнулся и, положив свою лох­матую голову на здоровенные кулаки, погрузился в сон.

Учитель в старом, поношенном костюмчике стоял у доски и старательно
 объяс­нял сложную тему. Физика продолжалась, не задевая никого из участников этого разговора. Она как будто существовала для других.

Наконец-то прозвенел долгожданный звонок, провозгласивший конец урока.

- Ну, что, помеха торговле устранена, - самодовольно улыбнувшись, сказала Марианна, вставая из-за парты, - пойдем-ка к тебе поразвлечемя немного, - предложила она.

- Всегда, пожалуйста, - ответил ей Руля.

 

***

 

Они шли мимо облезлых кирпичных построек, беседуя о жизни, пока не оказались у двери подъезда. Рулон открыл скрипящую дверь и пропустил Марианну вперед.

Придя домой и расположившись в зале за журнальным столиком, они сели пить чай. Чашки из китайского сервиза очень нравились Марианне. Она с интересом рассматривала своеобразный рисунок, изображенный на них. Ароматный чай дымился, подбадривая и поднимая настроение вместе с музыкой.

Слушая одесский концерт Аркаши Северного, они иногда подпевали. Из колонок музцентра хриплый голос напевал:

 

Люблю я сорок градусов,

Но только — не мороз.

Когда от пьяной радости

В жару краснеет нос.

 

— Что ты думаешь об этой песне? — спросила Марианна, встав лицом к большому зеркалу.

Она поправляла свои пышные блестящие красивые волосы, поглядывая через зеркало на Рулона.

— Да, мой отец стал алкоголиком, — ответил он, размешивая в чашке горячий чай, и, сделав паузу, пояснил, — его допекла мать. Она все требовала, чтобы он больше зарабатывал, а он не умел этого делать. И нашел выход в пьянстве.

— Интересный выход, — сказала Марианна с усмешкой, — а почему же она не нашла сразу себе богатого мужа?

Марианна подошла к стене, на которой висела фотография отца Рулона, сделанная год назад. Отец был очень похож на сына, но лицо его несло на себе следы длительных попоек, и Марианна мимикой выразила свое презрение.

— А она и не искала его, — ответил Рулон, — никто, видите ли, не научил ее искать. Она схватила первое попавшееся говно, а это оказалось не то, что нужно.

Хриплый голос продолжал петь:

 

Люблю я веселиться,

Люблю входить я в раж,

Когда течет по горлышку

Це два аш пять о аш.

 

Марианна посмотрела на второй портрет, висящий на стене рядом с фото отца. Это была фотография матери, красивой и энергичной женщины, сделанная еще 18 лет назад. Такой она была до замужества, еще не успевшая познать все прелести семейной жизни. Повернувшись к Рулону, Марианна рассказала свою историю.

— А вот меня родители с детства научили выбирать, — она порылась в своей маленькой сумочке, нашла помаду и ярко, несколько эротично накрасила свои красивые сочные губы. — они же у меня цыгане. Когда я просила есть, они говорили: «Пойди, попроси у соседей». Когда я просила игрушки, они говорили: «Иди, поиграй у других детей, у которых они есть». А когда я начала просить шмотки получше, то они сказали: «Ты, значит, уже выросла. Раз стала разборчивой — иди попроси у парней. Зря, что ли, перед ними выпендриваешься?»

— Да, вот это отличное воспитание, — восторженно воскликнул Рулон и с восхищением посмотрел на Марианну.

Откровения Марианны о своем воспитании поразили Рулона. Он задумался о том, что если человек с детства все делает сам, достает себе пищу, игрушки, шмот­ки, то он становится независимым от других и, что самое интересное, окружающие начинают его уважать. Так, вся школа и улица уважали Марианну, никто не смел ей противостоять.

— Я помню, как-то раз пошла в песочницу играть с детьми, — продолжала Марианна вспоминать нелегкое детство, которое обеспечило более-менее легкое юношеское существование. — У этих детей были самые разные игрушки. Мы начали играть. У одного трехлетнего мальчика, идеально одетого в белый костюмчик, был большой самосвал, в который насыпали песок и перевозили с места на место, из одной кучи в другую. Вдруг вижу, какой-то мальчишка бегает и всех детей прутом охаживает. При этом он испытывал огромное удовольствие, что было написано на злобном лице.

Все в слезах и соплях от него разбегались. А он еще больше разбесился, давай камнями кидаться. Наконец всех он из песочницы разогнал, подошел ко мне, а я спокойно сижу и смотрю на все, что происходит. Этот нахаленок меня спрашивает: «А ты почему не боишься, ведь у меня прут?» А я ему говорю, что меня еще не такими прутами били и мне совсем не страшно. Тогда он, свирепо сжав свои губы и широко раскрыв глаза, замахнулся и решил меня ударить. Но не тут-то было.

Я была всегда настороже, поэтому быстро увернулась и бросила ему горсть песка в глаза. Он сразу зажмурился, стал зенки свои тереть, прут выронил. Я схватила прут и давай его метелить им. Вся его смелость вдруг
куда-то улетучилась. Он аж завыл от боли и обиды, заревел. Слезы песок из его бебиков повымыли. И он побежал, громко крича.

Когда он вбежал в подъезд дома и с грохотом захлопнул дверь, я осмотрелась кругом: никого нет, стало тихо. Я думаю: «Что же теперь делать? Все разбежались. Играть не с кем». Взяла игрушки и пошла домой. Теперь сама поиграю.

— Да, вот как полезно жесткое воспитание, — одобрительно заметил Ру-
лон, — у меня такого не было, вот местное хулиганье забивает меня теперь вместо родителей. Но ничего, я матери теперь отомщу. Буду жить, как мой алкоголик-отец. Он клево живет, сидит на шее у своей заботливой мамаши, водочку постоянно трахает, ни хрена нигде не работает, балдеет целыми днями.

Тут Рулон скорчил бессмысленную рожу, закатил глаза и закачался, изображая пьяного отца.

— Только вот я водку пить не буду. Я на трезвую так делать буду. Дураком прикинусь и буду тунеядцем. Йогой займусь. Буду самосовершенствованием заниматься. Вот лафа-то будет, — он мечтательно прищурился, словно заглядывая в будущее.

— Дуракам закон не писан, — с ухмылкой заметила Марианна. — А если писан, то не весь, — после некоторой паузы добавила она. — Но на самом деле у тебя другая будет судьба. Ты сам будешь содержать многих людей, хотя в общем-то дураком и лоботрясом обязательно станешь, — съязвив, она лукаво улыбнулась и потрепала Рулона по голове, взъерошив его светлые волосы.

И они расхохотались. На улице уже темнело, но они не включали свет.

Разговор пробуждал в Рулоне что-то давно забытое. Как будто память стала постепенно кристаллизоваться, а Марианна только подтверждала старые знания.

 — откуда ты все это знаешь? — осторожно спросил Рулон.

Он понимал, что Марианна, конечно же, не обманывает, но ему было интересно узнать, откуда у нее такие сведения.

— Да у тебя это на морде написано. Твой фейс хорош и без косметики. Помедитируй над этим феноменом физиогномики на досуге.

Марианна указала ему на черты его лица, и Рулон, подойдя к зеркалу, стал себя внимательно изучать, ища, что же особенного было в нем.

Заболтавшись с Марианной, Рулон совсем позабыл, что надо сходить за хлебом и убрать в доме. Не заправленная с утра постель, немытая посуда, пыль на серванте и телевизоре всегда раздражали мать. Все это было кнопкой пускового механизма, включающего в матери программу вспыльчивости и агрессивности. Он обеспокоено взглянул на часы. Времени уже не было. Вот-вот должна прийти мать с вечными упреками. Быстро сообразив, как избежать скандала, Рулон для вида сел делать уроки. Марианна ушла.

 

 

***

 

Через несколько минут дверь в квартиру открыли, и раздался стук каблуков. Это пришла мать. На ее уставшем лице возникло недовольство, когда она увидела немытый пол и разбросанную обувь в прихожей и кухне.

Мать сняла коричневые туфли, повесила на вешалку купленный по блату еще два года назад плащ и уже с порога начала свою проборку за невыполнен-
ные дела.

Узнав, однако, что сын сел за уроки, немного успокоилась.

«Здорово работает!» — подумал Рулон, - все люди ищут в жизни состыковок своего воображения с реальностью, - думал он, - вот мать внушила себе, что дома должен быть порядок и теперь добивается его своим психом, но она еще внушила себе, что сын должен учиться, и если он учится – енто хорошо. Так она и живет ради всяких состыковок. Дурь все это, маразм завнушенных зомби.

Быстро переодевшись, она начала готовить на кухне.

Рулон уже было успокоился, обрадовавшись тому, что удалось избежать
сканда­ла, когда раздался телефонный звонок. Мать долго разговаривала, а затем разъярилась. Оказывается, позвонил классный руководитель и сообщил, что Рулон не успевает по многим предметам и имеет пропуски. И все это — в конце четверти. Мать в бешенстве носилась из комнаты на кухню и обратно. Длинная тирада продолжалась довольно долго. Опять не состыковки.

«Рано обрадовался», — мелькнула следующая мысль. Лучшее, что мог сделать Рулон, — это отключиться от бренного мира. По системе йоги он ввел себя в ряд последовательных состояний, дарующих непоколебимость и нереагирование на изменение окружающей среды. Но это удавалось ему еще слабо. Мать, видя, что сын сохраняет какое-то странное спокойствие, стала беситься еще больше.

Со знанием дела Рулон по системе «Тай собака» уворачивался от мокрой тряпки, угрожавшей его лицу. Затем ему все-таки удалось уравновесить дыхание и обуздать свои чувства, чтобы остаться спокойным во время истерики.

«Вот хорошая практика, - подумал Руля, - я должен наблюдать за собой, какие процессы происходят во мне и не давать себе впадать в негативные эмоции. Что происходит? Мать орет. Я думаю, это плохо и чморюсь, но я вижу эту хуету и не буду думать, что это плохо, буду радоваться.

— А теперь марш за хлебом. Купи буханку черного и батон, — устало сказала мать, устав от своей истерики.

«Вот так люди всегда бесятся от лишней энергии, лучше бы мать позанималась спортом и не тратила энергию на свой психоз, - думал Рул, - негативные эмоции уничтожают мать. Ее поиск ложной справедливости - хороший повод для того, чтобы лечь в психбольницу. Еслиф она ентак будет истощать себя, то скоро рехнется. Негативные эмоции, вызываемые и оправдываемые ложью – вот зло этого мира».

 

***

 

Взяв сумку и деньги, Рулон вышел за дверь и быстро сбежал вниз по лестнице. Он выскочил из подъезда и нос к носу столкнулся с местными хулиганами. Их было четверо. Они стояли полукругом, и один из них, черненький пацан, похвалялся перед остальными своими подвигами. Его рассказ сопровождался возгласами удивления и смешками. Длинный, как жердь, пацан достал пачку «Беломора» из кармана потертой куртки, и все принялись закуривать. В этот момент они увидели Рулона и, как по команде, повернули к нему свои злорадные рожи.

«Ну и денек сегодня», — пронеслось в голове, но отступать было поздно. Рулон вспомнил основной закон ахимсы, гласивший о том, что чувство порождает ответное чувство. Сделав усилие, он взял контроль над своими эмоциями и, настроившись благожелательно к хулиганам, пошел на них.

— Эй, быдло, подь сюда. Деньги! А ну, выкладывай, живо! — не вынимая сигареты изо рта, кривляясь и изгибая грязные пальцы, процедил один из них.

— Давай быстрее! — нагло и надменно протянул другой.

— Ребята, сейчас я куплю хлеба, разменяю тройку, а сдачу отдам вам, — с добродушным видом простачка пролепетал Рулон, сохраняя внутренний самоконтроль.

Удивившись такой покорности и обрадовавшись легкой добыче, хулиганье расслабилось, надеясь на быстрый успех.

— А ну, давай быстрее, бегом! Считаем до трех, два пропускаем!

Под дружный смех на глазах у равнодушных прохожих он побежал со всех ног, радуясь своей находчивости, которая всегда выручала его.

Свет уличных фонарей, которые в большинстве были разбиты, слегка освещал то место, где проходил Рулон. Но отражение от снега создавало умиротворенную картину. Высоко в небе светила луна.

«В мире лжи и обмана нас может спасти только ложь и хитрость. Чем больше ты лжешь другим, тем больше твой успех в миру, - подумал Рул, - главное не обманывать самого себя, чтобы не попасться в сети».

Завернув за угол, Рулон направился к своим телохранителям. Он пересек маленький пустой дворик и вбежал в подъезд нового дома, где жил Куранчик. Куранчика не было дома, но его родичи сказали, что он гуляет у школы. Осторожно идя вдоль домов по переулку, боясь еще на кого-нибудь напороться, Рулон приблизился к школе, где тусовалась вся банда Курана с какими-то девицами. Кроме них, с этой стороны школы никого не было.

— Смотри, кто к нам идет! Да это же мой лучший друг! — прокричал на всю улицу неслабо поддатый Куран, указывая рукой в сторону Рулона. Окружившие его ребята дружно повернулись и посмотрели на дружка своего главаря.

— Чего голосишь? Лучше бы разогнал свору у моего подъезда, а то они чуть не отобрали деньги, которые я хотел принести тебе, — сказал Рулон.

Умение использовать повторяющиеся проявления своих корешей помогало ему находить выход из, казалось бы, невыгодной ситуации. Он помнил правило: «Не бывает безвыходных ситуаций, бывает много страха. Когда отринешь страх, тогда будет и выход».

— Кто отобрал? Где деньги? — заорал Куран. Он вскочил с невысокой ограды, на которой сидел, и, угрожая кулаком невидимым врагам, озлобился.

— Я всем сказал, кто тронет моего друга...

Тут он осекся, увидев группу милиционеров с дружинниками, подходящую к школе. Слегка поутихнув, Куран продолжил беседу с Рулоном.

— Ну ладно, где там твои обидчики? Пойдем скорее. Да, где деньги-то? Давай, а то нам на пиво не хватает.

Все пошли в магазин. Продавщицы с удивлением посмотрели через окно на подвалившую к зданию группу оборванцев.

Рулон купил хлеба, молока и печенья, чтобы поменьше осталось денег, и отдал сдачу поджидавшим у входа телохранителям. Телохранители обрадовались подвалившим деньгам, злорадно усмехаясь, отправились на разборку. Рулон уверенно шел впереди, а банда плелась за ним сзади на небольшом расстоянии. Поджидавшая у дома шпана окружила Рулона, требуя денег.

В это время, выгибая пальцы, сзади подошел Куранчик и угрожающе присвистнул. Малявки повернулись и испуганно посмотрели на ухмыляющихся хулиганов. Через мгновение двое из них с разбитыми носами полетели на землю, а остальные обратились в бегство. Рулон отправился домой.

Считая ступеньки лестничных проемов, Рулон подумал, что он уже много раз их считал и наперед знает, сколько их. Знает, какая из них сломана, где можно подвернуть ногу, но все равно считал и при этом успокаивался.

На этом поход за хлебом был закончен. Он понимал, что рано или поздно его поймают, ошманают и побьют, но крутился как мог. «Даже за хлебом сходить непросто! — подумал Рулон, дотянувшись до звонка и ожидая, когда мать откроет дверь. — Постоянно жизнь устраивает стресс. Осознанность, умение вспомнить себя, а не свой страх поможет изменить внешнюю ситуацию».

Мать открыла дверь, улыбаясь, и взяла у Рулона сумку с покупками, она была уже добрая. Все идет, все меняется. Добро сменяется злом. А страдание —
счасть­ем. Мир – это большой тренажер, на котором мы должны оттачивать свою волю и сознание, именно поэтому в нем нелегко. Бог допустил страдание, чтобы пробудить нас и подтолкнуть к совершенству.

 

 

Купэла (PLUS)

 

На следующий день, встав и сразу совершив молитву, Рулон прошел в ванну, стены которой были оклеены светло-синей клеенкой. Включив холодный душ, он наслаждался в течение десяти минут, представляя, как чистый поток проходит сквозь тело, пробуждая и очищая его. Затем докрасна растерся грубым полотенцем, проделал комплекс асан, опрокинул стаканчик амриты (сок с молоком) и пошел в школу.

Уже начало подмерзать, и ночные заморозки создали много маленьких катков. Выпавший за ночь снег припорошил лед, и люди, торопящиеся на работу, часто поскальзывались и падали. Рулон думал, что можно ходить и медленно и быстро, но при этом чувствовать, куда наступает твоя нога, не мечтать о том, чего нет, а быть здесь, где идут не подчиняющиеся тебе ноги, смотрят ничего не видящие глаза. Человек всегда находится не там, где он есть, а в иллюзиях и мечтах.

По дороге он наблюдал за идущими навстречу прохожими, озабоченными навязчивыми мыслями и проблемами.

«Лучше бы смотрели себе под ноги, видели все реально, чем заморачиваться над неразрешимыми проблемами, уроды. Их ум завнушенный мирской ложью, дурачит их. Лучше бы смотрели вокруг, радовались, отдыхали, чем грезить наяву».

 

 

***

 

Первый урок прошел на редкость спокойно, без приключений. Ученики скучали, спокойствие было непривычным и даже мучительным. На перемене к Рулону подошел Витя и отозвал его в сторону.

С Витей у Рулона связаны интересные воспоминания. Когда они учились в одном классе, Витя давал списывать Рулону контрольные и самостоятельные, за что он оказывал ему поддержку среди школьной шпаны. Отличникам всегда плохо, если нет поддержки, если тыл не прикрыт.

Они прошли в темную часть коридора, где практически никого не было, за исключением уборщицы в грязном халате, развозившей по полу нанесенную учениками грязь.

— Ко мне пристает Куранчик, — сказал Витя, с надеждой глядя на Рулона. — Нельзя ли что-нибудь сделать? Ведь он твой телохранитель.

— Какие же у него к тебе претензии? А?

— Уже долларов восемь вымозжил.

— И ты терпел? Пришел бы раньше. Ты же знаешь, я всегда выручу друга, — уверенно сказал Рулон, подтвердив свои слова дружеским хлопком по плечу.

— Да я думал, он перестанет, — промямлил Витя, жалостливо искривив рот.

 — о, этот пока до смерти не забьет, не успокоится, — «обрадовал» Витю Рулон, — но ты понимаешь, чтобы он к тебе не лез, я должен ему что-то дать?

Таким образом, Рулон использовал «мышиную» программу — пресмыкаться перед сильными. Он понимал, что эти деньги все равно не пойдут на пользу слабому Вите и дурному Курану, значит, решил он, их можно взять.

«Всех обману», — сказало Счастье.

«Все куплю», — сказало Злато.

«Все возьму», — сказал Булат, — пришла ему в голову древняя мудрость. — Почему я не могу все совместить в себе: счастье, злато и булат?»

Он многозначительно посмотрел на Витька, который сразу понял, о чем речь, и закивал головой.

— Да-да, я принес. Только ты точно сделаешь?

— Ты меня обижаешь. Когда я тебя подводил? — важно ответил Рулон.

— Ну, прости! Это я так, — неуверенно оправдывался Витя.

— Да не беспокойся, давай. Если не выйдет, я всегда тебе верну, — уверенно подтвердил Рулон.

— Уж, постарайся, пожалуйста!

Видимо, он хотел еще что-то сказать, но Рулон оборвал его.

— Ну, этого не хватит, надо еще три доллара, — требовательно сказал он.

— Ладно, на следующей неделе принесу с обедов, — покорно согласился Витек.

— Ну, значит, по рукам! Беги на уроки, — сказал покровительственным тоном Рулон и, повернувшись, пошел к классу.

Но у дверей стояли вчерашние типы. Один из них, бесцеремонно облокотившись о косяк, как раз в это время материл Рулона, вспоминая вчерашнюю ситуацию. Подумав, что прыгать с этажей и тем более зря рассыпать мелочь не стоит, Рулон быстрым шагом направился в свое подземелье под лестницей и благополучно добрался до него.

Под лестницей Рулон удобно устроился, сев на свой потрепанный портфель. Еще с младших классов Рулон частенько прогуливал там уроки, осваивая искусство медитации и концентрации. Ведра, тряпки и швабры, вышедшие из пользования, не мешали ему в этом. Об этом укромном уголке знали только Марианна и преданный Саня. Это была его штаб-квартира, где он чувствовал себя хозяином, повелителем человеческих душ, но мудрости пока еще ему не хватало. Тут было уютно и имелось два выхода, как на конспиративной явке. Рулон размышлял так: мол, эти болваны все равно не могут тихо ходить, без шума, а во время уроков тихо, и все слышно. Эта мысль несколько успокоила его. Рулон подумал, что если ты слабый, то ищи защиты у сильного. Будь полезен ему. Вот правильный принцип жизни.

Раздались чьи-то легкие шаги. Рулон посмотрел в щелку и увидел замшевые полусапожки, отороченные мехом, из-под которых выглядывали джинсы темно-синего цвета. Это была Марианна, хорошо знавшая все повадки Рулона.

— Эй, узник, выходи! — весело скомандовала она звонким и энергичным голосом.

Рулон вышел, радостно посмотрел на Марианну, и они вместе пошли на следующий урок. С Марианной был Саня, который смиренно тащился сзади, нес, как драгоценную ношу, ее школьную сумку.

Марианна постоянно придумывала какие-то веселые ситуации, которые радовали, а иногда заставляли трепетать большинство учеников и преподавателей в школе. Когда Рулон спросил, как она это делает, то услышал в ответ, что жизнь сама подсказывает, как нужно себя вести и что делать с окружающими людьми, чтобы они не засыпали. И нынешняя встреча не была исключением.

По пути в класс Марианна рассказала о задуманной операции. Как классный шахматист, она играла людьми, как фигурами на доске, намного вперед просматривая свои действия и возможные варианты поведения этих роботов, в которых заложена примитивная программа поступков. И их можно было использовать в свою пользу. Только слабый и неразумный человек не способен осознать это, значит, и он находится среди этих роботов — сонных серых мышей.

— Я тут узнала, — сказала она, — что эта сука Алхимик пытается закорешиться с Лошкарем (так она назвала погоняло Ложкина). Они же вместе бухали, он какую-то курву под него подкладывал. Вся эта дружба, как я гляжу, не к добру, видно, через нее он решил обойти меня, чтоб не отстегивать мне деньги, — гневно раздувая ноздри, говорила Марианна, — но токмо ничего не выйдет у этого козла. Сегодня я ему устрою. Нужно этих двух дружбанов столкнуть лбами и заодно проучить суку Алхимика.

— Да, я тоже тут узнал, что он втихаря торгует шмотьем, — подлил масла в огонь Руля.

— Это ему тоже сейчас отрыгнется, — заявила она. — Помни, что в своих отношениях с людьми ты должен выстраивать систему, а затем поддерживать ее, — объясняла она ему законы жизни.

— А как это? — спросил Рул, поднимаясь вместе с ней по лестнице.

— Ну хотя бы как я в нашей мафии. Решили, что все мне будут платить дань, каждый щегол по доллару в месяц. А барышники такие, как этот ебаный Алхимик, часть от дохода. Но как это делать? Значит, нужна система, которая задействует определенные силы и поможет получить системы взаимоотношений. Каждый человек в этой системе представляет собой силу и слабость. Нужно надавить на его слабость и задействовать силу, этому я научилась еще в таборе. Я знаю слабости всех и задействую их силу. Итак, я, используя интерес Штопора к себе, который является его слабостью, пользуюсь его авторитетом, то бишь силой. Его авторитет помогает мне задействовать быков, таких как Лошак, Куран, Хмырь и др., слабости коих я знаю, а они своей силой выколачивают деньги с остальных. Деньги — их сила, а страх — слабость. Теперь сечешь?

— Да, — произнес Рул.

— Скоморох должен знать, что любой чучик в этой жизни представляет собой проводника определенной силы и слабости. Ты должен уметь видеть их в каждом и знать, как нажать на это в нужный момент, но помни, что такая слабость есть и в тебе и ты ее должен прятать, не показывать. Сделай так, чтобы все принимали твою нейтральную сторону как слабость, тогда они не смогут повлиять на тебя.

С этими словами они подошли к нужной аудитории.

Когда они пришли в класс, увидели, что Ложкина нет. Очень кстати он пошел покурить в туалет.

Марианна подошла к его сумке и ловко, так, что никто не заметил, вынула из нее ручку-кинжал. Это была очень необычная и, видимо, дорогая ручка, которой Ложкин очень гордился. Эту ручку ему сделали дружки из малолетней колонии. Все в классе были заняты своим делом. Рулона Марианна оставила дожидаться Валерку, а сама пошла к Алхимику, который на перемене с кем-то болтал.

Саня отозвал его по какому-то выгодному делу, а Марианна, зайдя в класс, с виртуозностью иллюзиониста быстро сунула кинжал в портфель Алхимика и, как ни в чем не бывало, начала весело болтать со знакомой девчонкой, смеясь и озорно строя глазки проходящим мимо парням.

Когда Валерка с друганами завалили в класс, Рулон сообщил ему, что видел, как Алхимик украл из его портфеля ручку. Валерий оцепенел от неожиданности и наглости на короткое время, затем поставил на парту свой портфель и стал рыться в сумке, злобно ругаясь и угрожая расправой вору. Наконец он окончательно разбесился, увидев, что Рулон прав, и пошел разбираться с нахалом.

Кореша Ложкина пошли следом, громко матерясь и расталкивая всех на пути. Рулон чуть позади пошел за ними. Ватага ребят со своим главарем впереди ввалилась в класс. Подойдя к Алхимику, свирепо сверля глазами, Ложкин пнул беднягу между ног.

— Ты, падла, ручку взял? — заорал Ложкин и угрожающе помахал огромным кулаком перед глупой рожей Алхимика.

— Какую? Я не трогал, — захныкал тот.

Но отпираться и оправдываться было уже поздно. Получив увесистый тумак, несчастный отлетел к стенке и, ударившись локтем, взвыл от боли. Услужливые Валеркины друзья начали потрошить портфель и извлекли оттуда кинжал. Ложкин, увидев это, озверел еще больше и с новой энергией набросился на ни в чем неповинного. Он безжалостно нанес ему еще несколько ударов под одобрительные возгласы стоящих рядом корешей.

Алхимик, конечно же, не брал ручку, но это была мелочь по сравнению с теми преступлениями, которые он совершил: во-первых, он был главным конку­рентом, во-вторых, это именно он натравил на Рулона одураченных им лоботрясов, а самое главное — он нехорошо отзывался о Марианне и сочинял про нее раз­личные сплетни. Это последнее обстоятельство и переполнило чашу ее гнева, так ужасно покаравшего его. Внимательно следя за развитием ситуации и увидев, что дело принимает серьезный оборот, Марианна подбежала к узурпатору и дви­нула его ногой так, что он еле удержал равновесие, схватившись за рядом стоящую парту.

— Не лезь не в свое дело! — выругавшись, прохрипел обезумевший от ярости бессменный президент школьного государства и хотел уже вновь налететь на Алхимика, но Марианна остановила его волевым голосом.

— Ты, что, идиот, убить его захотел? Ты же и так на учете состоишь и все тебе мало? — дерзко и решительно прокричала она.

Хотя Марианна и была зла на Алхимика, но она держала ситуацию под контролем, не доводила до крайности, учитывая агрессивность Ложкина. И, предвидя то, что он мог убить или покалечить Алхимика, она стала завершать  процедуру возмездия.

Сейчас Марианна была похожа на пантеру, готовую в любой момент броситься на врага. Опешив от такого обращения, Ложкин растерянно стоял, не зная, что предпринять. Тогда Рулон, быстро сообразив что делать, подбежал к ним и шепотом сообщил, что якобы идет завуч. И теперь безопасный, струхнувший Валерий поплелся с поля брани вместе с восхищенными его подвигами дружками.

Они переговаривались, обсуждая случившееся, и досадовали, что не удалось добить беззащитного человека. Когда хулиганы удалились, Рулон подошел к
осла­­бевшему от побоев Алхимику, помог подняться с пола и проводил его в туалет умыться от текшей из носа и губы крови.

— Живи и впредь не греши! — наставил он на прощанье потерпевшего.

Тут Алхимик сообразил, что ситуация была специально подстроена, и лицо его исказилось от обиды и дикой ненависти. Рулон предположил, что Алхимик найдет способ отомстить. Он сказал об этом Марианне.

— Пусть не прет на того, кто сильней, — сказала Марианна и направилась к выходу.

«Вот еще один принцип выживания, — подумал Рулон, — постараюсь не забыть его».

 

 

***

 

Начался урок биологии, изучали железы и гормоны, Рулон, ознакомившись с уроком, стал разговаривать с Марианной.

— Смотри-ка, догадались, что гормоны заставляют спариваться коров. Как же они не понимают, что гормоны их самих заставляют спариваться и мать заставляют любить детей. Человек -  автомат, управляемый всей этой хуетой.

— Ты верно догадался, — игриво сказала Марианна, — человеком управляют гормоны и все остальное, как и собакой, только он боится себе в этом признаться, слишком гордый, царь природы, мать его так. И поэтому он не может избежать этого, усыпляя себя самообольщением.

— Ничего, я займусь йогой, — сказал Рулон, — и сам научусь управлять всей этой херней.

Его взгляд выражал твердость и непреклонность.

— Ну, я тебя еще проверю, — засмеялась Марианна так громко, что училка, писавшая в это время что-то на доске, повернулась и с укором посмотрела на нее. Однако рот открыть не посмела и продолжила писать.

Затем она быстрым движением отложила мел и села за стол. Марианна презрительно осмотрела ее растрепанные волосы. Ей было лет тридцать пять. Сегодня она была одета в старомодный синий пиджак. Она сама хоронила себя, как женщину, не следя за собой и превращаясь в бесполое существо. Не по фигуре огромную грудь она всегда поддерживала руками, как будто несла два огромных арбуза. Училка, как обычно, стала раскачиваться на стуле, не подозревая, что ее ожидает неприятный сюрприз. Ей было неизвестно, что пацаны давно уже заметили эту ее вредную привычку и подпилили ножки. И вот наступил долгожданный момент.

Аспекты сошлись, и она с грохотом хлопнулась вместе со стулом навзничь. Длинная юбка задралась, и парни с глумливым любопытством стали рассматривать ее розовые панталоны. Они, вытягивая головы вперед, слегка привстали со своих мест, чтобы лучше было видно. Так нудный урок усилиями хулиганов был превращен в стриптиз-шоу. На этом биология закончилась.

Биологичка под дружный хохот убежала из класса. Таким психам место в лечебнице для невротиков, а не в школе. До перемены оставалось еще 20 минут, и все это время ученики весело прикалывались над училкой.

«Чему эти психопаты могут научить? Пусть сперва поучатся себя вести жестче и агрессивнее, чтоб их уважали. В их ебучем педучилище их должны были бы, прежде всего, обучить, как обрести авторитет, ибо без этого обучение кого-то чему-либо не возможно. Но сейчас ни родители, ни училы не обладают авторитетом у детей и результатом этого был сегодняшний урок», — подумал Рулон. Прозвенел звонок, и все с радостными возгласами стали беситься. Было много способов проявиться.

 

 

***

 

На перемене Уразов стал затравливать Бобрышеву. На нее с самого начала все обратили внимание, поскольку выглядела она очень странно. На ее голове была надета шерстяная шапка. Бобрышева сама была очень озабочена этим и выглядела так, словно хотела спрятаться, отчего становилась еще заметнее. Уразов сорвал с нее вязаную шапку, все увидели, что она лысая, и злорадно заржали.

«Веселье мы создаем себе сами», — подумал Рулон.

Вот Уразов и выбрал ее объектом своих забав. Скорчив уродливую рожу, он подобрался к ней сзади и резким движением стянул с нее шапку. Открывшееся зрелище привело всех в неописуемый восторг, волна громкого хохота прока­тилась по классу. А Бобрышева сначала словно остолбенела от такой выходки, ошарашенная тем, что к ней так внезапно и так нагло проявили внимание, сделавшее ее объектом всеобщих издевательств. Опомнившись и придя в себя, Бобрышева стала бегать за Уразовым по классу, стараясь выхватить у него свою
шап­ку, переворачивая по пути стулья и создавая огромный грохот. Уразов кинул шапку другому пацану, тот третьему, а Бобрышева бессмысленно бегала от одного к другому. Ее лицо исказилось от обиды и истерики, из глаз ручьями текли слезы.

Наконец Чипуштанов, схватив шапку, закричал: «Скажи, почему ты лысая? Тогда отдадим тебе шапку».

— У меня были вши, — всхлипывая, сказала Бобрышева, — и меня об­стригли.

Захлебываясь потоком слез и соплей, она разревелась еще больше.

Все покатились со смеху.

— Мы тебя будем звать «лысая вошь», — заорал он и начал кривиться, изображая эту самую вошь.

Все еще больше загоготали и стали выкрикивать: «Лысая вошь! Лысая вошь!»

Тогда Чипуштанов придумал еще кое-что: он втянул в себя сопли и харкнул ими в шапку Бобрышевой. Затем с ехидной улыбочкой, манерничая, подал ей. Она брезгливо отвернулась и не стала брать шапку. Чипуштанов стал бегать за ней, стараясь навьючить шапку ей на голову. Но Бобрышева все время скидывала шапку.

Видя, что дело не продвигается, в забаву включился Уразов. Он сам взял шапку, нахаркал в нее, набросал мела, а затем подошел к Бобрышевой, которая замученно сжалась у двери. Она была выше его на голову. Уразов, недолго думая, пнул ей под дых. Та загнулась так, что теперь хулиган мог достать до ее головы. Он стукнул ее кулаком по морде и надел позорную шапку.

— Попробуй только сними, свинья!

Все весело заорали: «Параша! Лысая вша!» — смеясь и бегая по классу.

Они кривлялись и тыкали в нее пальцами.

Марианна со спокойным презрением наблюдала всю эту сцену, сидя за своей партой.

«Раз ты слабый, тебя бьют, и, значит, тебя надо бить», — любил говорить Иосиф Виссарионович Сталин.

— Если ты будешь слабым или глупым в этой жизни, — изрекла Марианна после открывшейся им сцены, — то с тобой сделают три вещи: отъебут, наебут и выебут, как сейчас Бобрицу. Все это с тобой будут делать для того, чтоб ты взялся за ум и перестал быть тупым и слабым, а если не возьмешься, то помрешь. Тогда ты будешь просто мальчиком для битья, борцовским чучелом, козлом отпущения, на которого будет сбрасываться нервное напряжение коллектива, как на петухов в камере, понял? — спросила она.

— Да, я понимаю, — ответил Рул. — А если меня уже бьют, что делать? — спросил он.

— Тогда отделяй себя от этой слабости, от страха, тупости, вредности. Смотри, за что бьют, и начинай радоваться и смотреть на себя со стороны. Это твое начало, но начало важней всего. Пока ты отождествлен со слабостью и страхом, ты беспомощен, но, если ты будешь видеть это вне себя, тогда ты сможешь справиться с этим. И еще не относись к себе серьезно, посмейся, легче будет. Понял, идиот? – наставляла его Марианна.

 

 

***

 

После такой веселой перемены наконец началась литература. В класс стремительно вошла тощая и длинная училка и сообщила, что на этом уроке продолжается изучение романа «Преступление и наказание» Достоевского.

Рулон помнил, как еще в детстве бабушка сажала его на колени и вместе со сказками и веселыми историями рассказывала об этой работе Достоевского.

И хотя Рулон не учил уроков, но он хорошо знал этот сюжет, поскольку обладал отличной, почти феноменальной памятью. Сидя на задней парте, Рулон весело рассказывал Марианне об этом, описывая события из книги ярко и красочно, особенно акцентируя моменты моральных страданий, проще говоря, мазохизма главного героя. И они глум­ливо стебались над идиотом Раскольниковым, не понимая, зачем он так долго маялся дурью.

Тем временем училка, сидя за своим столом, что-то трепалась насчет глубины раскрытия человеческой психики. Она говорила очень эмо­цио­нально, стараясь передать ученикам всю прелесть подобного мазохизма, но ребята сидели, равнодушно глазея по сторонам, отгоняя надоедливых мух и думая, когда же раздастся спасительный
звонок. Еще неискалеченные дети чувствовали моральное уродство той херни, которую вдалбливало в них учило  и не желали, чтобы их калечили всякие педики.

Рулон параллельно комментировал Марианне истинный смысл всей этой херни.

— Да этот Достоевский — просто шизофреник! — сказал он уверенно.

— Вот и вся глубина психики такая же шизофреничная, — среагировала Ма­рианна.

Училка, краем уха услышав заявление Марианны, изумленно взглянула на нее, на мгновение остановив свою речь, а потом продолжала ее еще более эмоционально, пытаясь всем доказать величие и гениальность своей любимой книги.

— Да эти все так называемые великие писатели — бабники, шизофреники и педерасты, — шепотом, слегка наклонив голову, добавил Рулон, — вот кто нас учит. Поэтому мы и живем в этом дурдоме. Пушкин был бабником, Гоголь тоже был сдвинутым, а Лермонтов — гомосексуалист, сука! — Рулон покрутил пальцем у виска и продолжил: — Я бы иначе сочинил рассказ о том, как Раскольников мучился дурью. Пошел в полицию, а его бы посадили на зону. А там бы его хорошенько отпетушили и посадили у параши, и, когда кто-нибудь ходил бы на нее срать, он обязан был бы говорить: «Я генеральный секретарь параши, разрешаю посрать». И он бы затем понял, как дурачил его ум, и понял, что все! Баста! Нужно просветлевать. На хрен. Больше с таким умом жить нельзя. И он начал бы медитировать и отключать внутренний диалог. И потом бы просветлел. Всех людей бы этому учить начал. Вот это было бы клево!

Рулон разошелся так, что голос его опять стал громким. Окружающие его ребята стали прислушиваться к его словам, посчитав их более интересными, чем та галиматья, которую несла тупая училка у доски.

— В этом романе был бы вывод. Он чему-то бы учил. Стал бы полезен для здоровья, — закончил Рулон.

— Кто про что, а вшивый все про баню, — съязвила Марианна. — Совсем ты помешался на йоге. А так, хороший рассказ придумал, веселый, получше, чем у этого шизофреника. — она весело ухмыльнулась и поправила цепочку с резным кулончиком в виде сердечка у себя на шее.

Они весело болтали, надсмехаясь над всей советской литературой, которую преподавали сейчас в школе, зомбируя детей всей этой хуйней. Слабый не сможет жить в этом мире, поэтому нужна сильная литература, которая поможет сфор­мировать сильные качества у человека.

Свежий воздух втекал в раскрытую форточку, уже пахло приближающейся зимой, и это радовало, создавая веселый настрой. Рулон глубоко вдохнул этот воздух, наполняя им все свое тело.

Затраханная литература продолжалась. Маразм крепчал. Училка закончила свою чудесную лекцию и, посмотрев в журнал, начала спрашивать Куричеву, но у той повредили слуховой аппарат, и она бессмысленно смотрела прямо на учительницу, но сидела молча. Училка разозлилась и, треснув указкой по столу, заорала.

— Куричева, встань!!!

Но та сидела и хлопала зенками, так как ничего не слышала. Не в силах выдерживать дольше такую наглость, преподавательница подошла к Куричевой и, махая у нее перед лицом руками, стала ругаться. Но та недоуменно смотрела на нее, ничего не понимая. Эта сцена выглядела на редкость комично, и весь класс покатился со смеху. Училка окончательно распсиховалась, развернувшись, стала топать ногами и изо всех сил орать на остальных, чтобы они успокоились. Она была похожа на злую собаку, попусту лающую на окружающих.

На этом еще один идиотский урок закончился веселой сценой. Каждая такая сцена являлась для Рулона уроком, из которого он делал выводы на всю оставшуюся жизнь.

«Рожают же всяких дебилов, — подумал Рулон, вспоминая Куричеву. — Их бы сразу на опыты, чтобы не мучили себя и других. А эти гуманисты затраханные заставляют всех мучиться. Сволочи, - пролетали мысли в Рулоновой голове, - но сейчас сохраняют всех дебилов, уродов, паралитиков, засоряя генофонд общества. Ведь, если смотреть по Дарвину теорию о естественном отборе, то получается, шо врачи  нас лишают ентого отбору, а, значит, человечество будет вырождаться, коли царство уродов неуклонно растет.

В этот момент чье-то прикосновение оторвало его от накатившихся мыслей. Обернувшись, Рулон увидел Марианну.

— Пойдем домой, — сказала она. — Для кого-то сегодняшний день будет хорошим уроком.

 

 

***

 

Каждый миг, проживаемый человеком, есть урок и возможность постигнуть самого себя и окружающий мир, если ты знаешь об этом.

Учиться Рулону было неохота, особенно после такого допинга, и он быстро согласился. Собрал немудреные свои шмотки, пнул стул, хлопнул крышкой парты, и они пошли.

Они шли по асфальтированной дороге, привлекая удивленные взгляды прохожих. Эти взгляды были направлены на Марианну, которая шла подобно королеве, горделиво подняв голову.

Рулон с Марианной зашли в небольшой магазин, где в ожидании открытия водочного отдела околачивался Куран. Рулон подошел к нему и рассказал, что в школу приходила мать Витьки. Она была очень озлоблена и вынюхивала, кто может у Витьки вымогать деньги, так как он не отдал сдачу и сказал, что отобрали. Она расспрашивала у ребят очень настойчиво и даже с угрозами.

Куранчик настороженно выслушал Рулона и, прищурив глаза, спросил:

— Там ничего про меня не болтали?

Рулон не сказал ничего конкретного, но сделал предположение:

— Как будто пока нет, но я бы не советовал тебе больше брать у него. Найди себе другую жертву. Я уже не раз говорил, что нельзя тянуть много у одного. Надо со всех по чуть-чуть.

Куран согласился и просил поговорить с Витькой.

— Век не забуду! — сказал Куран. — Кровь из носа, все для тебя сделаю.

Осторожно обходя лужи и грязь, Рулон с Марианной пересекли еще две улицы и направились к ней домой. Жилье Марианны располагалось в одном из самых лучших районов города, в новом доме улучшенной планировки.

У подъезда, как обычно, сидели ворчливые бабки. Появление Марианны вы­звало у них оживление, ибо вместе с ней появился прекрасный повод по­сплет­ничать и обсудить пикантные подробности жизни вызывающей внешности местной звезды.

Марианна невозмутимо прошла мимо бабок, увлекая за собой Рулона. Поднявшись по лестнице, они вошли в квартиру. Квартира Марианны вызывала очень уютные ощущения и располагала к интимным отношениям. В комнате стоял фин­ский гарнитур, обитый темно-бордовым бархатом, черная стенка. Все было сделано в современном стиле и немного под старину, роскошный диван был покрыт китайским пледом.

В нише стоял японский видеомагнитофон и стереокомплекс из ФРГ. В углах на небольших тумбах размещались четыре мощные колонки из темного дерева. На стене висел огромный ковер с каким-то индийским рисунком. В книжном шкафу по преимуществу находились ярко иллюстрированные иностранные журналы, в серванте — немного хрусталя и фарфора самого лучшего качества, которые могли бы удовлетворить самый изощренный вкус.

Когда они зашли в комнату к Марианне, Рулон обратил внимание на незаправленную кровать. Запах цветов наполнял ароматом квартиру.

Они прошли на кухню, Рулон сел за стол и смотрел, как Марианна готовит какао и достает из шкафа фарфоровые чашечки, расписанные замысловатыми узорами с позолотой. В состоянии медитации он наблюдал за тем, как жидкость переливается в чашку. Марианна уже повеселела. Они пили какао, смеялись и болтали, вспоминая сегодняшний учебный день и его происшествия.

Подойдя к Рулону и положив свои нежные руки ему на плечи, Марианна ласково спросила:

— Сколько тебе заплатил Витенька, чтобы ты это сказал Курану?

— Да он обещал в понедельник, — хотел схитрить Рулон.

Он с интересом рассматривал длинные ногти Марианны, на которых красовались золотистые наклейки.

— Врешь, — лукаво сказала Марианна, прижавшись к Рулону, — дал тебе тройку, правда?

— Больше у него не было, — решил подыграть Рулон, обрадовавшись тем, что она назвала не очень большую цифру.

— Значит, пятерку. Или больше? — играла она, пристально глядя Рулону в глаза.

— Нет-нет, пятерку точно, — поспешил подтвердить Рулон, вынужденный сознаться.

— Сердце твое говорит мне правду, хотя ты и пытаешься меня одурачить, — говоря это, она взяла Рулона за руку в том месте, где бился его пульс.

— Как ты научилась это делать? — спросил Рул.

 — очень просто, дорогой. Когда ты сам много врешь самому себе, мечтаешь, фантазируешь, тебя легко обмануть словами, т.к. ты веришь в них, веришь в слова, но, когда ты перестанешь лгать самому себе, ты будешь видеть ложь и правду в других. Ты поймешь, что пульс, взгляд, дыхание и тембр речи, ее интонация четко говорят, где правда, а где ложь, и ты будешь верить не в слова, а в ощущения, предчувствия. Но пока ты наёбываешь сам себя, веря в то, что тебе кажется приятным, ты никогда не отличишь правду от лжи, т.к. ты не понимаешь разницы между ними, хотя бы в самом себе. Так что, не мечтай, не плавай в иллюзиях о самом себе, а чувствуй, чувствуй, как зверь, и ты не ошибешься.

Марианна мистически умела отличать правду от лжи, угадывая изменения ритма сердца, дыхания и поведения человека. Пульс Рулона дал ей верный ответ на интересующий вопрос.

— И сегодня ты сказал, что гормон действует на людей. Ты чувствуешь, как он играет в тебе? — шептала она, обнимая Рулона.

Только недавно Рулон говорил о гормоне с полной искренностью, надеясь взять над ним верх, но сейчас он ощутил, как сильно гормон действует на него, как он слаб и отождествлен с ним. Рулону сильно захотелось потакать Марианне и заняться сексом.

— Это гормон действует, — сказал он, обнимая за талию Марианну, — но ничего страшного, я могу понаслаждаться им вместе с тобой.

Марианна лукаво улыбнулась, хитро прищурив глаза.

— А как же твое желание овладеть гормоном? — озабоченно спросила она, — ведь ты же можешь израсходовать энергию даром. Йоги не должны этого делать.

— Да, ты права, — вздохнув, заметил Рулон и тут же добавил, оправдывая свое поведение: — Но я не могу отказаться от удовольствия побыть с тобой, но когда-нибудь я стану господином самого себя.

Они уже страстно обнимались и целовались, находясь на разобранной постели Марианны. Он, ощущая запах ее тела, заводился все больше и больше.

— Ну уж нет, — обиженно сказала Марианна и слегка оттолкнула его, надув ярко накрашенные, с размазанной помадой губы, — мне такие люди не нравятся, которые говорят одно, а делают другое.

Рулон оторопел, широко раскрыв глаза. Неужели так все и закончится, не начавшись.

— Что же делать? — спросил он растерянно.

— Быть целостным. Ты уже читал тантру. Вот теперь мы и займемся йогическим сексом.

Увидев такой поворот дела, Рулон облегченно вздохнул, напряжение, возникшее две минуты назад, стало уходить.

— Ты же знаешь, что я цыганка. И у нас есть искусство любовной магии, которое называется купэла, а по-русски — купала.

— Это, что ли, Иван Купала, когда всех обливают 7 июля, — сказал Рулон.

— Да, но, во-первых, никакого Ивана нет. Его придумали христиане. Это просто славянская богиня любви Купала, отсюда и слово «совокупление». А во-вторых, праздник этот отмечается не 7 июля, а 22 июня.

— Это когда, что ли, Гитлер напал на нас? — спросил Рулон.

— Да, — ответила Марианна, — это день летнего солнцестояния, это магический день максимальной солнечной активности. И этот день решил использовать Гитлер для успеха в войне, его же использовали для любовной магии.

— Это, что ли, когда дрочат в стаканчик, затем смешивают молофью с месячными и вином, и этот гоголь-моголь затем пьют, думая, что он принесет какую-то пользу?

— Что-то вроде этого, — рассмеялась Марианна, — только вот кончать в этой магии нельзя. Твоя молофья всегда должна оставаться в твоей мошонке. Ты должен сдерживаться и никогда не кончать, понял?

— Зачем же тогда секс? — недоумевал Рулон.

— А для того, мой милый, — сказала она, — чтобы развивать волю и работать с сексуальной энергией. Читал тантру? Так вот, купэла — это русский тантризм. Ты же йог и должен все это понимать. Йоги используют секс не для кайфа или деторождения, а для того, чтобы учиться владеть собой. Они все только для этого используют, не дают природе брать власть над собой.

— Что, вообще никогда кончать нельзя? — расстроился он.

— В течение трех лет тебе уж точно не придется. Только Гуру может кончить, да и то только в рот своей шакти, то есть любовницы, ученицы, которую он посвящает и с которой устанавливает телепатическую астральную связь для особой духовной работы в системе купэлы. Но это делается крайне редко. Так что об этом забудь, иначе я тебе яйца оторву. Лучше уж быть евнухом, чем рожать детей или попусту тратить свою энергию на оргазм. А теперь давай перейдем к практике, — бархатно прошептала она. — Дорогой, ты садись в позу лотоса и медитируй, а я буду тебя возбуждать. А ты будешь сдерживаться, чтобы не кончить. Будешь бороться с гормоном, — лукаво произнесла Марианна мягким и одновременно повелительным тоном.

В несколько обескураженном состоянии Рулон разделся, принял падмасану и стал уравновешивать дыхание, стараясь смотреть спокойным и ровным взором.

Марианна включила обво-
раживающую музыку, задернула шторы и под тусклое мерца-
ние свечей начала танцевать
обольстительный танец, мед-
ленно обнажаясь. Она приблизилась к Рулону и стала прижиматься разными частями своего нежного тела к телу партнера. Ее пышные волосы ласкали его своим шелком. Ее упругая грудь скользила по его коже. Ее красивые и ласковые руки массировали его плоть. Ее обольстительные страстные губы целовали и возбуждали его лингам.

Вскоре возбуждение стало
на­столько сильным, что дыха-
ние начало сбиваться. Он уже стал не способен больше спо-
койно сидеть в привычной позе. Рулон напряг все свое тело, изо всех сил сжал зубы. Но вскоре и это перестало ему помогать, и член начал конвульсивно дергаться, из него потекло.

Мгновенно сменив свою ласковость и нежность на злобу, Марианна резко вскочила на ноги и с яростью набросилась на Рулона, тузя его изо всей силы кулаками по голове. Она была агрессивна.

— Ах ты, похотливая свинья! Когда же ты справишься с собой? Сволочь! Получай! Получай!..

Рулон втянув голову в плечи, покорно принимал удары. Украдкой он взглянул на Марианну и еще больше сжался, увидев в ней внезапно проснувшуюся и озверевшую дикую пантеру с ярко горящими глазами и оскаленными острыми клыками. Выпущенные длинные когти могли в любой момент впиться в тело Рулона и разорвать его.

— Ну а теперь убирайся, — закончив экзекуцию, бросила она ему, — я не хочу общаться с таким безвольным слизняком. Научись владеть своим хером, а тогда уж лезь обниматься. Я детей рожать не собираюсь. Мне вся эта поеботина не нужна.

Рулон быстро вскочил на ноги, торопливо оделся и отправился восвояси. Са­мые противоречивые чувства завладели им. Выйдя на улицу, он постарался успокоиться и стал обдумывать случившееся.

«Да, действительно, Марианна права, - думал Рул, - сексуальная энергия самая сильная. Именно она организует жизнь на Земле и к этому нельзя относиться легкомысленно. Научусь, все равно научусь управлять своей писькой, - бесился он, сжимая кулаки, - иначе ента энергия заставит меня размножаться и создавать семью, быть, как все бараны, как мать. Но, если я овладею этой энергией, то я смогу ее использовать, чтобы стать сильней, сознательней, ярче. Именно за счет сексуальной силы люди творят, делают чудеса, раскрывают в себе скрытые способности. Но, если обкончаться и рожать детей, то, пиздец, станешь серой обыденной мышью, - думал Рул».

Но в этот момент он увидел идущего прямо на него Цыпу с его шайкой.

Маленький пацан с кривым носом заметил Рулона и указал на него пальцем. Хулиганы обрадовались и стали злорадно ухмыляться, увидев добычу.

Рулон бросился наутек, прыгая через лужи, затянутые тонким льдом, иногда попадая по щиколотку в холодную воду. Обрызгав грязью штаны и ботинки, он подбежал к дому. Залетев в подъезд, он вызвал лифт, но, к несчастью, тот был еще далеко, и Рулону пришлось бежать по лестнице, стараясь не создавать шума. На мгновение остановившись и прислушавшись, он установил, что по лестнице погони нет, но лифт уже достиг первого этажа и стал подниматься вверх. Поняв, что его преследователи едут на лифте, Рулон ускорил прыжки вверх по лестнице. Страх не успеть подгонял его, и он летел как на крыльях, на бегу доставая из кармана ключ.

Добежав до девятого этажа, Рулон с лихорадочной поспешностью успел открыть дверь и захлопнуть ее. Влетев в квартиру, Рулон все еще не чувствовал себя в безопасности. Подоспевшие хулиганы бесились на лестничной площадке, матерясь сквозь зубы, стали молотить в дверь.

Мощные пинки сотрясали слабую дверь, так как двери раньше изготавливали советские рабочие спустя рукава. Рулону пришлось прижаться к ней всем телом, чтобы уменьшить детонацию. В коридоре слышались ругательства и угрозы. Чем-то ковыряли в замке, пытаясь его открыть.

Рулон опять вошел в молитвенное состояние и призвал всех святых в помощь.

Вскоре все стихло. Рулон прошел в комнату и осмотрелся. Было не прибрано и душно. Он открыл окно и, ходя из угла в угол, вспомнил события дня, и особенно Марианну. Ее образ, сильный и безжалостный, стоял у него перед глазами.

«Черт возьми, - стукнул Рул себя по лбу, - я совсем не помню себя, - только что я думал о купэле и был в одном своем «я», в «я» гнилого философа, а увидел Цыпу и перешел в «я» трусливого зайца, и даже не заметил этого, еб твою мать. Сколько же во мне всяких этих «я», сколько частей. Они как лебедь, рак и щука тянут меня в разные стороны, а я даже не замечаю этого и любой хуйне в себе говорю «я», это я – головка о хуя. Я должен знать весь репертуар своих глупых ролей и видеть, как я тупо переключаюсь из одной роли в другую и не давать всяким пидарастическим «я» хозяйничать во мне, падлы».

В глубине души возникло твердое решение овладеть искусством купэлы. Он был благодарен Марианне за этот суровый урок. Ведь он понимал всю опасность гормона. Как сексуальная энергия может быстро сделать человека дураком и заставить иметь семью и детей, а значит, и стать обычной серой мышью. А этого он не хотел больше всего. Жить, как его родители и все остальные.

— Ни за что! Я буду жить яркой, неординарной жизнью, а не как моя мать и все остальные. Работа — быт, работа и все. Нет! — твердо сказал он себе.

Придя понемногу в себя, он прибрал в комнате, создав видимый порядок. Внезапно пришла мысль: «Всю жизнь мне придется страдать и мучиться и еще много жизней впереди, где ждет меня горе и борьба за выживание. Хватит! Нужно просветлевать и выйти из круговорота сансары».

Он подошел к окну, взглянул на солнце, стал на колени, закрыл глаза и начал самозабвенно молиться: «Ом мани махатма калама ишвария драхмане... Возношу молитву властителю Шамбалы, творцу и владыке мира сего. Да простятся мне прегрешения, вольные и невольные, и да избавится душа моя от искушений невольных, и направятся мои силы на свершение деяния благого». Солнце посылало ему свои лучи, осыпало золотом его волосы. Так он еще долго молился, пока в душе не воцарился полный покой и благодать. Рулон открыл глаза и увидел, что уже темнеет. Солнце скрылось за горизонтом. Тогда, приняв позу лотоса, Рулон устремил свой взгляд на Луну, которая уже к этому времени появилась на фоне темно-фиолетового звездного неба, и стал созерцать ее.

Вскоре из центра «Глаз Шивы» у него полился поток светлой энергии, уходящей в бесконечность пространства. Он обходил вокруг Луны, то расплывался в ее сфере, то пронизывал ее подобно лазерному лучу до тех пор, пока, не потеряв собственной реальности, не растворился в ней.

На Земле в позе лотоса сидела оцепенелая плоть, а в небесах, космической дали находилась душа того, кто назывался Рулоном. Она была растворена в великой сути мироздания и находилась в чистом и полном блаженстве.

 

Проклятый скоморох (PLUS)

 

Утром Рулон снова проснулся человеком. Ему давно уже не нужен был будильник. С вечера он мысленно представлял себе циферблат часов и время, в которое необходимо было встать, одновременно он ощущал себя уже стоящим в душе, как жгучий холод пронизывает его тело. И это давало ему возможность практически никогда не пользоваться часами. Он позавтракал. Нужно было собираться в школу.

Подкатила мать со своим дурдомом. Напомнила, что конец четверти и надо учиться лучше.

Он отчетливо помнил вчерашние видения и ощущения, вызванные искренней молитвой. Такие состояния давали Рулону новые силы и энергию, новые знания. А сейчас нужно было собираться в школу.

— Да сколько можно учиться? — сказал Рулон, складывая в портфель школьные принадлежности. — Мне уже надоело.

— Ничего, сынок. Тебе еще хорошо. А пойдешь после школы на работу, будешь по девять часов сидеть на заводе и отпуск 12 дней. Сейчас ты совсем мало учишься, — успокоила мать.

Она достала из косметички помаду и, встав перед зеркалом, стала красить губы противным бледно-розовым цветом.

— Нет! Работать я не буду! Хватит! Уже школа надоела, — как можно жестче и одновременно спокойно ответил сын.

Тогда мать подошла к сыну поближе и, убеждающе глядя ему в глаза, серьезно заговорила с ним, пытаясь завнушать сына, сделав дураком.

— На что же ты будешь жить, сынок? Нужно семью, детей кормить, — слова «семья» и «дети» она особенно подчеркнула, как нечто святое и самое главное в жизни.

— Никого я кормить не буду. И семья, и дети мне не нужны. Это ваш средневековый бред: семья и дети, это пережитки прошлого. Все енто теперяче не нужно. Я сдамся в дурдом и стану шизофреником, им пенсию платят, и буду жить для себя.

— Как же можно? Что же люди скажут? — воскликнула мать и застыла в изумлении.

— И чего мне о людях думать? Пусть тогда деньги мне дают. Тогда я думать буду о них. А сейчас я о себе подумаю лучше. Уже строили коммунизм, так и не построили. Вот и семья так же – утопия, сечешь, мать? А вестись на мнение людей, значит, быть дураком, бараном, а мне плевать на ваше стадо, я не хочу быть бараном! Я буду жить так, как мне нравится, а не на угоду толпе бестолочей коммунистов, фашистов и всяких других демогогов проклятых. Это рабство у общества. Да пошли вы все!!!

Мать запротестовала и, стремясь образумить сына, хотела продолжить свои наставления, но Рулон, увернувшись от дальнейших разговоров с матерью, стал мечтать, как он будет жить после школы и целый день заниматься йогой. Поймав себя на идиотской работе воображения, он сосредоточился в межбровье и отключил внутренний диалог. Мать, увидев безуспешность своих стараний, быстро оделась и, ворча на упрямого сына, не желающего понимать, как правильно надо жить, жить как все, вышла из квартиры. И побежала на работу выполнять свой мышиный долг. Следом за ней пошел и Рулон.

Осторожно, болезненно прислушиваясь, он спустился по лестнице и, пугливо озираясь, поплелся в школу.

Страх помогал ему помнить себя и уменьшать количество праздных мечтаний. «Страх — отец сознания», — подумал Рулон, вваливаясь в школу. Он пришел почти вовремя и увидел, что возле класса стояли ребята.

Прозвенел звонок. Кто-то крикнул: «Кто пас, тот пидарас!» — и все с шумом стали залетать в класс, боясь быть последним. Рулон же, находясь в медитативном состоянии, не мог понять, зачем следовать этой глупой установке. Он шел в том же темпе, не увеличивая скорость. И зашел в класс последним.

— Педераст! Педераст! — закричали все, показывая на него пальцами. При этом каждый был счастлив оттого, что сам не стал «педерастом».

В это время в класс зашел преподаватель, и все стихли. Начался урок труда. Преподаватель начал объяснять какую-то тему, но тут его вызвали в кабинет директора. Пацаны немедленно придумали себе развлечение, стали кидать друг на друга какую-то тряпку, крича «Параша! Параша!».

Каждый, получая тряпку, брезгливо передергивался и сразу же старался перекинуть ее на другого. Вскоре тряпка упала на плечо Рулона, но он не мог среагировать сразу, так как не был включен в ситуацию, а потом спокойно снял тряпку и положил рядом с собой на пол, подумав: «Это же всего лишь тряпка, а не параша». Пацаны стали над ним смеяться, крича «Параша! Параша!». Раздались злорадные возгласы. Увидев, что он не отвечает, совсем разошлись и стали кидаться мелом.

Вдруг все резко прекратилось, так как в класс пришел преподаватель. Рулон подумал, что если так продолжится, то его могут опустить. В классе медитировать оказалось опасным.

«Если ты хоть чуть-чуть отклоняешься от хуевой нормы, то все вокруг пытаются втолкнуть тебя во всю ту же колею, - думал Рул, - ложат тебя на прокрустово ложе и усредняют, подгоняя под общественный шаблон, сидарюги позорные».

Его мысли прервал прозвеневший звонок. Торопливо собрав свои вещи, Рулон стал выходить из класса, но тут его уже поджидали пьяный Цыпа с дружками. Он стоял у двери и нахально улыбался. Дружки, стоя по краям, выпендривались как могли. Преподаватель куда-то ушел, и они затолкнули Рулона в класс.

— Ну что, падла, попался? — злорадно процедил Цыпа, поставив Рулону «кайфушку». — Теперь разберемся с тобой, сволочь!

Все стали повторять за Цыпой и поддерживать его одобрительными возгласами. Рулон попытался вырваться, ринулся вперед, намереваясь разорвать замкнутую цепь, но не тут-то было. Кореша Цыпы схватили его и потащили назад.

— Давай руки ему в тиски завертим, чтоб не рыпался! — громко закричал один из них.

Всем остальным очень понравилась эта оригинальная идея, и они радостно приступили к её осуществлению.

Рулона потащили к тискам, осыпая оплеухами. Каждый старался как-нибудь побольнее треснуть его. Вокруг станков валялись неприбранные инструменты, металлические стружки и опилки хрустели под ногами.

«Это мало чем отличается от застенков гестапо или от средневековых пыток святой инквизиции, — подумал Рулон. — Хорошо, что рядом еще нет пилы или сверлильного станка», — эта мысль несколько утешила его. Они выбрали самые большие тиски.

Четыре человека крепко держали Рулона, который оказывал сильное сопротивление. Двое других засунули руки в тиски и затянули. Вокруг собралась толпа одноклассников, восхищаясь новой забавой. Пальцы сначала побелели, затем стали синими. Рулон завыл от боли. Со всех сторон на него нападали.

— Будешь знать, бля, как рыпаться! — заорал Цыпа, дав Рулону увесистую пощечину.

Еще один прижигал ему шею бычком. Другой схватил его за нос и начал делать «сливу».

Сразу так много боли. Рулону было очень больно и обидно. От жалости к себе потеряв самоконтроль, он чуть не расплакался, но потом быстро взял себя в руки и стал усиленно культивировать отрешенность. Внезапно он ощутил себя как бы смотрящим на происходящую ситуацию со стороны. Хотя боль в теле осталась и даже усилилась, но обида и самосожаление прошли, словно их и не было. Серый мрак мастерской давил на мысли, трудно было представить солнце и горы, что всегда помогало Рулону отрешиться, но он преодолел себя.

А издевательства продолжались, озлобленные хулиганы пинали, щипали, би­ли его. Кто-то взял его портфель и вывалил на пол содержимое: дневник, тетрадку и ручку.

Цыпа схватил дневник и начал в нем писать, громко комментируя:

— Замечание на уроке!

— Прыгал с пятого этажа!

— Прыгал с девятого этажа!

— Прыгал с десятого этажа!

— Разбился! Воскрес!

— Изнасиловал учительницу!

— Взорвал школу!

Тут стало совсем весело, и все покатились со смеху. Рулону сперва стало обидно, но потом он увидел все по-иному, и ему стало смешно, он рассмеялся на удивление всем присутствующим. На мгновение хулиганы оторопели, не поняв, в чем дело, потом переглянулись и снова стали бить и мучить Рулона, пока не прозвенел звонок и в класс не вошел преподаватель в сером костюмчике.

Увидев его, все тут же успокоились и поспешно вышли из класса. В класс стали заходить другие ученики. Они увидели Рулона, спокойно стоящего у стола и стали обсуждать это явление. Некоторые смеялись над ним, что он стоит, как статуя. Другие подошли поближе, чтобы посмотреть, что же происходит.

— А ты чего здесь стоишь? — спросил преподаватель Рулона.

— Да меня тисками зажали, — спокойно объяснил он.

Ученики громко заржали и, пытаясь освободить Рулона, начали закручивать рукоятку не в ту сторону. Рулон вскрикнул от боли и пнул наиболее близко стоящего разиню.

— Давай откручивай быстрее! — рявкнул со злостью Рулон.

Была видна бледность на лице преподавателя, он знал, что если с учеником случится какая-то травма на уроке, то он будет иметь большие неприятности.

«Вот зачем я здесь, - подумал Рулон, потирая больную руку, - радость-то какая, я имел прекрасную возможность попрактиковаться в отрешенности и осознанности. Да это физическое тело, в рот его еби, хороший тренажер для развития сознания и воли. Голод, холод, боль и другие мучения не дают уснуть, пробуждают нас, мать их ети, и призывают к развитию. Но я должен отрешиться, видеть тело со стороны, понять, что я не являюсь только ентим куском мяса, кормом для червей, я нечто иное, я могу быть вне его».

 

 

***

 

Третий урок вела молодая, незакореневшая в учитилизме преподавательница, которая сразу «врубилась», что с учениками шутки плохи. Она вела урок истории, на котором читала ребятам увлекательные повести и рассказы о жизни в старые времена, что, как она считала, лучше поможет в познании, нежели традиционное сухое преподавание. Поэтому на ее уроках все сидели тихо, и если кто-нибудь начинал болтать, другие успокаивали его, чтобы не мешал слушать.

Рулон сидел рядом с Марианной за партой и потирал ноющую от боли руку здоровой рукой, пытаясь хоть как-то сгладить эту боль. Он подробно рассказал Марианне все, что с ним произошло.

— Когда ты медитируешь, то все равно поступай, как все дураки, не то они тебя сделают «чертом». А Цыпа хорошо проучил тебя, ты никогда не должен терять профессиональную бдительность! — поучительно произнесла она.

— А я уж подумал, — высказал он своё мнение, — что может не стоит медитировать, раз так все плохо?

— Ты что, суеверный? — бросила Марианна и засмеялась. — Это тебе практика, чтобы медитировал в более трудных условиях, а то дома слишком легко делать вид, что ты медитируешь. Ничего, я еще научу тебя скоморошеству. Пойдем лучше домой. Вот уже и звонок.

И они вышли на улицу. Пронизывающий ветер забирался под легонький пиджак Рулона, он стал поеживаться и притопывать. Никто не ожидал такого резкого похолодания. Рулон, оставаясь верным своей традиции, продолжал ходить в пиджачке. Марианна поймала тачку.

— Ну, пошли в машину, пора! Теперь ко мне на хату.

Шофер с длинными усами, лет сорока, остановив свою новенькую «Тойоту», заинтересованно осмотрел Марианну, затем кинул насмешливый взгляд на Рулона и движением головы пригласил их сесть.

— Ты знаешь, что такое скоморошество? — спросила Марианна у Рулона.

— Ну, это значит быть «петрушкой», паясничать. Мать часто меня обвиняет в этом.

— Вот и хорошо. Значит, у тебя уже есть задатки, мой милый. Теперь ты будешь дальше осваивать это искусство, чтобы ты мог выжить в этом мире таким идиотом, которым ты являешься.

— Но ведь я хочу быть йогом, а не шутом, — возразил Рулон.

— А ты думаешь, что шуты это просто фигляры? Нет, мой дорогой! Запомни, многие шуты были великими магами и управляли королями и целыми странами, так как шутовство — это великая магия.

— Не могу понять, — сказал Рулон недоуменно, — в чем тут магия? Мне казалось, это просто способ веселить кого-то.

— Нет, клоунада — это прежде всего искусство перевоплощения. И если ты сможешь перевоплощаться в любой образ, ты научишься управлять собой. Не нелепый образ тебя, который создали твои родственники и общество, будет довлеть над тобой, но ты будешь сам создавать любой образ, станешь свободным и одурачишь всех «умников» из социума. И если ты преуспеешь в этом, то можешь стать и оборотнем, и даже сможешь изменять свой физический облик, к примеру, сможешь стать волком, — рассмеялась она.

— Но если у меня не будет образа самого себя, то кем же я буду? — недоумевал Рулон.

— А ты, что, хочешь быть Васей Батарейкиным? Помни, ты пустое место, дыр­ка от бублика. Ты — актер и зритель в этой жизни, и даже если тебе будет очень трудно, ты должен все равно играть. Даже в самой серьезной ситуации оставаться игроком и зрителем, т. е. наблюдать за собой со стороны, не отождествляясь со своим проявлением.

Рулон задумался.

— А как же Бог? Как я должен относиться к нему во время молитвы?

— А Бог — это великий игрок, и вся жизнь — игра. И ты будешь весело этому у него учиться. Запомни это, именно весело. Как бы ни была трагична ситуация, даже если тебя убивают, ты должен сохранять внутреннюю жизнерадостность. Хотя внешне ты можешь и плакать, но внутри должен веселиться, смеяться над собой и другими.

— Как можно над всем смеяться, ведь это же нехорошо? — спросил Рулон.

— Дурак ты, братец, — сказала Марианна, — наша жизнь нелогична, иррациональна, и только юмор поможет тебе это постичь. Ты тоже должен стать нелогичным, войти в резонанс с этой жизнью. И не удивляйся, если что-то идет не так, как тебе кажется должно идти, а просто смейся над этим. Ну, что, скоморох, понял? Тогда радуйся!

Рулон глупо заулыбался и скривил свою рожу, паясничая и корча из себя идиота.

— Ну, вот так уже лучше, — сказала она, повернув его к зеркалу. — Полюбуйся на себя. Это лицо нашей жизни, глупое и тупое. Так что остается только хохотать и поступать по-дурацки. А на самом деле как раз так, как надо, чтобы добиться результата. Так что в путь, мой милый, в путь дурака, — рассмеялась она.

Шофер подвез ребят к самому подъезду, а Марианна решительно сунула ему самую небольшую оплату с таким видом, словно платит в несколько раз больше. Шофер сунул деньги, даже не пересчитывая, и еще минуту смотрел вслед удаляющейся королеве.

Вошли в квартиру. Дома у Марианны, как всегда, был полный порядок. Включив легкую музыку, Марианна раскрыла красный блокнот, где напротив каждого телефона стояли какие-то странные значки.

— Что это? — спросил Рулон, рассматривая записи в блокноте.

— Психология абонентов, — ответила Марианна.

Она подошла к телефону и, найдя в блокноте нужную фамилию, стала набирать номер. Поговорив с каким-то мужчиной, Марианна набрала следующий но­мер. Обзвонив несколько человек, она застала дома двоих и пригласила их. Рулон очередной раз внимательно рассматривал роскошную квартиру Марианны.

— Потрясающе. Где ты такое гнездышко отхватила? — вырвалось восхищение у Рулона.

Этот вопрос давно интересовал его, но он стеснялся об этом спросить. Марианна хитро улыбнулась.

— Надо уметь жить, мой дорогой. Все просто, и все в наших руках. Помни, что кроме разных предрассудков нашим миром правят секс и деньги.

Она рассказала, как устроила блат в райисполкоме, вызнала всю их систему отношений и психологию руководителя сего учреждения. По протекции некоторых знакомых, она попала к нему на прием и начала свою обработку, завершившуюся прямо на коленях у в говно размякшего партийца, превратившегося в такого мягкого и согласливого, когда в его холеные вспотевшие руки попало несколько сероватых, приятно хрустящих бумажек. Взамен них Марианна и получила ордер, освободив от своего присутствия четырехкомнатную квартиру родителей. Конечно, пришлось потратиться на обстановку, но что на свете дороже свободы, особенно если она позволяет повысить доход.

— Какие у тебя планы на будущее? — спросил Рулон.

— А самые скромные. Хочу поменяться на двухкомнатную квартиру. Да еще, в недалеком времени я решила вложить капитал в небольшой домик на побережье Черного моря. Эдак, комнат десять мне хватит.

— Хочешь осуществить мою старую мечту? — сказал Рулон.

Он ведь тоже с детства мечтал жить на Черном море, с того времени, как один раз побывал там.

— Именно осуществить, мой милый. А то ведь каждый дурак думками богат, мечтать любят все, а вот делать мало, кто что хочет. Место под солнцем стоит недешево, и годков через пять мой капитал с лихвой окупится. Но для этого надо немало покрутиться. А где этого не надо, если хочешь красиво жить? За счастье и благополучие всегда надо бороться. Вот посмотри на эту штуку, — и она достала из стенки магнитофон фирмы «Окай» с двумя отделяющимися колонками на три динамика, с первоклассным приемником и двумя кассетными лентопротяжками «Дуплекс», одна из которых извлекалась оттуда и могла работать автономно в качестве карманного магнитофона.

— Прекрасная вещь, — не скрывая восхищения, вымолвил Рулон. Он стал внимательно и подробно рассматривать магнитофон. — Где это тебе удалось урвать? Ведь она небось тысяч шесть тянет.

 — один скромный мальчик мне дал его послушать. Сейчас он в армии, а я переехала.

Марианна подошла к финскому зеркалу с позолоченной рамкой и, глядя в него, привычным движением руки поправила пышные волосы.

— А как же родители?

 — о, его родичи большие ученые, — растягивая слова, изрекла она. — они то в институтах, то диссертации, сам понимаешь. Одна бабка дома сидит. Она не может разобраться в груде заполонивших их квартиру вещей.

Затем Марианна открыла большой черный шкаф, щелкнув металлическим замком. Она достала блок с японскими кассетами, по надписям на коих он уразумел, что они принадлежали ранее разным людям. Включив одну, плутовка по­ставила магнитофон рядом на журнальный столик. Затем она внимательно изучила наряд Рулона, словно оценивая его. Рулон несколько смутился, не понимая, в чем же дело.

— Ко мне, как ты догадался, сейчас придут два моих почитателя. И мы будем играть, но они люди хотя и глупые, но привыкшие к роскоши и не воспримут тебя серьезно в таком убогом виде.

— А зачем им меня воспринимать? — удивился Рулон.

— Ну какой ты глупый, — рассмеялась она. — Ты ведь их конкурент. Вот возьми деньги и прикинься в это шмотье. Я его еще не успела сбыть после очередного дня рождения.

И она кинула ему в руки здоровый мешок, полностью набитый барахлом различных фирм. Рулон высыпал содержимое этого мешка на пол и стал выбирать себе наряд. Он одел тряпки, подошедшие ему по размеру, с былой хваткой пересчитал толстую пачку денег, состоявшую из различных купюр, и рассовал их по карманам.

— Ну, экипировался, пижон? У тебя неплохой вкус. Сойдет, — оценила она. — Деньгами побольше сори, чтобы они видели, что еще мало на меня тратят, — она подошла к мягкому дивану и плавно опустилась на него. — Сейчас ты будешь учиться скоморошеству, чтобы тебя окончательно не задолбили в школе. Я с ними немножко поиграю, а ты будешь подыгрывать, — ее голос стал более мягким и обольстительным, и она подсела поближе к Рулону. — Помни, в жизни ты должен всегда играть нужную роль, мой милый, — сказала она, — но никогда не отождествляйся с этой ролью. И сейчас ты можешь попрактиковаться в подобном спектакле. Будь сразу актером и зрителем самого себя. Твоя задача зажечь в дураках азарт игры, но сам ты должен быть вне азарта. Если не сможешь играть роль, мой дорогой, и отождествишься со своим проявлением, с тем, как другие люди воспринимают тебя, ты всегда будешь только фишкой в игре, только бессмысленной куклой в этой жизни. Я и сама всегда лишь играю, а особенно я играю с тобой, так что не забывайся. Вся жизнь тоже только играет с тобой. Если ты этого не поймешь, то она из тебя сделает марионетку, огородное пугало, понял? — рассмеялась она.

— Получится ли у меня? — спросил Рулон неуверенно.

— Ну а как же, или ты дешево себя ценишь? — бархатно прошептала Марианна, сев ему на колени. — Нет, я никому не отдам тебя. Ты будешь мой, ты хочешь меня? — жарко зашептала девушка, и страсть блеснула в ее глазах.

Рулон смотрел на нее, не в силах оторвать взгляд. Она обняла его за шею и наклонила на себя, будто и вправду хотела отдаться. От ее прекрасного тела исходил жар, который окутал Рулона подобно пламени. Но тут раздался звонок в дверь. Марианна вздрогнула, вывернулась и встала, поправляя волосы.

— Пришли, подонки, — презрительно изрекла она и неторопливо пошла к двери, полная достоинства и женского очарования.

Чтобы немного успокоиться после игр Марианны, Рулон сделал глубокий вдох и резко выдохнул, сбрасывая нервное напряжение. Он быстро пришел в себя и прислушался. Услышав возню и стук в прихожей, Рулон бесцеремонно положил ноги на стол и, разыгрывая фон-барона, принял блатной, надменный вид. Рядом с ним на столе лежали яркие порнографические журналы. Он взял один из них и с интересом стал листать.

Когда два разодетых чуфана вошли в комнату, он заорал, корча из себя
пахана:

— Мариша, что за ша приплелась? Может, кому по рогам вмазать?

Получилось очень жестко и круто.

— Сиди, пока цел! — грозно прикрикнула она, резко повернувшись к нему и бросив строгий взгляд, внутренне довольная тем, что у Рулона хорошо по­-
лу­чается.

— Все-все, молчу, — замахав руками, затараторил Рулон хрипловатым
го­лосом.

Внимательно он посмотрел на пришедших. По их реакции стало ясно, что они отъявленные чадосы. Они сразу несколько смутились. Один из них, покраснев как рак, промямлил что-то вроде приветствия и присел на край роскошного дивана. Другой с темными волосами и узкими хитрыми глазами выглядел немного увереннее. Он пожал Рулону руку, сел поближе к столику и тоже стал рассматривать журналы.

Рулон, приняв более благожелательный вид, поведал им несколько смешных историй и анекдотов. Общий смех разрядил обстановку, и гости стали более раскрепощенными. Контакт был найден. Гости стали выпендриваться друг перед другом, стремясь завладеть вниманием Марианны.

Чтобы лучше общаться с подобной публикой, надо сразу уметь поставить себя. Уразумев это
еще в школе, Рулон стал практиковать этот принцип. Данная ситуация была хорошей практикой для него.

Марианна, обворожительно улыбаясь и манерничая, общалась с гостями. По­развлекав немного пошлыми анекдотами аудиторию, она тихонько врубила магнитофон. Заиграл секс-музон. Марианна достала карты, на которых были изображены обнаженные тела, и трое сели играть за столик. Четвертый предпочел рассматривать цветные порнографические журналы.

Условия игры назначала Марианна. Они были по-детски простыми. Выигравший счастливчик
лоб­зался с Марианной, а проигравший платил за него и уступал место новичку.

Рулон щедро набивал ставки и задавал азарт игре. Гости становились все веселее и все щедрее, выкладывали все большие деньги. Один хмырь
выиграл, и Марианна подарила ему долгий, страстный поцелуй, а он гладил ее в это время по спине и ниже.

Увидев это, Рулон разозлился и возмущенно закричал, что хватит, мне, мол, тоже охота. Но его тут же осекли и предложили пойти полистать
журналы.

Рулон скоро понял, что эти чада были из богатых семей и не привыкли ценить даром достававшиеся им блага. Они с легкостью и без всякого сожаления выкладывали деньги на стол, поэтому и не скупились на подати в погоне за легкими удовольствиями.

Промотав все деньги, которые они взяли с собой, кучей лежащие теперь на маленьком столе, идиоты приуныли. Но тут хозяйка подняла им на­строение, сообщив, что скоро день ее ангела, и, раздав приглашения, как бы ненароком сказала, что тот, кто принесет самый лучший подарок, будет ее кавалером. Было видно, что гости загорелись желанием стать избранником Марианны.

Не растерявшись, Рулон тотчас же рухнул на одно колено и прокричал в пылу, что преподнесет ей шотландский шарф. Все присутствующие обратили свои взоры на Марианну, ожидая ее реакции. Девушка недовольно скривила губы и отвернулась. Тогда Рулон взял ее за руку и, почтительно коснувшись губами ее нежной руки, торжественно произнес:

— Три шарфа, моя королева!

Затем он посмотрел на нее, словно извиняясь за то, что сразу не оценил ее по достоинству.

 — о, — довольно улыбнулась она и напомнила: — Не забудь еще про таксу.

Рулон согласно закивал головой с таким видом, словно готов отдать весь мир, запальчиво воскрикнул.

— Сколько?

— Двадцать пять, как обычно.

Рулон, недолго думая, достал из кармана и с размаху шмякнул на стол пятидесятирублевую купюру.

 — о, мой рыцарь! — в восхищении воскликнула Марианна, — я не забуду тебе это.

Гости с завистью смотрели на Рулона, ибо каждому очень сильно хотелось быть на его месте в роли сказочного рыцаря. За это уже ничего не жалко. Каждый хотел посильнее выпендриться перед остальными, пообещав принести подарки подороже. Тут все наперебой начали болтать о подарках и предстоящем торжестве.

Когда они разошлись, Марианна с Рулоном еще дважды приглашали новеньких дурачков и также оболванивали их, вытягивая деньги и приглашая их на день рождения с дорогими подарками.

Скоро все разошлись. И скоморошество было закончено.

— Ну а теперь я отблагодарю тебя, — вкрадчиво сказала Марианна, посмотрев на Рулона томным взглядом, нежно обнимая и целуя его.

Рулон понял, что Марианна подразумевает под благодарностью. Он обрадовался и испугался одновременно.

— Только по яйцам сильно не бей, — попросил он.

— Ты что, снова собираешься кончить? — игриво спросила Марианна, ласкаясь к нему всем телом. — Давай начинай медитацию, — и она начала медленно раздевать Рулона, лаская и целуя его тело.

Наконец он принял йогическую позу и сосредоточился в межбровье, стараясь поднимать энергию вверх, отвлекаясь от нижней области тела, которая все больше и больше наливалась энергией и возбуждением.

Марианна ласкала его лингам и мошонку языком и руками. От этого Рулон испытывал сладострастные ощущения, от которых он старался отвлечься, расфиксировав взгляд или переводя его с одного предмета на другой. Наконец, возбуждение стало таким нестерпимым, что Рулон затрясся, мышцы его напряглись, зубы его скрежетали, из пор выступила кровь. Отстранившись от нее, он зажал свой член руками изо всех сил, чтоб сперма не вышла из него. Его лицо побагровело от напряжения.

— Давай, давай старайся! — злорадно сказала Марианна, смеясь и сверкая глазами.

Кое-как получилось, чтоб сперма не вытекла кроме нескольких капель. Марианна встала и начала поправлять прическу и макияж. Рулон взял одежду и стал натягивать ее на себя. Лицо его покрылось испариной, тело продолжало дрожать. Марианна, видя его состояние, засмеялась.

— Заниматься тантрой все равно что обуздывать тигра. Ну а теперь собирайся, хорошего понемножку. Тантрой надо заниматься недолго, иначе попусту будет потрачено время и энергия, — заметила она, утвердительно подняв вверх указательный палец, — лишку ни в чем.

Рулон чувствовал потерю энергии после того, как слегка обкончался, и настроение его слегка ухудшилось. Еще раз с большей отчетливостью он понял, как же дураки много тратят своей энергии попусту на сиюминутные развлечения, что только энергетическая наполненность дает состояние счастья в жизни.

Когда все кончилось и Рулон был уже одет, Марианна отправила его домой.

Уже стемнело. Во дворе Рулон увидел группу хулиганов. Приглядевшись, он смог сосчитать — их было восемь. Они стояли у беседки и балдели: курили си­гаре­ты, травили анекдоты, поддевали друг друга насмешками и едкими сло-
­вечками.

— Эй, шматок! Сюда на полусогнутых! — громко окликнул Рулона один из них — маленький, худенький, но предельно агрессивный пацан.

До одури знакомое чувство страха, волнуя, ударило в грудь. Срочно необходимо было что-то предпринимать. Резко развернувшись, Рулон забежал в подъезд и, поднявшись, позвонил в знакомую дверь. Марианна открыла дверь и спокойно посмотрела на перепуганного Рулона.

— Ты что, решил спать со мной? — во взгляде Марианны сквозила ирония.

— Нет, там стоят у подъезда. Может быть, Стасик подъедет? — начал мямлить Рулон, но Марианна резко оборвала его.

— Стасик уже дома давно, пивко потягивает, а ты, конявый, можешь сидеть здесь до утра. Я сплю всегда одна, — и она закрыла дверь перед его носом.

Разочарованный и охваченный ужасом, былой пахан сидел на лестнице, он лихорадочно перебирал приходящие к нему мысли, ища выход, но не знал, что предпринять. Разные идеи роились в его голове, но не было ни одной подходящей. Внезапно открылась дверь, и появилась шикарно одетая Марианна. На ней был черный кожаный плащ, выгодно подчеркивающий ее фигуру, и такая же шляпа, придающая ей зрелый и в то же время привлекательный вид. Рулон обрадовано вскочил, и они пошли вниз.

— Помни мою доброту, — назидательно говорила Марианна, выходя из
подъезда и направляясь прямо к ребятам. Увидев ее, хулиганы восхищенно присвистнули, все их внимание направилось на появившееся чудо. Подойдя к пацанам, Марианна стала весело и непринужденно с ними разговаривать. А Рулон не стал терять драгоценного времени и, выскочив из подъезда, быстро побежал к остановке.

 

 

Погром  (PLUS)

 

Рулон проснулся рано утром. В комнату уже проникали первые солнечные лучи. Не отрывая головы от подушки, он стал вспоминать свою ночь. Вот он лег, сосредоточился в аджне до боли в межбровье. Затем перенес концентрацию на сахасрару и, уже проваливаясь в сон, видел яркие вспышки света в этой области.

Ему показалось, что сны приходят к нему в голову через макушку. Но затем, в очередной раз проваливаясь в сон, он почувствовал, как будто бы он еще в одном теле выходит из физического, приподнимаясь над головой. Плечи одного тела отделились от плеч другого, голова от головы. Он как бы пролетел через какой-то туннель и оказался в мире сновидений. Там он забыл, что спит, и стал бессмысленно участвовать в каких-то сценах сна.

Он пошел по какой-то красивой аллее, где росли причудливые цветы, сделанные как будто из снега или застывшего льда. И тут он вспомнил, что спит.

Сон ему показался чудесным миром, свободным от тягот физического тела, болезней и страданий. А теперь он должен опять идти в школу, которая была страшней кошмара. Даже все кошмарные сны были связаны со школой. Как его оставляют на второй год. Как за ним гоняется местное хулиганье.

«Когда же, о Господи, — взмолился Рулон, — я навсегда перейду в мир сновидений, в прекрасный Ирий. Рай, из которого я непонятно как попал сюда, в это адское пекло».

Его размышления прервала мать, которая, как страшный тиран-надсмотрщик, каждый день выгоняла его в проклятую школу.

Сердце заныло от предчувствия нового дня мучений. Вот бы уснуть и никогда больше не просыпаться, пронеслось в голове Рулона. Он поднялся со своей циновки, облился холодной водой, затем стал заниматься йогой.

«Если бы не проклятая школа, я бы так мог заниматься каждый день. Ну ничего, буду использовать ее для практики. Наверное, я еще несовершенен, раз попал сюда. Кто умный, тот не рожает детей, а кто совершенный, тот сам не рождается», — вспомнил он тибетскую мудрость.

— Иди в школу в пальто! — стала настаивать мать, когда он уже собрался выходить из дома.

— Да зачем, мне тепло? До школы близко, — стал отбрыкиваться Рулон от мамашиной заботы, так называемой любви, с помощью которой родители калечат своих детей, навязывая им всякую гадость.

— Нет, сегодня сорок градусов, немедленно одевайся, ты можешь заболеть.

— Вот и хорошо, — сказал Рулон. — В школу не пойду.

Была суббота, и мать была неугомонна. Рулону все-таки пришлось нехотя навьючить на себя пальто, в котором он потащился в школу.

Зайдя в раздевалку он обнаружил там Цыпу с дружками, которые шманали одежду учеников.

— А, Рулон! Здорово! —
разбитно заорал Цыпа, увидев друга. — Ты чо, сегодня в пальто прикинут? Повесить его хочешь? Давайте его прямо в
пальто и повесим на вешалку, суку.

 — ой, не надо, — залепе-
тал Рулон.

Но уже несколько здоровых рук подняли его и водрузили на вешалку, зацепив воротником за крюк.

— Повиси-ка здесь, мудак! — сказал на прощание Цыпа и вывалил с корешами из раздевалки.

Рулон стал беспомощно трепыхаться на вешалке, как муха на паутине. Он попытался расстегнуть пуговицы, чтобы освободиться от пальто. Верхний крючок сильно сдавливал горло, душил его. Но тут воротник не выдержал и порвался. Рулон упал на пол и растянулся.

 — ой, мое пальто. Что теперь будет дома? — залепетал Рулон, но потом, собравшись, подумал: «Пока ведь я еще не дома. Не стоит себя пугать образами будущего. И без них тяжело. Лучше буду внимательней пробираться на урок, чтобы еще не попасть в какую-нибудь западню».

Рулон еще раз воспроизвел образ взбесившейся мамашки, ощутив его прямо перед собой, и волевым усилием толкнул его от себя. Стало снова легко и свободно. Повесив рваное пальто в раздевалке, он зашагал в класс.

Урок уже давно начался. Рулон подошел к двери и заглянул в нее, но тут его кто-то схватил за плечо.

— Ты куда? Рано еще учиться. Давай-ка я тебя проучу.

Рулон обернулся и увидел Булю.

«Ох, пиздец, подкрался незаметно», — подумал он. Его мысли остановил сильный удар по роже, от которого у Рулона потемнело в глазах.

— Ну что, Руля, давай развлекай нас, — сказал он, подтаскивая Рулона за шиворот к группе хулиганов, расположившихся у подоконника.

— А ну, давай развлекай нас! — подхватил Валет.

Опомнившись от удара, Рулон почувствовал в себе реакцию обиды и самосожаления. Он постарался вытолкнуть их. Промелькнула интересная мысль, что удар остановил внутренний диалог.

— Давай корчи рожи, ублюдок!— заорал Буля. И стал оттягивать щеки
Рулону.

Все дико засмеялись, увидев его идиотскую физиономию. Затем Буля зацепил пальцами углы его рта и растянул их.

— Давай шевели языком! — приказал он. — А то пасть разорву.

Рулон высунул язык и, уже глупо улыбаясь, стал шевелить им, пока пацаны покатывались со смеху.

«Вот какой эзотерический массаж лица, — подумал он, — он помогает мне искоренить ложную личность».

— Атас! Завуч идет! — крикнул один из пацанов.

Буля отпустил Рулона, треснув его хорошенько напоследок по шее. От этого удара он на мгновение потерял сознание и осел вдоль стены.

Придя в себя, он подумал, что после такого удара можно выйти в состояние Самадхи, если сохранить во время него самоосознание.

— Ты чего здесь сидишь? — стала доебываться до него завуч. — Немедленно иди на урок.

— Да я все никак не могу найти кабинет, — стал оправдываться Рулон и поплелся искать свой класс, все еще ощущая во рту неприятный вкус грязных Булиных пальцев.

Зайдя в класс и сев рядом с Марианной, он рассказал ей о своих злоключениях. Она слушала его, разглядывая свои шикарные ногти, презрительно покачивая головой при каждом новом эпизоде.

— Ну хорошо, болван. Ты уже научился правильно соображать. Теперь на­чинай работать над своими эмоциями, чтобы и их ты смог так же перестроить, придурок. Значит, рожи показывал? Вот умора! Ну-ка, скорчи-ка и мне одну посмешнее.

Рулон взял себя руками за уши, растянул их и стал гримасничать, смешно двигая ртом, языком и глазами. Марианна весело расхохоталась.

Все это безобразие заметила училка.

— Рулонов, хватит паясничать, — заорала она, — не срывай урок. У тебя будет двойка за четверть, — гнала она образы.

Услышав это, Рулон уселся и стал делать вид, что что-то записывает.

— Молодец, паяц, — похвалила его Марианна, — ты уже неплохо осваиваешь скоморошество. Продолжай дурачиться и несерьезно относиться к себе, тогда ты просветлеешь и больше уже не родишься. Не то еще тысячи лет тебя будут забивать в школе, если ты не сделаешь это.

На перемене в класс завалил Ложкин. Подойдя к группе девчонок, он вытащил из-за пазухи крысу и стал их пугать ею. Увидев крысу, девчонки завизжали и бросились врассыпную. Это понравилось Валериану, и он вместе с Михетченко решили попугать крысой училку.

Для этой цели они прикрепили крысу за нитку к люстре, висевшей прямо над преподавательским столом, используя светильник как кронштейн. Другой конец нитки они перекинули через еще одну люстру и спустили его вблизи задней парты, где сами и раскорячились, радостно ожидая начала урока.

Вскоре, не заставив себя долго ждать, в классе замаячила толстая свиная рожа преподки в кудрявом парике, надетом на плешивую голову. Эта дура плюхнулась своей жирной задницей на стул и начала нудные поучения своим визгливым раздражительным голосом, от которого тянуло в сон.

Тут-то Михетченко и начал спускать беспомощно барахтающуюся в воздухе крысу, которая как раз приземлилась на тупую башкень училки.

Увидев это, Рулон подумал, что крыса прибашкенилась на голову училки. На нее теперь все ученики обратили пристальное внимание.

Все они теперь неотрывно наблюдали за этой процедурой. Лица многих стали расплываться в злорадной ухмылке. Кое-кто не выдержал и прыснул от смеха. Другие стали показывать на училку пальцами, стараясь привлечь внимание к происходящему. Училка не могла понять причины такого пристального внимания к ее персоне и стала орать на разнуздавшихся учеников.

Но тут Михетченко вновь потянул за нитку, и крыса, уже уцепившаяся лапами за училкин парик, стала стаскивать его с нее.

Преподка, почуяв шевеление на голове, схватилась за нее руками, но парик уже был высоко, и ее руки обхватили только плешивую лысину.

Весь класс стал визжать от хохота, училка вскочила и стала прыгать за своим париком, повисшем па люстре. Но, убедившись в бесполезности этих занятий, она решила найти виновника этой затеи. С гневливо-красной рожей она повернулась к классу.

Стараясь остаться незамеченным, Михетченко отпустил нитку, и парик с крысой упал к ногам толстой хрюши. Она повернула к нему свою свинячью голову с маленькими зеньками и уже было хотела его поднять, как вдруг с визгом отскочила прочь, увидев на нем крысу.

Глядя на этот цирк, ученики начали покатываться от хохота. Под их улюлюканье и крики училка с визгом вылетела из класса, скрывшись в неизвестном направлении.

«Заботливый» Ложкин подобрал парик и крысу и пустился за ней в погоню, чтобы отдать то, что ей принадлежит, и еще невзначай попугать ее до усеру своей зверушкой. Вслед за ним бросилось еще несколько «сердобольных» хулиганов понаблюдать эту сцену. Урок был окончательно сорван.

Марианна собрала свои вещи, встала и направилась к выходу своей горделивой походкой. Рулон вприпрыжку направился за ней.

— Ну что? Ты тоже не хочешь учиться? — спросила его королева школы.

— Раз ты идешь домой, мне тоже тут нечего делать, — ответил Руля.

— Молодец, правильно мыслишь. А знаешь, что будет вечером? — вкрадчиво спросила Марианна, блеснув своими черными глазами.

— Нет, — пробормотал он.

— Вечером я буду снова дрессировать тебя, — рассмеялась она. — Ты уже научился не кончать?

— Не знаю, — испуганно ответил Руля.

— А вот я проверю тебя. В восемь будь у меня дома. Понял, болван?

— Да. Я приду, — растерянно сказал он.

— Вот и хорошо, — сказала она, развернувшись, и проплыла прочь от него.

Взяв в раздевалке свое покоцанное пальтишко, Рулон напялил его, как разорванный гондон, и поплелся домой, предчувствуя, как теперь разбесится мать.

Подойдя к двери, он совсем не ожидал, что из соседней выйдет Цыпа с дружками. Он думал, что дома мать, и совсем потерял бдительность. Но матери дома не было.

Цыпа с чуханами ворвались к нему на хазу, разбрелись по комнатам, стали везде шариться и все пожирать.

 — ой, не надо. Что вы делаете? — залепетал Рулон. В ответ на это Цыпа съездил ему по роже.

 — ой, не надо, мама синяки заметит, — продолжал лепетать Рулон.

Тогда Цыпа намотал шарф себе на руку и продолжал им бить Рулона по морде, чтобы не оставлять синяков.

— Ну что, падла, так тебе больше нравится? — кричал он. — Получай, сука! Вот тебе! — приговаривал он.

Сперва Рулон опешил от неожиданности, испугался, но затем собрался и стал наблюдать за всем происходящим со стороны. Он видел, как по квартире мечутся какие-то тела. Одно из них било его скафандр.

Сожрав все что можно и выпив одеколон, разворошив все вещи в шкафах, «мамаево нашествие» отступило. Напоследок Цыпа зажал Рулона, обхватив его рукой за шею, и наклонил вперед. Шпырь взял кед и несколько раз изо всех сил вмазал Рулону по заднице. От сильной боли он заорал и потерял осознанность. Цыпа сильней сдавил его шею, так, что Руля захрипел. На его глазах непроизвольно выступили слезы.

— Вот тебе, говно! Получай! — заорал Цыпа и, хлопнув напоследок дверью, удалился.

Рулон сел на пол и стал мотать головой, как отряхивающаяся от воды собака, чтобы прийти в себя. К горлу подкатывал ком обиды, но он пытался справиться с этим и начал наперекор ей глупо улыбаться. Придя в себя, он стал судорожно убираться в квартире и, делая это, наткнулся на записку мамаши, которая, оказывается, уперлась к тете Мусе. А он-то думал, что она будет дома.

«Не так, как вычислил, текут события жизни», — подумал он и еще раз понял, как дурачит нас ум своими предположениями. Он решил быть еще более бдительным и больше опираться на интуитивное предчувствие.

«Ну ничего, получил по морде, зато снова попрактиковал отрешенность, — подумал он, — стал еще на миг ближе к Просветлению».

Посмотрев на часы, он увидел, что осталось мало времени до свидания с Мэри. Ему стало страшно, что она опять будет пинать его по яйцам за то, что он не сдержится и кончит:

«Ничего, теперь я стал умнее», — подумал он.

И, достав из аптечки новокаин, открыл ампулу и стал натирать этой жидкостью свою пипетку. «Вот теперь она будет менее чувствительна и позорно не обкончается, как всегда она это делала», — подумал он.

Собравшись к Марианне, он вышел во двор и увидел там группу ребят. Один из них внезапно подкинул кирпич вверх и заорал.

— На кого Бог пошлет!

Увидев парящий половинок кирпича, пацаны стали разбегаться во все стороны, не дожидаясь того, чтоб кирпич взлетел и над их головой.

Руля тоже рванул со всех ног и через минуту оказался у дверей Марианны.

— Приперлась, свинья! Заходи!

Пройдя в комнату, Рулон рассказал ей о «мамаевом нашествии» в его хату. Марианна весело рассмеялась.

— Значит, Марена — богиня смерти постучалась в твою дверь. Настоящий язычник должен был обрадоваться этому.

— Почему обрадоваться? — ошеломленно спросил Руля.

— Да потому, что она лишает тебя всего земного, того, что приковывает твой Дух к материи. Поклонники Марены всегда радуются ее приходу. Умер ли кто, сгорел ли дом или еще что-нибудь случилось, они начинают радоваться, ликовать, молиться. Значит, Марена пришла, она здесь сеет смерть и уничтожение всех форм. Она освобождает их от всего, что заставляет их рождаться и мучиться на этой Земле.

— Как это радоваться смерти? — изумился Руля.

— Если ты боишься смерти, придурок, — зловеще сказала Марианна, — значит, ты прикован к мирскому. Значит, из-за этого страха будешь продолжать страдать и мучиться, и ничего не сможешь изменить. Но, если уже не будешь бояться смерти и утрат, значит, обретешь свободу, — ласково прошептала она. — А теперь я буду проверять тебя, насколько ты стал отрешенным от секса, — сказала она с коварной улыбкой и грациозно разлеглась на диване.

Рулон стал робко целовать ее стройные ноги и гладить руками ее рельефную фигуру, стараясь одновременно наблюдать себя со стороны и помнить цель, с которой он все это делает. Продолжая ласки, он стал раздевать Марианну. Она тоже стала ласкать его и располагать к соитию.

Уже полностью обнажившись и ласкаясь с Марианной, он с ужасом обнаружил, что его лингам никак не встает. Он совсем занемел и плохо ощущался. Заметив это, наставница с недоумением и презрением посмотрела на своего незадачливого любовника. Но, ничего не сказав, стала возбуждать его лингам ртом, нежно посасывая и лаская языком.

К ужасу Рулона, шланг так и не поднимался. Больше всего он боялся, что Мэри узнает, как он хотел обмануть ее. И то, чего он так боялся, произошло.

— Ах ты, тупая свинья! — закричала она, выплюнув изо рта его сморщенную письку. — Чем ты ее намазал, трусливый придурок? — гневно произнесла она.

— Да я новокаином, — испуганно пролепетал Рулон.

— Ах ты, анестезиолог хуев! Ах ты, хуй мороженый! — закричала она, хлеща его по щекам. — Это так ты решил обмануть меня, облученная скотина? Я тебе покажу, как глумиться надо мною! — разбесилась она и стала хлестать его шнуром от плойки.

 — ой, не надо! Не надо! — завизжал от боли незадачливый хахаль. — Я больше не буду! — приговаривал он, бегая от нее по всей квартире, прикрывая рукой обожженные шнуром места и взвизгивая от боли при каждом новом ударе.

Немного успокоившись, Марианна схватила его вещи и выбросила их на лестничную площадку.

— Иди, сука, отсюда. Трахайся теперь с блядями в сновидении, мудозвон вонючий.

Голый Рулон выбежал на площадку, радуясь окончанию экзекуции, и судорожно стал одеваться, беспокоясь о том, чтобы кто-нибудь его здесь не увидел в таком виде. Но, как назло, он услышал, что в одной из дверей щелкнул замок.

Схватив в охапку вещи, он побежал по лестнице и спрятался за мусоропроводом, продолжая искать в ворохе вещей свои трусы. Они как-то не находились и, тогда он сразу надел брюки и ботинки, засунув носки себе в карманы.

И только тут он обнаружил, что совсем забыл о том, что он решил помнить себя и работать над собой, с горечью подумав, как он все же еще далек от совершенства. Поднявшись на площадку, он стал искать потерянные трусы и обнаружил их в руках у старухи.

 — ой, извините, это мое, — сказал он и выхватил их из ее рук.

Старуха недоуменно посмотрела на него, покрутив пальцем у виска.

— Что? Муж застукал тебя? — вдогонку Рулону сказала она.

 

 

***

 

По дороге домой он вспомнил, как пацаны рассказывали ему страшную историю.

Бабы изнасиловали одного парня, оглушив его ударом бутылки, связав и замотав ему хрен проволокой, чтобы он не кончал. Так они долго насиловали его, а потом убили.

«Вот бы мне чем-то замотать его, — подумал Рулон, — может, это мне как-то поможет». Он представил, как здоровенные бабищи гоняются за ним с бутылками в руках и пиздят, пиздят его, стараясь попасть по голове. Наконец, они связывают его колючей проволокой и насаживаются на его хрен своими здоровыми жопами. От этого стало жутковато.

Опомнившись, он подумал, что все это — больное воображение.

Придя домой, он вспомнил все, что с ним было и последнее наставление своей наставницы, чтобы он практиковал купэлу в сновидении.

 

 

***

 

Потушив свет, он стал настраиваться на могучее сновидение, сосредотачиваясь в свадхистане и представляя, как к нему приходят прекрасные богини. Как они будут обучать таинствам беспорочной любви.

С таким настроем он погрузился в сновидение. Рулон оказался в прекрасном мире, где цвели огромные розы величиной с небольшой дом. Одни из них были белые, другие — красные, третьи — черные.

Тяжесть тела уже не ощущалась. Он радостно парил с цветка на цветок. Подобно мотыльку, вдыхал их чудесное благоухание. Внезапно на одной красной розе он увидел прекрасную обнаженную фею.

Подлетев, он слился с ней в страстных объятиях, ввел свой лингам к ней в иони. И сразу почувствовал, как от самых пяток до макушки по его телу прокатилась огненная волна жара. Из макушки огненная волна перешла на прекрасное лицо его партнерши, на котором отразилась сладостная истома, и опустилась по ее прекрасному телу до промежности. Все это с силой обхватило его лингам. Рулон почувствовал, что может кончить, и тут же осознал, что он во сне. Он стал делать мулабандху, сокращать мышцы промежности и ануса, выталкивать эту огненную энергию вверх по своему телу, концентрируясь в аджне (в межбровье). Тут же из его лба вышла фиолетовая спираль энергии и, расширяясь в пространстве, стала уходить в бесконечность.

Внезапно Рулон ощутил свое физическое тело. Оно бессмысленно лежало на циновке с вздутым лингамом, который предательски конвульсировал.

«Как бы не вышли поллюции, — подумал он и обнаружил вдруг, что стал цветком. — Я цветок, — подумал он. — Я не это тело».

От осознания этой мысли ему стало хорошо и радостно.

Но не успел он так подумать, как почувствовал, что входит в свое грубое физическое тело. Еще мгновение, и он, громко храпнув, проснулся у себя в комнате, ощутив себя снова в тяжелой оболочке. Хрен стоял, чуть болели похлесты, и онемела от лежания рука.

«Как же трудно жить в этом физическом мире, — подумал он. — Когда же наконец я умру и перенесусь навсегда в прекрасный мир сна, в котором буду находиться в нескончаемом блаженстве. Но для этого я должен помнить, что жизнь — это сон. Только тогда, когда я сплю, у меня появляется выбор и возможность жить в блаженном Ирии».

 

 

Проклятье рода

 

Забрезжил рассвет. Лучи утреннего солнца осветили Рулона, который сидел в позе лотоса на своей циновке. Всю ночь он не сомкнул глаз, слушая религиозные передачи из Ватикана и одновременно занимаясь йогой. Но вот заканчивалось счастливое время одиночества и свободы. Предстоял новый школьный день.

«Неужели так будет всю жизнь, — подумал он, — школа, потом работа. Нет, нужно освободиться от всего, что мешает жить так, как ты хочешь, перестать быть овцой, которую завнушивает общество и затем ведет на заклание». С такими мыслями он и стал собираться в школу. После трехдневного голодания и бессонной ночи состояние изменилось, мир стал каким-то более призрачным и часто путался с сонными образами, возникающими в мозгу. Мать позвала его есть, но он отказался. Она уже привыкла к подобным его странностям. И, так и не добившись своего, тупо поплелась на работу.

«Ебкорный боб, — подумал Рулон, — мать все работает и работает, и этому не видно конца. И все это для того, чтобы свести концы с концами и на старости лет получить нищенскую пенсию. Нет, хватит на государство батрачить. Работать надо над собой. И деньги нужно зарабатывать так, чтоб месяц поработал и год потом отдыхал. Вот мой брат Минька стал шабашников организовывать в дикие бригады. Больше тысячи получает, а мать 120. Лучше бы шла фарцевать или давала деньги под проценты в долг. Вот это другое дело, но она завнушенная овца, все ей стыдно да неудобно, и меня она делает таким же болваном».

На пороге школы его встретил Буля.

— Ну что, Рулон, здорово! — сказал он, протягивая свою здоровую лапу.

Рулон робко протянул руку и тут же упал на колени от боли. Буля изо всех сил сжал его руку и стал выворачивать ее.

 — ой, не надо, — залепетал Рулон.

— Надо, Федя, надо! — ответил Буля, заламывая ему руку за спину. — Вот тебе, засранец, — заорал он, пиная Рулона коленкой под зад, — получай, дюшес вонючий, Рулосос — конявый пес, — продолжал выкликать он обидные прозвища Рулона.

Слыша их раньше, он обижался и расстраивался, будучи таким же зомби, как и все остальные люди, которых можно достать или осчастливить одним только словом. Как и они, он хотел, чтобы его награждали только хорошими эпитетами, не осознавая, что эти «хорошие» слова, т.е., которые он называл хорошими, просто с детства были связаны с его центром удовольствия, а плохие слова — с его центром страдания в мозге. Но теперь он наблюдал за собой и уже не поддавался на провокации позорных кликух, которыми его щедро награждал Буля.

Увидев его безразличие, Буля забесился еще больше и столкнул Рулона со
школьной лестницы, с силой пнув его ногой в грудь. Рулон полетел вниз, пе­ре­катываясь по ступенькам. Уже только оказавшись внизу, он сообразил, что же
про­изошло. От падения по лестнице болело все тело. «Хорошая практика для отключения мыслей, — подумал Рулон, — пока летел, ни одной мысли не было. Это ценно». Только было Рулон хотел убежать, но дружбаны Були вновь схва­тили его.

— Стой, свинья! — и стали проставлять ему фофаны.

Внезапно на горизонте показался еще один забитый школьный чадос — Санчо.

— Говно, иди сюда! — заметив его, заорал Буля. — Ха, здорово, они у нас драться будут, — произнес он, потирая руки. Пацаны окружили Рулона и Санчо плотным кольцом и стали их пихать друг на друга. Рулон не хотел драться с Санчо, потому что начни он это делать, так его же будут это заставлять делать каждый день. И поэтому он нерешительно перемежался. Санчо тоже стоял пассивно и запуганно, так как был хреновым бойцом. Тогда Буля схватил руки Рулона и стал ими бить Санчо. Гунявый схватил руки Санчо, в одной из которых он до сих пор держал портфель, и, взмахнув ей, огрел портфелем Рулона. После такого удара оттуда посыпались карандаши, ручки и книги. После второго сокрушительного удара в руках Санчо осталась одна ручка. Тем временем Буля руками Рулона наносил беспорядочные удары по физиономии Санчо.

— Я буду драться твоими руками, — заорал Буля в ухо Рулона так, что у него от крика заложило уши.

Краем глаза Рулон заметил, что за этой сценой радостно наблюдает Марианна. Ее очень забавляло, как неуклюже дерутся два ее вассала. Буля и Гунявый продолжали беспорядочно тычить руками бедолаг им в морды. У Санчо из носа уже текла кровь, Рулон с трудом выворачивался из-под града ударов. Вскоре Буля и Гунявый утомились и отпустили их руки.

— Ну, что же вы встали? — прикрикнула на Булю с Гунявым Марианна. — Продолжайте бой.

— Пусть твои пиздолизы сами дерутся, — дерзко крикнул ей в ответ Гунявый.

Взбешенная Марианна тут же ударила его ногой по яйцам. Когда Гунявый, не ожидавший такой быстрой реакции, загнулся, она, слегка отойдя, нанесла ему второй сокрушительный удар ногой в ухо, от которого он свалился на землю. Пацаны оторопели.

Оглядев их властным взглядом, Марианна развернулась и гордо зашагала к школе. Вслед за ней, прихрамывая и пугливо озираясь, поплелись ее вассалы, воспользовавшиеся этим как лазейкой.

Ветер на ходу развевал ее шикарные кудри. Почтительные взгляды пацанов провожали ее. Плетясь за ней, Санчо дошел до класса Рулона.

— А ты куда лезешь? — бросила ему Марианна. — Марш в свой класс.

Только тут, опомнившись, он побежал восвояси, продолжая сжимать в руках ручку своего портфеля.

— Почему же мы с Санчо такие чадосы? — спросил Рулон свою спасительницу, усевшись рядом с ней за парту. — А Буля и Гунявый такие агрессивные?

— Все это, мой милый, зависит от количества веществ и ферментов, которые вырабатывают твои железы. Много вещества — агрессия. Мало — подавленность и страх, — сказала она, расчесывая свои волосы, — зато у тебя гипофиз работает, и ты умный, как вутка. Видишь, у тебя на руке линии ума и жизни соединяются, долго идут вместе, — сказала она, показывая концом расчески на ладонь Рулона. — Так уж было задумано природой, чтобы слабый был умным, а сильный — тупым. Чтобы каждый в отдельности чучик был слаб, беспомощен. Так природе проще заставить народ следовать ее целям. А цели ее известные: расплодить пушечное мясо, а затем устроить войну, чтобы питать чертей энергией страдания.

Рулон глубоко задумался над ее словами, но тут зазвенел звонок, прервав ход его мыслей.

Позднее Рулон узнал, что в момент рождения планеты наделяют человека программой на то, каких флюидов в нем будет вырабатываться больше, — агрессии или вдохновения, привязчивости и т.д.

Внезапно посреди перемены в класс влетел Гунявый.

— А, сука, из-за тебя мне досталось, — начал орать он, схватив чей-то портфель и высыпав на Рулона его содержимое.

В завершение он надел этот портфель на голову своей жертвы и стал бить Рулона по башке через портфель. Когда портфель слетел, Гунявый, думая, что бы еще сделать, схватил флакон с конторским клеем и выплеснул его в замученную рожу Рулона.

Неизвестно, чем бы еще увенчались издевательства Гунявого, если бы не подоспевшие архаровцы Марианны, которые искали его за непочтительное поведение по отношению к королеве школы. Они схватили Гунявого и потащили в туалет для расправы.

— Я тебя еще поймаю! — заорал Гунявый на прощание Рулону, который вытирал клей со своего ебальника и перемазал при этом руки и пиджак.

«Эх, жалко нет пионерского галстука. Им очень удобно вытирать клей с ро­жи», — подумал Рулон.

Сидевшие в классе ребята стали хихикать, глядя на его измазанную пачу. Пошевелив извилинами, Рулон решил идти домой, подумав, что сегодня он достаточно натренировался в отрешенности.

По дороге домой, переходя по тонкому льду осеннюю лужу, он подумал: «А может быть, правда, Санчо работает пиздолизом у Марианны?» И тут же провалился в холодную воду. Выпрыгнув из лужи, он продолжил размышления: «Как же сильно могут действовать кем-то случайно сказанные слова на тупые мозги. Не все ли равно кто пиздолиз и кто — нет? Главное для меня — совершенствоваться, пребывать в Божественном. Да, в школе хорошо, можно хоть с уроков сбежать, а на работе уже не сбежишь, — подумал Рулон, придя домой. — Так что, если кто не умеет жить, ему лучше все время делать вид, что он учится, и сидеть на шее у родителей. Мысль об учебе отвлекает дураков от создания семей и продлевает их счастливое детство».

Зайдя на кухню, Рулон учуял запах еды, и ему захотелось жрать. Но жрать было нельзя. Ведь сегодня новолуние, и Марианна пригласила его к себе для практики купэлы. Готовясь к ней, он целый месяц блюл целибат, чтобы накопить достаточно сексуальной энергии. А теперь уже три дня голодал и одну ночь не спал, чтобы убрать внешние энергии, создающие ненужные фантазии и озабоченность. «Ведь купэла требует спокойного отношения к сексу, как к энергетической практике, а не как к способу разрядки накопившегося гормона. Поэтому занятия купэлой лучше проводить один раз в месяц. Тогда она даст чудесные эффекты. Если же сексом заниматься чаще, то он превратится в способ совместного онанизма и обесточки моего существа, — думал Рулон. — И, когда выйдет вся энергия, мир перестанет радовать тебя. Ты не видишь его ярких красок. Ты не можешь наслаждаться теми звуками, цветами и запахами, которые окружают тебя. Ты становишься больной, усталой, разбитой и раздраженной машиной, которая может делать тупую и механическую работу. Ей уже не до стихов и молитв. Она может только жрать, спать и срать. Вот почему мыши становятся такими серыми, высосанными, безрадостными. Как только чуть появляется у них энергия, они бегут, ищут, как бы выпустить ее. Свиньи». Размышляя так, он приплелся к Марианне.

— Ну что, притащился, ублюдок? — встретила она его, открывая дверь. — Проходи.

Рулон разделся и прошел в комнату. На кухне копошился Санчо. А Марианна сидела в кресле и смотрела телевизор.

— Ты смотришь телек? — спросил ее Руля. — А я вот уже несколько лет его не включаю.

— А вот и зря, — ошеломила она его своим заявлением. — Посмотрел бы, как таких дураков, как ты, зомбируют с помощью этой чертовой трубки. Целыми днями втирают говно в ваши свинячьи бошки. То делают вас строителями коммунизма, теперь — демократами. Но самое главное, что вас делают дураками, — сказала она, положив ноги на стол. — В каждом фильме в роли главного героя выступает какой-нибудь простой парень. Обычная мышь, хороший семьянин. И он, несмотря на свое чадовство и глупость, побеждает в одиночку мафию, ниндзя, здоровых головорезов. Это все для того, чтобы утвердить мышиную мораль и сделать тебя обычной среднестатистической мышью. Чушь все это. Ни разу не покажут, как все есть на самом деле. А если чуть приоткроют правду, то это уже скандальный фильм. Дебилы, — с этими словами она нажала дистанционку и выключила средство массового оглупления. — Ну что, голодал, засранец? — спросила она своего гостя.

— Да, — промямлил Руля.

— Зенки красные. Не спал, — сказала она, высокомерно посмотрев на не­го. — А Луна уже всходит, — она раздернула пошире шторы и приоткрыла окно.

Прохладный осенний воздух медленно стал наполнять комнату. Ночное светило озаряло небо с бегущими по нему барашками облаков бледным цветом.

— Санчо, чай! — властно крикнула хозяйка, вскинув свои черные брови, — Сейчас хлебнем снотворного чайку с корешком пиона, чтобы твоя ложная личность совсем отключилась. Секс тебе не для того, чтоб искать любви, сочувствия, родства партнера. Он нужен только для работы с энергией.

— Вот видишь матрешек, — Рулон взглянул на стол, где стояли семь матрешек, мал мала меньше. — Эти матрешки — древний славянский символ, — улыбаясь ему своей загадочной улыбкой, сказала Марианна, — семь тел человека. Самая маленькая матрешка — это физическое тело. Оно находится в оболочке эфирного тела, — сказала она, поставив маленькую матрешку в ту, которая побольше, и накрыла ее второй половинкой куклы. — Твоя сексуальная эфирная энергия не должна уходить в физическое тело, разряжаясь в нем в виде оргазма, оно должно подниматься к виталическому телу, — произнесла она, накрыв вторую матрешку третьей. — При этом почувствуешь, как будто ты отрываешься от физического тела и становишься энергетическим шаром. А затем тебе предстоит переводить энергию в следующие тела, но об этом я тебе расскажу после. А теперь допивай свой чай и ложись спать, — повелительно изрекла она.

Рулон взял красивую фарфоровую китайскую чашку, услужливо поднесенную ему Санчо, и стал попивать из нее заготовленное зелье.

— Вот Санчо и ты — два идеальных партнера, — с усмешкой сказала Марианна, — однако школьные дуры не понимают этого. Им нужны агрессивные, ту­пые быки. Они думают, что их партнером не может быть чадос.

Рулон слушал ее и одновременно думал: «Уж не хочет ли она вызвать в нем ревность этими словами». Он уже научился во время базара думать о том, зачем и для чего говорится то или иное слово.

— Но мне партнер вовсе не нужен. Многие думают, что я такая вот удачливая самка, которая может отхватить себе самого лучшего парня. Все это херня. Мне не нужен партнер, он нужен только тем, кто завнушал себя страхом одиночества, убедил себя в своей неполноценности. Я не хочу быть чьей-то половинкой, потому что я хочу быть сильной и независимой. Хочу быть свободной и самодостаточной. Я сама себе партнер, — сказала она, рассмеявшись. — А те, кто хочет обрести блеск, красоту совершенства, чтобы отхватить себе партнера, — жалкие неполноценные суки, вообразившие себя нищими, как попрошайки, просящие любви, раздвигая перед всеми ноги. Хапуги, они хотят кого-то присвоить себе, написать на ком-то или на чем-то говном свое имя. Эти жадные и неполноценные куркули мне отвратительны. Я буду всегда одна, всегда сама по себе. Только так человек может остаться счастливым, сильным и целостным, а временных самцов у меня может быть много. Но это не цель — это просто средство, чтоб хорошо жить, и не больше, — разоткровенничалась Марианна, наблюдая за тем, как Рулона начинает смаривать сон. — Ну вот и славно, а теперь раздевайся и ложись на ковер. Не кончать ты уже научился, мой милый, а теперь учись управлять своей энергией.

Гость разделся и лег головой на север, сосредоточившись в области межбровья, чтобы не заснуть и перевести туда энергию всего тела. Марианна взяла в руки гитару и запела старинный русский романс:

 

Мы странно встретились

И странно разойдемся,

Улыбкой нежности

Роман закончен наш.

Но если к памяти

Мы в прошлое вернемся,

То скажем: «Это был

Всего мираж...

 

Ее глубокий бархатный голос как бы проникал в тело Рулона, вибрируя в каждой его части. От голода и сонливости его личность полностью отключилась, и он перестал думать, кто он, где находится и зачем. Он был погружен только в свои ощущения. Марианна продолжала петь:

 

Как иногда, в томительной пустыне,

Мы видим образы далеких чудных стран,

Но то лишь призраки, и небо жгуче сине,

И вдаль идет усталый караван.

 

Допев песню, Марианна разделась и, ласкаясь, легла вместе с Рулоном на мягкий китайский ковер. Она взяла в рот член и стала нежно сосать его, возбуждая Рулона каждым своим прикосновением. Она облизывала его языком, ласкала нежной рукой мошонку. При этом Рулон, расслабленно лежа на ковре, стал ощущать, как импульсы и вибрации из его лингама начинают расходиться по всему телу. Он продолжал концентрироваться в центре лба, стал собирать туда на каждом вдохе вырывающуюся из мошонки энергию. Когда конец встал и стал твердым и упругим, Марианна осторожно насела на него и стала делать своим тазом мягкие сладострастные колыхания, трясь всей поверхностью своей иони об его ствол. При этом Рулон сквозь полусон почувствовал мощные потоки праны. Двигающаяся по каналам его тела энергия стала все больше наполнять его, и он даже слегка стал оправляться от дремоты. Своими руками он стал ласкать груди и клитор Марианны, но через несколько минут она замерла, отстранив его руки.

— Спи.

Руля расслабился и снова стал погружаться в дремоту. Постепенно Марианна вновь возобновила свои томные движения, продолжая возбуждать его лингам. В этот раз энергия пошла более интенсивно, и Рулон в первый раз увидел блики света на своем внутреннем экране, разноцветные лучи озаряли его своими сиянием. Энергия бешено задвигалась по телу, пробегая мурашками по его коже. Сон стал пропадать. Марианна замерла и откинулась назад, прижавшись при этом как можно плотней к его члену. При этом ее матка касалась его головки. Внезапно Рулон почувствовал, что его тело расширяется и выходит из физических границ. Он ощутил себя парящим шаром энергии. Это переживание вскоре сменилось обрывками сна, он сам не заметил, как уснул во время всей этой практики.

Проснулся он от пощечины Марианны.

— Вставай, сонная тетеря, ишь разлегся, голый засранец! — закричала она. — Давай одевайся, живо.

Рулон осоловело встал и стал судорожно одеваться, путаясь спросонок в своих вещах. Марианна весело над этим смеялась.

— Ну что, Емеля, понял, что все чудеса бывают в полудремотном состоянии?

Рулон бессмысленно кивнул головой. Наставница ухмыльнулась.

— Насмотрелся мультяшек? Все это оттого, что твоя ложная личность отключилась, перестал думать о себе, кто ты такой, и всю прочую ахинею. Только в сновидном состоянии возможно понять Истину, когда отключено поверхностное восприятие. Но если, сука, ты будешь думать о сексе неправильно, я тебе все яйца отобью. Понял? Все это проклятый род, который начинается с мамочкиной программы, со всех этих тетей, дядей, которые завнушивают чучело, делая из него зомби. Внушая, что ему нужен партнер. А за этим партнером хуевым, который полностью опустошает и высасывает. А за ним идет проклятое потомство. Вот оно, родовое проклятье, которое уже окончательно добивает свою жертву, медленно умерщвляет ее, доводит до могилы. Ну хватит, давай выматывайся. А ты тут, Санчо, останешься, — сказала Марианна с загадочной улыбкой.

Рулон, стараясь не реагировать на этот образ, спокойно вышел. Он понимал, что Марианна специально гоняет ему эти образы, чтоб проверить его реакцию. Но Руля уже знал, что в его мозгу идет процесс «образ — оценка — реакция», и старался отрешенно оценить происходящее.

Выйдя на морозный осенний воздух, он побрел домой по ночному городу. Его путь ярко освещала луна, уже находящаяся в самом зените. Ее призрачный свет навевал сумеречное состояние, которое открывает дверь человеческому восприятию в тонкий мир. В этом дремотном состоянии и начинаются все чудеса. Глаза смыкались, хотелось спать. Но Рулон понимал, что главное — быть в этом состоянии, не позволяя сну взять полную власть над собой. Дойдя до подъезда, он еще раз оглянулся на небо. Млечный путь провожал его своим загадочным сиянием.

 

 

 

Восход Луны  (PLUS)

 

 

Ласковым весенним утром, встав не с той ноги, Рулон, прогуляв первый урок, приперся в школу только ко второму. Он прошел по классу и сел на свое место. Рядом с ним за партой уже сидел Чипуштанов и, не думая, очень быстро заполнял анкету. Было видно, что все ответы давно известны, и большинство одноклассников уже написали то же самое.

Взглянув на эту анкету, Рулон прочел несколько вопросов: «Что такое любовь? Веришь ли ты в дружбу? Как относишься к «Алым парусам»?»

Чипуштанов быстро заполнял анкету: «Любовь — это четыре ноги под одним одеялом. Дружба — это вместе бухнуть и вмазать кому-нибудь по морде». На вопросе об «Алых парусах» он остановился, не зная, что написать.

Слегка нахмурив брови, Чипуштанов начал грызть старую пластмассовую ручку, думая о том, что бы могло значить странное выражение «алые паруса». Оглянувшись вокруг, он нашел взглядом Рубцову.

— Эй! Рубцова! Что такое «Алые паруса»?

Очень красноречиво, с душещипательными подробностями она превозносила романтические чувства, мечтательно закатив глаза.

— Сказки, что ли?

— Ну да! Что-то вроде этого, — ответила Рубцова.

— В сказки не верю, — ответил он, глумливо улыбаясь.

— Рулон, ты тоже давай пиши, а то скоро перемена закончится, — сказала Рубцова и походкой примерной девочки направилась к своему месту.

Он подумал: «Легко этому Чипуштанову. А вот я не могу так быстро сформулировать, что такое любовь? Одно — любовь к Богу, другое — поебень. То, что люди называют влюбленностью, просто условный рефлекс, связывающий действие сексуальных гормонов с образом какого-либо человека, которого они вообще не знают. Как у собаки Павлова, в мозгах связывается звонок и появляющийся при этом кусок мяса. Вот уже когда много лет знаешь человека, тогда можно говорить о любви. Но часто когда люди лучше узнают друг друга, то понимают, что образ — это не живой человек. Образ идеален, а человек-то реален со всем его говном. Тогда они начинают реагировать на его образ, как собака на палку».

— Ну что? — прервала его размышления Рубцова. — Звонок прозвенел, а ты так ничего и не написал, тормоз.

— Ну, я еще потом напишу, — сказал Рулон.

— Давай, а то уже все давно ответили.

Слегка прихрамывая на одну ногу, в класс зашла преподка лет пятидесяти, в старомодном клетчатом пиджаке. Не спеша она выложила из старой коричневой сумки ручку и тетрадь и, осмотрев учеников сонным взглядом, начала урок.

Началось обществоведение. Преподка болтала, что семья — это ячейка общества. А алкоголь и наркомания мешают созданию дружной семьи. В доказательство преподка приводила множество примитивных примеров, суть которых за­ключалась в том, как плохо живется детям с папой-пьяницей и мамой-нарко­манкой. Рулон подумал, что алкоголь, сексуальный гормон и инстинкт материнства — все это наркотики. Только водку в рот алкаши заливают, а гормон сам из желез в кровь впрыскивается, как героин шприцом в вену. Какая тут разница. Все это одно и то же.

Посередине урока в класс зашла Марианна и без всякого разрешения прошла к своему месту. Увидев, что на ее стуле сидит Чипуштанов, она злобно посмотрела на него. Но тот, не желая ударить в грязь лицом перед одноклассниками, не стал уступать ей места. Только взглянул на нее и сделал вид, что что-то записывает в тетрадь. Марианна властно подошла и сбросила на пол учебники и тетрадку Чипуши.

— А ну, немедленно пересядь отсюда, падла!

Наклонившись очень низко к парте, Чипуша почти коснулся ее носом. В то же время спиной он чувствовал пронзительный взгляд Марианны, и ему хотелось спрятаться куда-нибудь подальше от дьявольской силы этой бестии.

— Я первый тут сел, — сдавленным голосом сказал он.

Чипуша понимал что будет, если продолжит сопротивление. Не выдержав создавшегося напряжения, отполз на свободное место, собирая по дороге разбросанные по полу учебники и ручки.

— Это ему еще отрыгнется, — злобно сказала Марианна, садясь на свое место.— А ты что не согнал его с моего места? — произнесла она, жестко взглянув на Рулона.

— Я не знал, придешь ты или нет, — промямлил он.

— Не пизди, фуфло! Если еще раз такое повторится, я устрою тебе.

Преподка чувствовала, что, может, и не стоит вмешиваться в разбирательства подобного рода дел, но тем не менее социальный долг преподавателя требовал от нее вести нравственные поучения. Деловым голосом она сказала:

— Ты и так опоздала, а теперь срываешь занятие. Сядь на свободное место.

Но Марианна обломила ее.

— Не лезьте не в свое дело, — ответила Марианна с такой злобой, что в классе сразу воцарилась тишина. И все ощутили подавленность. — А ты, козел, если сейчас не пересядешь, то лучше больше в школу не появляйся, иначе весь в крови из нее выползешь.

Его несчастная голова еще сильнее вжалась в плечи, подобно черепахе, прячущейся в своем панцире от опасности. Но никакой защиты у Чипуши не было, а упрямство могло только усугубить сложившуюся ситуацию.

Постепенно обстановка в классе разрядилась, преподка начала спрашивать домашнее задание, вызывая учеников к доске и задавая каверзные вопросы. Ма­рианна, не торопясь, достала из сумочки фирменную косметичку из крокодильей кожи. Она установила небольшое зеркало в удобном положении, используя в качестве подставки руки Рулона, и, взяв расческу, начала наводить марафет. Через три минуты по классу распространился знакомый запах лака для волос, которым Марианна обильно оснащала пышный начес. Преподка недовольно поморщилась, но не рискнула делать замечание. Скопившуюся злобу вылила на отвечающего у доски забитого хорошиста, нарочно снизив ему оценку. Тем временем Рулон рассказал Марианне, желая как-то развеселить ее, об анкете и своих мыслях по теме урока.

— Значит, все это — наркотик, — ответила ему уже развеселившаяся Марианна. — А религия, говорят, это тоже опиум для народа. Может быть, экстаз веры тоже связан с каким-то гормоном?

Услышав такое, Рулон обескураженно замолчал и погрузился в размышления.

— Ну что, осекся, — ухмыльнулась его подружка, — просто ты не объективен, все хочешь доказать, что религия — хорошо, а остальное — плохо.

Взяв у него из рук зеркало, Марианна стала красить свои длинные ресницы дорогой французской тушью. Искоса взглянув на озадаченного Рулона, она усмехнулась.

— Да, что-то я зациклился на этом, — пробурчал Рулон.

— Ну ничего, не понтуйся, — сказала она, — просто все мы находимся под какими-то влияниями, однако одни нас развивают, а другие губят. Вот когда ты разовьешь волю, станешь господином самого себя, тогда освободишься от необходимости этих влияний. А сейчас извини-подвинься, придется подчиняться.

— Если выбирать — быть семьянином, алкоголиком или наркоманом, то я бы предпочел последнее, — заявил Рулон. — Все-таки хоть что-то интересное испытывал бы.

— Говнюк ты, — усмехнулась Марианна, — ведь желание что-то испытывать, заполнять душевную пустоту и приводит к самому простому съебыванию, к семье и детям. И наркоту искать не нужно, она уже вмонтирована в тебе. Ну а вообще-то ты прав. Наркота — она лучше, — задумчиво произнесла она.

Прозвенел звонок, положив конец их мирной беседе.

— Ну что ж, пиши анкету. А я пойду поговорю за этого засранца, — сказала она, бросив мстительный взгляд на Чипушу, который как раз в этот момент, сам не зная почему, оглянулся и с опаской посмотрел на Марианну.

— Я ему этого так не оставлю, прощать никого нельзя.

Марианна вышла. Рулону не хотелось возиться с дурацкой анкетой, и он пошел шататься по школе.

Спустившись по лестнице на первый этаж, минут пять он простоял у окна, наблюдая за стаей воробьев, расположившихся в школьном палисаднике, и углубившись в свои мысли.

Прозвенел звонок, и он снова направился в аудиторию к очередному занятию. Как всегда опаздывая, в коридоре его поймал Саня — верный пес Марианны, которого она звала Пансо. Запыхавшись, с покрасневшим от быстрой беготни лицом, он подскочил к Рулону и торопливо сообщил:

— Седой ищет тебя. Он узнал, что ты продал ему туфтовые очки, выдав их за фирменные. Он с корешами рыщет по школе. Сейчас, наверное, стоит у класса. Но смотри, из школы не уходи. Марианна имеет до тебя дело.

— Хорошо, — ответил Рулон. — Я буду в комнате технички на первом этаже.

Устроившись на полу среди швабр и тряпок, Рулон углубился в медитацию, сидя в полной темноте. Его ничуть не смущала окружающая обстановка, которая уже стала для него привычкой. Половые тряпки, развешанные на ржавой трубе и издававшие неприятный запах плесени, оставляли Рулона спокойным. В углу стояли деревянные швабры, а у противоположной стены — несколько металлических ведер. Он отключил мысли и сосредоточился на макушке, и в сердце установился контакт с Богом. Но вскоре он услышал злобные голоса, которые приближались к его убежищу. Внезапно мощный пинок раскрыл дверь в кабинет уборщицы. Кто-то чиркнул спичкой.

— Где эта мандавошь запряталась, падла?

Яркий огонь на минуту ослепил Рулона. Он забыл о Боге и медитации и весь сжался, пытаясь скрыться за швабрами и прочим мусором.

Рулон неловким движением руки задел какую-то неустойчивую полку, и на него обрушились мелкие принадлежности для уборки кабинетов: чистящая паста, мыло, порошок.

— А, вот он, бля, сука. Вылезай, гондон.

Чья-то сильная рука схватила его за волосы и потащила из убежища. Пацаны вытащили его оттуда и начали бить.

— А, спрятался, педераст, получай, Рулосос — конявый пес. На тебе, — приговаривали они, тузя его кулаками и ногами.

Рулон закрыл лицо руками и весь сжался. Скоро несколько мощных ударов повалили его на пол. Лежачего тоже продолжали пинать. Острая боль пронизывала все тело бедняги. Неизвестно, чем бы это закончилось, но тут раздался зычный крик Марианны.

— А ну-ка, суки, в сторону.

Его прекратили бить.

Пацаны послушно отодвинулись, глядя на рассвирепевшую Марианну.

— Быстро вставай, пош­ли! — крикнула ему она.

Рулон стал подниматься,
кряхтя от боли и отряхивая со штанов насевшую пыль и мелкий мусор.

— Никуда он не пойдет! — нагло заорал Седой. — Небось, ты ему эту туфту дала, сука! — сказал он угрожающе, подходя к спасительнице Рулона.

Марианна резко выставила руку вперед и прыснула ему в глаза струю из газового баллончика. Седой завыл и схватился за свои глаза, сразу превратившись в беспомощного и больного.

— Если кто-то из вас, свиньи, еще будет возгудать, то вас отпиздят так же, как его, — властно сказала она, указав пальцем на Рулона.

После того как Марианна обезвредила Седого, все остальные струхнули и без возражений позволили удалиться Марианне вместе с ее дружком. Седой все продолжал выть и тереть зенки, пока Рулон, отряхнувшись, удалялся прочь, плетясь как побитый пес за своей гордо вышагивающей подругой. Уже на улице он догнал ее и пошел рядом.

— Как они узнали, что я у уборщицы? — спросил он.

— Санчо заложил им тебя, когда они отпиздили его.

— А как ты узнала, что я тут?

— Ну, он сразу прибежал ко мне и все рассказал, как сдал тебя. Так что пришлось уйти из класса прямо посреди урока. Ты должен быть злее, мой милый. Знаешь, есть такой славянский бог Ярило.

— Это бог Солнца? — спросил Рулон, шмыгая разбитым носом.

 — он самый. От его имени происходит слово «ярость». И ты должен стать таким же ярким, жгучим и яростным, как он. Иначе тебя совсем забьют, понял?

Рулон закачал головой.

— А ведь везде говорят, злиться плохо, мол, карма плохая будет.

— Скотина, ты, недобитая, — сказала Марианна, дав ему пощечину. — Как бы я тебя спасла, если бы я была доброй? Только ярость поможет тебе мобилизовать всю свою энергию и победить обстоятельства. Ну а чтоб не ухудшать карму, твоя ярость должна быть безличной, т.е. к ней не должны примешиваться обида, злопамятность.

— Но ведь ты сегодня отомстила Чипуше?

— А я не в обиде. Это простой принцип — не давать спуску никому, иначе меня бы, так же как и тебя, зачморили, долбоеб, понял?

— Но как научиться злобе? Не будет ли это мешать молитве?

— Злоба должна быть твоей молитвой. Чтоб быть злым, тебе необходимо так же часто яриться, как ты молишься, специально генерировать жесткость и агрессию, концентрируясь в манипуре — центре солнечного сплетения. Это как раз место, связанное с Ярилой. И еще, ты должен больше злиться на себя, быть к себе более безжалостным! — яростно говорила Марианна.

Проезжающий мимо велосипедист в фирменной шапочке засмотрелся на нее и чуть было не врезался в стоящий на обочине столб, но в последний момент резко развернул руль и теперь уже едва не задел Рулона. Вконец растерявшись и испугавшись, бедняга порулил дальше, стараясь не оглядываться. Рулон, не обращая на него особого внимания, продолжал свои раздумья.

Наши друзья пришли домой к Марианне и сели пить чай. Внезапно Рулон задумался и потом с силой стукнул себя по башке.

— Ты чего это? — радостно спросила его подружка.

— Да вот вспомнил, как они ломились в мое убежище, а я перестал молиться, забыл о Боге со страху.

Рулон размешивал чай позолоченной ложкой, рассматривая необычный рисунок на китайском фарфоровом сервизе. Его взгляд был неподвижен.

— Вот это уже хорошо, правильно, не давай себе спуску. Только так ты станешь воином Ярилы, иначе, кроме борьбы с куриной слепотой, ты ничего не добьешься, отсиживаясь в своем убежище. А теперь, — сказала она, допивая чай, — нас ждет еще одно дельце. Будем учиться быть злым на практике.

— Ну вот, опять дельце, — разочарованно пробурчал Рулон. — Неужто на сегодня не хватит?

Марианна встала и подошла к окну. Отодвинув в сторону расшитую люрексом голубую занавеску, распахнула балконную дверь, впустив в комнату поток свежего воздуха.

Он отодвинул от себя фарфоровую чашку и, вздохнув, опустил взгляд на пол. Марианна слегка придвинулась к нему и пристально посмотрела в его лицо испытывающим взглядом.

— Если бы я рассуждала подобно тебе, то вряд ли смогла бы себе позволить прогулки к морю и не имела бы всего, что здесь есть, — она обвела рукой комнату. — А ты, мой драгоценный, должен повиноваться тем, кто умеет жить, чтобы и тебе немного от них перепадало.

Марианна вела себя в традиционном стиле, вселяя надежду и побуждая к действиям, якобы ведущим к ней. На самом же деле исполнение коих всецело зависело от ее милости и благоволения к своим духовным рабам.

Вскоре они в сопровождении очередной банды наемников отправились загонять дичь, у которой без проку завалялись деньги. Подруга пояснила ему, что она когда-то дала одному прелестному мальчику послушать фирменный диск. Но так вышло, что ей удалось незаметно его стащить во время одной пирушки. И теперь пришел час расплаты за ротозейство. А Рулон был назначен на роль полноправного владельца сего «пласта», его задачей было припугнуть жертву обмана, чтобы она особо не резонилась от страха, а побольше отсыпала из своих капиталов.

Банда быстрым шагом направлялась к цели через пустынные переулки, устрашая своим злорадным смехом редких прохожих. Пацаны травили пошлые анекдоты, чувствуя себя естественно и непринужденно, — обычное дело, возможность приколоться и заработать больше. Марианна не обращала внимание на их веселье. Мудрая и опытная пантера в черном прикиде, со сверкающими глазами, вышедшая на повседневную охоту, она продолжала обучать Рулона законам джунглей.

— Бить мы его не станем, — успокоила Марианна своего друга, — таких лю­дей я не обижаю, следуя правилу: «Угроза сильнее исполнения». И это вполне справедливо в отношении подобных чад.

Подошли они как раз вовремя, так как его сообщница указала на какого-то, по-деловому вышагивающего парня.

— На ловца и зверь бежит, — конечно, она знала его распорядок дня, когда повела своих «рыцарей» свершать «долг чести».

Парень, видимо, пребывал в хорошем настроении и спокойно глядел по сторонам. На минуту он остановился и наклонился, чтобы завязать развязавшийся шнурок на ботинке. Поднявшись, поправил темно-коричневый галстук и пошагал дальше, не подозревая о приближавшейся опасности.

Заметив Марианну в сопровождении стольких недоброжелательно настроенных кавалеров, наш герой явно струхнул. Его деловитость сменилась робостью, а размашистый шаг перешел на трусцу. Он весь осунулся и на вид стал очень жалким. Ассоциации этой сцены перенесли Рулона в школьную молодость, к тем воспоминаниям, когда он переживал подобные ощущения, встречая своих идейных противников, вот так же поджидавших свой объект мщения у подъезда. О, как он понимал, что сейчас переживает испуганный, с бледным лицом, нервно вздрагивающий при каждом движении парень! Сочувствие пробудилось в его сердце. Но что поделаешь. Как еще можно вселить в дурака разум, если не наказывать его за ошибки.

Внезапно поднялся сильный ветер и направил в лицо обомлевшей жертве клубы пыли и песка. Протерев круглые глаза, парень испуганно уставился на Рулона, направляющегося к нему.

Развинченной походкой в сопровождении наводчицы Рулон подошел к
жерт­ве.

— Это шо, и есть тот вор? — тыча в него пальцем, процедил помощник Марианны.

Парень недоуменно захлопал глазами, не совсем соображая в чем дело. Рулон решительно сделал шаг вперед и оказался почти нос к носу с парнем, напоминающим беспомощного кролика перед удавом.

Не дожидаясь ответа, он махнул рукой, приглашая пришедших с ним корефанов принять участие в процедуре. Они не спеша подошли и окружили несчастного плотным кольцом.

— Когда, падла, должок отдавать будешь? — щелкнув ногтями по зубам и корча рожу, выставляя из себя заядлого блатюкана, процедил Рулон.

В ответ послышался невнятный лепет.

— А ну, башли выкладывай, живо! Не то по кумполу схлопочешь! — сказал Рулон, замахнувшись в порыве ударить его.

От такого обращения бедняга совсем зашугался, затрясся. Он что-то лопотал, что он отдаст.

Защитница слабых и обездоленных остановила этот горячий порыв, сообщив, что Вася сейчас вынесет деньги. Она попросила ребят его не трогать, чему насмерть запуганный чадос очень обрадовался.

— Ну, тогда айда к нему! — закричал Рулон, толкнув его в плечо и сделав вид, что собирается направиться к бедолаге на хату.

Вася растерянно и трусовато что-то хотел возразить. Но так и не смог. Марианна помогла ему и, отстранив руку своего дружка, сказала, что сама сходит с ним.

— Василий — мальчик честный, и вам нечего ввязываться!

Последнее изречение очень понравилось Васе, так как он торопливо и утвердительно закивал головой и, вцепившись в руку Марианны как утопающий за соломинку, удалился восвояси вместе со своей спасительницей.

Они вошли в подъезд дома, оставив банду дожидаться на улице. Пацаны продолжали прикалываться, а Рулон тем временем рассматривал прикольные росписи, уже успевшие появиться на еще новой белой стене, как незаменимое украшение всех общественных мест.

Вскоре вышла Марианна, прихватив вместе с деньгами какие-то шмотки, что было заметно по появившемуся в ее руках пакету.

Так благополучно завершилась эта неприятная, но полезная процедура. Им хотелось надеяться, что жертва сможет извлечь из этого хороший урок, результат которого всецело зависел от его отношения к происшедшему. Если оно верно, то потерявший деньги приобретет немного ума. Если же нет, то тогда останется только горечь утраты.

Рулон проводил до дому свою приятельницу, у которой данный инцидент не вызвал никаких впечатлений или радости по поводу наживы. Он был похож на тысячи других махинаций низкопробного пошиба. Она видела в них лишь средства для свободного существования, добываемые как бы походя на будничную повседневность. Во всем этом был особый нравственный смысл. Вот если бы только представить, какой был бы вред, если бы человек не пресыщался своими страстями, если бы не становился равнодушным к порочным деяниям. Как ужасно иссушил бы он свое сердце, оскуднил бы разум и втоптал бы в прах свое божественное сознание.

Уже темнело, красный диск солнца медленно скрывался за многоэтажными серыми домами,
на­полняя небо розовым пламенем. Банда, довольная своим заработком, удалилась по направлению к ближайшему винно-водочному магазину, а наши дружки еще несколько минут оставались во дворе в тени колышущихся на ветру берез и медитировали на открывающуюся красоту заката. Солнце уже совсем скрылось за горизонтом, и в небе стали появляться еле заметные звездочки.

Придя домой после разборки, Рулон отключился от воспоминаний о ней, включил музыку и стал плясать, открывая сердце Богу. Благодать стала переполнять его больную душу. Танцуя, он ощутил, что быстрые мажорные композиции поднимают энергию Кундалини снизу вверх, а минорные лирические низводят высшую супраментальную Силу вниз. Его движения были удивительно пластичными и гармоничными.

Юный йог стал сознательно использовать эти две композиции, чередуя их между собой, то поднимая, то низводя потоки праны. Через некоторое время Рулон ощутил, что все вокруг — свет, звук, все предметы и он сам, кружащийся в танце является энергией, что все вокруг есть проявление Великой Космической Силы — Шакти. «Божественное всюду», — мелькнула у него мысль, и вместе с ней это состояние стало пропадать. Еще немного потанцевав, молодой саньясин лег в шавасану и ощутил вибрацию во всем теле. Потоки энергии двигались по каналам. Рулон вытянул руки вверх. На вдохе поднимал сансу по задней части тела, по плечам к тыльной стороне рук и затем на выдохе опускал ее по внутренней стороне рук, лицу, передней стороне тела до стоп. Вскоре ощутил кольцо, по которому циркулирует энергия внутри тела. Телефонный звонок отвлек его от этой практики.

Рулон сделал музыку потише и подошел к телефону, стоявшему на невысоком журнальном столике с резными ножками.

— Приходи ко мне на ночь, — услышал он в трубке голос Марианны.

Только Рулон хотел что-то ответить, как в трубке раздались уже короткие гудки. Быстро собравшись, он со всех ног помчался к своей королеве.

Марианна встретила его в шикарном вечернем наряде. Провела в комнату, где ца­рил таинственный полумрак, который пыталось разогнать пляшущее пламя свечи.

— Я думал, ты пошутила, ведь ты всегда спишь одна, — сказал Рулон, изображая на своей физиономии мину удивления.

Она подошла к роскошному дивану и, опустившись на него, сложив нога на ногу, посмотрела на Рулона пронзительным взглядом.

— А что же ты тогда пришел? — бархатно прошептала хозяйка.

— Ну, я надеялся, — невнятно произнес он.

— Надеяться-то не на что. Ты должен просто ощущать, правду говорят тебе или нет. Но сегодня полнолуние, и я решила устроить тебе практику купэлы.

— Я так и подумал, — сказал Рулон.

 — однако ты еще не понимаешь, что тебя ждет. Поэтому не говори, что знаешь, — ласково сказала она с коварным блеском в глазах.

Рулон слегка испугался, но не подал виду. Он стоял неподвижно напротив Ма­рианны и, не зная, что сказать, делал вид, что рассматривает замысловатые узоры на шикарном настенном ковре.
Ма­­рианна мгновенно уловила его состояние.

— Ну что, страшно? — усмехнулась она. — Не скрывай, ведь все, что ты чувствуешь, я ощущаю внутри себя, в своем сердце. Но нечего бояться, ты должен быть смелее, агрессивнее и жестче, — произнесла Марианна. Глаза ее заблестели. — Вот посмотри на стену. Что видишь?

Рулон повернулся и увидел на стене большую маску, изображающую какое-то тибетское чу-
­довище, с большими клыками и третьим глазом во лбу.

— Это Ваджрапани — разрушитель мрака невежества.

Марианна подошла к огромному окну, задернула тяжелые бархатные шторы, преградив путь бледным лучам полной луны, дремлющей в ночном небе. Затем подошла к шкафу, раскрыла стеклянную дверцу.

— Сейчас ты будешь пытаться быть таким же гневным, как он, — сказала она, доставая большой красивый кинжал. Облизнув его лезвие, она подала его Рулону с дьявольской улыбкой. Рулон нерешительно взял кинжал, недоуменно рассматривая его в своих руках. На его рукоятке красовался симметричный строгий узор из позолоченного металла, у основания лезвия — какие-то мистические знаки, не известные юному йогу.

— Будешь убивать злобно! — презрительно изрекла Марианна.

— Кого? Зачем? — оторопел её гость.

— Седого, — сказала она громким и бодрым голосом, на что Рулон утвердительно покачал головой, — помнишь, как он оборзел сегодня?

— Ну ты же ему уже устроила, — сказал Рулон, стремясь как-то отвертеться от подобного занятия.

— Этого мало. За такое уже нужно убивать. Что испугался, конявый? — презрительно изрекла она. — Ладно, не ссы, мы будем его уничтожать на астрале.

— Мне это напоминает черную магию. Хорошо ли, что мы будем ею заниматься? — обрадовавшись, что убийство будет происходить только на астрале, но ощущая внутреннее напряжение, спросил Рулон.

— Действуй безличностно, не отождествляйся с результатом, и тогда все будет в ажуре, — сказала она, дико рассмеявшись. — Читал Бхагават-Гиту? Как Кришна учит убивать Арджуну своих родителей?

— Но ведь, уловив нашу злобу, Седой будет относиться к нам недоброжелательно. Ведь как аукнется?

— Ты прав, мой милый, но запомни. Если твоя злоба будет больше и сильнее, чем уровень энергии Седого, то она его просто подавит и уничтожит. Помни,
пал­ка та о двух концах. Ну, хватит болтать. Давай к делу.

Марианна сняла с ковра еще один
кин­жал и, включив какую-то тя­же-
лую давящую музыку, стала на колени
пе­ред маской. Ее дружок последовал ее примеру. Хозяйка начала молиться,
произ­нося слова громким и про­тяжным голосом, от которого волосы вставали
дыбом.

 — о Всевышний, сделай меня такой же злой, коварной и хищной, как и ты.

Рулон старался как можно жестче повторять за ней эту необычную молитву. Затем, встав и повернувшись спиной к маске, она с неистовой яростью стала бить ножом в воображаемого Седого, выкрикивая страшные проклятия. Рулон постарался как можно лучше ощутить присутствие Седого. Он вспомнил все самое плохое, что было в его жизни, и с ненавистью стал бить его фантом своим ножом.

Минут через 10 наш герой сильно вымотался, как будто провел длитель­ную тренировку. Эмоциональное усилие оказалось непривычнее и труднее физи­ческого.

— Теперь тяни его энергию к себе, — произнесла Марианна, увидев изменившееся состояние Рулона.

Она встала на колени, положила руки на пол и стала делать ими круговые движения по ковру, как будто загребала к себе что-то невидимое, делая это с радостью вампира, пьющего кровь. С жадностью она втягивала в себя энергию врага. Ее покорный ученик стал с рвением повторять весь этот ритуал, стараясь не терять эмоциональную связь с Седым. С любовью хищника к жертве, он вдыхал в себя его жизненные силы.

— Ну а теперь забудь о мести. Стань выше ее и настройся на любовь к ми­ру, — скомандовала Марианна.

Включив приятную музыку, она закружилась в танце радости, и ее соратник сделал то же самое. Он подумал, что чувства должны быть просто орудиями. И мы сами должны с легкостью манипулировать ими, а не они нами. Потанцевав минут десять, Марианна стала неподвижно, закрыла глаза.

— А теперь войди в состояние отрешенности. Забудь обо всем вообще. Есть только ты, и больше ничего. Ты один в бесконечной пустоте, — тихо шептала она, — ощути же, тебя нет, только пустота.

Рулон остановил мысли и стал углубляться в привычное для него состояние медитации. Растворившись в пустоте минут на пятнадцать, Рулон пробудился из этого состояния вместе с командой Марианны.

— Ну что, хватит балдеть, теперь ты понял, как будешь служить Яриле?

— Да, мне это понравилось, — ответил он, — теперь я буду каждый день это делать.

— Ну а сейчас давай ложиться спать, дорогой, — ласково произнесла она. — Ты будешь спать со мной? — призывно спросила девушка, раздвинув шторы и распахнув балконную дверь.

Рулона опьянило это предложение. Не отрывая глаз от Марианны, с вожделением смотрел он на нее.

— Я всегда мечтал об этом!

— Ну, тогда раздевайся, — скомандовала она с коварным блеском в глазах. Марианна постелила на лоджии, использовав вместо кровати большой широкий стол. Поскольку он был невысокий, то ложе располагалось ниже перегородки лоджии, которая предохраняла спящих от падения с 10-го этажа. Весной было еще прохладно, но Рулон привык спать зимой с открытыми окнами под одним одеялом и нисколько не боялся холода.

Он улегся в мягкую, пахнущую духами постель. С лоджии открывался прекрасный вид на звездное небо и восходящую на небосводе луну. Свежий ветерок обдувал его лицо, донося аромат цветущих деревьев.

Марианна легла рядом, нежно обняв своего дружка и положив на его голое тело свою ножку. Рулон уже хотел начать ее ласкать, но она остановила его.

— Я же сказала, что мы будем спать, а не трахаться.

— А я думал это одно и то же, — обескураженно ответил он.

— Я же предупреждала тебя, не выдавай желаемое за действительное. Давай спать, я устала сегодня, — сказала она, плотно прижавшись к нему своим притягательным телом.

Рулон закрыл глаза и решил уснуть, но сексуальное возбуждение не давало ему покоя. Он снова предпринял попытку ласкаться, но она его остановила, оттолкнув его руку.

— Не ерзай, а то выгоню, — уже жестче сказала Марианна.

Несмотря на все усилия, Рулон никак не мог уснуть. Возбуждение все нарастало и активизировало его болезненное воображение. Ему хотелось засадить ей свой член, уже час стоявший колом по самые кукры. Тело Рулона начало непроизвольно трястись от возбуждения.

— Что не спишь? — раздраженно спросила Марианна. — Моча в голову ударила, что ли?

— Да вот все не могу успокоиться, — тяжело дыша, сказал ее дружок.

— Ах ты, валет, сука, йог, макарек ебучий. Какой же все-таки ты безвольный придурок. Теперь, надеюсь, ты понял, что ты раб своих желаний. Повторяй: «Я раб, скотина».

— Я раб, — уныло произнес Рулон.

— Вон видишь, луна светит. Это наш славянский бог Хорос.

Хорос уже был в зените и ярко освещал их ложе и землю, беспокоя своим блеском напряженные нервы раба своей похоти.

— Это он заставляет мастурбировать и
раз­множаться все живое, ибо он питается этими эманациями. А где размножение, там и
смерть. Мертвечину он тоже любит, особенно в безлуние.

— Что же мне теперь делать? — спросил Рулон.

— Тебе нужно гармонизировать свое перевозбужденное психополе. Для этого, ебант-
ропская тетеря, вместо того, чтоб воображать всякую мерзость, представляй, как ты занимаешься купэлой, как насто­ящий тантрайог. Что, думаешь, если ты йог в жизни, то в воображении можно быть свиньей. Давай начинай, а то выставлю на улицу, если будешь еще дрыгаться, трясогузка вонючая.

Рулон снова закрыл глаза и стал представлять, как он занимается купэлой по всем правилам. Возбуждение помогало ему лучше чувствовать ток энергии по каналам. Он представил Марианну как великую богиню, которой он поклоняется. Это дало ему возвышенный настрой. Представив, как они совокупляются, Рулон сосредоточился в межбровье, потом перевел концентрацию на макушку и ощутил, как горячая волна сексуального возбуждения в виде красной спирали ввинчивается по часовой стрелке в его позвоночник и поднимается к голове, выходя из макушки в космос. Как оттуда спускается, двигаясь в обратном направлении, холодная космическая прана, одухотворяя своей божественностью все его тело. Это несколько стабилизировало его состояние. Затем он образовал кольцо купэлы со своей богиней, ощутив, как ее женские эманации вливаются в него через лингам, его толстый член, поднимаются до сердца — анахаты — и аккумулируются там как благодать Бога. Из своего солнечного сплетения — манипуры — он поднимал поток янской мужской энергии и через межбровье направлял в голову партнерши. Оттуда прана опускалась до ее сердца. Из ее горлового центра женские флюиды опускались по его позвоночнику к его лингаму. Внезапно он как бы провалился в сон и почувствовал, как Марианна поднимается по его телу к макушке. И когда она достигла вершины его головы, он ощутил взрыв озарения, как будто над его головой зажглось яркое, ослепительное солнце, переливающееся всеми цветами радуги. И в этом ослепительном сиянии была она, его богиня, которая сидела в позе лотоса над его головой.

Утром Рулон проснулся, когда солнце начало восходить над горизонтом и освещать своими лучами небосклон. Марианна сладко спала на его плече. Но стоило ему подумать о ней, как она тут же проснулась, сладко потянувшись, провела рукой по его телу и нащупала тугой член, который продолжал стоять торчком с вечера.

— Кому не спится в ночь глухую? — и, подражая эху в горах, произнесла, весело расхохотавшись. — Хую... хую... Облившись холодным душем, они занялись тантрическим ритуалом хатха-йоги, делая совместно асаны, сплетая во время их выполнения руки и ноги и направляя совместно потоки сансы сразу по двум телам, сросшимся в единую энергосистему. После часа занятий они сели на стол, служивший им ложем, и полуприкрытыми глазами смотрели на восходящий диск солнца, направляя его силу в межбровье и пробуждая третий глаз — орган ясновидения.

 

 

 

 

 

 

 

 

Мистический символ (PLUS)

 

 

Прозанимавшись утром дольше обычного, Рулон, как всегда, опоздал в школу, но, несмотря на то, что уже было время занятий, все ученики шатались по коридору. Удивившись такому раскладу дел, Рулон узнал, что Ложкин отомстил за своего кореша Филона и забил замочную скважину учительской, где хранились ключи от аудиторий. Дверь пришлось ломать.

Все учителя стояли в коридоре рядом со своей учительской и думали, что предпринять в такой ситуации. Препод по физике, высокий мужчина лет сорока с едва заметной проседью в волосах, минут пять орудовал отверткой, пытаясь отковырять деревянную пластину от замка, но после нескольких неудачных попыток пришлось предпринять единственно возможный реальный выход — выломать дверь.

Рулон наблюдал за тем, как недовольные учителя о чем-то возмущенно переговаривались, видимо, пытаясь выяснить — кто же виновник сего происшествия. Предположений, очевидно, было много, но никто, конечно же, не мог сказать чего-то конкретного.

Все началось с того, что Филон дал по морде залупнувшемуся на него преподу, и его решили отправить в колонию. Ведь еще до этого он чуть не изнасиловал молодую учительницу. Учителя еще не знали, на что способен Ложкин, а то бы не стали отправлять Филона в спецшколу.

Наконец-то начался урок химии, который проводился в аудитории, в которой всегда стоял запах говна, так как химичка любила цветы, и заботливые ученички наклали свои испражнения в цветочные горшки, которые она прилежно поливала, не давая засохнуть говну. Цветы любят удобрения, так что пусть терпит училка зловония ради своей любви, ведь чем только не приходится жертвовать из-за своих привязанностей и предрассудков.

Сидящий у окна рыжий пацан с подбитым глазом как раз тем и занимался сейчас втихушку. Училка уже давно привыкла к тому, что он ничего не делает во время уроков, но о том, что у Рыжего свое производство химического оружия, используемого в масштабах школы, она не знала.

Ученики весело переливали реактивы из пробирки в пробирку, надеясь, что какая-нибудь химическая реакция закончится взрывом. Но препараты в основном давались безобидные, так что взрывчатку приходилось изготовлять самим. Рулон подумал, что химия создает нашу судьбу. Вот, например, водка или наркота могут полностью изменить нашу жизнь в лучшую сторону, лишить нас идиотских установок. В голове у него завертелась песня:

 

Посмотри в натуре, бля.

Кругом мак и конопля.

Кайфа море,

А ты все про спиртное.

 

«Так же на нашу судьбу влияют и другие вещества, но не настолько ярко. Например, если дышать активней, то ускоряются процессы обмена и энергии становится больше. А если много пить воды, то соки тела разжижаются, человек теряет силу, становится пассивнее. А такие продукты, как рис, гречка, пророщенная пшеница, делают нас сильными и здоровыми, и если их употреблять постоянно, то они также изменят нашу жизнь в лучшую сторону.

Наши же мысли, эмоции, образы являются катализаторами определенных хи­мических процессов организма, которые настолько сильно меняют наше состояние, восприятие, а значит, и судьбу, что ни один наркотик не может с ним сравниться. Плохо, что в школе все это не изучают.

Но ничего, йога научит меня этой алхимии», — подумал Рулон. Крик училки вывел его из этих размышлений. Оказывается, уже нужно убирать пробирки, а он все сидел, окуная лакмусовую бумажку в раствор.

На перемене в класс пришла Марианна и уселась рядом с Рулоном. Он обрадовался и стал рассказывать о проделке Ложкина, который ночью проник в школу и устроил заподлянку. Во время рассказа он энергично жестикулировал руками и мимикой, описывая веселье учеников и недовольные рожи преподов.

— Поделом этим педерастам, — выругался Рулон и тут же получил по губам от своей строгой подруги.

 — ой, за что? — обиженно пробурчал он.

— Ты что забыл, паскуда, что сегодня тебе нельзя материться? — спросила Марианна.

— А, точно, спасибо, что учишь меня, — смиренно произнес Рулон. — Снова я стал механичным и забыл, что нужно через день материться.

— Тупая машина. Ты еще не знаешь, как ты механичен, насколько не осознан. Ты не помнишь себя, поэтому жизнь постоянно будет пиздить тебя по репе за твою неосмотрительность и беспечность.

Рулон вспомнил, как ему в начальных классах ставили саечки, приговаривая: «За испуг пару штук», и щелкали пальцем. А если он не говорил спасибо, то ставили еще за невежество. Тогда он еще не знал, что это эзотерическая игра. Вообще все детские игры взялись из древних магических практик и ритуалов. Вот, например, «Море волнуется, раз, море волнуется, два...» — это же самое настоящее «Стоп-упражнение». Все раскачиваются, подражая волнам на море. И затем объявляется: «Морская фигура, замри!» И дети застывают в тех позах, в которых были в последний перед командой момент. Если бы они еще и наблюдали за собой, например, хотя бы за своим дыханием в этот момент, то это были бы подлинные практики-маги, а затем и в жизни фиксировали бы себя в разных ситуациях. Например, если бы в разгар перепалки они заставляли себя остановиться и понаблюдать, что с ними происходит, то уже давно бы просветлели.

Размышления Рулона прервала суета и дым в коридоре. Он выбежал туда и узнал, что Ложкин облил бензином дверь учительской, в которой собрались пе­да­гоги на свое дебильное совещание, и запалил ее. Зайдя в класс, он сообщил об этом Марианне. Она, как ни в чем не бывало, сидела и красила свои длинные ногти.

— Совсем учиться не дают, — сказала она и стала собирать свои вещи. Сложив свои основные принадлежности, коими являлись косметичка, расческа и небольшое зеркальце, в сумочку, Марианна щелкнула золотистым замочком и поднялась из-за парты.

— Ты куда? — спросил ее дружок.

— До дому, — ответила она. — Тебе тоже советую. А то сейчас будут выяснять, кто да что, да еще ментов могут пригнать. Не посидишь спокойно.

Рулон, следуя ее примеру, тоже решил уйти из школы и вышел за ней из класса. Они направились по длинному коридору к лестнице, чтобы спуститься с третьего этажа. Проходя мимо группы пятиклассников, ожидающих, когда откроют классную комнату, Рулон услышал, как те весело обсуждали последнее происшествие, подробности коего уже знала вся школа. Спускаясь по лестнице, Марианна застегивала свою фирменную курточку.

— Бля, баруха эта, Ложка-поварешка, совсем обезумела из-за этого Филона, — выругалась Марианна. — Я тут хотела, чтоб он Седого наказал. Для этого в школу пришла. Придется тебе об этом просить Курана.

— Хорошо, я сделаю, — ответил Рулон, — только, наверное, червонец придется за это ему заплатить.

— Ты что, жалеешь для меня червонец? — презрительно бросила Марианна.

— Нет, конечно, просто так я это сказал, — стал оправдываться Рулон. — Я йог, мне все равно некуда деньги тратить. Я все буду делать, что ты скажешь.

— Проверим тебя, — самодовольно произнесла Марианна, свысока поглядев на своего подопечного.

По коридору навстречу им бежал сантехник и еще какой-то мужик с огнетушителями.

— Пусть поджарятся уроды, — злобно изрекла Марианна.

Рулон вспомнил, как в шестом классе
он с пацанами организовал комитет по
борьбе с учителями, где они решили
мстить учителям за двойки и вызов родителей, а также решили выживать вредных педагогов, постоянно устраивая им заподлянки. В складчину они покупали селитру, терли магний для бомбочек, воровали и зажигали журналы.

Но, видимо, учителя не понимали, с
чем связана эта травля, а написать им уль-
тиматум они не решались. И поэтому в
жизни школы ничего существенно не изменилось. Правда, у одной старой заслуженной маразматички на уроке случился инфаркт, а у других началась неврастения, но понять истину это им не помогло. Рулон рассказал об этом Марианне.

— Видимо, этот мир мы не сможем исправить, — добавил он. — Главное, хотя бы изменить себя.

— Путево базаришь, — ответила она. — Насколько ты сумеешь изменить себя, настолько ты и сможешь повлиять на отдельные маленькие части этой жизни. Ведь ты ничтожество в масштабах Земли. Так что о каком-то особом влиянии говорить не приходится. Огромные космические силы управляют всей этой дуростью на Земле. И радуйся, что они не могут тебя заметить своими охуенными шарами. И это поможет тебе выбраться из этого загона, куда они засадили человекоовец, чтоб стричь с них шерсть страдания.

Рулон задумался и, не заметив поребрика, со всего маху пизданулся в грязь. Он резко приземлился на задницу, брызги фонтаном полетели во все стороны, вымазав и его лицо, которое он не мог вытереть, поскольку руки уже искупались в жидкой грязевой массе. Очень быстро он поднялся, чувствуя некоторую боль в области низа позвоночника и правой руке.

Марианна весело расхохоталась.

— Вот оно, горе от ума, — заметила она. — Давай шуруй домой, а то мне стремно идти с таким замарахой.

Она сделала жест рукой, словно указывая Рулону. Сама же развернулась и, слегка ускорив шаг, отправилась своей дорогой.

Слегка отряхнувшись, Рулон поплелся к себе домой, оглядываясь на грациозно удаляющуюся Марианну и пугливо озираясь, чтобы избегнуть новой опасности.

Придя домой, он застал мать, занимавшуюся приготовлением обеда. Она предстала перед сыном подобно монстру, с недовольным выражением лица, в старом халате с большими оттопыренными карманами и с одной бигудюшкой на лбу, нахмурив брови и широко раскрыв бешеные глаза.

— Чего же ты не учишься? Скоро выпускные экзамены, тебе аттестат нужно зарабатывать, чтобы потом в институт приняли.

— Да сколько можно учиться? Я собой лучше займусь, — ответил сын.

— Собой на пенсии будешь заниматься. А теперь ты должен уже о работе думать, чтоб на пенсию себе зарабатывать, — поучала мать.

— Если я к шестидесяти годам буду нуждаться в пенсии, — закричал он, — значит, я жизнь зря прожил. Я не хочу быть, как вы, больной, сработавшейся до костей машиной, которая нуждается в подачке, чтоб выжить. Я лучше умру или буду человеком, который ни в чем не будет нуждаться.

С этими словами Рулон направился в свою комнату и стал там заниматься йогой.

«Правильное восприятие мира — вот что нужно зарабатывать, а не идиотский аттестат, — думал он, скручиваясь в асану. — Внутреннее состояние — вот истинная ценность, а не производственный стаж. Если слушать мать, то проживешь жизнь так же тупо и бессмысленно, как она».

Но спокойно заниматься мать ему не давала. Она опять стала доставать его своим занудством.

— Хватит тебе корячиться, иди сейчас же убирай в комнате грязь.

Сын решил не отвечать ей и еще больше углубился в медитативное состояние, продолжая занятие. Мать стала выходить из себя и начала ругаться и бить его тряпкой, добиваясь ответа. Сколько хватало терпения, Рулон продолжал йогическую медитацию.

«Вот практика, — подумал он, — постараюсь быть отрешенным».

Мать, продолжая истерику, стала плакать, орать, приглашать соседей и звонить знакомым, прося их прийти, повлиять на сына.

Прозанимавшись полчаса, ее выродок решил, что пора кончать этот балаган. Он собрался и пошел шататься по улице. Все-таки истерика матери его еще доставала. И внутри он чувствовал некоторый дискомфорт, особенно после прихода соседей. Однако здесь, на улице, он решил принять эту ситуацию радостно, как практику, данную Богом.

«Терпение — мать воли, — пришла ему мудрая мысль. — Недаром слово
«нин­дзя» переводится как человек терпения». Вечером он решил снова довести мать и заняться йогой, чтобы продолжить практику отрешенности.

Шляясь по улице, он все больше начинал думать о Марианне и, не справившись с собой, потащился к ней. С одной стороны, он понимал, что потакает себе, когда идет к ней, но с другой — он понимал, что там его ждет Знание. Эта двойственность не давала ему действовать целостно, а значит, и проявить волю.

Марианна встретила его холодно.

— Ну что, фуфло, заходи, — бросила она.

Рулон зашел и стал рассказывать про выкрутасы матери и свою реакцию на них. Подружка развеселилась. Марианна взяла с полоч-
ки аудиокассету Sony с записью
концерта «Машины времени» и,
вставив ее в магнитофон, нажала клавишу воспроизведения.

— Теперь я понимаю, в кого ты такой псих. Оказывается, ты весь в свою мать.

— Да, я замечаю в себе много качеств своих родичей, — при-
знался Рулон.

— Замечаешь? Так вот, изме-
няй себя. Не то сам станешь, как твоя мать и твой папаша, — презрительно изрекла хозяйка. — Яблоко от яблони далеко не падает. А вот насчет пенсии, это ты клево заметил. Не хрен думать о том, чего нет. Лучше в молодости побалдеть, а там видно будет.

Они прошли на кухню и сели пить чай с вареньем и сухарями.

— Это же надо? — возмущался Рулон. — Все самое лучшее время нужно гробить на работе: молодость и утренние часы, когда энергии больше всего и нужно заняться саморазвитием.

— А что ты думал, мой милый? Обществу нужно, чтобы ты просто батрачил, был придатком к разным машинам, а потом благополучно сыграл в ящик. И твое развитие для социума не нужно и даже опасно. Вот видишь, сам до чего ты додумался, — расхохоталась она.

Внезапно Марианна потушила свет и зажгла свечу. При ее мерцающем свете под звуки восточной музыки она начала необычный танец, состоящий из особых сложных движений бедрами. Она извивалась всем телом, бросая на Рулона страстные взгляды. Ее руки и ноги двигались подобно змеям. Она постепенно обнажалась, ползая по полу, обжигая своего любовника пламенным взором, постепенно оголяя и лаская свои прелести. Уже почти раздевшись, она с ловкостью фокусника расстелила на полу круглый лист ватмана, зажала кисточку своим влагалищем и, присев на корточки, нарисовала на нем красной краской мистический знак. После чего она приблизилась к Рулону и стала ласкаться к нему, побуждая его снять свою одежду. Он тоже начал раздеваться.

Ее дружок стал гладить ее упругое тело, наполняясь все большим вожде-
­лением.

— Ты видел этот знак, — бархатно прошептала она. — Теперь во время тантры визуализируй его, передвигая с нижних чакр к верхним, — с этими словами Марианна уложила Рулона на мягкий ковер и села на его лингам. Она сидела неподвижно, однако активно работала мышцами своего влагалища, то расслабляя, то сокращая их. Ощущение было, как и во время минета. Рулон начал визуализировать мистический символ, плавно передвигая его к голове. Вместе с этим он чувствовал, как возбуждение начинает уходить из его члена и переходить все выше по туловищу к голове.

В каждой чакре сексуальная энергия пробуждала свои состояния. В области солнечного сплетения похоть преобразилась в желание обладать, властвовать. В груди — в благоговение перед своей партнершей. В горле — в восторг. На уровне лба знак ярко загорелся, вызвав сильное волевое состояние. Вдруг ему стало понятно, что он сам является этим мистическим символом, что это — символ их тантры.

Марианна все так же сидела, сокращая только мышцы гениталий, издавая сладостные эротические стоны. Наконец ее тело стало конвульсировать в оргазме. Она изогнулась и застонала от нестерпимого наслаждения. В это время Рулон стал визуализировать знак на макушке. Внезапно он ярко вспыхнул и принялся вращаться, образуя вокруг себя радужные протуберанцы. Миллионы его отражений засияли, двигаясь во всех направлениях, Рулон почувствовал себя одним целым с Марианной.

Он был прекрасным распускающимся цветком лотоса, покоящимся в океане первичного хаоса. Вскоре это удивительное ощущение пропало. Он открыл глаза и встретился с томным взглядом Марианны. Она легла на него и с жаром поцеловала, лаская его тело своими нежными руками. Он почувствовал ее женскую энергию, которая теплой волной проникала в него. Когда возбуждение стало спадать, Марианна встала и, дав знак следовать за ней, пошла в ванную облиться холодным душем, чтоб вернуть себе ясность и энергичность.

— Как ты этому научилась? — спросил ее любовник.

— Это древнее искусство, — ответила ему подружка, — я очень долго тренировалась, чтобы нарисовать этот символ и научиться владеть мышцами своей иони. Тебе тоже нужно делать кое-какие упражнения, чтобы овладеть собой.

Она показала Рулону Сиддхасану — приседание на пятке, когда пятку правой ноги прижимают к промежности, а левую — к животу.

— Сидя так, ритмично сокращай мышцы ануса и представляй, как Кундалини поднимается вверх.

Рулон приступил к этому делу, задерживая дыхание на вдохе и выдохе, и вскоре его тело наполнилось жаром.

 

 

 

Чудесный зародыш (PLUS)

 

 

На уроке ученики принялись доводить педагога мычанием. Училка, нервничая, выкрикивала, чтоб они перестали. Но мычание продолжалось.

«Подумаешь, мычание. Что в нем особенного? — подумал Рулон. — Даже очень хорошее музыкальное сопровождение урока детским хором. Очень похоже на пение мантры «АУМ». Почему училка так бесится? Лучше бы тоже вместе со всеми стала мычать. Стало бы весело».

Рулон вспомнил, как неделю назад на уроке доводили препода звуком, издаваемым иголкой, вставленной в карандаш. Звук напоминал падаю-
щую каплю и был очень даже мелодичным. Но
препод бесился вместо того, чтоб использовать
этот появившийся у него дискомфорт для работы над собой, для изучения своих комплексов и выработки отрешенности. Это гораздо легче, чем
когда тебе орут в ухо со всей силы до звона в голове, да еще могут и плюнуть туда.

Училка стала бегать по классу, чтоб определить, кто же мычит. Но как только она подбежала к одному концу класса, мычание там прекратилось, но продолжилось в противоположном углу. Так она долго бегала, пока Рулон не решил устроить себе практику.

«Испытаю на дискомфорт, — подумал он, — поработаю над собой, а то скучно, время зря проходит». Когда училка в очередной раз метнулась в его угол, Рулон не перестал мычать, а, наоборот, загудел еще громче. Взбешенная преподка обрушилась на него с ругательствами, сбрасывая на него все накопившееся нервное напряжение.

— Сейчас же встань, болван! — заорала она. — Долго ты будешь еще безобразничать, срывать мне урок?

Рулон поднялся с глупой улыбкой, наблюдая, как от возникшего в нем дискомфорта лицо стало покрываться нездоровым румянцем. Пацаны забалдели над ним, крутя пальцем у виска: мол, что, не мог во время перестать мычать, лох мохнатый. Но Рулон сосредоточился в теле и почувствовал, как в кровь выбрасываются вещества, создающие в груди щемящее чувство дискомфорта. Однако он отключил воображение, раздувающее из мухи слона, и психологический дискомфорт ограничился пустяковыми ощущениями, не сравнимыми с ударом по роже. Почувствовав, что это его не берет, Рулон решил продолжить игру и внезапно снова сел на стул без разрешения. Училка опять взорвалась приступом возмущения, завыв, как ментовская сирена. Рулону стало смешно, и он глупо расхохотался, и вслед за ним весь класс покатился со смеху. Преподка схватила его за шиворот и потащила к директору. Там, в присутствии завучей, запугивавших его вызовом родителей и оставлением на второй год за неуспеваемость, Рулон вновь поддался на эти образы, и железы снова среагировали, выбрасывая вещества, создающие дискомфорт в теле. Отследив всю эту канитель, Рулон снова сосредоточился на ощущениях и отключил воображение, стараясь спокойно и отрешенно принять неприятную ситуацию, использовать ее для умения убирать болезненное воображение, переводя все внимание на тело, воспринимая мир с его позиции — с истинной и очень полезной позиции зверя, который, как известно, находится на более высоком уровне развития, чем человек — «царь природы».

На перемене Рулона поймал Буля.

— Закрой глаза, открой рот, — сказал он, пригрозив ему кулаком.

Рулон зажмурился и открыл рот, куда Буля сразу же харкнул. Рулон поморщился и выплюнул харчок. Буля с друганами забалдели над ним. К горлу подкатил комок обиды. Он сосредоточился на нем: «Вот новая ситуация, чтоб научиться справляться с собой». Он постарался глупо улыбнуться покрасневшей от напряжения рожей. «Главное — не относиться к себе серьезно, — подумал он. — Тогда и самосожаление не будет мучить».

— На вот, заешь, — сказал один из корешей, подавая ему конфетку.

Рулон взял ее прямо ртом и под дружный хохот стал жевать вместе с фантиком, радуясь вместе со всеми. Пацаны глумливо посматривали на него, словно ожидая чего-то. Действительно, их недобрый блеск в глазах был небезосновательным. Вскоре ему рот ожег красный перец, спрятанный в конфете. И настроение Рулона изменилось, морщась и сплевывая под дружный хохот пацанов, он вспомнил, что забыл свою цель и снова отождествился с ситуацией и своими негативными эмоциями. С перекошенной физиономией из-за горящего во рту перца, с текущими из глаз от его раздражения слезами, Рулон сделал попытку взять себя в руки и криво заулыбался. Всеобщему веселью не было предела. Пацаны держались за животы от хохота. Стремясь как-то смягчить свои страдания, наш герой подошел к фонтанчику и стал полоскать рот водой. Орава последовала за ним. Пацаны глумливо советовали ему, как лучше полоскать рот. Один сказал, что от перца хорошо помогает моча. Он читал это у Брега.

— Я хочу ссать, пойдем, тебе в рот поссу, так уж и быть, — сжалился он.

— Сперма хорошо смягчает ожоги. Пойдем, у меня отсосешь, поможет, — заботливо сказал другой.

— Рулон, хочешь пить? — заорал третий. — А я хочу ссать, так не дадим друг другу умереть! — выкрикнул он пламенный призыв.

«Вот какой эзотерический принцип, — подумал Рулон, сплевывая воду. — Прямо союз слепого и хромого. Так люди всегда и поступают, взаимодополняя друг друга, не дают друг другу умереть. Один хочет быть ведущим, а другой — ведомым. Один хочет заботиться, а другой — сидеть на шее, один — учиться, а другой поучать хочет».

Прозвенел звонок, и Рулон с еще горящим от перца ртом, но довольный, что удалось хорошо поработать над собой, поплелся в класс. Там уже была Марианна. Он сел вместе с ней за парту и рассказал ей о своей практике по растождествлению с внутренним дискомфортом. Она весело смеялась, слушая его. В классе стоял шум, и училке было кого успокаивать, так что до них очередь не дошла.

— Молодец, — похвалила Марианна своего дружка, — продолжай в том же духе. Может, скоро тебе предложат для практики «сери-бери-ешку», — пошутила она. — Наконец-то ты начал сбрасывать цепи, в которые заковала тебя твоя дура-мать и остальные шизофреники, которые дрессировали тебя. Только так, переступив через себя, ты сможешь выйти из тюрьмы, построенной в твоем мозге. Но я вижу, дорогой, что все эти практики поубавили твоего страху, а это плохо. Он раньше сильно помогал тебе быть бдительным, учитывать сразу все обстоятельства и последствия каждого твоего шага.

— Нет, я буду и дальше работать со страхом, — заверил ее Рулон.

Во время их беззаботной беседы Михетченко обстрелял из харкалки училку. Ее жидкие прилизанные волосы украшали теперь зернышки риса и комочки пластилина. Старательно записывая на доске формулы, она даже не заметила преподнесенного ей подарка.

Не успокоившись, Михетченко стал обстреливать одноклассников, и черт его попутал выбрать в качестве очередной мишени Рулона. Тот, почувствовав в своем ухе обслюнявленный рис, оглянулся и, увидев Михетченко, приготовившегося к следующему выстрелу, пригнулся, закрывшись рукой, чтоб защититься от его слюнявых снарядов. Стрелок не мог вовремя остановиться, и несколько рисинок случайно попали в Марианну. Увидев это, Михетченко испуганно отвернулся, спрятав свою харкалку в рукав. Марианна, поняв в чем дело, резко встала и, подойдя к негодяю, влепила ему смачную пощечину, одарив его мстительным взглядом, обещающим ему крупные неприятности в будущем.

— Что ты делаешь? — стала орать на нее училка, — И так не учишься, а сейчас еще и урок срываешь! Немедленно сядь на место и записывай тему.

Но Марианна, посмотрев на нее властным взглядом, от которого она сразу заткнулась, гордо вышла из класса, сбросив по дороге классный журнал и сумку со стола преподки.

Рулон посмотрел на Михетченко. Тот сидел, как побитая собака, только сейчас начав осознавать, какую непоправимую ошибку он совершил сегодня.

Придя домой, Рулон, включив свое любимое диско, начал дико плясать под него, входя в религиозное состояние. Войдя в экстаз, он вдруг осознал, что барабаны действуют на его муладхара-чакру, бас-гитара и другие низко звучащие инструменты — на свадхистану, гитара, орган и другие аккомпанирующие инструменты отдаются в манипуре, сольные инструменты и вокал — в анахате и вишудхе, высокочастотные тарелки, колокольчики, бубенчики — в аджне, а на уровне сахасрары была тишина, которую только подчеркивал громкий звук ревущих колонок.

Божественная энергия проникала в него через каждый звук и мерцание светомузыки. Во всем этом он ощущал творящую и разрушительную Силу Господа. Эту мистерию прервала мать, завалив в комнату и начав разборку по поводу того, что музыка играет слишком громко. Доебывание матери вызвало в ее сыне сильный дискомфорт. И только тогда он вспомнил, что решил работать над собой, преодолевая подобные состояния. Сосредоточившись на теле и начав относиться к себе и ко всей ситуации несерьезно, он стал валять дурака, кривляясь и идиотничая перед матерью. Такое несерьезное отношение сразу помогло быстро принять ситуацию.

Когда мать вышла, сын встал на колени, войдя уже в серьезное религиозное состояние, и от всего сердца поблагодарил Господа за ниспосланную ему практику, за то, что Он помогает ему перестать быть тупым рабом сиюминутных эмоций, бессмысленным зомби, безвольно руководимым мирскими программами и внешними обстоятельствами.

— Господи, я благодарен тебе, — со слезами на глазах твердил Рулон, осознавая, что миллиарды людей даже не знают о тех вещах, которые открылись ему. — Раньше я благодарил тебя за удачу, — молился он, — но теперь я научился благодарить тебя и за твои испытания, которые учат меня Истине.

На память ему пришел христианский стих:

 

Когда ты шлешь мне испытанье,

Тебя молю я об одном:

Дозволь постигнуть мне заданье

Душой и сердцем, и умом.

 

Мать снова стала приставать к сыну с навязчивой докучливостью, беспокоясь о том, что он не становится мышью, похожей на нее как две капли воды.

Решив с большей пользой провести время, Рулон собрался и направился к Марианне.

Идя по улице, он ощутил себя скелетом, отождествив себя со своими костями и черепом, т. е. с телом смерти. Быть скелетом было необычно. Возникало совершенно иное видение мира. Другие люди, идущие по улице, тоже представлялись ему костями, обтянутыми кожей и тряпьем. Воспринимать их так было очень балдежно, сразу исчезала куда-то ложная личность мнящих невесть что о себе болванов и обнажилось то, чем они есть на самом деле. Особенно позабавил Рулона толстяк в очках, пыжившийся и пытавшийся собой что-то представить. Он назвал его очкастым скелетом.

Подойдя к двери Марианны, он позвонил. Дверь плавно раскрылась, и перед ним появилась его королева в шикарном вечернем наряде. Увидев его физиономию, Марианна криво улыбнулась.

— Это опять ты? — высокомерно сказала она. — Ну ладно, проходи. Ты мне сейчас пригодишься, мой милый, — ухмыльнулась она.

— Знаешь, сейчас я ощутил себя скелетом, — сказал ей Рулон, проходя в квартиру и разуваясь.

— Скелетом? — захохотала Марианна. — Как поздно ты об этом вспомнил. Ведь ты всегда был не чем иным, как мешком с костями.

— Я и других увидел также, — сообщил Рулон, рассказав, как увидел на улице людей, и особенно толстяка в очках.

Марианна почему-то не рассмеялась, как обычно, но строго спросила:

— А меня ты тоже так же теперь видишь?

— Да, — простодушно признался Рулон и тут же получил увесистую по-
­щечину.

Марианна развернулась и пошла прочь. Рулон побежал за ней.

— Прости, прости, я просто пошутил, — залепетал он. — Ты для меня нечто большее, чем это, — тараторил он, боясь назвать ее скелетом. — Это только они там, на улице, и я, я — скелет, но не ты, — тараторил он, целуя ей ноги.

— Не я? — задумчиво произнесла хозяйка. — Ну ладно. На этот раз прощу тебе твою дерзость в честь моих очередных именин. Иди, скелет ходячий, становись у двери, подать собирать будешь с пришедших. Сейчас у меня будет вечеринка, понял?

— Да-да. Я все сделаю, — обрадованно лепетал он, пятясь к двери.

Марианна окинула его благосклонным взглядом.

— И не забудь привести себя в порядок, мешок костей, — добавила она.

Рулон встал у двери, приготовившись встречать посетителей. Он решил, что будет свидетелем и не будет отождествляться со своим телом, чувствами и умом. Чтобы добиться этого, он расслабил лицо, с которым он был отождествлен больше всего. Его рожа приняла бессмысленное выражение, челюсть отвисла.

«Это не я», — подумал он и тут же услышал окрик Марианны:

— Закрой рот, кишки простудишь.

— Да я отрешаюсь от ложной личности, — сказал Рулон, оправдывая свое поведение.

— Нечего рот разевать, мебель поцарапаешь, а отрешаться ты должен уметь, не только валяя дурака, но и играя роль, — поучающе сказала она. — Давай, становись офеней.

— А что такое офеня? — спросил ее дружок.

 — офеня — это скоморох. А скоморох отрешается в том, что он понимает, что, что бы он ни делал, он играет роль, — ответила хозяйка. — А теперь ты будешь контрастным, когда придут люди. С дамами — любезен, а с парнями — надменен. Этот контраст поможет тебе быть бдительным и не уснуть.

Рулон так и поступил, когда один за другим стали вваливаться пижонистые чуханы и девицы, собравшиеся на вечеринку к Марианне. Тщательно с каждого он собирал подать за вход. Скоро все зашли и расселись. Заиграла музыка, и началось веселье. Народ жрал, слушал музыку и веселился, когда хозяйка торже­ства развлекала их байками и пошлыми анекдотами. Рулон наблюдал за дураками. Он уже не мог, как раньше, включиться во всю эту дребедень, хотя делал вид, что он такой же, как и все. Но он был уже совершенно отличен от окружающих.

На вечеринку завалилось слишком много парней, и девок не хватало. Марианна кучила сразу трех, и Рулон остался не удел, чему очень обрадовался, хотя он осознавал, что то, что он не вовлечен в идиотизм, мешает ему глубже поработать над собой, чтоб сохранить духовное восприятие и в обществе болванов.

Рулон вместе с Санчо, так звали еще одного поклонника Марианны, заделались официантами и ловко обслуживали банкет. Санчо был парнем из младшего класса и на год моложе Рулона. Он также был чадослив и, как собака, предан Марианне. Она любила таких ребят. Поскольку он жил рядом с ней, она часто использовала его как слугу и называла Санчо Пансо. С ним она не занималась тантрой. Но ему тоже доставался кусочек секса, когда он частенько массировал ее прекрасное тело. Санчо недолюбливал Рулона за то, что его королева проявляла к его сопернику нездоровое внимание. По окончании очередного представления, когда ободранные гости были выпровожены восвояси, хозяйка осталась с двумя своими приближенными.

— Санчо, быстро мыть посуду! — властно скомандовала она. — А тебя, мой дорогой, сегодня ждет кое-что другое, — сказала она, посмотрев на Рулона с надменной усмешкой, от которой у него пробежал озноб по спине.

Закрыв дверь в комнату, она приблизилась к нему и, ласково обняв за шею, сказала, нежно глядя в его глаза:

— Дорогой, я хочу ребенка. Не подаришь ли ты его мне?

Услышав это, Рулон оторопел.

— Что? Ребенка? — только и сумел сказать он. — Но зачем? — бессмысленно пробормотал он.

— Как зачем, милый? — удивленно спросила Марианна. — Разве ты сам не знаешь?

— А как же мое острие духа, как же мой духовный путь? — залепетал Рулон.

— Какой же ты эгоист? — с укоризной бро­сила она и, недовольно отвернувшись, отошла от него. — Неужели ты еще не готов пожертвовать всем для меня?

Рулон глубоко задумался, чем он готов на самом деле пожертвовать, и увидел, что держится за духовность слишком сильно.

— Что же мне делать? — растерянно спро­-
сил он.

— Будь отрешенней, мой дорогой, — лукаво произнесла она. — Иначе ты ничего не до­-
стиг­нешь. Ну ладно, не ссы, ребенок-то будет
астраль­ный.

— А, тогда я согласен, — облегченно обрадовался Рулон.

— Вот кто ты, — укоризненно покачивая головой, сказала она.

— Прости, прости, — затараторил он.

— Ну ладно, — махнув рукой и игриво улыбнувшись, сказала хозяйка. — Давай ближе к делу. Сейчас мы с тобой будем создавать чудесный зародыш совместного намерения.

— Это фантом, что ли? — спросил Рулон.

— Да, что-то вроде этого, — бархатно прошептала она, обнимая его. — Во время тантры почувствуй нашу объединенную ауру и с большой силой пожелай, чтоб эта наша совместная энергия теперь объединилась на­всегда и помогала нам в нашем духовном пути, в нашем телепатическом контакте. Сильно пожелай, чтоб наш совместный зародыш появился, и почувствуй его появление. Помни об этом во время всего нашего совокупления, — шептала она, целуя и раздевая его.

Ее дружок сосредоточился на своей задаче и тоже стал раздевать и ласкать свою госпожу. Нежно гладя
его своими руками, Марианна стала сосать и возбуждать его лингам, а затем, когда он стал твердым, насела на него. Рулон обнял ее прекрасное тело и ощутил, как их энергия сливается в одну целостную ауру, окружающую их возбужденные тела.

Глубоко введя свой член в сочащееся сладостное лоно, Рулон коснулся его головкой матки Марианны. Она издала томный стон и крепче сжала его в своих объятиях. Во время этого прикосновения Рулон замер и ощутил, как в области матки Марианны появляется какой-то шар энергии, который начал быстро расти и вскоре охватил всю их ауру. Внезапно Рулон ощутил, как из его тела энергия перетекает в этот зародыш, и на миг потерял сознание.

Отключившись, он очутился как будто во сне и увидел там младенца, который был похож как на него, так и на Марианну. Он совмещал в себе их черты. Рулону показалось, что он сам является этим младенцем и в то же время Марианна также является им. С этим впечатлением он очнулся и снова увидел Марианну, находящуюся в экстазе, которая сжимала его в своих объятиях. Рулон продолжал чувствовать себя младенцем. Начал нежно целовать и сосать пышную грудь своей мамы. Она застонала, и ее тело стало конвульсировать в муках оргазма. Вскоре прежнее восприятие стало возвращаться, и он перестал себя ощущать младенцем. Марианна также вышла из транса и ласково посмотрела на своего дружка.

— Ну что, мой милый, все-таки стал папой? — и расхохоталась.

После этой практики купэлы Рулон с трудом встал и, шатаясь и еле двигаясь по комнате, направился к душу. В глазах у него плыли темные пятна. Хозяйка, увидев это, весело расхохоталась.

— Ну что, понял, как опасно рожать детей, милый?

— Да уж, может, лучше вообще не заниматься сексом?

— Вот до чего ты додумался, а что же ты будешь делать со скопившейся в мошонке энергией? — ехидно спросила его Марианна.

— Буду направлять ее на что-нибудь другое, — сказал Рулон, обливаясь
душем.

— Молодец, правильно решил. Нужно научиться наслаждаться сексуальной энергией, а не тяготиться ее, думая, как бы поскорее реализовать ее. Но для этого нужно быть жестче и собранней, мой милый.

 

 

Танец смерти (PLUS)

 

 

Было пасмурно. Тяжелые, черные тучи затянули все небо, моросил мелкий дождик, заставляя прохожих прятаться под зонтиками и плащами. Рулон быстрым шагом направился к школе, обходя большие грязные лужи.

У входа в школу он увидел большую ванну, в которой младшеклассники мыли свою обувь. Он же прямо в грязных чоботах ввалился в холл своего «второго дома».

Но на вахте сидел Солома с корешами из своего класса. Увидев Рулона, он обрадовался и, поигрывая перочинным ножом, спросил:

— А ты чего ноги не помыл? А ну давай, пойдем их мыть, говновоз.

Его глаза радостно сверкали. Всем было очень весело. Дружки были рады осуществить новый замысел Соломы. Прикалываясь над Рулоном, они подхватили его под руки и поволокли из школы к ванне, стоявшей у крыльца.

— А ну, заходи в ванну, живо, грязная сука! — заорал Солома, ударив Рулона по спине.

 — ой, я же обувь замочу, — запротестовал наш грязноногий герой.

— Давай, подонок, раньше нужно было думать, когда в школу заходил, — захохотал Солома, врезав Рулону по шее.

Он подтолкнул его и сделал знак пацанам, которые тут же приступили к выполнению следующей задумки. Дружки заволокли его в ванну и протащили по ней. Ботинки были полны воды и хлюпали.

— Смотри-ка, — не унимался Солома, — да у него штаны тоже грязные. Давайте ставьте его на колени, пусть помоет штаны.

Рулон стал вырываться, но, получив пару тумаков, успокоился. Кореша Соломы весело затащили его в ванну и, дав ему под дых, а затем под колени, повалили его в воду. Рулон начал вырываться, и от этого перевернулась вся ванная, и он упал набок в грязную воду. Пацаны весело хохотали, Солома заорал:

— Да это же ебаный карась! — изобразил эту фразу на языке немых, пощелкав пальцем правой руки по сложенным кольцом пальцам левой, имитируя половой акт, а затем, соединив руки и волнообразно двигая ими, подражая движению рыбы. Веселью корешей не было предела.

Рулон поднялся и стал вылезать из грязной ванны. Вода ручьями стекала с его насквозь промокшей одежды. Он уже собрался было броситься наутек, так как, увидев, что на вахте происходит веселое представление, пробегавшие мимо ученики останавливались и подходили посмотреть.

— Стой, зараза! — разозлился Солома. — Пойдем, стихи нам читать будешь.

Они повели его на вахту, и Рулон стал читать им школьную поэзию, подумав, что вот снова практика на растождествление началась:

 

Бабушка внучку из школы ждала,

В ступе цианистый калий толкла.

Дедушка бабушку опередил,

Внучку гвоздями к забору прибил.

 

— Молодец, дурак, — развеселился Солома. — Давай еще читай, а то нам скучно.

Юный стихоплет продолжил, глупо улыбаясь и наблюдая со стороны за своим состоянием:

 

Дочка у мамы просила конфетку.

Мама сказала: «Сунь пальцы в розетку».

Быстро у бедной обуглились кости.

Долго над шуткой смеялись все гости.

Пацаны громко забалдели. Рулон глупо хихикал вместе с ними, поеживаясь в мокрой форме. Полностью войдя в роль скомороха и используя эту ситуацию для духовной практики, он продолжил:

 

Маленький мальчик нашел пулемет,

Больше в деревне никто не живет.

 

В этот момент мимо вахты гордо прошла шикарно одетая Марианна. Солома с друганами сразу притихли, не зная, как реагировать. Рулон бросил на нее просящий взгляд, отметив, что все-таки еще хочет вырваться из этой ситуации, не может ее принять, плохо тренируется.

Но она прошла, даже не взглянув на него. Все собравшиеся посмотреть представление невольно устремляли свои взгляды ей вслед, рассматривая ее оригинальный прикид и стараясь скрыть возникшее восхищение и внутреннее напряжение.

Наклонившись и осмотрев ноги, он увидел, что туфли слегка испортились, впереди подошва отошла от самой основы.

Затем он хотел уйти, но Солома оживился и крикнул:

— А ну, давай читай дальше.

Рулон продолжал:

 

Дети в подвале играли в гестапо,

Умер от пыток сантехник Потапов.

 

Стремясь все же почувствовать себя радостно и комфортно в этом обществе, скоморох продолжал:

 

Девочка в маленький мячик играла,

Мячиком в дядю случайно попала.

Дядя промолвил: «Вот стрекоза».

Долго на пальцах блестели глаза.

 

В этот момент к ним подошла завуч.

— А он что здесь делает? Почему такой грязный? — возмущалась она.

— Свинья везде грязь найдет, — заметил Солома то ли насчет Рулона, то ли намекая на завуча.

Завуч слегка передернулась, очевидно, она приняла слова Соломы на свой счет. Во всяком случае на лице ее появилось некоторое недовольство. Похлопав глазами, в упор глядя на Рулона, она поправила свои огромные очки и, широко открыв рот, угрожающе потрясла рукой перед его носом.

— А ну, марш на уроки! — закричала она.

Рулон поплелся по тихим коридорам, хлюпая своими мокрыми туфлями и анализируя, насколько хорошо он использовал эту ситуацию для духовного роста. На мгновение Рулон задержался у широко открытого окна. Взглянув на небо, он увидел проплывающие мимо облака и растворил в них свои мысли.

«Да если бы я знал, что нужно делать, то давно бы уже просветлел, — подумал он. — Но я просто боялся, обижался, был раздражен, т.е. бессознательно реагировал на ситуацию, вместо того, чтобы работать над собой. Я сейчас еще до конца не целостен. Не могу сохранить ко всему спокойное отношение. Все-таки чувства и образы все еще владеют мной. Ну нет, хватит, больше я не хочу быть у них в рабстве».

Рулон вспомнил, как один раз он опозорился, громко пернув при людях. «Как долго потом меня мучил стыд при этом воспоминании, — подумал он. — Но когда я понял, что мне просто внушили, что это плохо, стало легче. Стыдобушка», — и он вспомнил, как осознал в себе это неприятное чувство дискомфорта.

При очередном воспоминании этой ситуации, он как бы перенесся в нее. И представил и пережил, как он реагирует на это внутренне спокойно и отрешенно и внешне с юмором, весело посмеиваясь над собой. Стало сразу легко и радостно. За день было много таких мнимых и реальных ситуаций, над которыми можно было попрактиковаться в истинном видении.

Зайдя в класс посреди урока, Рулон прошел и сел рядом с Марианной. Класс балдел над ним по поводу его моченого прикида. Подружка презрительно отвернулась от него, но молодой скоморох, как ни в чем не бывало, стал рассказывать ей свои приключения и выводы, которые он сделал. Она с пренебрежением улыбалась, слушая его, а потом сказала:

— Знаешь, Рулон. Я тут познакомилась с одним парнем и теперь решила, что буду с ним заниматься тантрой, а с тобой у нас все кончено.

Рулон ошарашенно посмотрел на Марианну, его лицо вытянулось от удивления и неожиданности, глаза округлились, их взгляд неподвижно застыл. Некоторое время прошло в молчании, ибо Рулон не мог ничего сказать.

— А он что, знает купэлу? — наконец
спросил он.

— Я научу его, — ответила Марианна с
загадочной улыбкой. — Вот он, посмотри, — показала она фотографию Рулону, мечтательно глядя на нее. Он ревниво взглянул на фотографию, невольно сравнивая себя с изображением.

Рулон не мог поверить в то, что Марианна встретила человека, знающего этот старин-
ный обряд. Он все еще надеялся, что все не так серьезно, но выражение лица Марианны свидетельствовало об обратном.

Молодой человек на фотографии был симпатичным и даже чем-то похож на Арнольда Шварценеггера: большие коричневые глаза, зачесанные назад темные волосы. Судя по всему, он был далеко не беден, возможно, даже богат.

— Его зовут Филипп! — восторженно произнесла она.

— Почему он, а не я? — с обидой спросил ее юный ревнивец.

— Ну, просто ты мне уже надоел, а Филиппа я люблю, — холодно сказала Марианна, с безразличием посмотрев на своего бывшего любовника.

Она поднесла фотографию поближе к своему лицу и пристально просмотрела на нее, словно заглядывая в глаза возлюбленному. Увидев такое проявление внимания к ненавистному сопернику, он невольно сжал кулаки.

«Почему? Почему? Почему? Отчего все так, как оно есть?» — терзался он, не зная, что еще сказать ей.

— Что ты расстроился, найдешь себе кого-нибудь. И к тому же ты — йог, должен быть отрешен, — уловив его настроение, сказала она.

С этими словами она еще раз посмотрела на фотографию и бережно, словно драгоценность, положила в свою сумочку. Видимо, ей нечего было больше сказать. Все было сказано, и Марианна предоставила Рулону возможность окунуться в душераздирающие страдания.

Рулон задумался, противоречивые чувства сжимались в его груди. Он, конечно, понимал, что нужно быть спокойным, что бы ни случилось, нужно быть довольным. Но мысль, что Марианна больше не будет с ним, что она любит другого, острой болью отдавалась в его сердце. Ком подкатил к его горлу, и на глаза навертывались слезы.

— Но ведь ты же говорила, что будешь со мной, — ломающимся от обиды голосом произнес он.

— Все не вечно, мой милый, — недовольно сказала его подружка, — а быть с тобой мне противно, такой ты мерзкий, слабый, грязный, — поморщившись, заявила она. — от тебя воняет одним говном, — раздраженно бросила Марианна и пересела к Ложкину.

Валериан улыбнулся ей, и они стали о чем-то оживленно болтать.

Рулону хотелось дальше выяснить отношения. Внутри у него все кипело, но он боялся Ложкина да и Марианну и, закусив губу, бесясь от бессилия, ерзал на стуле.

«Это ведь всего лишь мысль о том, с кем будет Марианна. Почему же она так мучает меня? Может, она вообще сказала это просто, чтобы поиздеваться надо мной. Как же действуют на меня эти мысли и образы, как слепо я на них реагирую, ведь очень часто я боялся и переживал из-за них, хотя реально ничего не происходило. 99 процентов страданий вымышленные, высосанные из пальца, просто бесплотные. Тревоги, переживания, они все основаны на нелепой работе мозга и болезненном воображении».

Пытаясь снять дошедшее до предела внутреннее напряжение, он с силой растирал лицо ладонями, затем сжал руки в кулаки и в отчаянии поднял голову вверх, подобно волку, воющему на луну. Сидящие за соседней партой девчонки, обратившие внимание на его странное поведение, никак не могли понять, что с ним происходит, и перешептывались друг с другом, делясь своими предположениями.

Кончился урок. Марианна
собралась и пошла из школы.
Рулон побежал за ней, он пытался заговорить с ней, но она игнорировала его.

Марианна гордо вышагивала вперед стремительной походкой, привлекая вни­мание медлительных прохожих. Она не удостоила несчастного даже мимолет-
ным взглядом, и Рулон вяло волочился сзади, окончательно теряя надежду что-либо изменить. Но он решил, что проводит ее до дома во что бы то ни стало. Внезапно Марианна резко остановилась и, обернувшись назад, бросила на Рулона испепеляющий
взгляд, от которого тот еще больше сжался и поник.

— Ну что, тащишься за мной, ебосос? Давай домой проваливай, живо! — злобно закричала она, раздраженная его навязчивым присутствием.

Рулон повернулся и поплелся домой. Внутренний конфликт вспыхнул в нем с новой силой. Боль заполонила все его сердце.

«Почему? Почему?» — думал он, но ответа не было. Рядом с ним поравнялся Буля.

— А, это ты Рулон? — сказал он, потом махнул рукой и прошел мимо, даже не ошманал его, следуя своему обыкновению.

Внутренние страдания часто вытесняют внешние и привлекают к тебе помощь. Душевная боль создает такую психоэнергетическую вибрацию, которая бессознательно вызывает в людях да и у других живых существ сострадание. Эта энергия придала ему силы, походка стала более твердой и собранной. Всю оставшуюся дорогу Рулон культивировал ненависть и злобу.

 

Коль на свет родился,

Заплатить изволь,

На земном базаре

Вместо денег боль.

 

Рулону вспомнились строки из рок-оперы «Звезда и смерть Хоакина Мурьетты». К такой ситуации он был не готов. «Это тебе не стишки читать в компании Соломы. Нужно тоже использовать эту ситуацию, главное — не жалеть себя, лучше быть яростным», — но злиться на Марианну он боялся. «Она сразу почув-
ствует и отомстит», — подумал он и всю свою
ненависть обрушил на злосчастного Филю.

Придя домой, он начал делать ритуал, которому его научила Марианна. Взяв в руки нож, он начал молиться, поставив перед собой изображение Ярилы. Завывающим голосом, полным обиды и желчи, он произнес: «Бог, сделай меня таким же смертельно опасным, безжалостным и коварным, как и ты-ы-ы!!!»

Затем с неистовством Рулон начал кромсать фантом воображаемого Фили.

— Получай, подлец! Так тебе, мразь! — приговаривал он. — Умри, паскуда! В течение получаса без всякой усталости он бесился на этого беднягу, пока соседи не стали тарабанить по батареям.

Услышав это, он как бы очнулся от какого-то тяжелого сна и подумал, что нужно приступить к следующей части обряда, генерации любви ко всем живым существам. Но, находясь во власти негативных переживаний, он никак не мог на это настроиться, и вместо любви у него стала просто возникать жалость к себе. Он все сжимал в руках кухонный нож, подумав, что нож многое может изменить в этой жизни. Он направил его острием к своему сердцу, что есть силы стиснув рукоятку двумя руками. «Умру и не буду больше мучиться», — решил он.

В этот момент Рулон осознал, что он сам для себя является самой большой и неразрешимой проблемой. Ему стало страшно, что он только поранит себя, но не умрет. К тому же он знал, что со смертью тела проблема не решится. Она в уме. Она останется и за порогом смерти. Он отбросил нож и, упав на колени, стал стучать кулаками по полу, приговаривая: «Какой же я раб своего ума, своих представлений, дурацкой надежды и привязанностей».

От досады и бессилия он повалился набок и, воя, стал кататься по полу, осознавая как никогда остро всю свою слабость и безволие. Затем он встал и решил молиться Богу, включив религиозные песнопения. Он направил всю свою боль, тоску и безысходность куда-то вверх, открываясь божественному. Благостный голос пел:

 

О, Господи, как трудно в этой жизни

Нести свой крест, возложенный тобой.

Дай силы мне, чтоб я без укоризны

Терпел без ропота, не падая душой.

 

Страдания стали преобразовываться в благодать. Рулон все больше культивировал свою полную преданность и самоотдачу Богу. И чем больше он это делал, тем возвышенней и спокойней становилось его состояние. Тем больше начинали отходить все проблемы бытия. Из колонок продолжал петь святой голос:

 

Глазами неба ясного взгляни в мои глаза.

Взгляни, Спаситель, пристально, чтоб плакала душа.

Твой взгляд, Спаситель, ласковый, утешит и поймет.

Ко мне поддержкой братскою в опасности придет.

Твои глаза прекрасные я в небе узнаю.

Глазами неба ясного ты видишь жизнь мою.

Ты видишь все желания, все мысли и мечты,

И все мои страдания, Спаситель, видишь ты.

 

Неземной восторг стал переполнять его душу. Рулон плакал, ощущая безмерное счастье оттого, что он находится в Боге. Переполняемый благодатью, он шептал: «Знаю, Господи, все эти трудности и испытания — это мой путь к тебе. Благословенны препятствия, ибо ими расту и приближаюсь к полному освобождению от оков всего земного».

После молитвы Рулон успокоился и занялся своими делами, но коварный ум снова стал возвращать его к мыслям об утрате, к жалости к самому себе.

 — о, страшный мучитель! — вскричал он. — Ты опять терзаешь меня!

Однако после молитвы страдания были уже меньше, и справиться с ними стало легче.

В этот момент Рулон услышал привычное мурлыканье. Он обернулся и посмотрел на кота, лежащего на диване и спокойно глядящего в одну точку. Его неподвижный взгляд ничего не выражал. Рулон подошел к нему и погладил его мягкую, пушистую шубку.

— Как же тебе хорошо, мой котик. Ум тебя не тревожит. У тебя нет привязанностей. Ты не знаешь, кто твои папа и мама и где твои детки. Ты счастлив и безмятежен, — приговаривал он, глядя на кота. — Мурзинька, научи меня быть таким же, как ты, научи меня, мой котик. Как тебе хорошо, — хныкал Рулон. — Почему же меня таким сделали? За что я должен мучиться? — великомученик попытался отключить внутренний диалог.

Но как только он прекращал делать волевое усилие или молиться, проблема возвращалась снова, правда, уже в более ослабленном виде.

Рулон принялся перебирать фотографии и другие вещи, оставшиеся или как-то напоминавшие ему Марианну. Он попытался переосмыслить их отношения просто как временную практику, данную Богом. Но вскоре он заметил, что соприкосновение с этими предметами начало превращаться в какой-то мазохизм.

— Хватит! Сколько можно! — сказал он себе, загреб вещи в кучу, положил на сковородку и поджег. — Я сам должен оставить ее. Мне самому нужно было сделать это первым.

Он смотрел, как горели фотографии, записки, рисунки и прочие фетиши, которым он поклонялся.

— Эх, сжечь бы мне все это в мозгах так же быстро, всю память, которая меня терзает. Память — это страшный тиран, — осознал он внезапно. — Вот что мучает меня. Эх, если бы все за-
быть.

Раб собственной дурости решил
позвонить Марианне и заявить, что он сам больше не будет с ней никогда,
даже если она будет его просить. Он взял трубку, но в этот же момент осознал, что им руководит себялюбие и
гордыня. Положив трубку на место, он подумал, что пусть все будет так, как хочет Господь. Если он не хочет, чтобы она была со мной, то пусть на все будет воля Божия.

— Я отдаю себя в твои руки, Боже! Руководи мной, неразумным, — мо-
лился Рулон, понимая, что Марианна не просто любовница, она ведь его наставница. Значит, он не может просто так отбросить все это, без позволения Божия, хотя он осознавал, что эта мысль позволяет ему сохранить надежду, а значит, страдания. Но все-таки если убрать это потакание надежде, эта позиция принятия более верная, чем гордыня. Хотя действовать однозначно, решительно и категорично — лучше. Это дает больше целостности и ведет к успеху. Но поступать так, не получив согласия Бога, в отношении своего духовного пути он не мог. В голову к нему пришли стихи Абу-Аль-Атахии:

 

Добро и зло заключено в привычках и желаниях.

Вражда и дружба сотни раз меняются местами.

И это ведает любой, вкусивший горечь знания,

Проникший в истинную суть того, что будет с нами.

Благораздумье нас зовет уйти с путей позора,

Но всякого сжигает жар желанья и надежды,

Кто этой болью поражен, да исцелится скоро,

Но нет лекарства для глупца, упрямого невежды.

 

Он начал спокойно взирать на работу своего ума и чувств, отделив себя от них и снова почувствовав, что он просто свидетель снов и призрачных событий своей жизни.

О, сколько раз ты уходил с путей добра и света.

О, сколько раз ты восставал душою непокорной.

Ты жил блаженствуя, теперь не жалуйся, не сетуй.

Таков удел для всех людей, безвыходный и скорбный.

 

Он продолжил цитировать великий стих:

 

Хвала Аллаху, он царит своей согласно воле,

А люди слабые бредут, куда не знают сами.

Все сотворенное умрет, крича от смертной боли.

Все гибнет, остаются сны — таблички с именами.

Не слушает бесстрастный рок твоей мольбы и плача.

Он сам решает жить тебе иль умереть до срока.

Твои страданья и восторг, утрата и удача,

Забавы жалкие в руках безжалостного рока.

 

Целый день проборовшись с собой, Рулон, позанимавшись асанами, лег спать. Во сне он увидел Марианну. Она шла к нему по прекрасной аллее парка, усаженной с двух сторон благоухающими розами. Рулон подбежал к ней и обнял ее.

Марианна была удивительно прекрасна в ярко-красном наряде с распущенными по плечам черными волосами.

— Ты со мной, ты моя.

— Конечно, только твоя, — ответила она, обняв его, — но только во сне. Ведь во сне все возможно.

Тут он понял, что спит, что это сновидение, и сердце у него снова сжала боль утраты.

— Ты что, опомнись, дорогой, — сказала Марианна, глядя ему в глаза, — чем тебе не нравится, что мы в сновидении? Почему ты считаешь, что физический мир более реален?

— Я очень люблю тебя, — ответил юный йог, — я счастлив, что ты со мной. Видимо, просто там мы встречались каждый день, а здесь — каждую ночь, все по-разному. Поэтому я считаю более важным физический мир.

— Но ведь мой образ, мысли обо мне, твои чувства, все это — тонкий мир, мир грез и сновидений, — объясняла ему Мэри, лукаво улыбаясь. — Люди пьют водку, принимают наркоту, чтоб забыться, отойти от физических оков ближе к миру грез, ибо это лучший мир, где все возможно и все легко. Так наслаждайся же этим.

Они взялись за руки и пошли по прекрасной розовой аллее. Пьянящий аромат великолепных роз наполнял воздух, аллея открывала вид на огромный фонтан, в центре которого возвышалась мраморная скульптура египетской царицы Клеопатры. Брызги фонтана рассыпались в пространстве, словно бриллианты, сверкая в лучах яркого солнца. Со всех сторон стояли резные деревянные скамеечки, расположенные в тени роскошных деревьев. Вокруг не было никого. Казалось, весь этот рай был создан только для двоих.

— Да, если бы люди поняли, как хорошо в этом астральном мире грез, то никто бы уже не захотел жить, — заметил Рулон.

— Ты верно догадался, — игриво сказала она и воспарила вместе с ним в воздух.

Внезапно все исчезло. Не было ни Марианны, ни его, ничего, кроме бесконечного пространства, залитого ослепительным светом, льющимся отовсюду. Не было ни верха, ни низа, ни центра, ни периферии, только одно блаженство и пустота.

Вдруг Рулон понял, что это — самадхи, что он вышел в нирванический план. И тут же он оказался совсем в другом месте, в Шамбале, где на своем сверкающем троне восседал Ригден Джапо.

Удивительная легкость наполнила тело Рулона, парящего в пространстве. Состояние счастья и благодати переполнило его душу.

Лик Царя Шамбалы светился божественным светом, глаза были полупри­крыты.

— Ты еще не готов быть там, — громовым голосом ответил он, — но твои страдания и усилия приблизили тебя к порогу Мокши, освобождения. Познай же великую Кали, всеразрушающее время, и научись радоваться ее танцу смерти, ибо все твои утраты и потери — это приближение к бесконечному счастью нирваны, это приближение к освобождению. Помни же это учение кала-чакры, которое я открываю тебе! АУМ!

Не успел Рулон поблагодарить Владыку Шамбалы, как проснулся, и новое видение и понимание пришло к нему по поводу вчерашней ситуации, ввергшей его в такие нестерпимые муки.

 

 

 

 

 

ЧАСТЬ 3. Дни школЬной жизни 

 

Страшная месть  (PLUS)

 

Поздно вытащив свой хвост из норы и потому, как всегда, опоздав, Рулон притащился на второй урок, которым была география.

Войдя в класс, он увидел, что здесь затевается веселье. Пацаны взяли старое ведро, нассали в него и закрепили над дверью так, чтобы оно опрокинулось на вошедшую преподку.

Так оно и случилось. Урок начался радостно. Было забавно смотреть на разбесившуюся преподку, облитую мочой, безрезультатно пытающуюся найти виновного. Шума и веселья было много. Преподка хотела было уйти с урока, но учителям директор запретил срывать занятия. Ребята знали об этом и издевались, как хотели.

Педагогам нужно иметь много силы и энергии, чтобы не позволять сорванцам измываться над собой. В этом им не могут помочь педагогические учеб­ники. И в институтах не учат этому. А школьник, особенно если он активный, чувствует, что сила там, где есть непредсказуемость, агрессивность, яркость по­ведения.

Рулон радовался вместе со всеми, но недолго. Как только урок вошел в свою колею, вдруг у Рулона в кармане взорвалась и задымилась бомбочка. Весь класс мгновенно переключил свое внимание на новую забаву. Ребята стали хихикать и перешептываться, а Рулон засунул руку в карман, намереваясь вытащить бомбочку, но обжегся.

Бедные руки. Им последнее время очень много стало доставаться. Вскрикнув от боли и неожиданности, он еще больше всех рассмешил. Ученики, уже не сдерживаясь, стали громко хохотать.

Вконец разозлившись, училка уже не контролировала себя и вовсю стала орать на Рулона. Внезапно она сорвала голос и глухо захрипела, но это не остановило ее. Взбесившись еще больше, она схватила Рулона за шиворот и вытолкнула из класса. Оказавшись в коридоре, Рулон нисколько не обиделся, а, напротив, даже обрадовался возможности погулять во время урока. «Теперь настала моя очередь, — подумал он. — Учило не просекло всего смака ситуации, когда ее опомоили ведром, но я-то знаю, что мне теперь делать», — и, стряхивая с пальцев липучую чачу фиксажа, смешанного с перекисью, он наблюдал за собой со стороны, отслеживая неудобство и обиду, которые стали возникать в возбужденном воображении личности Рулона.

Он отправился бродить по школе. Зашел в медпункт, где ему сделали перевязку и укол от столбняка. Рулон заодно стащил у медички флакон с поливитаминами. Это полезное дело.

Когда же он наконец вернулся в класс, то обнаружил, что его знаменитого портфеля с оторванной ручкой не было. Он стал искать его в аудитории. Смотрел везде, где только возможно: под партами, в шкафах, в мусорном ведре.

Все пацаны внимательно наблюдали за тем, как Рулон усердно осматривает все прятальные места. А когда он, перерыв всю аудиторию, спросил, видел ли кто его портфель, ему с ухмылкой сказали, что один из кентов Цыпы зарыл его в ближайшей помойке.

Рулон опрометью побежал на помойку и стал рыться в замерзшем мусоре. Стоял сильный мороз, и кругом лежал снег. Рулону пришлось разгребать снег и рыться в замерзшем мусоре. Он стал быстро замерзать, потому что был в одном легком школьном костюмчике. Мороз обжигал нос и уши, тонкие ботинки почти не грели, и ноги, находясь в снегу, онемели от холода. Рулон уже почти не чувствовал их.

Из окна за ним наблюдали одноклассники и другие пацаны. Им было весело наблюдать, как Рулон, словно червяк, возится в помойке. Наконец кто-то крикнул в форточку, что, может, портфель зарыт не в этой, а в другой помойке.

Рулон сразу побежал туда и стал там рыться, уже почти не чувствуя своего замерзшего тела, но так и ничего не смог найти. Руки сильно окоченели и не слушались его. Необходимо было их срочно согреть, варежки он никогда не носил. И тут он вспомнил старую житейскую мудрость, что самое теплое место у человека находится между ног. Он втянул живот и начал запихивать скрюченные пальцы в штаны. Отчаявшись, он на минуту оторвался от своего занятия, поднял голову и осмотрелся вокруг.

Он увидел, как мимо него идет Марианна, одетая в шикарную шубу и шапку из чернобурки. Приблизившись к Рулону, Марианна презрительно посмотрела на него и прошла мимо. Этот взгляд сразу отрезвил Рулона. Возникшая проблема внезапно стала такой мелкой и незначительной.

«Что же я делаю? Как я отождествился с этим говном? Как меня дурачит мой ум, набитый социальными установками, которые мучают меня. Если так пойдет дальше, то я стану таким же дураком, как Павка Корчагин, который сначала устроил революцию, развалил страну, а потом давай заново строить. Сволочь проклятая!» — пронеслись мысли в голове.

Так к Рулону пришло внезапное прозрение. И с этими мыслями Рулон пошел домой, не стесняясь проходивших мимо людей. Руки его сильно замерзли, и он никак не мог открыть дверь ключом. Попытался зубами — не получилось, пришлось поприседать, поотжиматься в подъезде. В пальцах начало ощущаться покалывание, появилась боль. Преодо­-
левая ее, он стиснул двумя руками ключ и сумел повернуть его.

Войдя в квартиру, он подставил руки под холодную струю воды и мысленно представил, как теплая кровь протекает по артериям и венам его кистей. Боль снова усилилась. Но он продолжал внутреннее созерцание, успокаивая эту нестерпимую боль. Когда боль утихла, он почувствовал
огромное желание заняться творчеством, он сел за пианино и начал музицировать.

Он поиграл на пианино «чижик-пыжик», но
пальцы плохо слушались, играть-то он особенно не умел. Кроме того, такая игра не доставляла ему никакого удовольствия.

Тогда он открыл крышку пианино и стал дергать за струны и петь мантры. Получилась необычная музыка. Она производила какое-то особенное ощущение. Грохочущие струны сильно воздействовали на психику. Рулон записал ее на магнитофон.

«Буду медитировать под нее!» — решил он.

Эхо, отражающееся от струн, создавало эффект звука в пещере, погружало в необычное состояние. Рулон закрыл глаза и почувствовал, что словно проваливается в бездну, слушая магическую музыку.

Перед сном он прослушал эту магнитофонную запись и нашел получившуюся музыку очень мистичной. Он вошел в медитацию, создал намерение войти в сновидение и быть там осознанным, помнить во сне о том, что он просто спит.

 

 

***

 

Утром собравшиеся у школы ученики поехали на практику. Ехали в старом школьном автобусе, прикалываясь и рассказывая анекдоты. Тут же на задних сиденьях хулиганы проводили разборку между собой. Автобус подвез школьников к заводу, где их выгнали из него и распределили по группам. Все отправились в цех, в котором стоял ужасный грохот, а в воздухе постоянно летала пыль. Мастер, угрюмый мужчина с туповатым выражением лица, отметил Рулона в жур­нале и послал за ящиками.

Рулон уже хорошо знал структуру производства, изученную на предыдущих практиках, и сразу «побежал за ящиками» в зеленый уголок. Тут было свежо, не то, что в цехе, который чем-то напоминал библейский ад. Он сидел в зеленом уголке и наслаждался свежим воздухом.

«Вот он завод, едрит его в карамысло. Тут я должен батрачить за три копейки. Хуиньки заиньки, не дождетесь, - бесился он, - рабочий, работа происходят от слова раб. Да меня тут загоняют в рабство, суки. Я должен тут точить боеголовки для войны, портить свое здоровье и все это только ради того, чтобы не умереть с голоду. Хуй вам! Не дождетесь, падлы! Мать, агитатор хуев, дает мне ебучую перспективу подохнуть тут как конь, а правительство жиреет, коммунисты эксплуатируют нас тут как скотов, гады. Нет, я пойду иным путем».

 Размышляя, он сделал пранаяму и прочие полезные действия, а через часок притаранил со склада пару ящиков, стараясь не попадаться на глаза мастеру, и ушел назад в свой уголок.

За полчаса до обеда Рулону пришла в голову гениальная мысль, что не мешало бы получить талоны на питание. Времени было мало, и он начал активно действовать. Притащив еще два ящика и брякнув их неподалеку от мастера, он попросил новое задание. Мастер удивился, с недоумением (как видно, ума у него было немного) осмотрел участок и, дав Рулону метлу, попросил убрать недели три не подметавшуюся пыль, лежащую толстым слоем на бетонном полу.

Рулон осмотрелся вокруг и яростно принялся за любимый труд. Мастер удивленно смотрел на то, как прилежно, по-пионерски работает школьник. Когда удовлетворенный зрелищем мастер уплыл в глубину цеха, Рулон отряхнулся от пыли, отложил метлу в сторону и сел отдохнуть, но, увидев вдалеке мелькнувшую фигуру хозяина участка, вскочил и снова принялся за дело.

Узрев, что выдают талоны, Рулон подбежал и напомнил о себе, чтобы его в суматохе случайно не забыли. Со вздохом сожаления ему были выданы талоны, и он отправился заправляться в заводскую столовую.

Здесь уже было много народу. Рабочие, одетые все в одинаковую серую форму, выстроились в очередь, другие занимали места. Отстояв очередь, Рулон взял обед и, с трудом найдя свободное место, уселся за столик. Покачиваясь на старом стуле с круглыми ножками, он быстро проглотил порцию безвкусных щей и сваренные в комок макароны с куском засохшей жареной рыбы. В компоте он обнаружил дохлых червей и подумал: «Ничего страшного, птицы кушают червей, человек — птицу, а черви — человека. Почему бы мне не съесть червяка. Моя очередь ведь еще не пришла. Это не тот червь, который ест меня, а пока тот, которого ем я».

Разленившись после сытного обеда, он почувствовал, что сидеть здесь ему не хочется, и подумал о том, что ему делать дальше. Работать, как ни странно, почему-то не тянуло, хотя перед ним висело множество призывов. Крупные плакаты с яркими надписями приковывали внимание, но у Рулона были другие планы. Выклянчив табельный пропуск, он отправился домой.

Но попасть в квартиру ему не удалось, т.к. по дороге он был внезапно перехвачен Марианной. Она стояла на его пути, словно уже заранее знала, что именно в это время и именно в этом месте встретит своего дружка. Марианна надменно посмотрела на него и сказала жестким, не терпящим возражений голосом:

— Ну что, пролетарий, отработал? Теперь пойдем учиться жить.

— В школе научился, — небрежно ответил он.

— Век живи, век учись. Но сейчас не до философии. Скоро ко мне придут искатели развлечений. Надеюсь, ты не забыл нашу последнюю встречу? — спросила Марианна игривым тоном.

Конечно же, Рулон все помнил. Ему стало очень интересно узнать, как Марианне удалось справиться с ситуацией.

 — особенно явственно помню, как убегал. А ты как выкрутилась?

— А я и не выкручивалась. Поболтала с мальчиками, прогулялась и пошла домой. Теперь они больше не будут трогать ни тебя, ни того, кто произнесет мое имя. Двигаясь дальше, они зашли в павильон ботсада и сразу попали в другой мир, мир вечного лета. Они шли по зеленой аллее. Оранжерея была засажена яркими цветами, наполняющими своим ароматом теплый воздух. Рулон подбежал к клумбе, сорвал один крупный красный цветок и подарил его Марианне.

— Как это тебе удалось?

— Я ведь уже семь лет практикуюсь в управлении людьми, изучаю психологию, магию, философию, — вздохнула она, взяв цветок и глубоко вдохнув его аромат. Затем она коротко отломила стебелек и вставила цветок в свои роскошные черные волосы, - люди – это машины и, если знать их рычаги, то ничего не стоит управлять ими.

— Да, знания у тебя богатые, — произнес мечтательно Рулон.

— А у тебя богатый опыт. Каждому свое, — сделала вывод Марианна.

Выйдя оттуда, они оказались у дома ее подруги, куда и зашли. Она вновь вытащила мешок с фирменными шмотками и швырнула Рулону. Рулон переоделся. Марианна сунула ему в сумку три шарфа и отправила погулять на часок.

— Смотри не потеряй, за всю жизнь не расплатишься, — предупредила она его.

Шатаясь по улице, Рулон готовился к предстоящему испытанию, в котором форма его поведения будет весьма далека от идеала йоги. Он пытался настроиться, вжиться в этот образ и представить, каким должно быть его поведение. Рул осознавал, что ему снова нужно будет практиковать скоморошество, и он хотел всю дорогу помнить свою задачу, чтоб блестяще сыграть свою роль и не отождествляться с ней, не забыть, что он актер, даже если бабы залезут ему в штаны или чуханы врежут ему по ебальнику.

«Чтоб не быть тупой машиной, я должен сам научиться управлять собой».

Час уже прошел, когда Рулон стоял у двери Марианны. Глубоко вдохнув и сделав резкий выдох, он решительно нажал на звонок. Дверь Рулону открыла хозяйка. Еще на лестнице слышалась музыка, она накатила мощной волной современных ритмов. Марианна была неотразима в черном сверкающем платье с большим воротником и глубоким декольте. На руках ее были тонкие перчатки и три золотых перстня с крупными камнями. Когда Рулон вошел в квартиру, хозяйка выключила музыку и популярно представила его гостям.

— Дамы и господа! — развязно начала именинница. — Сегодня нас соизволил посетить Рулон, — он раскланялся. Гости стали глупо улыбаться, с любопытством и восхищением рассматривая нового гостя, и особенно его дорогой прикид. — он недавно прибыл из Японии, где долго изучал искусство каратэ. Скоро он отправится в Америку, а сейчас проведет с нами этот чудесный вечерок.

Какая-то девушка, соблазнительно расположившись в кресле, томно сказала: «Браво!» — и многозначительно посмотрела на него. Раздались бурные аплодисменты. Рулон демонстративно извлек три кулька с шотландским мохером и небрежно зашвырнул на столик, который был уже завален подобным импортным барахлом, после чего, протерев губы рукавом, чмокнул виновницу торжества. Все пришли в восторг от этой глупой выходки. Лица кавалеров исказились от зависти и растянулись в резиновых улыбочках, выражающих внешнюю доброжелательность. Марианна провела его и усадила на диван рядом с одной смазливой девчонкой, сказав, что это сегодня его дама.

— Мадемуазель? — спросил Рулон, желая узнать ее имя.

— Майя, — ласково улыбнувшись, представилась она. На ней было белое облегающее платье, и сама она пыталась создать образ дамы из какого-нибудь глупого сентиментального романа.

Развалившись в мягком кресле из финского гарнитура, нашему герою удалось осмотреться. Окна были зашторены. Германские бархатные шторы с крупным рисунком едва пропускали свет, окрашивая его в фиолетовый оттенок. Комната находилась в интимном полумраке. Только музцентр поблескивал своими огоньками.

Кроме представленных здесь находилось еще несколько симпотных девиц, разодетых как на выставку, и столько же парней, его недавних знакомых, обнимавших их. На стене висел огромный плакат обнаженной женщины в сальной позе. На столе валялись журналы с подобными иллюстрациями. Гости брали эти журналы и с интересом рассматривали их.

Новая знакомая Рулона, видимо, следуя примеру своих беспечных подруг, заползла к нему на колени и нежно обняла его шею своими руками. Хотя практикуясь в йоге, он привык подолгу находиться в самых невероятных положениях, эта поза шокировала его, но он продолжал действовать невозмутимо, словно опытный Дон Жуан.

— Вы правда жили в Японии? — капризно спросила его дама.

— Не только там, но и в ее окрестностях, — прозвучал надменный ответ.

Он говорил медленно, важно, осматривая гостей. Тем временем Марианна забавно рассказывала какие-то пошлые истории и анекдоты, от которых все давились со смеху.

Рул понял, что настало время для серьезной практики, что он должен сохранить ясность своего сознания и отрешенность, несмотря на глупую роль, кою он разыгрывал здесь и вопреки действию гормонов.

 Вскоре подруга Рулона, недовольная, что к
ней проявляют мало внимания, стала приводить его в чувство. Она медленно положила его руку на свое колено и, лобзая, зашептала что-то о тайнах любви. Рулону было очень жаль, что он пока не научился отключать сознание от органов
чувств, которые давали ему сильно о себе знать. Он ощущал, как ясное мышление незаметно переходит в беспорядочное состояние. Майя при-
стально смотрела на Рулона, соблазняя его и кокетливо поправляя свои волосы. Помнить, что он актер, становилось все труднее. Рул часто отождествлялся с тем, что он делал и что происходило с ним, особенно когда стал твердеть его корень.

Наконец бешено замигала светомузыка, все поднялись со своих мест и яростно пустились в танец. Майя слезла с колен Рулона и, взяв его за руки, игриво повлекла его в центр комнаты.
Танцуя под музыку в стиле диско, все разогрелись. Девушки стали расстегивать блузки. У многих парней руки потянулись к задницам партнерш. Сливаясь в едином ритме, они стали совершать умопомрачительные движения. Марианна, хорошо владея психологией людей, вовремя переключила музыку, поставив танго.

Майя повисла у Рулона на шее, и огромный мир беспредельности сжался в конце концов до рук Майи. Он почувствовал нарастающее возбуждение и прижался еще плотнее, левая рука легла на грудь Майи, а правая скользила по ее спине сверху вниз.

Она нежно обнимала Рулона и ласкала его. Так они танцевали, привлекая всеобщее внимание и вызывая зависть остальных дам, которым достались обычные кавалеры, а не каратист из Японии.

Скоро начался кульминационный момент вечера. Хозяйка предложила гостям расположиться поудобнее и отведать экзотические фрукты, разложенные на боль­­шом черном подносе. Обстановка стала еще более интимной. Начались разговоры о сексе. Но сознания и воли еще не хватало, похоть и чувство важности от нелепой роли все больше захватывали его разум. Рулон кусал себе язык, чтобы помнить о своем решении вопреки внешним влияниям.

Королева бала утопила кассету в гнездо видеомагнитофона, и на цветном экране замелькали порнографические боевики. Любовь, драки, разрываемые на куски голые тела, ошеломляющие кошмары, секс-музыка и экстатические стоны лавиной обрушились на зрителей. Зрители сидели, не отрывая взгляда от экрана, переживая бурю острых ощущений.

Совершенно обалдев от такой смены обстановки, Рулон смутно понимал, что происходит вокруг. Мысль хаотически металась, а сердце было похоже на дом, куда забрались воры, действующие по собственному произволу. Он смотрел на других гостей. Сидящие рядом парень с девушкой страстно обнимались и ласкались. Было видно, что фильм им очень нравится. Другой парень, сидящий в кресле, одновременно смотрел еще и порножурналы, лежащие на столике. Все чувствовали себя свободно и раскрепощенно, подобная обстановка была естественной для всех присутствующих. Ему почему-то вспомнилась глупая песенка Юрия Лозы «Девочка сегодня в баре». Он подумал, что она прямо про эту ситуацию.

Наконец первая часть вечера плавно переросла в шведский стол. Марианна привезла на передвижном столике напитки. Дрожащей от волнения рукой Рулону удалось схватить фужерчик покрупнее и залпом (тут не до мелких глотков по йоге) опрокинуть его.

Прохладная влага разлилась по вздутым от напряжения жилам и на несколько минут принесла облегчение. Снова стали бессмысленно болтать, слушать музыку и просматривать американские боевики. Новая подружка Рулона ежеминутно восторженно восклицала, глядя на действия главного героя фильма. Этот герой, добрый и благородный, со смазливой внешностью и педерастическими манерами, с легкостью перебил всех злых, агрессивных и неимоверно сильных нормальных людей.

Рулона это очень сильно удивило, но глупая Майя и никто из гостей не задумывался о полной нереальности этого фильма. Им было весело и приятно видеть, как добро побеждает зло. А ведь через чертову трубку уже незаметно шло зомбирование. Невольно подражая героям и завнушиваясь произносимыми ими установками человеко-стадо подстраивалось под навязываемый шаблон

Беспорядочная болтовня гостей, блики телевизора, гром магнитофона... Совершенно одурев от этого, юный йог потерял всякую власть над собой. Руки нервно скользили по телу его избранницы. Он что-то безбожно врал насчет жиз­ни в Японии, корчил из себя невесть кого, пускал идиотские реплики, приводящие в восторг всю аудиторию. Но делал он это не как актер, а как балбес, решивший потешить свой эгоизм восторгом публики. Недовольные взгляды Марианны все же возвращали ему нужную трезвость.

Было видно, что Майя очень гордится своим кавалером, она вконец размякла и расплылась в его объятьях. Опьяненный бушевавшими в нем страстями, он уже не контролировал себя, сознание было в тумане, а воображение рисовало уродливые формы низов человеческой жизни. Наконец был объявлен антракт до следующей встречи.

Узнав о завершении веселья, гости несколько огорчились и стали собираться. Они еще несколько минут топтались в коридоре, возбужденно обсуждая прошедший вечер. Постепенно все рассосались, и они остались одни.

Марианна подошла к Рулону, который одурело сидел, переводя недоумевающий взор с предмета на предмет.

— Ну, как вечерок? — спросила Марианна.

Он пробормотал что-то невразумительное с идиотской интонацией.

 — о, да с тобой совсем плохо, — засмеялась она. — Вставай, сейчас вылечу.

Хотя Рулон и плохо соображал в этот момент, но слова Марианны всегда были для него приказом. Еле поднявшись на ноги, плохо повиновавшиеся ему, он шатался и ни о чем не думал. Хозяйка решительно подошла и, развернувшись, нанесла мощный удар в область поясницы. Рулон покачнулся. Острая боль мгновенно прокатилась по нервам, вернув его к полноценной жизни. Вся гадость куда-то вдруг исчезла, оставшись в прошлом, как тяжелый сон. Было легко и радостно.

— Ну, как самочувствие? — задорно спросила его целительница, подавая стакан холодной воды.

Ее пациент залпом выпил поднесенную воду, и его состояние совсем улучшилось.

— Просто не ожидал, что смогу так просто вернуться в хорошее состояние, — отчеканил он.

— Все неестественное легко устранимо. Ну что, фигляр, забалдел на моей вечеринке. Не смог остаться отрешенным зрителем своей роли. Хуевый ты еще скоморох, — пренебрежительно бросила она.

— Да, что-то я поддался, пошел на поводу у своих инстинктов, — грустно ответил он.

— Это тебе не дома у батареи медитировать. Енто ты уже умеешь. Но грош цена твоей медитации, если ты теряешься при виде любой юбки. Истинная медитация должна быть в полевых условиях, только тогда твой дух может действительно стать независим от болезненного воображения и побуждений плоти. Но ничего, у тебя еще будет возможность попрактиковаться в искусстве шута, мой милый. Тут ты прорабатывал похоть, а теперь ты сможешь поработать со страхом уже другой силой, подчиняющей тебя. Ну а теперь собирайся, нас ждет новое дело.

Рулон чуть не поперхнулся. Он широко открыл глаза от удивления, пытаясь скрыть явное недовольство.

— Какое еще дело? Нет, на сегодня хватит. Я хочу медитировать.

— Не бойся, теперь совсем иное, вспомнишь школу, — стала уговаривать его Марианна ласковым голосом, мило улыбаясь.

— Что? Школа? Боже, упаси! Достаточно, что ты обобрала этих дураков, — возразил он.

Марианну задели эти слова, и она тут же сменила ласковость на жестокость, подобно хамелеону, мгновенно меняющему свой цвет.

— Прекрати истерику и запомни. Я никого не обдираю, они сами дают излишки, которым могли найти и более скверное применение. Ну, живо переодевайся, не дожидайся грубости, — это было ее последнее слово, которому Рулон не мог не подчиниться.

Огромная сила, скрытая в этой великой женщине, выражающаяся то в ласковости, то в жестокости, заставляла его снова и снова следовать за ней. Ее слова всегда были наполнены глубокой мудростью. Хозяйка направилась в соседнюю комнату, чтобы переодеться. Одновременно она обучала его, как всегда, кратко и ясно:

— Все эти практики помогут тебе быть осознанным даже в таких сложных ситуациях. Иначе любая ересь выбьет тебя из правильного состояния, и тебе придется всю жизнь прятать голову в песок, как страусу. Понял?!

Еще минут десять его подружка приводила себя в порядок, она изменила прическу, макияж и приготовилась к действию.

Пока она находилась в соседней комнате, Рулон рассказал ей, как в начальных классах он тренировал волю. Учился сидеть долго в неудобной позе, задерживал надолго дыхание, держал руку на горячей батарее, сидел на муравейнике, стараясь остаться отрешенным.

Как-то раз на уроке ему сильно захотелось в туалет, но он решил терпеть. Тер­пел, терпел, терпел, но не выдержал, и потекло говно по штанине. Видно, накормили чем-то, и скоро все в классе заметили, что произошло. Вот было смеху!

Марианна пренебрежительно поморщилась и отфыркнулась.

— Но хорошо, что ты можешь все это рассказать, ты уже победил свое чувство значимости — главного врага, — со вздохом сказала она.

Собравшись, они вышли на улицу. Рулон вдохнул холодный свежий воздух, наслаждаясь покоем после бурного вечера. На небе уже зажглись звезды, хотя было еще не совсем темно.

— Куда мы идем? — спросил он.

— Сейчас к Штопору, а потом — к одному подонку. Мы с ним неплохо провели время, но он хотел слишком многого. Пришлось от него сбежать. А теперь он требует сто долларов, за которые хотел купить меня, — при последних словах она злобно нахмурила брови, огонь мести сверкнул в ее глазах.

— Так он, видно, не чадос, если посмел требовать. И, наверное, деньги у него нелишние карман тянут, — предположил Рулон.

Он несколько сжался, глядя на разгневанную Марианну.

— Ты угадал. Он работает. Но насчет чадовства, посмотрим, когда его как следует вздуют, — с ненавистью ответила она.

Марианна очень быстро могла менять выражение лица и свое эмоциональное состояние, легко контролируя все это.

— Как-то раз я зашла в ночной клуб и познакомилась там с этой свиньей, — начала она рассказывать подробности этой истории с самого начала. — он мне не очень понравился, был вредноват, залупист. Я уж было хотела от него срулить, но там не было другого подходящего кандидата. Ну, думаю, рискну. Сижу с ним за столиком, базарю, смотрю, контакт устанавливается. Он уже западает на меня. Нужный момент настал, я говорю ему: «Милый, не займешь ли ты мне башлей». Он и раскошелился. Я хотела его культурно кинуть, мол, мне пора к маме, а он стал вредничать, тащиться за мной. Тогда пришлось уйти от него хитростью. Пошла в туалет и скрылась. Все бы ничего, но он встретил там меня снова и стал требовать назад свои деньги. Видел ты такого нахала? Я что, зря с ним сидела, строила ему глазки. За это он тоже должен платить, — сказала она игриво.

— Да, видно, он не хочет платить за красивые глаза, — подытожил Рулон.

Они шли по улице то быстро, как будто опаздывали в кино, то медленно, мило беседуя на отвлеченные темы. Так она обучала Рулона быстро переключать свое внимание. Вдруг она остановилась и начала громко и визгливо орать на своего спутника, обзывая его всякими нецензурными словами. Ожидая от Марианны любого подвоха, он все-таки оторопел, остановился как вкопанный, ошарашенно уставился на подругу.

— Ну чо, охуел? Соберись. Не обращай внимания на то, что могут подумать люди о тебе, это все ересь. Главное, что буду думать я о тебе. А я вижу, что ты сейчас кусок говна, размазанный по стенке, — она заехала ему в ухо, и он отреагировал достойно, послав ее подальше.

Состояние Рулона изменилось, он стал жестче, наполнился энергией и теперь был готов к выполнению задания. В это время они подошли к старому обшарпанному дому. Марианна знаком заставила его замолчать и следовать за ней. Поднявшись на последний этаж, остановились у металлической заржавевшей двери. Они зашли в блатхазу. Было там грязно, на полу валялись окурки, и в воздухе парил тяжелый дух. Это было логово Штопора.

Открывший дверь парень, с фонарем под глазом, наверное, уже с месяц небритый, провел их в комнату, где сидел Штопор со своей сворой. Это были закоренелые алкаши и хулиганье. Они сидели за большим столом, покрытым газетами, заставленным пустыми и наполненными бутылками. В центре стола стояла большая белая тарелка с голубой каемкой, а на ней беспорядочно лежащие куски селедки и хлеба.

Хулиганы распивали и о чем-то спорили, их агрессивная и бурная речь была обильно наполнена матом и ругательствами. Рулону сразу бросился в глаза самый злобный и крутой из всех — мужик с густой черной шевелюрой. «Видимо, главарь», — подумал он и оказался прав. Удивленно осмотрев Марианну и бросив презрительный взгляд на ее спутника, Штопор слегка присвистнул.

— А, Мариша, притаранила, — радостно загнусил он, отрываясь от бутылки. — А это что за чмо с тобой? Ему что, мошонку вспороть надо?

Последняя реплика насчет Рулона вызвала грубый хохот алкашей.

— Заткнись, хамло, это мой человек, а вспарывать будешь того, кого я тебе укажу, — с дерзкой злобой оборвала его гостья.

— А расплачиваться чем собираешься? Может быть, своим телом, — матерно воскликнул пьяный атаман, — а то мне давно хотелось пощупать твою ко­жу, — сказал он и жадно протянул руки вперед, шевеля пальцами.

— Прекрати, ублюдок, для такой хари, как ты, будет достаточно вокзальной шлюхи, — сузив с озлоблением глаза, выкрикнула Марианна. Она стояла, сложив руки в боки, собранная и воинственная, напоминая Рулону мифических амазонок.

— Но-но, потише, ты не у себя в конуре, а то угроблю вместе с этим шмотком. Давай выкладывай, зачем прикатила, — корча рожу и тряся пальцами, прогнусавил он.

— Я выведу одну скотину, и когда мы расстанемся, вы вправите ему мозги. Надеюсь, мне никого не надо будет учить, — девушка обвела всех сидящих властным взором. Хулиганы вопросительно посмотрели на своего вожака, ожидая решения. — У него с собой будут деньги, — с намеком закончила она и увидела, как подействовали последние слова, вызвавшие оживление.

— Деньги, — раздался оживленный шепот. — Это потянет для начала, а потом... — развязно говорил Штопор, приближаясь к ним.

Марианна не дослушала его и, дернув Рулона за руку, пошла на выход. Вскоре появилась и вся кодла. Минут десять они шли по ночному городу, распугивая случайных прохожих, и наконец подвалили к одному дому. Мордовороты до времени притаились, а Марианна, оставив своего приятеля у подъезда, пошла выманивать жертву.

Молодой йог расфиксировал взгляд и старался охватить им 180 градусов пространства, сосредоточился на дыхании и остановил умственную болтовню, которая лезла в голову по поводу всей ситуации.

Через какое-то время они вышли. Рядом с Марианной шел здоровый парень, видимо, не очень жесткий, судя по расплывчатым чертам лица.

— Вот мой свидетель, — кивнула она в сторону Рулона. — Пройдемся, надо поговорить. Пока они говорили, ее компаньон плелся сзади. Парень что-то очень усердно пытался доказать, красноречиво подчеркивая свои слова мимикой и движениями рук. Марианна оставалась спокойной и жесткой. Казалось, ничто и ни­кто не сможет вывести ее из гармоничного, уравновешенного состояния.

Она подозвала Рулона и торжественно вручила парню червонец. Тот удивленно выпучил глаза, не зная, как реагировать.

— И это все? — спросил он, держа в руках деньги.

— А ты сколько хотел?

— Давай еще девяносто.

— Ишь растащило, может быть, ты еще чего-нибудь хочешь? — вызывающе сказала Марианна.

— Пошла ты, змея подколодная, сама притащишь. Я тебе устрою, — разбесился парень.

— Давай устраивай, — ухмыльнулась она и, повернувшись, пошла прочь.

Они зашли за угол дома и остановились понаблюдать развернувшуюся драму. Толпа хулиганов подвалила к оторопевшему от неожиданности парню. Штопор, злорадно ухмыляясь, бесцеремонно залез к нему в карманы и вытащил все деньги, дорогую зажигалку и снял часы. После чего хорошенько вмазал по морде, в кровь разбив нос. Дружки продолжили лупить беднягу. На него обрушился град ударов, и когда он упал, его продолжали лупить пуще прежнего.

— Кричи «Шухер!», — прошептала Марианна.

Рулон, приставив руки рупором, заорал что было сил: «Менты, атас!»

Банда бросилась врассыпную. Девушка подошла к беспомощно лежащему парню. Его одежда и лицо были в грязи и крови. Рулону было его немного жаль, но что поделаешь, будет знать, с кем связываться.

— Ты жив? — спросила Марианна, толкнув его ногой в живот. Он с трудом приподнял свою окровавленную голову и прохрипел что-то.

— Если будешь еще возникать, то приползешь ко мне на карачках, — с презрением изрекла мстительница распростертому у ее ног человеку.

Она повернулась к своему другу и жестом велела следовать за собой. Ее дыхание несколько сбилось от злобы. «Как хищница после охоты», — подумал Рулон, с сожалением посмотрел на парня и пошел следом.

— Что поделать? Приходится быть кидалой, не трахаться же мне со всеми, особенно за эти копейки. Ведь жить-то надо на что-то, а они вот все лезут трахаться. А я люблю собой позаниматься, побыть одна, — сказала она с наигранной усталостью и злобно расхохоталась. — Незачем тратить свою энергию и время на херню.

— Я тоже так думаю, — согласился Рулон, — мать мне говорит, мол, работать пойдешь, а на пенсии отдохнешь. А я лучше сразу пенсию получу. Вот возьму и закошу под дурака. Она мне: «Ты семью должен кормить», а я ведь уже с детства понял, что все это ересь. Я видел, как мать пилила отца и сама мучилась. Отец частенько приходил домой пьяный, особенно по праздникам. Потому мать не любила праздники. Ждет, например, подарков к Новому году, а приходит пьяный муж. Однажды на 8 Марта он вообще чуть ли не на карачках приполз. Стоит, за дверь держится, качается, штаны порваны, рубашка грязная висит на теле, а в руках — три розы. Подарок якобы принес любимой жене. И всегда это оборачивалось скандалом. И все начинают загибаться, как только семейку заводят.

— Я всегда буду одна, — сказала Марианна. — Я самодостаточна, и мне хватает самой себя, а нищету пусть дураки плодят. Дети для родителей — это цветы зла. Из-за них скоро вся Земля подохнет. Слишком много расплодилось всяких свиней.

Рулон восхищенно смотрел на ее гармоничное лицо, в котором не было ни сентиментальности, ни жалости. Он подумал о том, что Марианна является великим исключением из всей массы серых людей.

— Вот бы всем это объяснить, — воскликнул он.

— И не надейся, — осекла его подруга. Ее взгляд выразил насмешку. — Большинство людей дурные, они никогда ничего не поймут. Они созданы для того, чтобы страдать и жить тупой жизнью, вечно сетуя на нее. Ну что, будешь со мной в духовной элите? — высокомерно спросила Мэри, испытывающе посмотрев на Рулона.

— Конечно! — уверенно сказал он. — Как быдло, я жить не хочу. Уж лучше сразу сдохнуть, чем так жить.

— Ну, молодец! Правильно рассуждаешь, — злорадно рассмеялась наставница. В это время они уже подошли к подъезду ее дома. Хозяйка открыла входную дверь и, обернувшись, напоследок сказала, сверкнув глазами, — я еще научу этому тебя.

 

 

 

Девиз идиотов (PLUS)

 

Следующий день был ознаменован новыми событиями.

Сидя на уроке русского языка, Рулон медитировал, направив свой неподвижный взгляд на школьную доску. Молодая училка что-то писала, громко стуча и шаркая мелом. Было холодно. Кто-то ночью, узнав о похолодании, заботливо разбил камнями стекла в школе. Досталось и этому кабинету. Одно окно было полностью разбито, другое — потрескалось так, что в любой момент могло рассыпаться. Все сидели в верхней одежде. Только Рулон ходил в школу раздетый и потому был в своем костюмчике. Он сидел, засунув руки в карманы своего пиджачка, чтобы хоть немного согреться.

Училка была чем-то недовольна и истошно орала на всех. Нервно тряся указкой, она набрасывалась то на одного, то на другого. Теряя самоконтроль, она поспешно вытирала руки, вымазанные мелом, о свою синюю длинную юбку, еще больше веселя учеников своей рассеянностью.

— Что, тебе муж не в ту дырку попал? — вспомнив, что училка недавно вышла замуж, громко на весь класс заорал Уразов.

Его голос прозвучал так нагло и напористо, что училка даже не нашлась что сказать и, покраснев, выбежала из аудитории. Весь класс покатился со смеху.

— Пусть погреется, — сказал Чипуштанов, злорадно потирая руки.

В классе началось веселье. Чипуштанов вытащил из кармана маленькие карты, и тут же за последней партой собралась группа азартных игроков на деньги. Стоял шум и гам.

Совсем заебунев, Рулон пошел отлить в туалет. В туалете было тихо и спокойно. Рулон не спешил, он рассматривал «наскальные рисунки», порнуху, маты и всякие надписи. Одна особенно ему запомнилась: «Хорошо, когда собака — друг, плохо, когда
друг — собака».

На стенах туалета до потолка виднелись свежие следы крови. Видимо, кого-то на потолок за­гнали ножом. Были видны следы ботинок на перегородке между унитазами. «Вон как карабкался», — подумал Рулон. Он так и сидел, наслаждаясь тишиной, но вдруг, как назло, в сральник ввалилась группа хулиганов. Это застало его врасплох. Он испуганно смотрел на наглых пацанов, которые тут же окружили беднягу. Они пристали к нему и стали издеваться.

— Ну что, говно, есть будешь? — глумливо спросил Буля. Кто-то съездил Рулону по морде. Двое пацанов схватили его и заломили руки за спину так, чтобы он не мог двигаться. Буля вынул нож и стал щекотать его по горлу. Резкая
боль пронзила все тело Рулона, отражаясь на его лице.

— Что, страшно умирать? — злобно спросил Буля.

— Умирать не страшно, жить страшней, —
произнес Рулон свою знаменитую фразу.

Все весело заржали.

— А это мы сейчас проверим! — Буля открыл окно и, схватив его за грудки, наклонил в оконный проем. — Давайте его из окна выбросим.

Кореша навалились на Рулона, схватили за ноги и в таком подвешенном состоянии, держа его вниз головой, чтобы он не упал с третьего этажа, стали глумиться и хохотать над ним.

— Умирать не страшно?! Сейчас посмотрим, сука, — кричали они наперебой.

Перед глазами Рулона-мученика был гладкий асфальт и несколько крупных камней прямо под головой. Сперва наш герой сильно пересрался. Он боялся, что хулиганы не удержат его и он пиз­данется головой о землю. Кровь приливала к голове, но Рулон регулярно делал асаны и уже привык ко всяким положениям.

— Ребята, не надо, за что? — закричал он, но потом, сделав вдох и разом выдохнув, заметил, что страх внезапно рассеялся. Юный йог вошел в отрешенное состояние.

— Было бы за что — убил, — злобно заорал Буля и дико захохотал.

Рулон спокойно подумал, что он еще жив и поэтому пугается, а если бы умер, то уже бы не мучился и было бы хорошо. Увидев, что он не реагирует, хулиганы удивились и еще больше разбесились, они втащили его и стали бить. Их злобные рожи беспорядочно мелькали у Рулона перед глазами, все тело гудело от боли. Вконец озверевший Буля схватил его за горло и стал душить.

  Жить страшнее? Сейчас тебе сделаю, падла! — приговаривал он.

Его огромные руки, вымазанные синими чернилами, крепко сжимали горло жертвы. Рулон вдохнул напоследок и забалдел. Оттого, что его душили, в голове все поплыло и он отключился. Очнулся он уже в грязном унитазе. Туда засунули его голову и спустили воду, чтобы освежить и привести в чувство. Увидев, что жертва ожила, хулиганы обрадовались возможности продолжить веселье.

«Жизнь – это страдание, - подумал Рул, - вот сейчас я отключился, упал в обморок и страдания исчезли. А сейчас я очнулся, и они вернулись ко мне. Бесполезно верить в жизнь, что она создана для счастья. Это самообман. Эта жизнь создана не для нашего наслаждения, она создана для страдания. Именно страдания являются результатом той жизни, которую мы ведем. Надежды, ожидания чего-то от жизни только продлевают мучения, - думал Рул, отдыхая в унитазе, - страх смерти, вмонтированный в нас природой, делает нас рабами, заставляет цепляться за самую хуевую житуху, но я не должен ее бояться, я должен искать смерти своих иллюзий».

— Рулон, я слышал, ты не куришь? Это нехорошо. Сегодня я буду учить тебя курить, — сказал Буля.

Его голос, словно издалека, доходил до сознания еще не совсем очнувшегося Рулона.

— Давайте зафотаем, как он курит, и на «доску почета» его повесим! — заорал Седой.

— Точно, давай, — подхватили другие.

Рулона повели в подъезд дома, где жил Седой. И там, сунув зажженную сигарету ему в рот, сфотографировали. А затем заставили курить. Рулон затянулся. С непривычки начала кружиться голова. Вскоре он совсем забалдел и осел на пол. Его схватили и потащили за ноги по снегу, затащили в школу, потом подволокли к учительской, там и бросили.

Рыжий пацан из хулиганов заглянул в учительскую. В тесной и душной комнате сидело несколько учителей (5—6 человек). Кто-то заполнял журнал, кто-то готовился к уроку, листая потрепанную книгу. Завуч сидела за обшарпанным столом и о чем-то нервно спорила по телефону. Очевидно, ей было плохо слышно из-за стоявшего здесь шума. Она еще больше разбесилась, когда увидела заглядывающую рожу известного хулигана. Но хулиган, оказалось, заглянул по делу, он сказал, что Рулон пьяный в школу пришел и с ним нужно разобраться. Почему он пьяный учится?

Что-то прокричав напоследок своему собеседнику, судя по общению, надоевшему мужу, завуч швырнула трубку телефона и, резко поднявшись, вышла в коридор. Увидев Рулона, она стала орать на него, но к этому времени он уже стал приходить в себя и сказал, что они наврали, что он не пил, а просто сердце что-то заболело и ему стало плохо. Увидев, что он трезвый, завуч отвязалась от него и направилась в столовую.

Рулон кое-как поплелся на следующий урок. С трудом поднявшись по лестнице на третий этаж, он ввалился в класс. Начался урок истории. Рулон кое-как пришел в себя и рассказал Марианне обо всем. Та искренне веселилась, слушая его историю. Он тоже посмеивался над своим рассказом.

— Весело! Если на все это смотреть со стороны и не жалеть себя. А главное — ведь 99 процентов страданий не физические, а психологические, — стала объяснять Марианна, — и если не обижаться, не жалеть себя, не ставить на место слабого и дурного, то жить будет веселей и лучше.

Рулон поставил себя на место Були, представил, как он повеселился бы, и ему стало тоже радостно, он негромко засмеялся.

Седоволосый препод гневно посмотрел на нарушителя дисциплины и пригрозил указкой, помахав ей в воздухе. В этот момент он как раз рассказывал о Сталине. Рулон слушал о том, с какой силой вождь коммунизма руководил массами.

«Всегда буду себя ставить на место сильного и удачливого», — мысленно сказал он сам себе.

Тут его мысли прервала Марианна.

— Значит, умирать не страшно?! — ехидно сказала она. — Ну, это ты здо­ро­во завернул. Если бы все так думали, то и рабов бы не стало, и в ГУЛАГе никто бы не сидел. Вот оно — решение всех проблем. Да, умнеешь потихоньку, поз­дравляю!

В этот момент в класс постучали, и вошел ученик из параллельного класса. Он держал в руках огромный портрет в резной деревянной рамке, покрытой золотистой краской. Препод указал пацану место на стене над доской среди портретов политических деятелей. Пацан проворно притащил табуретку, влез на нее и повесил на свободное место изображение нового вождя государства.

— Почему так быстро они сменяются?

— Значит, не подходят для целей космоса. Перед приходом Сталина тоже быстро менялись вожди. И теперь Черненко, Андропов, Горбачев-двурушник. Скоро еще кто-нибудь появится. Может быть, новый Сталин, только наоборот. Дай Бог, наступил бы капитализм, тогда воровать больше бы не пришлось. Можно было бы спокойно торговать, — пояснила Марианна.

— Что такое торговля? — спросил Рулон.

— Это узаконенное воровство, когда человек сам отдает тебе деньги, добровольно наебываясь, — ответила Марианна. — Я бы открыла экологически чистый бордель из резиновых баб. Есть же кукольный театр, значит, должен быть и кукольный бордель.

Рулон недоуменно посмотрел на Марианну.

— А почему кукольный? — спросил он.

— А потому, что только раньше делали все вручную, а теперь везде людей заменяют машины. Так удобнее, и к тому же такого еще не было. Значит, любопытное дурачье побежит таращиться. Как это они еще чего-то не знают? Тупые свиньи! — Марианна взяла в руки зеркальце и стала рассматривать свое миленькое личико.

— Здорово бы, чтоб ты историю вела, а не этот грымза, — сказал Рулон.

Он подумал, что тогда бы все внимательно слушали, никто бы не бесился, потому что это было бы истинное обучение.

 — о, чего захотел! Тогда бы жизнь на Земле прекратилась! — засмеялась Марианна.

— Почему? — недоуменно спросил Рулон.

Его удивило, как это знание может прекратить жизнь на Земле.

— Но я бы их научила, как жить, так, что половина захотела бы сразу умереть. А остальные перестали бы рожать детей, поняли бы, как это херово для них. И жизнь бы кончилась, а это ведь не входит в планы космоса, нужно чтоб человечество своими страданиями кормило чертей. Для этого они людям дали свой разум, чтоб он мучил их. А они еще думают, что что-то могут решать, бестолково рядятся по телевизору, безмозглые свиньи!

Говоря это, Марианна злобно сверкала глазами. Ее речь была прервана прогремевшим звонком, возвестившим о конце урока. Все торопливо стали собираться, спеша поскорее покинуть школу. Выйдя на улицу, Марианна помахала ручкой Рулону, и они разошлись по домам. Дома у Рулона было пустынно и тихо. Мать ушла в гости, и ему захотелось пригласить Лену. Он позвонил ей.

— Леночка, здравствуй, никуда не спешишь?

— Нет, а что? — кокетливо спросила она. В ее голосе звучали радостные нотки.

— Тогда заходи, если желаешь, — предложил Рулон.

— Хорошо, приду, — не задумываясь, сказала она. Видимо, она уже была готова к этому вопросу и даже ждала его с нетерпением.

Рулон прошел на кухню и поел немного риса, предварительно хорошенько его посолив. Потом налил себе чай в чашечку с китайским рисунком. И в этот момент раздался звонок в дверь. Рулон несколько удивился, он не ожидал, что Лена придет так быстро.

Открыв дверь, он увидел ее, запыхавшуюся от быстрой ходьбы, с блестящими от радости глазами. Ее лицо было довольно гармоничным и миловидным, но чересчур сильно и несколько неаккуратно намазанным.

Видимо, девушка очень спешила. Рулон сделал вид, что не признал ее сперва, и она немного обиделась, что не произвела желаемого впечатления.

— Что будем делать? — спросила она, садясь в кресло с неестественной раскованностью.

— Если хочешь, послушаем религиозные передачи, — предложил Рулон, решив проверить ее реакцию.

— Ты мне их записал? — спросила она, манерничая.

Рулон утвердительно кивнул.

— Да.

— Так. Тогда я послушаю их дома, — сказала она, намереваясь перевести разговор на другую тему.

Рулон подошел к стенке и выдвинул шкаф с аудиокассетами.

— Какой ты предпочитаешь репертуар? Может быть, классику?

Лена недовольно скривила губы. Он включил что-то из современных блатных и, урезав средние частоты, чтобы музыка не мешала разговаривать, принес два бокала лимонада.

— А под градусом не найдется? — корча из себя девицу легкого поведения, спросила Лена.

«Вот оно желание казаться взрослой, - подумал Рулон, глядя на Лену, - человеку не дают быть самостоятельным, не дают свободно заниматься сексом, и подростки, чтобы доказать свою зрелость начинают подражать взрослым: пить, курить, колоться, - вот откуда берется это зло. Но, если бы детям разрешили быть самостоятельными и заниматься сексом, этого бы не было, - подумал он и спросил ее»:

— Ты что, употребляешь? — удивился
Рулон, испытующе смотря на Лену.

— А кто сейчас не пьет?

— К примеру, я и люди моего круга, — сказал Рулон.

— Ты что, спортсмен? — спросила она, удивленно вскинув бровь.

— Спорт — это мое хобби.

— А я думала, что твое хобби в дру-
гом, — сказала Лена. Она подошла к жур-
нальному столику и поставила на него недопитый бокал с лимонадом.

— В чем же?

— Ну, в этой религии, в философии
там, — она неопределенно развела руками, ибо не совсем разбиралась во всех этих вещах и могла говорить лишь абстрактно.

— Это мое откровение, — задумчиво
произнес юный мудрец. — Ты понимаешь, Лена, у всех есть своя философия.

— Да я и понятия о ней не имею, — вздохнула она и, сложив нога на ногу, откинулась на мягкую спинку, закинув голову назад.

— Это не так. На самом деле ты придерживаешься точки зрения определенных слоев современного общества, только не можешь, вернее, не знаешь, как это научно выразить, — объяснил Рулон.

— Ну и какая же у меня точка зрения? — Лена подняла голову и, приблизив лицо к Рулону, в упор посмотрела на него.

В ее взгляде был скорее не вопрос, а вызов. Рулон понял, что она думает совсем не о том, о чем говорит. Но он продолжал поддерживать начатую тему.

— Это сложный вопрос, одно только скажу тебе, что у каждого человека она субъективна по причине его индивидуальности.

Лена приблизилась к нему еще ближе, так, что Рулон отчетливо почувствовал ее дыхание.

— Какая же она у тебя?

— Это я расскажу тебе, когда мы получше узнаем друг друга, — сказал он.

— Как это получше? — заинтригованно спросила девушка. Ее глаза за-
­сверкали.

— Я считаю, что человек тогда знает другого, когда ему понятен его духовный мир, его наклонности и стремления, — сказал Рулон.

— А-а, — разочарованно протянула она.

Повеяло холодком. Лена резко поднялась и с какой-то наигранной непринужденностью подошла к шкафу с книгами, без всякого интереса взяла том Гурджиева и стала торопливо листать страницы. Рулон явно почувствовал в ней недовольство и даже обиду.

— А что же ты понимаешь под Знани-
ем? — доброжелательно посмотрев на нее,
спросил он.

Лена смущенно опустила голову вниз.
Рулону очень хотелось ей рассказать, что
мать — единственный хуевый философ, который с детства завнушал ее и сделал дурой.

«Ведь кем бы ни был человек: фашистом, коммунистом, мусульманином или христианином, он, прежде всего, маминист, последователь предрассудков своей умственно отсталой мамы. И именно ее недалекие взгляды и психопатичные реакции являются основой его мировоззрения и поведения, а все остальное занимает в нем лишь небольшое место, - подумал Рул, но ничего не сказал Лене».

Он понимал, что это еще рано, и решил заняться с ней тем, чего она ждала от него, — тантрой, испробовать свою способность. Где-то в глубине Рулон осознавал, что это — оправдание похоти. Где-то в глубине он понимал, что видит сейчас в ней самку и гормон начинает управлять им. Но ум продолжал оправдывать действие гормона йогической
прак­тикой.

Рулон подошел к ней, обнял и начал мацать. Приблизившись губами к ее уху, он
шептал какую-то ерунду о том, что она давно ему уже нравится, о том, что в ней есть нечто особенное и она не такая, как все. В общем, это были банальные слова, произносимые всеми в подобных ситуациях. Рулон хорошо знал основное правило ебни о том, что сначала нужно выебать мозги, а потом уже и тело. Для Лены же, конечно, эти слова были «самыми главными».

Лена размякла и стала податливой. Тоже обняла его и что-то бессвязно лопотала о любви.

«Слова «я тебя люблю» — это нелепый код для честных и безотказных девочек-давалок, — подумал Рулон, — которых так запрограммировала мамочка».

Они приблизились к дивану и, продолжая одаривать друг друга ласками и поцелуями, неуклюже легли на него.

Рулон стал раздевать Лену. Скоро они занялись сексом. Рулон стремился сдерживаться изо всех сил. Усилие было настолько сильным, что от напряжения на шее выступили прожилки. Кое-как у него получилось сдержаться, но тантра с Леной не шла ни в какое сравнение с тем, как это было с Мэри. Ведь сексу Лену не научила ее любимая мамочка, а это очень важная сторона жизни и искусству совокупления нужно учиться несколько лет. Из-за половой безграммотности в жизни людей возникает много страданий.

Разочарованный, Рулон стал говорить, как ему с ней хорошо. Конечно, у него получилось далеко не искренне, но возбужденная и счастливая Лена этого не замечала.

Вдруг кто-то позвонил в дверь. Рулон сидел на диване, слегка напрягшись. Какое-то странное предчувствие беспокоило его.

— Почему ты не подходишь? — наивно спросила Лена, широко раскрыв глаза. Она подошла к зеркалу и стала поправлять прическу. Помада была размазана, пришлось стереть ее носовым платком.

— Чтобы нам не мешали, — неуверенно ответил Рулон.

Тут снова позвонили, но уже как-то по-особенному. Рулон подошел, но никто ему не ответил. Теперь его беспокойство стало настолько сильным, что Лена просто не могла этого не заметить.

— Кто же это? — спросила она.

— Не знаю, мне не ответили, — сказал Рулон с какой-то неестественной безразличностью, отмахнувшись рукой.

— Но ведь ты тоже молчал. Ты что-то скрываешь от меня? — недоверчиво спросила она.

Подобная настойчивость вызвала в Рулоне раздражение, и он неосторожно обронил:

— Лена, разве ты рассказываешь свои тайны малознакомым людям?

— Ты не доверяешь мне? — в ее голосе прозвучала обида.

Рулон сразу взял под контроль свое состояние, он привлек Лену к себе и ласково глядел в ее большие и глупые глаза:

— Если бы я тебе не доверял, то никогда не пригласил бы тебя к себе.

Она сразу успокоилась и прижалась к нему, мгновенно вспыхнув какими-то сентиментальными переживаниями и мечтами. Эти мечты окутывали ее густым туманом, словно она в другом мире. И вот она уже сидит в объятиях не какого-то Рулона, а голубого принца.

«Как в сказке», — подумала она и еще крепче прижалась к нему, все больше уходя в сон. Внезапно резкий звук прервал ее приятные и опасные грезы — это был стук в дверь. Лена резко подскочила. В дверь кто-то громко постучал.

— Кто это? — испуганно прошептала она.

Грохот в дверь неумолимо нарастал. Вместе с ним нарастал и страх Рулона. Изо всех сил стараясь обрести самообладание, Рулон направился к двери.

— Может быть, мать? — растерянно прошептал Рулон, стараясь успоко­ить себя.

Но его предчувствие оказалось вер-
ным. На пороге появилась Марианна.
Словно сверкающий метеор, ворвалась она в квартиру, наполняя ее энергией своих бурных эмоций. Ее внезапный
приход вызвал в Рулоне гамму самых противоречивых чувств.

— Да я вижу, ты не один, мой милый, — сказала она, входя без приглашения в комнату. — Верно все твари
здесь забыли про меня. Это кто здесь
сидит? — небрежно указала ревнивица на испуганную Лену.

Несколько ошарашенный Рулон
встал у стенки, словно пытаясь спря-
таться от правосудия, коим являлась Марианна.

— Э-тт-о Ле-на, — заикаясь пролепетал он, покраснев от неудобства.

Лена удивленно глядела на Рулона, уже не узнавая в нем того романти­ческого принца, образ которого был ей так дорог. Тем временем Марианна про­должала.

Она быстро сняла с себя черную меховую накидку и, оставшись в сверкающем золотистом топике, резким движением закинула ее на спинку кресла.

— Да, я припоминаю, что эту дуру когда-то видела в школе, — развязно произнесла Марианна. — Эй, ты, мразь! — грубо обратилась она к бедняжке. — Если я еще раз тебя увижу с моим чуваком, то от твоей грязной рожи останется кровавый отпечаток. Поняла, болотная крыса? А теперь ша отсюда!

Испепеляя взглядом свою соперницу, Марианна указала ей на дверь. Красная, вся в слезах и в соплях, так низко оскорбленная девочка выбежала из квартиры, бросив на Рулона мстительный взгляд. Она надеялась на его защиту, но он был не в силах что-либо сделать. Демоническая сила Марианны подавила все его джентльменство.

Марианна устало села в кресло, облокотившись на руку, и закинула нога на ногу. Рулон закрыл дверь и осторожно вошел в комнату. Она молчала, внося напряжение в обстановку. Он ощущал, как исходящая от нее энергия вносит смятение в его сердце.

— Так вот на кого ты меня променял, щенок? — по-змеиному прошипела она, не поднимая глаз.

Рулон стоял перед ней, как солдат перед генералом.

— Мы только поболтали. Ничего не было, — сказал он.

В нем еще была надежда на возможность оправдаться. Но Марианну невозможно было обмануть. Ее бездонные глаза пронзали Рулона насквозь, читая мыс­ли, чувства и эмоции, словно в открытой книге. Марианна кинула на него испепеляющий взгляд.

— Молчи, предатель! — жестко произнесла она. — Ты, наверное, забыл мой гнев, но я напомню тебе.

Она резко поднялась и плавно, как дикая кошка, направилась к Рулону. Ее глаза метали молнии, голос был подобен раскатам грома. Рулон был готов на все, лишь бы избежать этого гнева.

— Нет-нет, не надо, — раздался чадовский лепет в ответ. — Прости меня, я больше не буду.

— Я предупреждала тебя, но ты не внял мне, — продолжала Марианна.

 — она сама мне навязалась, — оправдывался Рулон.

— Ты до глубины души оскорбил меня. С кем же ты связался! Что нашел
в ней?

Теперь в ее голосе звучали больше вопросительные, чем обвинительные нотки. Библейский принцип, изреченный Христом, «Приниженный да возвышен бу­дет» сработал безотказно. Марианна начала успокаиваться. Упав на колени, Рулон порывался обнять ее, но она оттолкнула его ногой.

— Уйди, ты противен, — вставая, воскликнула она.

— Но ведь ты тоже изменяешь мне, — обиженно сказал Рулон.

Он с обреченным видом сел на пол и, положив руки на колени, опустил голову. После продолжительного молчания он услышал ее голос:

— Я всегда остаюсь преданной только Богу. Я так веду себя не потому, что мне это нравится, а чтобы заработать. Я делаю на этом деньги. А эта стерва скорее бы взяла, чем чем-то пожертвовала.

— Но она была добра ко мне, — Рулон все еще делал слабые попытки, чтобы оправдаться, хотя уже понял, что Марианна, как всегда, во всем права.

— И ты это называешь добром? — между тем продолжала Марианна. — А я разве мало одаривала тебя своей лаской? Чего же тебе не хватало, скажи мне, — вкрадчиво сказала она, подходя, и уже смотрела на Рулона нежным взором.

Они замолчали, говорили их сердца. Она обняла его и притянула к себе.

— Ты должен понять, что существует иерархия. Тех, кто ниже, у тебя может быть много, но тех, кто выше, — только один. И ты должен подчиняться начальству. Ничего не делать без разрешения, иначе ты нарушаешь закон и ничего не достигнешь. Над первым начальником может быть второй, но все равно должна быть иерархия. И если это будет нужно, то я сама скажу тебе, с кем и как заняться тантрой. Обычные бабы будут тебя утягивать с пути, мой милый. Они хотят тебя склонить к семейке, поэтому, пока ты духовно не окреп, тебе лучше этим не заниматься. Только тогда, когда ты сам сможешь их вытаскивать из социального болота, ты наберешь себе много учениц и будешь социально подключать их к себе, но пока тебе еще рано об этом думать, не то ты, как твой брат Сергей, подключишься к семейке.

Рулон понимающе закивал головой.

— К тому же в купэле есть такой принцип, который называется «смотри в одну сторону» или «говори по-простецки», еби в одну сторону.

— Как это? — недоуменно спросил он.

— А очень просто. Если ты порешься со мной, то с Леной, например, у тебя может быть только дружба. Если ты порешься с ней и подобными ей по уровню тупыми телками, то со мной тебя сможет связывать только платоническая любовь. Понял закон тантрической иерархии. Давай всасывай лучше великое знание, чтоб больше не оплошаться. Сечешь?

— Да, — задумчиво произнес Рул.

Рулон начал понимать, что она права. Он ощутил, какую великую милость оказывает Марианна, обучая его, и был ей очень благодарен. В этот момент погас свет. Видимо, какая-то поломка на электростанции. Рулон зажег свечу и поставил посреди комнаты. Вдвоем они стали медитировать на пламя. В полуоткрытое окно врывался легкий теплый ветерок и пытался загасить свечу. Рулону было интересно наблюдать за тем, как происходит взаимодействие огня с воздухом: борьба и единение одновременно. Тишину и покой внезапно нарушил какой-то стук.

Кто-то постучал. Марианна сразу насторожилась и быстро заговорила.

— Твоя маман идет, Саня сигнал подал. Скорее собирайся, поедем.

— Куда? — спросил Рулон, быстро поднявшись и погасив свечу резким ударом руки, даже не коснувшись ее.

— Потом объясню, поторопись.

Марианна уже стояла у зеркала и, быстро поправив свою прическу, направилась к двери. Рулон поспешил вслед за своей повелительницей. Они выбежали на площадку, где стоял запыхавшийся Саня.

 — она уже на лифте поднимается, — затараторил он, поправляя съехавшую набок коричневую кепку.

Они спустились и спрятались за мусоропровод в последний момент, когда мать выходила из лифта. Уставшая, медленной походкой, она направилась к двери. Остановившись на пороге, мать стала искать в карманах кожаного плаща ключ, открыла дверь и с грохотом захлопнула ее за собой. Все обошлось благополучно. На улице их ждал знакомый лимузин автосервиса. Рулону нравились такие автомобили, особенно черного цвета, как этот.

— Сейчас мы с тобой поедем в одно место, тебе нужно будет быть осознанным, отключать диалог, чувства и мысли. Ты должен увидеть мир так, как его видит волк. Постоянно наблюдай за собой, какие события вызывают в тебе оценки и реакции, чтобы лучше познать себя, — сказала Марианна. — Сможешь ли ты быть свидетелем и не отождествиться с происходящим во время скоморошества?

— Хорошо, я буду очень стараться, — четко и бодро ответил Рулон.

Он стал настраиваться на принятие любой ситуации, одновременно рассматривая салон лимузина. Внутри него лабал клевый музон. Сиденья автомобиля были обиты мягким черным бархатом, в ногах лежали плетеные красные коврики. Стасик — водитель в кожаной кепке — всю дорогу молчал, плотно сжав губы. Он подвез их на дискотеку. Из окон диско-зала в темноту вырывались разноцветные блики, гремела энергичная музыка.

— Сегодня я расправлюсь со Штопором. Он слишком много знает и требует с меня. Я его пригласила в кафе выпить на дармовщинку. Он стал слишком борзеть со мной, забыл свое место, пора его уже убрать, а на его место встанет Туз. С ним у меня сейчас прекрасные отношения. Будет знать, как зарываться, скотина, — злобно изрекла она.

— А зачем ты берешь меня? — спросил Рул.

— Потому что тебя никто не знает. К тому же ты опять сможешь попрактиковаться в скоморошничестве, сыграть трудную для тебя роль и попробовать не отождествиться с ней, мой милый.

— Штопор придет с дружками? — спросил Рулон, когда они поднялись по широкой лестнице и вошли в огромный дискотечный зал.

— Нет, — засмеялась Марианна. — Я намекнула ему, что хочу пригласить его к себе на ночь.

— И в чем же будет расправа?

— Потом узнаешь. Сейчас надо встретить одного мальчика. Он должен
помочь.

Она шла раскованной и свободной походкой и осматривалась по сторонам, занимаясь поиском. На дискотеке было много народа. Разнаряженная толпа бесновалась под грохот колонок и сверкание светомузыки. Марианна с Рулоном немного поразмялись.

Она своим наметанным глазом выискала среди посетителей потенциального поклонника из богатой семьи, главное — не знающего куда девать деньги. Это был темноволосый парень с внушительной мускулатурой и жестким взглядом карих глаз. На нем была дорогая кожаная куртка и черные джинсы с большим количеством железа. Незаметно оказавшись недалеко от него, Марианна бросила в его сторону два-три небрежных взгляда, обладавших вполне определенным содержанием. Этого было достаточно для того, чтобы клиент клюнул. Восхищенный красотой и яркостью Марианны, он подошел к ней и тут же был пойман в прочные сети.

Пока звезда дискотек занималась с очередным клиентом, Рулон решил расслабиться, присев неподалеку. Внезапно он заметил, что к Марианне чванливо подвалила какая-то размалеванная девица и между ними возникла перепалка. Звезда подошла к Рулону и бросила ему свою сумку, шепнув, чтобы он ждал ее у выхода.

«Видимо, пошли на разборки», — подумал он, заметив, как за ними вслед направилось еще несколько девиц, и понял, что Марианна связалась с целой компанией. Вздохнув, Рулон поплелся к выходу. «Может, выкрутится?» — успокаивал он себя, сознавая свое полное бессилие.

Вскоре вышла Марианна. Зрачки ее были расширены, грудь сильно вздымалась. Но Рулон не заметил на ней каких-нибудь заметных повреждений.

— Пошли скорей, — не дождавшись его реакции, она стала быстро удаляться от клуба. Отойдя на приличное расстояние, он задал вопрос:

— Ты убежала?

— Убегать не в моих правилах.

— Но бывают и компромиссы?

— Конечно, сейчас мы разве не смылись? — улыбнулась она.

— Как же тебе удалось справиться с этой сворой? — удивился он.

— Ты явно недооцениваешь моих возможностей, — спокойно ответила Марианна и, зайдя вперед, стала к нему спиной. Ее тело чуть колыхнулось, что-то мелькнуло в воздухе, и он ощутил легкое прикосновение к своей шее.

— Ну, как тебе Гере ваза? (атака ногой в каратэ. — Примеч. автора)

— Потрясающе, у меня так не выходит, — восхищался Рулон.

— Ты к этому особо и не стремишься. У тебя нет такой необходимости. А я постоянно нахожусь в подобных ситуациях.

— Так чего же тогда ушла? Или ты переусердствовала в обороне? — спросил Рулон.

— Всем известно, что главное мое правило — это знать свою меру, а причиной нашего ухода послужил вот этот предмет, — она положила в его руку кулончик с разорванной цепочкой. Кулончик был очень необычного вида, а цепь — широкая и тяжелая — видимо, стоила немало денег.

— Золотой? — внимательно разглядывая его, спросил Рулон.

— А ты что подумал, что твоя подруга стала бы мараться из-за простого? Только тебе не отличить подделку от ценного металла, не поглядев на пробу.

Рулон засмеялся, а потом спросил без особого любопытства:

— А чего это стерва привязалась там?

— Этот паренек оказался ее хахалем, — со злой усмешкой сказала Марианна, поправляя свои роскошные волосы.

— Так у тебя есть конкурентки? — спросил Рулон.

— Еще побольше, чем в школе.

Они вышли на широкую дорогу, где в этот час было нелюдимо. Только автомобили изредка проезжали мимо.

— За этим мальчиком мы и ходили на дискотеку? — спросил Рулон.

Марианна резко одернула за руку Рулона, увлеченного разговором и чуть было не попавшего под машину.

— Ты что? Разве подобное чадо может сделать что-нибудь путное? — Марианна пренебрежительно махнула рукой.

— Как же мы будем теперь? — продолжал интересоваться Рулон.

— Никак, — она ответила резко и в то же время игриво. — Просто вместо этого парня будешь ты.

— Что? Опять я? — удивленно воскликнул Рулон.

От такого поворота дела он даже слегка отскочил в сторону и отрицательно замотал головой.

— Да не бойся, это несложно. Просто ты спровоцируешь Штопора на драку, — Марианна заговорила вкрадчиво и ласково, успокаивая Рулона своим голосом.

— Штопора на драку? — с ужасом округлил глаза Рулон.

Теперь он остановился на месте, словно выражая свой протест.

— Перестань паясничать. Тебе ничего не придется делать. Скажешь ему пару ласковых, и дело в шляпе.

Он надулся и не отвечал ей. Марианна обняла его, словно нежный морской бриз, и ласково прошептала:

— Там будет много моих людей. Они не дадут ему ничего с тобой сделать. Тем более я буду рядом.

Размякнув, он согласился, успокоенный ее обещаниями. Хотя страх и был, но вдохновленный дискотечным примером Рулон тоже хотел сделать нечто подобное. Тем более дело намечалось серьезное, если Марианна решила покончить со своим вассалом, служащим верной дубиной в ее руках.

- Эта роль для тебя трудна, мой милый. Теперь ты будешь играть хулигана, будучи отъявленным чадосом, но тем это и ценно, что для ентого тебе нужно будет себя ломать и приложить много усилий. Всегда нужно играть ту роль, которая у тебя не получается, не входит в твой убогий репертуар, тогда ты сможешь стать господином самого себя, а сейчас ты раб своих ролей, своей трусости и закозленности. Благодари за это свою любимую мамочку. Если бы она желала тебе добра, то заставляла бы тебя быть разным, осознанно переходить из одной роли в другую, а так ты стал хлюпиком, маменькиным сынком.

Они шли еще минут десять по вечернему городу. Наконец оказались у входа в кафе. Это было современное здание с большими окнами. Марианна остановилась на минутку и осмотрела помещение через стекло.

— Вон она сидит, пьяная харя, давай войди в роль шута-петуха и попробуй хоть раз полезть в залупу на того, кто сильнее.

 — ой, как это сделать? — замямлил Рулон.

— И не мякай, — оборвала она его, — давай лучше разозлись, стань жестче и собранней, тогда ты сможешь сделать это. Роли яви требуют агрессии, только ярость дает человеку новые силы, дает шанс сделать невозможное.

Рулон вспомнил все, что его обычно раздражало, и со злостью ударил кулаком в стену.

— Я сделаю это, твою мать, — жестко и решительно выпалил он.

— Таким ты мне уже больше нравишься, — ласково сказала ему Мэри, — но помни, что ты должен еще и наблюдать за собой со стороны, мой яхонтовый.

В кафе тихо играла музыка. За столиком сидел сильно охмелевший Штопор, допивая вторую бутылку водки. Марианна с Рулоном вошли в помещение, и Рулон развязно подвалил к столику, за которым сидел хулиган. На столе был беспорядок, недопитые стаканы с водкой, остатки жареной рыбы, колбасы и другой закуски создавали особый фон.

Эмма, как и было договорено, стала звонить в милицию, а Рулон подсел за их столик, бесцеремонно налил себе стакан лимонада и залпом выпил его. Затем поставил стакан на место, сильно стукнув по столу. Это было настолько непохоже на Рулона,
что Штопор, недоумевая, смотрел
окосевшим взором, словно пытаясь понять. Что-то зацепило его в Ру­-
лоне.

— Какого хера ты здесь расселся? Кантуй отсюда! — важно процедил Штопор.

Рулон, разглядывая граненый
стакан, уверенным голосом, нето-
ропливо высказал несколько нелест­ных комплиментов на его счет.

— Посмотри на себя. Ты думаешь, кто ты есть? Пень ты на ровном месте, да еще неотесанный.

Кровь ударила в голову хулигана. Он вскочил и, резко опрокинув стол, попытался ударить Рулона. С лицом, искаженным от злобы, он направил огромный кулак в цель, но промазал, недооценив реакции Рулона. И тут же упал навзничь, на мирно сидевших людей, от приема джиу-джитсу, ловко осуществленного
Марианной.

Ослепленный яростью, Штопор начал дебоширить, но вовремя подоспевшая свита стала утихомиривать его. В это же время подоспели и вызванные мили­ционеры.

Рулон с Марианной выбежали через черный ход, наблюдая, как несколько фараонов помещали Штопора в черный воронок.

— Все, что не делается, все к лучшему, — сказала Мэри.

— Но при условии, если все хорошо кончается, — добавил Рулон, — возмездие получил Штопор за свое гнусное существование, коим он отравлял жизнь многих.

Рулон задумался над этим.

— А ты хорошо проявился для первого раза, — похвалила его подружка. — Теперь еще навешаешь пиздюлей всем хулиганам в школе. И тогда точно станешь суперменом.

— Да до этого мне еще далеко, — заметил Рул.

— Ничего, продолжай злиться, становись жестче и собранней. И ты сможешь то, на что раньше был не способен, — сказала она. — Злоба — это великая сила, зная это, людей учат быть добрыми, чтоб ими было легче управлять, но ты теперь понял эту тайну. Ну ладно, мне пора идти по своим делам, а ты иди по своим. Будь здоров, подлец! — шутливо бросила она и растворилась в вечернем полумраке. Он проводил ее почтительным взглядом, затем развернулся и поплелся восвояси, размышляя над происшедшим:

«Падлы, меня воспитывали овцой, говорили «будь говном, будь добрым, уступай, не борись, сдавайся», и я стал чмом. Теперь меня все избивают. Если бы я был агрессивен, умел злиться, то я бы занимал другую роль, был бы лидером, - думал Рул, бесясь на мать и всех остальных воспитателей, - все, баста, теперь я буду злиться, не буду слушать ваш бред, черти, не буду размякать от вашей сентиментальноси и хуевой заботы, - злился он, - гады, мне всю жизнь испоганили, будьте вы прокляты, сволочи, - эти мысли делали Рулона сильней, и он чувствовал, как стал преображаться в нормального человека».

Дома Рулон включил специально подобранную музыку, состоящую из песен, которые ему больше всего нравились и зажигали душу. Он стал танцевать и отдаваться Богу. Великое блаженство стало переполнять его сердце. Он продолжал активно танцевать. Через минут тридцать он вспотел, энергии стало меньше, он устал, и благодать стала утихать.

Но, прилагая волю, он протанцевал еще столько же до полного изнеможения. Затем лег на пол, расслабился и стал медитировать, чувствуя движение энергии в теле. Практикуя этот экстатический танец уже несколько лет каждый день, Рулон стал добиваться такого интенсивного состояния блаженства, что остальные развлечения, такие как телевизор, общение с бабами и компании, отошли на второй план. Они только мешали испытывать этот катарсис от слияния с Богом. «Если бы все научились этому, — подумал Рулон, — то ни водка, ни наркота, ни семейка не понадобились бы людям. Но жизнь течет по-иному, и путь счастья открыт для немногих. Водка, секс и дети делают их такими дураками, что они уже никогда не будут способны все это понять».

Эти размышления прервала мать своим занудством.

— Что же ты плохо учишься? Ничем не занимаешься? Как ты собираешься жить, кормить семью? — кричала она. — Все прыгаешь, где-то шляешься. Может, ты уже в секту попал? Тебя там сделают зомби!

— Сами вы все зомби, — ответил сын, — мозгами-то не умеете думать. Вам как внушили ерунду, так вы тупо ей и следуете. Ваша программа мне известна — институт, семья, завод, могила. Мне этого не нужно. Думаете, что если делаете как все, то, значит, правильно? Но вы — зомби, настоящие зомби. И из могилы вас не надо поднимать для этого. Вы уже умерли, а мне все это не нужно. Я не хочу ваш коммунизм строить, мне на все это наплевать.

Затем Рулон написал плакат: «БУДЬ КАК ВСЕ!»

«Девиз идиотов», — подписал он внизу. И затем записал стих, который ему пришел в контакте с Шамбалой:

 

К чему все эти рассужденья о коммунизме, о труде.

Не предавайся заблужденьям, подумай лучше о себе.

 

— Семья, семья, дети — вот что самое страшное, — вертелось у него в голове, — вот камень преткновения, вот почему матери плохо.

 

 

Коаны Дзен (PLUS)

 

Рулон снова был в школе, на уроке алгебры, где учили решать какие-то сложные уравнения. Марианны не было.

«Чему нас тут учат, зачем нам эта высшая математика с тремя неизвестными? Лучше бы учили, как в жизни математику проявлять. Это на доске все логично, а в жизни никто не следует логике, расчету и потом жалуются, обижаются, что у них все плохо, все на поводу у чувствишек и внушенных установок идут. Где же тут математика? Пусть лучше разберутся, как им дальше жить» — так думал Рулон о математике и проблемах людских.

На перемене его поймал Солома с дружками. Он славился своей любовью к юмору.

— Ну что, Рулон, вилкой в глаз или выебать раз? — произнес он слова приветствия. Все забалдели.

— Ни то и ни другое, — промямлил Рулон.

— Пойдем, Рулон, с бабами знакомиться. Помнишь, чему я тебя раньше научил, или вмазать по рогам?

— Помню, — Рулон знал, что если делать то, что он скажет, то Солома сильно бить не будет.

— Ну, говори свой пароль, — глумился Солома.

— Я — рахит, напуганный войной, — промямлил Рулон. Все весело забалдели. Рулон продолжил: — Голые яйца над пропастью, я — страшный сифилис, — завыл он и, приставив руки к ушам, скорчил рожу, стараясь всех напугать.

Его взяли за руки, растянули в стороны и повели вдоль длинного школьного коридора.

— Рулон, все бабы твои. Снимай пиджак, сейчас пойдем знакомиться, — сказал Солома, когда они были напротив женского туалета.

Он снял пиджак. Солома вывернул его, бросил на пол, потоптался по нему и велел надеть шиворот-навыворот. Дружки закатили Рулону штанину и в таком виде повели по школе, подводя к девкам, которые стояли группами.

«Вот классно, - думал он, - ща меня с бабами знакомиться научат, а то я все стеснялся, боялся попасть в неловкое положение, а тут меня уже опускают ниже плинтуса. Бомба, я должен победить свой дискомфорт, мне должно быть насрать, как меня оценивают люди, я просто буду общаться с ними и все. Если стесняться людей, считаться с ними, бояться оказаться плохим в их ебонутых глазах, тогда я буду беспомощен, подавлен, запуган и никогда не смогу делать то, что я хочу. Я должен быть морально раздавлен, чтобы отказаться от ебучей морали, которая сковывает меня цепями. Буду осознанно бороться со стыдом, страхом, скованностью, чтобы сломать свою клетку, тюрьму морали».

Рулону было неудобно и стыдно, но он постарался войти в отрешенное состояние и увидел снова все происходящее со стороны. Стало весело, он подошел к девкам.

— Мне не страшен триппер злой, сифилис тройной, когда презерватив со мной, — продекламировал Рулон.

Солома с друганами весело балдели. Они держались руками за живот, загибаясь от хохота. Радостное веселье продолжалось. Скоро над Рулоном стала смеяться вся школа. Он весело читал стих Пушкина, как его научили:

 

На кладбище ветер свищет и листочки шевелит.

Нищий снял портки и дрищет на обтесанный гранит.

Вдруг, откуда ни возьмись, в белом саване мертвец.

И сказал могильным басом: «Обосрал меня, подлец!

Кто вас носит в эту пору на могиле нашей срать?

Вот насрал какую гору, и руками не поднять!»

Нищий начал извиняться, пальцем жопу затыкать,

А мертвец давай ругаться, только листики дрожат.

 

Тут Рулон почувствовал себя скоморохом при царском дворе или где-нибудь на базарной площади. Он веселил народ, а сам при этом занимался растождествлением со своей ролью. Глаза всех были сфокусированы на нем. «Общество, окружающие люди навязывают нам роль, загоняют нас в нее своим мнением, своими действиями, но моя задача, — думал Рулон, — наперекор всему обществу растождествиться с тем, что обо мне думают, с тем, что со мной делают. Стать независимым от мнения дураков и играть, просто играть любое слово, действие, мысль, помня, что я в большом театре под названием ЖИЗНЬ».

Вдоль коридора выстроились почти все ученики школы. Рулона вели сквозь строй, и вся эта масса школьников веселой гурьбой следовала за этой процессией. На первом этаже школы состоялся мудрый диалог.

— Взлет или посадка? — спросил Солома.

— Нелетная погода. — сказал Рулон.

— А, знаешь, сука! Рога есть? — тогда спросил он.

— Нет, — ответил Рулон.

— Тогда набивать будем! — закричал Солома и с силой врезал Рулону по голове.

— Рога есть?

— Есть, — ответил Рулон.

— Тогда сбивать будем! — сказал Солома, снова вмазав по голове так, что искры посыпались из глаз. Так он спрашивал еще несколько раз, но Рулон не знал ответа. Он подумал: «Это хороший коан, прямо эзотерический принцип какой-то: есть качества характера — нужно
искоренять, нет — нужно развивать».

Рулона завели в туалет и облили водой из ведра с туалетной бумагой и окурками.

— Ты у нас будешь мокрой курицей! — захохотал Солома и снова повел Рулона по школе, крича «Рулон — мокрая курица!».

— Хуй сосал, селедкой пахло? — спро­-
сил он.

— Не сосал, не знаю, пососешь, расска-
жешь, — ответил Рулон.

— Знаешь, падла, ответ! — сказал Солома, сильно ударив Рулона под дых. — Читай
стих! — заорал он.

Рулон начал читать, заикаясь:

Грузин в кустах ебет козла.

Какой позор для человека!

Татарин за хуй тянет пса

И усерается от смеха.

Из ресторана вышла блядь,

Ее глаза осоловели,

 

— Фанеру к смотру! — закричал Солома. Рулона схватили за руки, а Солома стал бить по грудянке изо всех сил. — Теперь я тебе проставлю гычу, — Рулона развернули спиной, а Солома стал бить его по спине своими здоровенными кулаками.

Кто-то притащил фломастер, и Солома на лбу у Рулона написал: «Бойтесь, бляди! Башню клинит!» — и повел по школе всем показывать.

«Хорошо, что нету пионерского галстука, а то завязали бы так, что потом разрезать бы пришлось», — он вспомнил мастеров дзен и подумал, что Солома мог бы быть одним из них.

— Что происходит? — внезапно все это увидела завуч и спросила с явным намерением кого-нибудь наказать.

— Мы играем, — сказал Рулон.

— Да вот он в индейца нарядился, — сказал Солома. — Скажите ему, чтобы он так в школе больше не делал.

Завуч стала орать и велела смыть Рулону эту надпись со лба. Ему не было жаль себя. Увидев надпись в зеркале, он весело рассмеялся.

«Моя личность не больше, чем это отражение в кривом зеркале людских мнений обо мне. Но мне забить на все это, я тот, кто смотрит, смотрит на это кривое отражение. Я не оно, я не должен отождествляться с ним. Когда я смогу это сделать, то я уже начну играть роли так, чтоб создавать о себе любое нужное мне мнение, — подумал он и скривил страшную рожу, глядя на себя в зеркало. — Вот так я буду делать все это... Жизнь — это просто цирк, но люди слишком серьезно относятся к себе, к мнению о них. И так они становятся рабами чужих мнений. Живут не так, как им хочется, а так, чтоб о них хорошо думали. Зомби тупые, фанатики. Многие сегодня подумали, что я тронулся, значит, смогу пенсию в дурдоме получать, — подумал он, глупо улыбаясь. — Во всем есть и хорошая сторона. Не бывает худа без добра».

По пути домой он встретил Марианну. Вспомнив утренний разговор с матерью, он рассказал ей его.

— Марианна, я пытался объяснить матери Истину, но встретил сопротивление, она говорит, что меня зомбируют, хотя сама настоящая зомби.

 — она даже не понимает, какие все люди зомби сами по себе. Это просто смешно думать, что их могут специально зомбировать в каких-то сектах. Они и без зомбирования уже полные зомби. Понимаешь? Я узнала, что зомби делают несколькими способами. Один из них, когда человеку дают специальный порошок, после которого кладут его в гроб, а потом обратно вынимают, и он становится зомби. Другой способ, более распространенный на Востоке, когда на голову подвергавшемуся зомбированию одевали сырую верблюжью шкуру или желудок верблюда. Шкура постепенно высыхала, и человек испытывал неимоверные муки. Волосы врастали в шкуру. Через некоторое время психика такого человека полностью нарушалась, и он становился зомби. Много других способов существует. А у человека его «социальные программы», как этот мокрый верблюжий желудок, начинают постепенно высыхать. Например, ребенку говорят: «Ты будешь иметь семью». Ребенок: «Нет, я не буду ее иметь», т.е. ребенок нормально реагирует. Он всю эту глупость отвергает. А когда он становится постарше, то верблюжья шкура начинает высыхать и сильно сдавливает ему голову. Вот тогда начинаются адские боли. И примерно к 40 годам жизни он становится полным зомби, который тупо идет, ничего не соображая. Ему даже уже говорить что-то бесполезно. Потому что он духовно мертв. Шкура полностью высохла, волосы в мозги проросли, и вместо мозгов у него теперь там волосы.

— У Лескова есть такой рассказ, мне бабка рассказывала, как таких зомби делают, а потом разрезают пятки, и туда волосы вставляют, чтобы они не сбежали, — добавил Рулон.

— Но обычному человеку ничего не надо делать, чтобы он не сбежал. Просто ему надо внушить, что он уже свободен, и он никуда не сбежит. Он будет умирать за Родину, за Сталина. Это раньше людям что-то вставляли, одевали верблюжью шкуру, заковывали в цепи на галерах к веслам. А потом проще. Им просто внушили, что надо строить коммунизм, и уже не нужно к веслам на галерах приковывать. Они и так будут сидеть, пока не сработаются до костей.

— Есть такая поговорка: «Дураку с три короба наврешь и можешь делать с ним, что хочешь», — добавил Рулон.

— Мы с тобой даже делали попытки на опыте показать людям их глупость, и все равно они не понимают. Вспомни скоморошество на дне рождения. Это получается потому, что глубоко что-то им в мозги вклинилось, и уже жизненный опыт не помогает.

— Марианна, ты часто говоришь о глупостях людей, а они все равно не понимают.

— Ум для многих людей оказался роскошью, ненужной роскошью. А действительно, зачем он нужен обычному человеку? Если бы у всех был ум, то уже люди не существовали бы. Люди перестали бы размножаться. Все бы стали хорошо жить. У каждого человека было бы по огромному городу. И в этот город мы бы набрали китайцев работать, потому что они слишком сильно размножились. И каждый бы управлял целыми ордами китайцев, которых бы селили в этих городах. Но вскоре китайцы, если бы у них был ум, все бы поняли. Людей бы на Земле становилось все меньше. И такие цивилизации не могли бы существовать из умных людей. Поэтому, если бы люди были с умом, то они бы не рождались. И хотя существует линия ума на руке, но это не тот ум. Просто эти линии говорят о том, насколько может быть человек удачлив в глупости. Люди начинают завидовать Пугачевой, Кобзону, другим, потому что они быстрее могут осуществить глупость. Но никто почему-то не завидует йогу, который сидит в пещере. Он там очень спокойно живет. А люди говорят: «Ну как же. Он же не может там глупость осуществить, значит, мы не будем ему завидовать».

— Да, Марианна, я и не предполагал, что глупость правит умом, — мечтательно произнес Рулон.

— Не бойся совершать усилия. Гурджиев говорил, что человек должен очень много страдать, чтобы что-то понять. Поэтому мы не должны избегать страдания. Мы должны идти навстречу страданиям, может быть, воображаемым страданиям. Только мы не должны себя жалеть во время страдания.

— Марианна, а в чем разница между обычными страданиями и принимаемыми?

— Жалость во время страдания размягчает наше поле, и тогда оно идет нам не впрок. Лучше становись жестче, злее, сожми поле — и это будет впрок. Это поможет не фантазировать, а реально видеть мир. Некоторые любят себя помучить воображаемыми страданиями, чтоб заполнить ими внутреннюю пустоту. Но я буду заполнять ее божественным и не буду мучить себя.

— Марианна, сказали, что животные, собака, например, когда боится, начинает рычать и лаять.

— Вот. Так и ты можешь попробовать рычать, чтоб научиться быть активным и злым, как они, и не жалеть себя, не плакать.

Рулон вспомнил, как его втолкнули в женский туалет. Он долго вырывался оттуда, пока у него не возникла мысль: «Что же я делаю? Все это просто представления ума». Затем спокойно сел на ведро, которое стояло под раковиной. И стал медитировать под шум журчащей в бачках воды. Мимо проходили девчонки. Смеялись, стыдили его. Но ему было все равно. Он остановил внутреннее мышление и расфиксированным взором смотрел на них как на цветоформы, которые проходили мимо. Их слова он слышал, как звуки разного тембра и громкости.

Его медитацию прервала уборщица, выгнавшая с этого удобного места.

Сначала Рулону было страшно идти в школу, но так как он все больше использовал школу для духовной практики, то со все большей радостью посещал этот «клондайк знаний истины».

Проходить через все эти страдания становилось все более интересно. К сожалению, без подобных ситуаций развитие идет медленно. Эти ситуации ускоряют во много раз продвижение, если они пройдены достойно, с культивацией, во время их истинного состояния.

 

 

***

 

И вот 10 лет школы помогли достичь высоких результатов в процессе Просветления. Рулон ходил по школе, его лицо всегда было растянуто в глупой улыбке. Его прозвали Человек, который смеется. И он научился смеяться над собой и не бояться быть дураком. Поэтому и другим тоже было весело с ним. Его за это звали
«любимец публики — Рулон».

— Ты не болей, Рулон, — говорили они
ему, — а то нам без тебя будет скучно.

— Я уже закаляюсь, — отвечал, бывало, он им.

У Рулона была особая ручка, которую он грыз и заплавлял спичками. Под конец она превратилась во что-то невообразимое. И
когда Рулон ее терял, ее заботливо возвращали, мол, продолжай писать этой ручкой. Такой же был у него дневник, весь в разных
надписях и рисунках с двойками, проставленными до конца года.

 

 

***

 

Теплым утром Рулон шел по улице. Дневное светило обдавало его теплотой своих лучей. На душе было хорошо. Сердце переполнялось высшей любовью ко всему необъятному миру и не питало пристрастий к отдельным предметам. Разум был чист, а мысль сильна и свободна.

Подходя к остановке, он заметил стоящую там Лену, которая после того происшествия больше не встречалась с ним. Рулон размышлял, подойдет она или нет. Конечно, ему от нее не светило, но она нуждается в его поддержке, и к тому же нельзя оставлять человека в таком недоброжелательном настрое к себе.

— Здравствуй, Ленок, — подойдя, обратился он к ней, как будто ничего не происходило. Она поздоровалась, даже не повернувшись.

— Чего же это ты ко мне не заходишь? — ласково произнес Рулон.

— Как же, зайдешь теперь к тебе?

— Ах да, этот дурацкий случай, — будто бы только вспомнив о нем, вздохнул он и почувствовал, как в сердце Лены затеплилась радость, хотя ее лицо оставалось холодным. Она не умела так быстро менять настрой, как Марианна, и следовала шаблонам, что только усложняло ее жизнь.

— А ты сегодня великолепно выглядишь, — сделал он ей комплимент. Лена улыбнулась, но не ответила.

— До скорой встречи, — дружелюбно сказал он и, подмигнув, сел в подошедший транспорт. Рулон не хотел восстанавливать прежних отношений. Целью было снять ненужную неприязнь и обиду с ее души, что и было исполнено. Он еще раз вспомнил про свою еблю с Леной и осознал, что она опустошала его. После майтхуны с ней он ощутил себя высосанным, как выжатый лимон. После секса с Марианной он чувствовал, как будто начал парить. Такая была в теле легкость и наполненность. «Да, надо искать сильных, нормальных партнеров, которые тебе могут что-то дать, а не разменивать себя на всякое дерьмо. Как хорошо, что Мэри вовремя образумила меня. Ведь она ведет меня к знанию, а эта чмошница поведет меня в болото семьи», — подумал он.

Сев в автобус, Рулон отвернулся к окну, закрыл глаза и отключился. Но серд­це чувствовало все окружающее. Внезапно появилось беспокойство. Он повернулся и увидел контролера, бывшего еще далеко.

«Эмоциональный центр вовремя подсказал мне об опасности. Интуиция, предвиденье, ясновиденье – это функции эмоционального центра и, если я буду больше доверять ощущениям сердца, меньше дурачить себя умом, то разовью в себе настоящее ясновиденье, а подобные мелкие ситуации помогают моему развитию. Если настроиться, то легко можно ощутить, где опасность, где благо.

Придется компостировать абонементы», — подумал закоренелый заяц и почувствовал, что сзади тоже кто-то волнуется. Посмотрев, он увидел парнишку. Видимо, тоже безбилетника, нервно шарившего по карманам. На его лице отражались растерянность и испуг. «Конечно, проверка — вещь неприятная, но волноваться тут ни к чему. К жизни всегда нужно относиться, как к игре», — подумал он и, улучив момент, прокомпостировал два билета.

— Друг мой, успокойся, — сказал он, протягивая парнишке билет, — если нарушаешь правила, будь предусмотрителен.

Пацан, удивленно глядя на него, нерешительно взял билет.

— Спасибо, — пролепетал он, подавая копейки.

— Не за что. Так должен поступать каждый, ведь люди должны выручать друг друга, не так ли?

Сегодня у него было благодушное настроение, появившееся в результате долгой концентрации внимания на идеале абсолютной любви. Ему вспомнился один случай, происшедший в таком чудном настрое.

Вечером, идя по городу, Рулон увидел трех парней, пристающих к девушке. Вокруг никого не было, и они нагло бесчинствовали. Находясь в хорошем расположении духа, ему захотелось помочь ей. И теперь он решил испробовать свои знания по астропланетарному каратэ, посмотреть, сумеет ли он аннигилировать их агрессивное поле своим намерением. Он вспомнил Мэри и подключился к ней. И, войдя в ее образ, стал культивировать сильное желание, чтоб бедняжку оставили в покое, подкрепляя его выбросом энергии из тела и глаз. Подойдя поближе, Рулон встал и в упор смотрел на развертывающиеся события. Как ни странно, но страха не было. Только всепоглощающий нравственный порыв овладел его существом. Сперва он оставался незамеченным, но вскоре притеснители начали как-то неуклюже и сбивчиво действовать. Наконец, они обратили на Рулона внимание.

Огромная добронамеренность подавила их разнузданное хамство. Один что-то сказал в его адрес, и два других тоже отвлеклись от своего занятия. Рулону удалось перетянуть их внимание. Девушка была оставлена в покое и могла идти. Но в Рулоне она увидела некоего благородного рыцаря, вступившегося за ее честь. Ее неприязнь и страх сменились любопытством. В иллюзиях она рисовала желанные картины его самоотверженности и своей любви.

Парни начали говорить угрожающе. Но Рулон молчал и смотрел на них, выражая твердость и спокойствие. Они хотели, чтобы он начал реагировать, отвечать им, дабы стать понятным и не дать им повода для нападения. Невозмутимость Рулона смущала хулиганов. В их голосах появились нетвердые нотки.
Пацаны стали говорить что-то оскорбительное, чтобы унизить его и возвыситься в своих глазах. Необходимо было действовать.

Медленно и решительно, как тигр готовый к прыжку, Рулон стал приближаться. Они невольно отпрянули и остановились в замешательстве. Рулон тоже остановился, пристально глядя на них.

Девушка с интересом наблюдала за этим энергетическим поединком. Ей было невдомек, что стоило только появиться испугу или корысти, и все будет кончено. Силы зла возьмут верх, и в них проснется агрессия. Один, стараясь быть развязным, неуверенно направился к Рулону. Предательски начала пробуждаться тревога. Он понял, что если немедленно не начнет действовать, то потерпит поражение. К чистой духовной борьбе способности еще не было. Нужно было шокировать их, поразить чем-то и в то же время стрессировать, напугать, чтоб посеять в них панику и неуверенность, сбить натиск их агрессии в его адрес. Он открылся и позволил силе действовать через него. Сделав решительный шаг вперед, застывший хулиган вздрогнул. Рулон исполнил удар в прыжке по близстоящему столбу. Все были ошарашены, на их лицах выражалось смятение. Он властно произнес:

— Если еще повторится подобное, меч смерти отомстит вам. В его словах была какая-то зловещая тайна, нечто необычное, не входившее в круг понятий этих людей. Они были подавлены, но по инерции пытались что-то из себя строить.

Рулону хотелось продолжать это, и, взяв девушку за руку, он увлек ее за собой. Она покорно шла. Парни еще что-то выкрикивали, но никто не посмел задержать их. Отойдя на безопасное расстояние, он остановил молчавшую от восторга девушку.

— Извини, но я очень спешу.

— Куда же? — взволнованно спросила она.

Мечтам ее не суждено было сбыться, но Рулону не хотелось сильно разочаровывать ее. Надо было сказать что-то отталкивающее, но в то же время заставившее задуматься над жизнью.

— В секту, — быстро ответил он.

— Это в каратэ?

— Я баптист, — спокойно прозвучал ответ.

— Баптист? — удивленно переспросила она.

— Прощай, мне пора.

Повернувшись, Рулон быстро зашагал, провожаемый недоумевающим взглядом. Моральный долг был выполнен без образования ненужных плодов деяний, которые могли отяготить карму. Он знал, что нельзя привносить корысть и создавать плоды, последствия своего магического акта, иначе сила могла оставить его. Это было просто демонстрацией его искусства, просто практикой, которую он должен был воспринять без гордости, радости победы и стяжания ее плодов.

Он сел в автобус, хотя проехать ему нужно было совсем немного, но так как ничего в этой жизни не происходит случайно, он стал наблюдать. Внутреннее чутье сразу же подсказало ему прокомпостировать абонементный талон. Через одну остановку в автобус вошли две моложавого вида женщины с блокнотиками в руках и начали проверять билеты. Одна — с передней площадки, другая — с задней. Им удалось поймать пару безбилетников.

Один откупился, а другого оставили кататься по маршруту.

Рулону не было их жаль. Они получили по заслугам за несоблюдение закона. Конечно, не езды в городском транспорте, а существования в этом мире. По­могать всем он не собирался. Каждому должна помогать его голова, а кто не умеет шевелить извилинами, всегда попадет впросак, хотя бы соблюди он все бумажные правила. Работая зайцем-безбилетником, он наблюдал за собой во время всей поездки и отслеживал, какие ощущения в его теле проявляются перед появлением контролеров, и наблюдая за своими чувствами, он научился предвидеть их появление. Такие предчувствия нам постоянно дает наше тело. Но мы глухи к ним. Будь мы внимательней, то могли бы получить от него ответы на многие вопросы. Оно бы сказало нам, где опасность и где ее нет, где нас ждет успех и где неудача. Для этого нужно, думая о чем-то, прислушиваться к своим ощущениям и замечать их изменение. И с опытом придет понимание языка тела. «Что же оно сообщает нам тем или иным образом, о чем предупреждает оно нас?» — думал Рулон по дороге.

 

 

***

 

В чем нужно помогать людям, так это в осознании своих ошибок, и главное — необходимо учить их истинным законам, на коих зиждется наше бытие.

Подлинные изменения в человеке не могут произойти только лишь под воздействием умозрительного знания, вычитанного из книг.

Должны измениться его оценки, реакции, эмоции, весь образ жизни и восприятия. И для этого нужна практика, без которой изменение невозможно так же, как построение дома без рабочих и кирпичей.

Рулон с каждым годом все более и более вел правильный образ жизни не из фанатизма, а потому, что он давал ему состояние наполненности, здоровья и счастья.

Он стал внутренне ощущать, что ему полезно делать для своего развития, а что нет. И хотя это состояние возникало еще не часто, он с радостью улавливал его и старался запомнить этот источник и закрепить на как можно большее время. Отказался от вредных и «иньских» продуктов, таких как картошка и жидкий суп, старался питаться одним рисом с вкусовыми добавками. Каждый день он умудрялся из одного риса приготовить новое блюдо.

Все в этом мире делится на две части: на женское и мужское, черное и белое. И одна из этих частей слабая, другая — сильная. Сильную часть развивают в себе сильные мира сего. Слабую — все остальное большинство, слепо подчиняющееся идиотским законам, написанным сильными. Слабым закрепляют слабые программы, сильным — сильные. Слабым может быть действие, эмоция, продукт питания. Поэтому Рулон в каждом моменте своей жизни стремился отследить сильную часть, и особенно внимательно он относился к своему питанию.

Он давно уже забыл, когда с удовольствием обжирался вредной пищей. Мысль о четырех ногах под одеялом ничего не вызывала у него. Красивая одежда, телевизор, прочая суета давно наскучили ему. Былая алчность к деньгам постепенно затухала, и хотя он иногда по привычке и прокручивал небольшие операции, но плоды их оставляли его равнодушным.

Конечно, он еще не был оторван от мира прославленных форм: интересная книга или какой-нибудь шедевр звукозаписи ненадолго увлекали его воображение, но только тогда, когда это совпадало с его неудержимым стремлением к развитию.

Бывало, конечно, что красивая безделушка или лестная похвала захватывали его воображение, но после этого появлялось какое-то чувство гадливости, никчемности всех этих соблазнов.

К Марианне его тянуло нечто иное. Общение с ней давало ему жгучее чувство, испытываемое в школе, в своем кошмарном прошлом, запечатлевшемся в памяти, как яркое сновидение, где кипела жизнь и борьба за существование.

Да, ощущения борьбы манили его, но притягательность ее была не в самом акте, а в тех острых переживаниях, которые она вызывала, кидая его существование в иной мир, полный приключений и тайн, чарующих своей не наигранной правдой.

Если можно так сказать, это какая-то своеобразная романтика. Но нет, ее героем ему быть не хотелось. Он желал созерцать, оставаясь в стороне от дела. Но ощущать его, входить в это пьянящее чувство стресса, когда, придя домой, с содроганием вспоминаешь, что с тобой было. Как после удивительного сна просыпаешься в повседневной будничности. Эти иллюзии еще притягивали.

Он понимал их подлинный смысл, зная все закономерности развертывающихся событий, видя роли соучастников представления, в котором ему приходилось быть актером, порой опускаясь до самых низов скотства этой Божественной драмы.

Но отрадно было вдвойне, когда после всей грязи, выплеснувшейся в твою душу, начиналось воскресение к светлому счастью истины. Тогда Рулон ясно осознавал верность наставлений Марианны, дававших не уходящее блаженство осуществляющим их.

Становилось просто больно и обидно за людей, которые в своем невежестве жаждут насладиться этой мерзостью, рвутся к ней, восхваляя ее, придумывая предлоги, чтобы задушить в себе позывы, зовущие к правде, свету и высшему благу. И оно даже недоступно воображению тех, кто закостенел в своей приверженности к сладким плодам этого мира.

Становится подлинно ясным весь обман приходящих чувств и ложных радостей, сменяемых болезненной скорбью.

 

 

 

Голубой король  (PLUS)

 

 

Поздно придя в школу, когда уже начался первый урок, Рулон прошелся по тихим коридорам, пахнущим свежей краской, известкой и дустом, и подошел к двери класса, где должен был идти урок биологии. Он заглянул в класс. Биолог что-то выкрикивал. Ученики ерзали и шумели. Появление Рулона усилило беспокойство в классе.

— Рулон, заходи!

— Здорово, Руля! — раздались радостные крики.

— Сколько ты еще будешь опаздывать! — заорал биолог. — Быстро садись, подлец!

Рулон зашел и сел на свое место. Марианны, как всегда, не было. В это время в школе она появлялась крайне редко. Рулон решил, что начнет медитировать или нарисует на парте голую жопу.

Но, увидев, что на столе лежит учебник, решил его полистать. Он увидел кар­тин­ку, изображающую мозг, и стал ее разглядывать и читать параграф о стро­ении мозга. Сперва он пытался читать осознанно, т.е. одновременно ощущая тело, дыхание, концентрируясь в межбровье, да еще краем глаза видеть, что проис­ходит в классе. Но скоро он зачитался, забыл о своем намерении и выпал из реальности.

В книге он вычитал о том, что в мозге есть центры удовольствия и центры страдания. И его осенила мысль. Ведь человек всю свою жизнь ищет способ щекотать центр удовольствия и боится, чтоб не включился центр страдания. И на этом его ловят, начинают программировать с детства. Когда он делает то, что нужно родителям, то они его гладят по голове, дают конфетку, т.е. связывают какие-либо свои дурацкие установки с центром удовольствия. Формируют у ребенка условный рефлекс, как у собаки Павлова. А когда он делает что-то не то, что им нужно, бьют, ругают, т.е. связывают у него в мозгах эти действия с центром страдания, называя все это воспитанностью, совестью и прочими словами. Но на самом деле они растят зомби, всего сотканного из подобных условных рефлексов.

Размышления Рулона прервал биолог, который треснул его по башке указкой, крича, чтоб он немедленно отвечал. Немного ошеломленный, Рулон встал и не знал, что сказать.

— Сегодня ты получишь кол, раз ты ни хрена не знаешь, — закончил он свою тираду.

Рулон сел на стул и сразу подскочил, закричав от боли, так как, пока он стоял, ему успели заботливо наложить кнопок и иголок под зад.

Биолог снова стал орать на него. Рулон стряхнул кнопки, сел и подумал: «Как все-таки опасно быть неосознанным и терять бдительность».

Сев за парту, он снова стал листать книгу. Он вычитал, что железы у людей выделяют различные вещества и от этого люди бывают тощими, толстыми и т.д. Рулон подумал, что не только физическое тело, но и психика также зависит от этих веществ. Чуть больше одного вещества — человек будет бабником, чуть меньше — и он станет фригидным. Что от этих веществ зависит активность и пассивность, ум и глупость. Наверное, если вещества как-то гармонично выделяются, то и человек будет счастлив и удачлив, если нет, то будет у него все не удаваться. От размышлений его отвлек дикий смех класса. Рулон поднял голову и увидел, что биолог объясняет что-то про половые органы и размножение. Увидев, что ученики не могут спокойно воспринимать эту тему, биолог решил закруглиться.

— А остальное вы прочтете дома по учебнику.

На этом урок закончился. Рулон сунул учебник за штаны, так как портфель он не носил, решив, что почитает его еще на следующем уроке.

Но следующим уроком оказалась физкультура. Рулон дождался, когда начнется урок, затем зашел в раздевалку и, убедившись, что все уже переоделись и ушли на занятие в спортзал, сел на лавку и стал снова читать книгу. Но он забыл, что самое трудное в школе — это чему-то учиться. Внезапно в раздевалку завалил Буля с корешами. Увидев Рулона, они очень обрадовались.

— А ты что здесь делаешь? — спросил Буля.

— Да у меня нет формы, и меня не пускают на занятия, — испуганно ответил Рулон.

Кореша захохотали.

— Давайте, на хрен, обрядим этого хуя моржового в девчачье, — предложил Буля.

Кореша радостно забалдели. Гнилой притащил из девчачьей раздевалки какие-то тряпки и стал примерять их на Рулона.

— А ну, одевай, хуесос, — заорал Гнилой и дал Рулону по морде.

Рулон нерешительно стал надевать на себя юбку.

— Давай, давай, педераст! — кричал Буля.

Они обрядили его в женскую форму, белые носочки и вытолкнули в спортзал. Увидев его, пацаны весело забалдели.

— Ты что вырядился? А ну-ка, быстро приведи себя в порядок, назидательно сказала физручка.

— У меня нет спортивного костюма, — ответил Рулон.

И класс снова залился хохотом. Наконец физручка его выгнала в раздевалку и сказала, чтоб он не приходил на урок. Получив еще пару пиздюлей от Були, Рулон переоделся и, выйдя из раздевалки, направился к своему логову, спрятавшись под лестницу, продолжил чтение.

В книжке было написано, что разные части мозга отвечают за разные функции человека. Рулон подумал, что все ведь находится в башке человека, а на самом деле неизвестно, какова наша жизнь. «Например, почему я считаю мать своей матерью? Это просто внушение, которое связывает образ этой женщины с понятием «мать». Но это просто ассоциативные связи. Точно так же людям внушали, что Сталин их отец, и они умирали за него, как мухи. Дурачье, черти! Нет, теперь меня никто уже не обманет. Все восприятие мира порождено мозгом. Может и, вообще весь мир не больше чем сон. Ведь во сне всякая чушь кажется реальностью. Почему же мы так уверены, что то, что мы видим наяву, не является такой же чушью?»

Рулону показалось, что перед ним открывается какая-то великая тайна. Ему захотелось поделиться этим знанием с Марианной. Он встал и пошел к ней, пребывая в своих размышлениях.

Выйдя на улицу, он вдруг ощутил, как его щеку ожег удар. Это местное хулиганье стало обстреливать его снежками. Еще один снежок больно ударил его по носу так, что потекла кровь. Это быстро привело Рулона в реальное состояние. Он стал ловко уворачиваться от обстрела. Видя, что они не могут в него попасть, хулиганы направились к нему.

— Ну что, — сказал Цурик, — научился уворачиваться, сука, еблом-то не щелкай, паскуда, — и засунул Рулону снежок за шиворот, и стал хлопать его по спине, чтоб снег лучше обжигал тело своим холодом.

Рулон хотел вырваться, но он подставил ему подножку и толкнул мордой в сугроб. Вылезая из снега, Рулон очень кстати вспомнил стихотворение:

 

Все глаза и уши залепил мне снег.

Мне в сугробе горе, а ребятам — смех.

 

Рулон сделал вид, что никак не может подняться, и пока хулиганы хохотали над ним, резко вскочил и побежал под дружный смех и ругательства пацанов.

Прикладывая снег к разбитому носу, он подумал: «Лучше бы я был бдительным и не размышлял, иллюзорен мир или нет. Тогда бы всего этого не произошло. Мысли ведь тоже иллюзорны. Только наблюдение единственно реально. Только наблюдатель есть и во сне, и в бодрствовании. Значит, нужно, чтобы он не засыпал в мыслях и прочих отождествлениях». Думая так, он добрался до Марианны и позвонил в знакомую дверь. Долго ему пришлось ждать. Наконец дверь открылась, Марианна окинула его безразличным взглядом.

— А, это ты, свинья. Ну, сегодня мне некогда, — и закрыла дверь.

Рулон заскулил в замочную скважину.

— Меня Буля в женское платье наряжал. Я хотел это тебе рассказать.

Но ответа не последовало. Рулон спустился вниз по лестнице и вышел во двор. Вдруг он услышал окрик Марианны.

— Эй! Говно, иди сюда!

Рулон поднял голову и увидел ее в открытом окне, она звала его. Со всех ног он побежал к ней обратно. Подойдя к двери, он позвонил. Но ему никто не открывал. Он подождал еще минут десять. В его душе стала возникать обида, но он делал глубокие вдохи и старался не допустить ее.

Рулон уже решил идти, но подумал: «Она позвала меня, значит, я должен быть здесь. Пока мое терпение не кончится, я буду сидеть под дверью». Он достал злосчастный учебник, за который ему так сегодня досталось, и снова стал его читать.

В книге было написано, что крысам в башку
вставляли электроды в центр удовольствия и страдания. И крысы блаженствовали или мучились.
Одну крысу научили нажимать рычаг, в зависимости от которого импульсы шли в центр удовольствия, и она нажимала его до такой степени, пока не сдохла. Этот случай сильно напомнил ему историю наркоманов.

Он понял, что удовольствие — небезобидная
вещь, что за любое удовольствие нужно платить,
прежде всего своей энергией. И если это вредное удовольствие, то и здоровьем. Что никакого вечно-
го счастьица не может быть, так как количество
энергии у человека ограничено. А могут быть только временные удовольствия, сила которых впрямую зависит от молодости восприятия и здоровья. Прошло несколько часов. Внезапно открылся лифт, и на площадке появилась разодетая дама лет тридцати. Она была вульгарно намазана. Как только она увидела Рулона, то стала сразу кокетничать.

— Прекрасный мальчик, не подвинешься ли ты, чтобы я смогла подойти к двери, — сказала она каким-то фальшивым голосом.

Рулон отодвинулся, и она позвонила в дверь,
которая Рулону сегодня не открывалась. Марианна сразу открыла и впустила гостью. Увидев, что Рулон до сих пор сидит у двери, она глумливо улыбнулась.

— Ну что, пес, дождался? Тогда заходи, но только на четвереньках, понял?

Рулон встал на четвереньки, взял в зубы книгу и заполз в дверь. Гостья охнула и фальшиво рассмеялась.

— Дак, это твой? — удивленно спросила она.

— Ну ты ж видишь, это моя собака. Рулон, голос! — властно крикнула Ма­рианна.

Рулон выронил учебник из зубов и звонко залаял.

— Какой ужас! Прекрасный мальчик, и так себя ведет, — выразила дама свой поддельный страх и всплеснула руками.

— Рулон, фас! — приказала хозяйка.

Ее «пес» зарычал и сделал вид, что собирается укусить гостью. Дама отпрыгнула в неискреннем испуге и завизжала.

— Ну что, скоморох, научился? — презрительно сказала хозяйка.

С пренебрежением отвернувшись, она провела гостью в комнату, велев Рулону подождать на кухне. Он зашел туда, сел на стул и налил себе крепкого чаю, медитируя на том, как пар поднимается вверх над чайником. Через несколько минут Марианна появилась уже в другом настроении. Она подошла и села к нему на колени, обняла его и ласково погладила по голове.

— Ты не очень устал сидеть в коридоре,
милый?

— Да нет, — ответил он, обнимая ее за талию, — я читал книгу. Он рассказал ей все, что с ним произошло за день.

Марианна весело хохотала и болтала ногами, продолжая обнимать и ласкать его, подливая ему горячего чаю.

— Да, теперь ты, надеюсь, понял, дорогой, — вкрадчиво прошептала она, — что одного понимания недостаточно. Нужна воля, чтоб управлять своим мозгом и теми иллюзиями, которые он создает. Значит, ты подумал, что все иллюзия. Интересно. А знаешь, что сейчас ты будешь делать?

— Нет, — сказал Рулон.

— Ты будешь заниматься сексом с Ольгой.

— С этой бабой? — поморщившись, переспросил Рулон. — Нет, я не хочу!

Марианна мгновенно вскочила на ноги и властно закричала:

— Я тебе приказываю это делать. Ты понял?

— Ну, если это нужно, я сделаю, — уже смиренно ответил Рулон и опустил голову.

 — отвечай, как солдат, сука! — жестко выкрикнула она.

Рулон вскочил, встал навытяжку.

— Есть! Будет сделано! — браво, как солдат, отрапортовал он.

— Исполнять! — крикнула Марианна, вытянув руку в повелительном жесте.

И Рулон зашагал в комнату к Ольге. Рулон прошел и сел с ней рядом на диван. Марианна зашла следом, задвигая плотные шторы.

— Ну что, голубки, начинайте веселье.

 — ох, уже, — жеманно произнесла Ольга, прижимаясь к Рулону.

Марианна вышла, и он начал нехотя гладить и раздевать ее. Она ему казалась какой-то неприятной. Ольга стала ласкаться к нему, все время повторяя: «Прекрасный мальчик, прекрасный мальчик». Рулон почти раздел ее и хотел на нее взгромоздиться, как вдруг обнаружил у нее между ног здоровый хер. Ошеломленный и переполненный отвращением, он вскочил и выбежал из комнаты.

— Это же педераст!? — закричал он, подбегая к Марианне. Она, увидев его взбудораженный вид и выпученные глаза, громко расхохоталась.

— Ну вот, видишь, как помогла тебе бдительность, — съязвила она, — даже хер в говне не запачкал.

Рулон продолжал быть возбужденным и нервно ходил из угла в угол абсолютно голый.

— Ну что ж ты не поймешь, что все иллюзия, — продолжала издеваться над ним Марианна, — бесштанный придурок, иди оденься и не тряси своим хуем, — скомандовала она.

Рулон не хотел снова туда заходить.

— Там же этот, Оля, — сказал он раздраженно.

— Ну и что! Помнишь, ты рассказывал о Содоме и Гоморре. Ты ведь сказал, что все это нормально. Иди, расскажешь об этом Оле, — глумясь, сказала она.

— Я? — опешил Рулон. — Да, я говорил, но это просто теоретически.

— Ах ты, паскуда, книжечек начитался, а сам-то все мне на уши свою лапшу навешивал! А ну, иди рассказывай, чморофос вонючий, быстро! — властно крикнула она.

Рулон уже стал понемногу справляться с собой и направился вместе с Марианной в комнату, где ждал их немного помятый, но уже одетый Оля. Марианна грациозно расположилась в кресле, приняв сальную позу.

— Псом ты сумел быть, а вот геем еще нет. Не обрадовался этой шутке,
не хватает у тебя гибкости, не сумел ты посмеяться над собой. Плохой ты еще скоморох.

— Да, что-то слишком шокировала меня эта ситуация, — виновато сказал Рулон, застегивая штаны и садясь на пол в позу лотоса.

— А вот вину незачем испытывать, она зачмаривает, — произнесла Марианна. — Чувствуешь вину, тогда злись на себя, становись активнее, иначе не исправишь ошибки. Ну а теперь расскажи нам, почему попы выступали против сексуальных меньшинств.

Рулон сделал несколько резких выдохов и стал жестче, а затем начал рассказывать:

— Попы все делают для того, чтоб плодилось как можно больше пушечного мяса, чтоб государство росло и было кому воевать. А лесбиянки, скотоложцы,
некрофилы и педерасты не рожают детей. Этому делу, по их мнению, могут помешать шлюхи. Поэтому они притесняли и их. Но если раньше в этом, может, и была какая-то польза для успешного ведения войны, например, то теперь в этом уже нет необходимости, так как изобрели атомную бомбу и копья уже не нужны.

— Наоборот, Земля погибнет не от ядерного, а от демографического взрыва. Браво! — закричал Оля и захлопал в ладоши.

— То есть Земля погибнет от перенаселения. В Индии Ганг уже засрали, — продолжил Рулон. — Там трупы плавают, и индусы проводят тут же омовения. Вот к чему попы привели. И так будет везде, если не перестанут рожать. Проклятые дураки не понимают, как все это опасно.

— Ну, довольно, — сказала Марианна, махнув рукой. — А то ты так часами говорить можешь. Оля уже все понял, теперь он об этом поведает своим друзьям.

— Может, вы придете к нам и всему нас обучите, чтоб у нас была та теоретическая база, объясняющая пользу наших особенностей, — предложил Оля.

Рулон посмотрел на Марианну. Она усмехнулась.

— Ну мы еще об этом подумаем, а теперь, Оля, иди домой. Мы тут еще с Рулей позанимаемся.

Оля собрался и выперся восвояси.

— А все-таки жаль, что так все вышло, — приговаривал он.

Закрыв дверь за Олей, Марианна усмехнулась.

— Ну что, определил, каких у него не хватает веществ?

— Наверное, мужских гормонов, — ответил Рулон. — Только вот почему у одних их мало, а у других — много? Не пойму.

— Это все звезды, — ответила Марианна, усаживаясь на ноги к Рулону и обнимая его, — под какими планетами человек родится, таким он и будет.

— А почему рождаются такие, как Оля? — спросил Рулон, обнимая ее за
талию.

— Чтоб было интереснее, — расхохоталась Марианна. — Это просто проявление многообразия Абсолюта.

Марианна стала ласкаться к Рулону, расстегивая его рубашку.

— Ты хочешь меня? Я — твоя, — нежно шептала она ему.

Он стал целовать ее и тоже снимать с нее одежду. Тело Марианны благоухало запахом дорогих духов. Ее пышные волосы ласкали его шелковой волной своих прикосновений. Ее мягкие губы обещали ему райское блаженство. Ее упругие груди возбуждали в нем волну неудержимой страсти и желание обладать ею. Они почти уже разделись, валяясь на мягком персидском ковре, как вдруг Марианна жестко оттолкнула Рулона. Он услыхал пренебрежение в ее голосе.

— С таким чмом, как ты, я не собираюсь трахаться.

— Ну пожалуйста, — стал упрашивать ее Рулон, целуя его ноги.

— Пошел вон, червяк! — бросила она, отпихивая его ногой.

— Я уже научился не кончать, — клянчил Рулон. — Мы ведь можем заняться тантрой.

— Этого мало, мой милый, — властно произнесла она и отвернулась от Рулона, застегивая длинную юбку с большим разрезом.

— Что же нужно? Я все сделаю, — умолял Рулон.

— Да? Все сделаешь? — недоверчиво спросила она. — Тогда стань богом.

— Богом? — недоуменно спросил Рулон. — Ну хорошо, если нужно. А каким богом я должен стать, Христом? Иеговой?

— Нет, — брезгливо произнесла Марианна. — Христос и вся его команда мне не нравятся. Там нет хороших женских образов, Богоматерь, разве что. Но тогда, если мы будем трахаться, это уже будет инцест. Лучше стань Шивой. Знаешь такого индийского бога с луной в волосах и трезубцем в руке?

— Конечно, знаю, — заверил ее Рулон. — Только как им стать? — спросил он.

Марианна цинично улыбнулась.

— А ты молись, мой дорогой, — ответила она, — знаешь, как надо молиться?

— Ну, значит, просить бога, — промямлил он.

Марианна расхохоталась.

— Что же ты будешь просить? Чтоб вы поменялись местами, придурок лагерный? Нет, не просить, а стать богом, почувствовать себя им. Вот подлинная молитва, иначе бог твой будет убожеством, так как еще останешься ты, мир и дьявол где-то там закопошится. Нет, такой бог мне неинтересен. Ты должен ощутить себя душой всей Вселенной, а Рулон должен просто исчезнуть, как использованная туалетная бумага. Ты понял? — властно спросила она, жестко посмотрев на своего незадачливого партнера.

— Да, я буду стараться, — с готовностью произнес он, принимая позу медитации.

— Ну а я кем буду? — уже бархатно прошептала она, заигрывая с Рулоном. — Парвати или Кали? Какая жена Шивы тебе больше нравится?

— Я думаю, ты скорее грозная Кали с гирляндой черепов на шее, с мечом и отрубленной головой в руках, топчущая обезглавленное тело грешника.

— Мне тоже нравится эта женская ипостась синегорлого Шивы, — произнесла Марианна и злобно улыбнулась, сверкнув глазами.

Она села напротив Рулона в медитативную позу, взяла его руки в свои, обхватив особенным образом его большой палец, олицетворяющий лингам, своей рукой, которая олицетворяла иони. Рулон закрыл глаза и постарался почувствовать себя богом Шивой, ярко вспомнив его образ и все его качества, о которых он знал. С первых же минут он почувствовал более возвышенное и сильное состояние, нежели то, которое было у него до этого.

Уловив эти изменения, Марианна дала знак к началу практики. Она села ему на колени, обхватив его туловище своими ногами. Почувствовав жар ее прекрасного тела и страсть поцелуев, Рулон возбудился, стараясь не терять концентрации на состояние Шивы, в которое он входил все глубже. Марианна насела на его лингам, и он вошел в ее сладостное лоно.

Она страстно извивалась на нем, издавая эротические стоны. Рулон гладил ее прекрасную фигуру, все больше направляя энергию сексуального возбуждения на усиление состояния Шивы. На вдохе он вытягивал энергию из низа живота и лингама, а на выдохе направлял ее в голову.

Вскоре он внезапно ощутил себя центром мироздания, центром всего космоса. Он увидел, как из него возникают все звезды и планеты, все живые существа. Свою Кали он ощутил, как самого себя, как творческую силу, создающую и разрушающую всю Вселенную. Но вскоре это состояние прекратилось, и он снова ощутил себя в теле. Однако его сознание как будто заполняло всю комнату. Он ощущал все, что происходит сзади, сверху и со всех остальных
сторон.

Однако сексуальное возбуждение становилось все сильнее, и
Ру­лон дал знак Марианне прекратить движения. Она замерла и откинулась на спину. Юный тант
рик, не вынимая своего лингама из иони, тоже лег на спину, они соединили свои руки и погрузились в глубокую релаксацию. На мгновение ему показалось, что он имеет женскую физиологию, но
скоро это ощущение оставило его.

Он лежал и наблюдал, как энергия движется по каналам от его тела к телу Марианны и обратно. Скоро возбуждение стало спадать, и эти ощущения прекратились. Еще немного порасслаблявшись, они встали и, сохраняя молчание, приняв холодный душ, занялись упражнениями по набору энергии. Рулон сделал вдох, представляя, как энергия пространства стягивается к нему, а на выдохе аккумулировал ее внутри тела в тех его частях, где чувствовалась ее нехватка.

— Ну что, — сказала Марианна, приводя себя в порядок, — стал богом?

— Да, на одно мгновение получилось.

— Учись, пока я с тобой, — назидательно произнесла она. — Сегодня я дала тебе толчок к этому переживанию. Ты стал богом благодаря мне, твоей Шакти. Без меня ты бы навсегда остался червяком, — высокомерно заявила она, бросив на него надменный взгляд.

— Да, я понимаю, — смиренно ответил Рулон. — Я очень благодарен тебе, — сказал он, смотря на Марианну, как на божество.

Она злобно рассмеялась.

— Ну хорошо, а теперь убирайся! Концерт окончен, — жестко заявила она.

Былой Шива собрался и в восторженном состоянии направился на выход.

— Будь поагрессивней! — напутствовала она его, закрывая дверь. — Только тогда у тебя будет сила, чтобы стать богом.

 

 

 

Экстрасекс (PLUS)

 

Солнечным весенним утром, когда лучи дневного светила согревали землю, а почки на деревьях превратились в клейкие зеленые листочки, Рулон снова сидел в классе на первой парте, разукрашенной эротическими картинками и советскими словами. Он сидел, сложив руки, и внимательно глядел на молодую симпатичную учительницу, как пай-мальчик.

Он вошел в медитацию и созерцал, как она становилась то больше, то меньше, что-то говорила и писала на доске, но он не мог понять, что именно, так как слышал не слова, а только звуки, и часто все, что он видел, начинало сливаться в одну бесформенную палитру бликов света.

— Рулонов, что ты смотришь, уже нужно записывать, — одернула его училка.

Рулон очнулся, раскрыл тетрадь, где он записывал сразу все предметы, и начал писать. Вскоре ему пришла в голову мысль заняться с училкой астральным сексом. Он настроился на нее, ощутил к ней любовные чувства, взяв её на телепатический контакт. Как бы какие-то щупальца, выходящие из его живота, вцепились в нее. Затем он начал гонять энергию, втягивая её на вдохе из низа живота училки в свой пенис и на выдохе поднимая энергию по позвоночнику, лучом направляя из своего межбровья в её голову. На вдохе снова опускал энергию из её головы до влагалища и втягивал в свой поднявшийся хер.

Энергия проходила плохо, училка стала нервничать, тогда он послал ей образ её идеала, а затем представил, что она сидит у него на коленях к нему лицом и он её трахает, и стал работать с ее фантомом. Он ощутил, как энергия на вдохе идет к ним из центра Земли, а на выдохе из тела уходит к центру Галактики. И затем наоборот. Училка немного размякла, и в голосе её появились ласковые нотки. Ученики на это бессознательно среагировали и стали больше шуметь, не давали словить кайф.

Зазвонил звонок, и началась перемена. К училке подошел Пирог и как бы нечаянно пощупал её, говоря: «Извините, это меня толкнули». Училка вся покраснела, стала кричать, но он только глумливо улыбался.

На второй урок пришла Марианна и села на последнюю парту. Пока училка отвернулась к доске, он быстро перебежал и сел рядом с ней.

— Ну что, Руля, дело есть, — серьезно сказала его подружка, подравнивая свои ногти пилочкой, — хер сварила, будешь есть, — добавила она и засмеялась.

Рулон глупо заулыбался.

— Билеты я тут достала на гипнотизера, — добавила она, — так что ты мне должен.

Рулон радостно рассказал, что он делал с училкой. Марианна, узнав об этом, стала недовольна.

— Ах ты, вонючий экстрасекс. Книжек начитался, придурок. Ты что, не мог этим со мной заняться, сволочь?

— Прости, я не знал, что не должен этого делать, — оправдывался он, — я больше не буду.

— А ну немедленно, сука, разрывай сансконтакт, — скомандовала она.

Рулон сделал длительную задержку на выдохе, пока не побледнел, затем стал снова дышать, будучи уже не в силах сдерживаться.

— Вот так, падла, продолжай, — злобно произнесла Марианна.

Он проделал это еще несколько раз.

— Помни, свинья, что ты должен заниматься сексом только с молодой и сексуальной партнершей, а не с этой фригидной грымзой.

— Но она же молодая, — продолжал сопротивляться неразборчивый эк­-
страсекс.

— Так ты и геронтофилом станешь, дурак, или некрофилом. Будешь со старухами и трупами сношаться. Партнерша должна быть моложе тебя.

— Но ведь мы с тобой одного возраста, — промямлил он.

— Подрастешь и поймешь, что у тебя всегда должны быть партнерши такого возраста, как я сейчас. Запомни, тело — пень. И еще партнерша должна быть включена в тебя, принадлежать тебе, а эта стиральная доска разве тебе принадлежит?

— Но ведь ты тоже мне не принадлежишь? — удивленно спросил Рулон.

— Я никому не принадлежу. Ты прав. Но зато ты принадлежишь мне. Для купэлы я выбрала тебя, а остальные не для тантры, а для бабок, а это уж другое дело. Запомни, тупая морда.

Вечером они оказались в большом зале филармонии, до отказа заполненном людьми. На сцену вышел высокий статный мужчина южной национальности.

Это был Автодилл Ламсадзе. Он рассказал, что в юности был баскетболистом, а потом встретил Васильева, который и научил его телепатии и гипнозу. Васильев проводил эксперименты, выбирая из группы людей, имеющих к этому талант. Он дал мне бумажные конверты, в которых лежали листки с изображениями геометрических фигур, цифр и т.п., и я лучше других угадывал, что было в этих конвертах. Проводились и другие не менее интересные опыты. После нескольких лет такой работы мне внезапно пришло приглашение из Индии от моего учителя. Он давно уже знал обо мне и теперь сделал так, чтоб я приехал у него учиться. Хотя тогда еще было время застоя, и йога, и вся мистика, конечно же, были под запретом. «Мой учитель, Гуру Сотиданандана, — продолжал свой рассказ Ламсадзе, — был богом среди йогов. Хотя он был уже глубоким стариком, мог в то же время выглядеть и как юноша. Этого он достиг с помощью йоги, он два года учил меня искусству дыхания, и только после этого я смог в совершенстве развить свои способности. Он мне сказал: «Твоя жизнь будет праноямой совершенствования, если каждое свое дыхание ты проведешь в полном осознании». И я должен был стараться целый день помнить и наблюдать за своим дыханием. Когда я научился подолгу наблюдать за ним, не отвлекаясь и не уходя в воображение, то я стал ощущать вместе с дыханием и потоки праны в моем теле, а также и вокруг меня. Впоследствии я стал ощущать все чувства и мысли людей. На этой стадии Гуру учил меня отключаться по своему желанию от этих ощущений, от слышания людских мыслей, чтоб я не сошел от этого с ума. И хотя люди, мысли которых я слышал, были индусами, тибетцами, китайцами, англичанами и т.д., все их мысли я понимал на своем родном грузинском языке. Они все как будто переводились мозгом на мой родной язык. После обучения меня вместе с еще одним учеником, Гуру Джнаном, который там достиг просветления, отправили назад в СССР, чтоб мы несли Высшее знание людям. Я — в Грузии, а он — в России. И вот сейчас я уже открываю Ашрам под Тбилиси, чтоб обучать там своих учеников», — закончил он свою речь.

Во второй части представления он показывал, как он гипнотизирует ассистентку. Он положил ее на стол и ввел в гипнотическое состояние, приказав ей стать твердой, как дерево, после этого двое мужчин положили ее ноги и голову на спинки стульев и затем встали на нее, но она так и осталась лежать, не шелохнувшись.

— Гипноз способен менять структуру клеток тела, — пояснил Ламсадзе. — Так что человеческий организм не так прост, как нам кажется. В нем скрыты большие силы и способности. И если человек овладел хотя бы аутотренингом, он мог бы использовать их гораздо больше. В человеке все зависит от веры, если он во что-то верит, то могут случиться чудеса во время гипнотического погружения. Моя ассистентка относится не критически ко всем моим внушениям. Если бы она так же могла относиться и к своим, то и сама бы могла все это делать и без меня, — заметил он.

После этого стал считывать мысли у людей. Они писали цифры на доске, а потом он водил их по залу, взяв за руку, и называл цифру. Затем показывали всем доску, на которой были написаны эти цифры. В зале сидело несколько критичных людей, которые стали кричать, что это подтасовка, что такого не может быть.

Тогда Ламсадзе подшутил над ними и сказал: «Возьмите эту доску и охраняйте ее. А я буду отгадывать цифры». И хотя новых цифр никто не писал, а на доске остались старые, уже отгаданные, эти Фомы неверующие заломились на сцену и стали со всех сторон закрывать эту доску, чтоб он никак не мог посмотреть на нее.

Тогда он им сказал: «Смотрите, как вы невнимательны. Ведь мы и не писали новых цифр, а старые я уж знаю. А вы охраняете эту доску». Но это их не успокоило, хотя над ними потешался уже весь зал.

— Давайте вы напишете цифры, а я их отгадаю, — предложил он кри­тиканам.

— Хорошо, — согласились они.

И написали вместо цифр слово. Он взял одного из них за руку и повел по залу. Пройдясь три-четыре раза по сцене туда-сюда, он ответил: «Вы хотите меня обмануть и думаете мысленно о цифре 5, но на доске написано слово «слон».

Так оно и оказалось. Зал был в восторге, но критиканы так и не хотели угомониться. В конце представления Автодиллу стали задавать разные вопросы.

— Не становится ли плохо вашей ассистентке после этих сеансов? — спросила одна женщина.

— Ей становится все лучше и лучше, т.к. я даю ей установку на хорошее самочувствие.

— Пьете ли вы водку? — спросил один мужчина.

— Нет, я пью только воду, так как я могу выпить водку и не опьянеть, а могу выпить воду и опьянеть, по желанию. И мои жены говорят мне, что тогда лучше пей воду, так как вода дешевле, — пошутил он.

— А может ваша ассистентка стать такой же, как вы?

— Если она станет такой же, как я, то она перестанет быть моей ассистенткой и сама начнет делать что-то свое, ибо не могут быть вместе два одинаковых человека.

— Но разве вас не будут связывать привязанность и дружба? — возрази­-
ли ему.

— Хотя они и могут связывать нас, — ответил Автодилл, — но ей лучше будет поступить вопреки им. Так как иначе мы останемся вместе, она не сможет развиваться дальше и проводить в мир то, что должно ей проводить, ведь привязанность — не самое высшее в мире.

По окончанию выступления Рулон подошел к Ламсадзе и попросил научить его гипнозу и телепатии.

— Научиться этому очень трудно, потому что нужно много упорства, — сказал ему Ламсадзе.

— Вы же знаете, — сказал Рулон, — я целыми днями занимаюсь и буду заниматься еще больше.

— Ну ты, молодец. Концентрируйся в межбровье по два часа в день. Это начало. На следующем этапе старайся убрать свои мысли, и ты начнешь чувствовать океан человеческих мыслей. Потом тебе предстоит научиться настраиваться на человека, мысли которого тебе нужно узнать. Легко, когда ты держишь человека за руку, но если человек далеко, то нужно испытывать к нему чувства, например любовь. Но и ненависть настроит на него точно так же. Тогда ты сперва будешь чувствовать человека, его настроение, а затем знать его мысли, и в дальнейшем ты даже сможешь узнать его будущее и прошлое. Но для этого нужна очень длительная практика, опыт. Без этого просто ничему не научишься. Объяснить это трудно, нужен путь.

— А почему вы ходите по залу вместе с тем, у кого вы хотите узнать мысли?

— В момент поворота, — сказал Ламсадзе, — человек становится бессознательным, отвлекается и забывает хотя бы о том, что он хочет изменить свои мыс­ли. Например, чтоб обмануть меня. И тут я получаю информацию.

— А как вы гипнотизируете людей?

— Для этого учитесь внушать им что-нибудь. Если вы научитесь внушать что-то людям, даже самое простое, например, за кого голосовать, какую одежду носить, тогда, если расслабить человека, настроить его, то можно будет уже ввести его в гипноз, усыпить его и внушить ему все что угодно. Самое главное — помните, нужно расслабить и настроить человека на внушение, например, вера в Бога, силу гипнотизера, исцеление является такой настройкой.

На этом мы попрощались с Ламсадзе. Рулон целый вечер ходил и, резко поворачиваясь, старался сохранять сознание и отключенный диалог. Затем он просто сидел и, поворачивая голову, делал то же самое. Рулон и раньше концентрировался в аджне — межбровье, — а теперь он стал концентрироваться по два часа — до боли в голове. От этого его сны стали очень яркими и даже реальнее, чем явь. Он постоянно настраивался на людей и стал улавливать их настроение, особенно если он слышал их голос или видел их. Для этого он постоянно в общении прислушивался к тем ощущениям, которые вызывали в нем эти люди.

 

 

 

 

 

 

Игра обмана (PLUS)

 

На следующий день, все еще находясь под впечатлением последней встречи, Рулон почувствовал, как его потянуло к Марианне. Он почувствовал в груди какое-то сильное влечение, это ощущение повторялось неоднократно. И теперь он знал, что скоро произойдет встреча с ней. Как будто в этот миг натягивались невидимые нити, пытаясь соединить их души.

Рулон собрался и направился домой к своей нежной подруге. Он шел по улице, внимательно наблюдая за всем происходящим, чтоб не попасться в лапы к кому-либо из своих недоброхотов.

Марианна была одна. По ее отрешенному виду Рулон понял, что она занималась йогой. Это было ее любимым времяпрепровождением, дарующим замечательные качества и главное — способность держаться на высоте во всем окружающем свинстве.

— Ты, как всегда, вовремя. А то сейчас придет один покупатель, — сообщила она Рулону.

— И что же мы ему толкнем? — поинтересовался Рулон.

— Да одну девчонку. Он по уши влюбился в нее.

В торговле Рулон поднаторел еще в школе, но продажа людей, как ни странно, всегда вызывала в нем отвращение. Наверное, это было результатом общественных шаблонов. Он ценил Марианну за разумное отношение к вещам.

Она не была любительницей собирать барахло и, подгадывая нужный момент, сбывала лишнюю выходящую из моды вещь частенько дороже, чем приобретала, и на вырученные деньги покупала новую за дешевую цену. В итоге такого круговорота у нее не было ничего лишнего и имелось все необходимое. К тому же в ее руки попадал приличный барыш от умелой перепродажи. Она никогда не брала то, чего нельзя было бы выгодно реализовать, и без сожаления расставалась со всем при удобном случае. Такая беспристрастность к формам бытия устраняла всякие страдания и зависть по поводу того, что есть у других. Трезвый взгляд на мир позволял ей правильно ориентироваться.

Это отношение к бездуховным предметам так же легко распространялось и на людей, где она выполняла роль сводни за немалую плату, помогая другим удовлетворять свое глупое влечение к другому, которое в силу внушенных идиотских установок они не могли реализовать сами.

— Когда я общаюсь с этими придурками, то все больше вижу, какие это машины, но быть другими они не хотят. Кроме тебя, я никого еще не встретила, кто бы хотел увидеть мир реально, понять, как морочат голову нам инстинкты и общественная мораль, компьютерная программа этих роботов, которые годны только для размножения пушечного мяса. Строители коммунизма! Свиньи! Говноеды! Для тебя это тоже будет практика, мой милый. Сыграй-ка сегодня еще одну роль и не думай о мышиной морали. Все это просто игра. Вся наша жизнь и мораль здесь может быть токмо одна: безупречно играть и не отождествляться с ролью. Помни, что саморазвитие — это единственное в этом мире добро, а все остальное — зло, будь то мораль или аморальность. Если это не делает нас совершенней, не отделяет нам дух от тела сознания, от созерцаемых им форм, то все это зло, пустая трата времени, которой занимаются все эти засранцы. Они даже не хотят ни за какие коврижки пошевелить пальцем руки ради своего развития, а только все сетуют и страдают, ебаные говна!

— Да, я тоже это заметил. Почему же мы с тобой другие? — спросил Рулон и с чувством глубокого родства посмотрел на Марианну. Ее темные расширенные зрачки создавали чарующее впечатление. Этот взгляд гипнотизировал и изменял состояние.

Они долго молчали и только смотрели друг на друга, наслаждаясь эффектом обмена энергий. Это молчаливое общение продолжалось недолго. В дверь позвонили. Марианна сверкнула глазами.

 — он пришел. Ты поможешь мне?

— Разве способен кто-нибудь отказать тебе?

На пороге появился пижонистый парень. Он неуверенно вошел и смутился, увидев Рулона.

— Ну проходи, Олег. Вот знакомься — это Рулон.

Парня провели на кухню, где Рулон небрежно поздоровался с ним и спросил, какого черта он сюда приперся. Олег с недоверием посмотрел на него, потом — на Марианну, которая взяла его за руку и провела в свои хоромы.

— Ты насчет Ирины?

— Да, — ответил он ей, — но я думал мы поговорим. Он запнулся и покосился на Рулона, который небрежно мял челюстями жевательную резинку.

— Да ты не беспокойся, Рулонов — ее бывший любовник.

Мне было забавно смотреть на одурачивание этого болвана. Никакой Ирины я в глаза не видел, но теперь должен разыграть ее ухажера, собравшегося уступить свою подругу за сходную цену.

— Что? — заорал Рулон. — Почему это бывший?

— Потому что теперь Олег будет с ней, — прикрикнула Марианна.

— Это по какому праву? Да я сейчас ему по морде съезжу — узнает, — Рулон сделал вид, что собирается вздуть его. Олег не на шутку испугался, а Марианна встала между ними.

— Не тронь его, а то сам получишь, — вскрикнула она.

— Что, не трогать? Да я этому проходимцу сейчас кишки выпущу, — и, оттолкнув ее, решительно направился к перепуганному чаду, пятившемуся от него.

— Постой-постой, он же деньги принес, купить ее хочет, — останавливала Рулона Марианна.

— Купить? — протянул он. — Ну, тогда ладно. Уж ты, дружище, прости, погорячился. Бывает, — начал извиняться Рулон. Страх Олега сменился напыщенностью. Он, наверно, подумал, что деньги — большая сила, и гордился собой. Еле сдерживаясь от смеха, но совладав с собой, Рулон остановил натиск.

— А сколько он собирается дать?

— Полсотни, — быстро вставила Марианна.

— Полсотни? — задумчиво протянул он. — Ну это с пивком потянет.

— Ну что ж, выкладывай, — поторопила торговка наложницами. Олег неохотно полез в карман и отсчитал пять червонцев.

— Ну вот и в расчете, — сказал он, засовывая деньги в карман.

— Я еще хотел, — замялся Олег.

— Что ты хотел? — спросила юная сводня. — Уж не того ли, чтобы я предоставила вам свою конуру?

— Да, и еще помочь там, — жадно заговорил он.

— Нет, моя квартира не для этого, — оборвала она. — Рулон, объясни, как это происходило у вас.

 — о, это очень просто, — начал поучать он. — она девушка такая, — и взглянул на Марианну, та кивнула Рулону, — этакая сговорчивая.

 — она часто одна дома бывает, — добавила Марианна.

— Да-да, — подтвердил Рулон. — Ты приходи к ней, там чего-нибудь этак в подарок принеси, посиди, потом увидишь, что делать.

— А если она не захочет? — растерянно спросил Олег.

— Чего не захочет?! — захохотал Рулон. — Ты только там не сиди, а приласкайся, попроси для порядка, в ручку четвертачок сунешь, и все в норме, — уверил он.

 — он парень смышленый, — подтвердила Марианна, — разберется. Только вот проблема, — вкрадчиво заговорила она, — ее надо приворожить к тебе.

— Это точно! — вскричал Рулон.

— А как это сделать? — заинтересовался Олег.

— Ну, это уж мое дело, секретов я не выдаю.

— Это совершенно необходимо, тогда Ирина сама отдастся тебе.

— Но надо будет позолотить мне ручку, — плутовато намекнула Марианна.

Они сели в мягкие кресла. Марианна очень быстро сервировала стол, поставив три фужера, бутылку легкого вина и коробку шоколадных конфет. Рулон откупорил бутылку, выбив пробку хлестким ударом по дну бутылки, и аккуратно разлил нежное вино в приготовленные фужеры. Каждый взял свой фужер.

— За успех нашего великого дела! — радостно сказал Рулон, понимая под этим процесс Просветления, и пригубил бокал. Марианна тоже слегка пригубила вино, положила конфету в рот и стала ее сосать, как будто это была не конфета, а член, и незаметно подмигнула Рулону. Олег залпом опустошил фужер и сразу же налил себе еще.

— Я рад, что встретил таких людей, с которыми легко и просто решаются любые проблемы. Он снова поднял свой фужер и опять быстро выпил до дна.

Итак, сделка состоялась. Рулону было интересно и противно разыгрывать из себя негодяя, окручивать этого простофилю, не знающего цену деньгам и готового за любую плату покупать себе наслаждение. Он был труслив и глуп, поэтому сам не решался заводить подобные знакомства, так как для этого надо было шататься по кабакам и дискотекам, общаться с различными типами, которые всегда могли ошмонать и набить морду тому, кто морально слабее.

Марианна находила таких напуганных жизнью ребят и водила их к себе, по­казывая доступность манящих удовольствий, беря за минутку кайфа кучку денег.

Вскоре он ушел. Она набрала номер.

— Ириша, это я. Голубок попался, скоро приплетется к тебе. Сколько брать? У него наверняка еще сотняжка будет. Помни, мне третью часть.

На этом вся ворожба была окончена.

— Ну что, видел этого придурка, — сказала Марианна, и они весело рассмеялись. — Не будь таким, — добавила она.

— Не дай Бог, — сказал он, махая руками.

— Ты уже неплохо разыгрываешь клоунаду. Научился. Только не оценивай то, что делаешь ты, и то, что делают другие, с позиции морали, тогда ты увидишь мир реально, без хорошо и плохо, без добра и зла, без всей человеческой чепухи. Только тогда твои глаза узреют мир, созданный Богом, а не людскими оценками.

Только тогда ты увидишь все, как оно есть на самом деле, увидишь Бога во всем, а пока, как сегодня, ты будешь заморачивать себя мыслишками: интересно, противно и всякой прочей чепухой. Ты ничего не поймешь, ничего. Твой ум должен быть чист от оценок и мнений, как у кота. Ты должен просто наблюдать и действовать, действовать и наблюдать, не оценивая это никак, особенно с позиции мыши, понял.

— Что наша жизнь — игра, — с пафосом произнес Рулон.

— Вот это ты правильно заметил, дорогой, — сказала Марианна, ласково обнимая его. — Я хочу подарить тебе кассету с блатной музыкой. Послушай-ка, что поет этот бард, — с этими словами она включила магнитофон, и хриплый голос запел:

 

Запомни, вся суть в монете,

А нету ее, ты — ноль.

Ты раб — если добр и беден,

Если скуп и богат — король.

Не зевайте, хватайте удачу,

Каждый миг любой ценой,

Не зевайте, хватайте,

Иначе перехватит ее другой.

Каждый миг, каждый час

Мы стареем, и назад возврата нет.

Наша жизнь, наша жизнь лотерея,

Не бери пустой билет.

 

Рулон вскочил и радостно закружил по комнате.

— Вот это верно! Мне мой отец говорил между второй и третьей кружкой пива: «Друг мой, в этой жизни ты должен быть злым».

— Злым и хитрым! — добавила Марианна. — Злым и отрешенным, сохраняя жесткий самоконтроль.

— Почему нас учили быть добрыми? — спросил Рулон.

— А чтоб легче было управлять такими добрыми овцами.

— А что же такое злоба?

— Это безжалостность к себе, мой милый, это безупречность, это неуспокоенность, это высокий уровень энергии.

— Раз так, то я буду становиться злым! — жестко сказал Рулон и сделал несколько ударов каратэ с яростными выкриками.

Затем встал в стойку и, сохраняя жесткость, вошел в состояние отрешенности.

— Вот это другое дело, — сказала Марианна, — такой ты мне больше нравишься. Твои глаза должны блестеть от ярости, а не тускнеть от слез, от привязанностей и сентиментальной ереси, от усталости и дурацких терзаний. Помни это, мой милый, это то, чего тебе не хватает.

В детстве я дружила с одним хулиганом. Он был первым моим мужчиной. Я предложила ему продавать меня богатым старикам за большие деньги, только за очень большие. Сперва он был нормальным, понимал, что все то, что ему в жизни было внушено, — ересь. Был независимым и жестким, а потом он вырос, подумал, что надо быть таким как все, завел семью и стал дураком, серой мышью. Теперь горбатит на заводе.

Он сначала, казалось бы, все понимал, но программа зомби все же вселилась в него. Йогой он не хотел заниматься, так что если бы не стал мышью, то сидел бы в тюрьме — не лучше. Но я была с ним недолго, потом сама начала общаться с этими стариками, раскручивать их. А потом и вообще перестала давать им, просто кидала их, нечего себя растрачивать на эту мерзость. Я начала рано, и поэтому всякая дурость с «Алыми парусами» не коснулась меня. А то бы в каждом алкоголике искала принца, а потом мучилась бы всю жизнь. Ужасно! Иллюзии — вот что губит дурака, — сказала Марианна, весело рассмеявшись, затем игриво посмотрела на Рулона. — Как ты насчет купэлы, а милый? — чарующе спросила она.

Марианна потушила свет, включила светомузыку и стала танцевать стриптиз, возбуждая его своими страстными взглядами и призывными жестами. Вскоре Рулон почувствовал возбуждающую вибрацию в теле, и они начали тантру. Марианна была настолько искусна и изощренна в ласках, что такого он даже не мог вообразить.

Каждую встречу Марианна проявлялась по-новому. Рулон поражался ее спо­собности находить яркость и новые ощущения в банальных движениях, прикосновениях, взглядах. Иногда она объясняла Рулону, как нужно повернуть голову и куда в этот момент направить взгляд. Получается что-то, похожее на кокетство. А в партнере вскрывается глубоко запрятанное желание. Ведь суть купэлы — вскрыть как можно больше энергии в низших центрах и направить ее в высшие, т.е. вскрыть и научиться управлять ею.

Рулон уже мог контролировать себя и чувствовал энергию в теле, переводя ее из низа живота в область макушки. Вскоре его сознание начало расширяться, и все вокруг, несмотря на полумрак, как бы озарилось ярким светом. Он почувствовал, что они с Марианной одно целое, что весь мир — просто текущая светящаяся вибрирующая энергия.

Вскоре это озарение начало проходить, и Марианна дала знак к началу медитации. Они сели спиной к спине и чувствовали вибрацию энергии, пронизывающей их тела. Музыка стала мягкой и нежной. Горящие свечи создали покой. Возбужденная энергия распространялась через позвоночник вверх и вниз в виде спирали, уходя в бесконечность.

Чем больше успокаивалось дыхание, тем больше соединялись два золотистых энергетических луча, и в какое-то мгновение два позвоночника стали единым. Вспышка света озарила все вокруг. Ощущение остановки времени и пребывания одновременно в состоянии до зарождения жизни на Земле и после мирокончины. Рулон понял, что время существует только в уме человека. И это не позволяет ему ощутить все, а дает возможность познавать мир по частям, фрагментарно.

Очнулся Рулон, когда Марианна, уже одетая, сидела перед ним, поджав ноги.

 

 

***

 

Вечером опять намечался очередной консилиум. Собрался весь клан Ма­-
рианны.

Рулон разыгрывал свою роль бесшабашного кутилы, в которой уже стал профессионалом. На этот раз спектакль проводился в льготных условиях, потому что Марианна оформила его своим кавалером, что делало положение Рулона более выгодным, так как она старалась щадить нервы своего верноподданного паяца. Рулон опять настроился на практику, решив сохранить ясность сознания и не давать сексуальным гармонам и больному воображению. «Но почему Марианна не подсадила меня к какой-либо девице, это  странно», - думал Рулон.

Они вальяжно сидели в большом мягком кресле под приличным углом к телеку, поэтому отображаемые на его экране кошмары приносили меньший ущерб здоровью.

По окончании умопомрачительной процедуры весь табор принялся бесноваться под оглушительный рев многомощной аппаратуры. Сбрасывая напряжение, Рулон метался в диско-ритмах. Вдруг его кто-то осторожно дернул за руку. Рулон обернулся и увидел игриво улыбающуюся Майю. Она сунула ему в руку какую-то бумажку и уплыла в сторону. Плохо соображая после недавнего допинга, Рулон с трудом догадался в чем дело. Чтобы внести ясность, он незаметно выскользнул из зала и прочитал записку: «Возлюбленный мой, страстно буду ждать тебя, чтобы утолить свое пламенное желание. Приезжай ко мне вечером». Внизу был приписан адрес.

— Ах, вот даже как? — подумал Рулон. — Да, если бы подобное послание я получил раньше, то не преминул бы воспользоваться этим предложением. Но, слава Богу, я уже не тот ждущий вожделений мальчик.

Музыка стала стихать, и Рулон, чтобы не вызвать подозрений, прошмыгнул на свое место. Он знал, что надо быть равнодушным к подобным казусам жизни, но все-таки мысли об этом тревожили его, еще не удавалось полностью отрешиться.

Интересно, какой мотив заставил ее решиться на такой шаг? Может, она задумала обойти невольничий рынок Марианны, чтоб побольше прибрать к рукам, или это просто интерес ко мне? Нет. Вряд ли действительно сильное чувство будет так беззастенчиво выражаться. Ведь истинная любовь есть истинное целомудрие. Хотя какое может быть понятие у этой извращенной девицы, мало отличающейся от своих сослуживиц на поприще этого вертепа.

Рулон взглянул на Майю, слившуюся в объятиях с каким-то парнем. Девушка сразу же повернулась и, увидев, что он на нее обратил внимание, лукаво подмигнула.

Марианна одернула Рулона и внимательно посмотрела ему прямо в глаза.

— Что это у вас с ней? — шепнула она.

— С кем? — выразил удивление Рулон.

— Знаешь с кем. Поебень затеваете? А то эта подстилка стала частенько о тебе заикаться.

— Ну, если любовь, то это хорошо. Продашь ей меня, — пошутил он.

— Такой поебени я и боюсь. Она вносит раздор в подобное заведение, — на ее лице отразилась ненависть.

 — особенно взаимная, — хитровато добавил он.

— Лучше не зли меня, а то горько пожалеешь об этом со своей новоиспеченной подругой.

Резко изменившись, предводительница компании начала травить очередную байку. Моя бывшая дама, по-видимому, была смышленой девочкой и не хотела иметь посредников в своих знакомствах. А может быть, хотела оставить в тайне связь со мной.

Внезапно Рулону в голову пришла гениальная мысль. А что, если продать это приглашение одному из здешних страждущих и узнать по результату этой акции намерения Майи?

Снова включили дьявольский экран, и нача-
лось светопреставление. Марианна вела себя не очень-то скромно, наверное, решив отыграться на его нервах за слишком вольное поведение. Рулон снова стал одуревать и почувствовал, как притупляется мышление. Наверное, чувства для того и отключают разум, чтобы он не мешал им свершать свое темное дело, целесообразное только в отношении природы и приносящее ей в жертву человека. Быть осознанным стало очень трудно.

Но прошло время, и наступил конец. Как и все кончается в этом мире.

В комнате остались Рулон, Марианна и еще
Майя.

«Странно, почему она осталась? Они из-за чего-то повздорили, наверно, из-за меня. Это, право, забавно. Марианна тычет ей какую-то бумажку. А да, это же записка Майи. Видно, эта шельма вытащила ее у меня из кармана, пока я разнежился в ее объятиях, а я и не заметил. Ловко, ничего не скажешь! Да еще говорит, что я ей сам отдал. Вот это номер. Ну, пора кончать этот «бедлам», а то они найдут друг в друге столько изъянов, что не хватит лексикона, чтобы их красноречиво выразить», — мысли Рулона путались и перескакивали с одного на другое.

Рулон врубил аппаратуру. Теперь все стало, как в немом кино. Аккомпанемент тяжелейшего диско, на сцене две дикие кошки — черненькая и беленькая. Рычат, выгибают спины, вот-вот бросятся друг на дуга и раздерут рожи отращенными, холеными в безделье ногтями. Чувствовалось, что Майя — девочка ничего, бывалая, но все-таки она не решалась на рукопашную с пантерой. Рулон наслаждался происходящим зрелищем. Майя послала ему воздушный поцелуй и исчезла под вой поп-музыки и проклятия своей патронессы.

Майя понравилась ему. Хоть что-то оригинальное среди этой заморенной толпы. Он почувствовал опасения, как бы хозяйка не выместила оставшуюся злобу на него, и поглубже забрался в уютное кресло. Так оно безопаснее. «Да, в Средневековье такие бои устраивали из-за дам, а теперь наоборот. Что поделаешь, эмансипация! Но это закономерно, ведь вещи в развитии превращаются в свою противоположность», — размышлял он.

— Что, Дон Жуан, тихо радуешься здешним дуэлям? — воскликнула Марианна, водрузившись возле Рулона. — В нашем балагане это не редкость.

— Ты отказалась от ее услуг?

— Нет. Просто выдала инструкции на будущее, чтобы не брала на себя лишнего.

— А ко мне она как, серьезно?

— Ты наивен, у легкомысленных людей не бывает серьезных намерений и твердых решений.

— И что, здесь все такие?

— Пожалуй, конечно, кроме нас. Они не привыкли задумываться над жизнью, а значит, неразборчивы в методах ее проведения. Им лишь бы получить сиюминутные радости, а будущее их не волнует. Такими легко управлять, оперируя их слабостями. Но при этом надо уметь ставить каждого на свое место, а то сядут на шею. Ведь подобным людям чужды нравственные понятия.

В дверь постучали.

 — о, наконец-то Роза, — оживилась Марианна.

Вскоре она привела молодую цыганку в длинной черной юбке, красно-зеленой кофте, со множеством блестящих и звенящих предметов. Каждое ее движение создавало переливчатый звон, и все это эхом отражалось внутри. Гармоничный макияж притягивал внимание к лицу. Отрешенный взгляд пронизывал насквозь. Создавалось впечатление, что она глазами перебирает его кишки, и тянущее чувство в животе усиливалось, когда он думал об этом. Марианна представила ее своему дружку.

— Вот это — Рулон, я тебе о нем говорила.

— Да, я вижу, вы с ним великолепная пара, столько дополняющих противоречий. У вас будет крепкая любовь.

— Роза неплохо гадает, — пояснила Марианна, прерывая поток ее речи. — Может предсказать судьбу, если хочешь.

— Какой же смысл гадать, если она обо мне все знает? — спросил Рулон.

— Смотрите, какой благородный, — фыркнула прорицательница.

— В отличие от меня она пользуется не логическим, а мистическим методом, — подтвердила Марианна.

— Зачем же тогда гадать? Можно и так предсказать, — заметил он.

— Приметы нужны, золотой, приметы, без них ничего не скажешь.

— Ну если вы сильны в приметах, тогда поведайте, отчего линия жизни на руке в начале ровная, а в конце разветвляется и исчезает?

Она затараторила, произнося целую массу лишних слов. Но из всего этого все же удалось понять одну интересную вещь. Роза говорила, что в начале жизнь человека протекает более естественно, а под старость эта естественность пропадает вследствие накопившихся при существовании предрассудков, заблуждений, привязанностей, что и приводит к кончине.

- Вся судьба человека уже описана на его ладони, - сказала Роза, но человек не подозревает об этом, он думает, что все решает и делает сам, однако все уже заранее известно, что он решит, что сделает и что получит. Им управляют планеты, он всего лишь пешка, марионетка планетарных влияний. И, если бы ты это знал, мой яхонтовый, и изучил бы свою судьбу, то избавился бы от многих обольщений собой и миром, ты был бы зрячь и тогда , быть может, смог бы что-то изменить. Но сейчас ты еще дурак, - посмеялась Роза, - и ты не знаешь, что руководит тобой и что нужно сделать, чтобы тебе стало лучше. Ты сам роешь себе яму страданий, не желая сделать себе лучше, губишь себя, мой милый.

Марианна насовала провидице большую кошелку подаренного ей барахла, за что получила от нее солидное денежное вознаграждение. Теперь наконец стал ясен способ реализации плодов всех этих афер с днями рождения, работорговлей и прочим, перечисление коих может стать довольно долгим.

— Ну не буду вам мешать, мои яхонтовые, — хитро улыбаясь, говорила скупщица плодов обмана, уплотняя туго набитый мешок, — побегу к своим ромэнам, упивайтесь ласками, пока молоды! — пожелала она на прощание.

Хотя у Рулона было мнение о несколько ином предназначении юности, но он не стал его высказывать. Марианна подошла и села рядом, сдувая упавшие на лоб волосы. Хотя Рулон очень старался, он так и не заметил, куда она спрятала деньги, что ей удавалось делать фантастически ловко.

— Ну, как тебе мои соплеменники? — спросила Марианна.

— Весьма занятные люди. Прямо на все руки мастера, — выразил Рулон свое мнение.

— Главное — всем хорошо. Мне не надо забивать голову проблемами продажи, а им — поиском источников этого дерьма.

 

 

Звезда востока

 

Утром в выходной Рулон проснулся у бабушки. Отец, который бесился всю ночь, стал выпрашивать деньги на опохмелку. Рулон подумал: «Вот они дети, зачем только бабушка его родила. Все, что она слышала от него, это «Сука! 
Жрать!» и «Старая сука, дай рубль», вот и все.

Хорошо, что люди не живут тысячу лет, а то бы бабушка мучилась с сыном еще девятьсот с лишним лет. И ведь все мучаются. Нет, хватит, на хрена все это, буду Просветлевать, чтобы
больше никогда никем не рождаться. Я ведь сын своего отца и тоже не подарочек для своей мамаши. Пусть и она поймет, что рождение —
горе».

Позанимавшись два часа йогой, Рулон пошел в церковь, где он должен был встретиться с Марианной. В церкви была толпа народа. Какие-то старухи цыкали на него, мешая проникнуться истинным состоянием. Рулон помолился. Он ничего не просил у Бога, просто ощутил единение с ним и благодать. «А чего просить, — подумал он, — я — сытый, в тепле, а остальное все зависит от меня. Главное — быть в Боге».

Выйдя, он встретил Марианну, шикарно разодетую, в темных очках.

— Ты что не зашла в церковь? — спросил Рулон.

— Потому, что вместо молитвы пришлось бы ругаться со старухами, что я, видишь ли, не так одета, нету на мне платка.

— А, точно, туда в платке заходить нужно, — вспомнил он, — интересно, почему? Вот мужикам, наоборот, простоволосо.

— Потому, что шапка для мужика — способ утверждения значительности, а для женщины ее амбиции связаны с волосами. Чтоб в церкви мужики не гордились своими козырьками, а бабы — распущенными волосами, их заставляют это убирать. Вот какой психологический ход.

— Разумно, — заметил ее компаньон.

— А для меня Бог всюду. Главное — это прочувствовать, пережить. Вон видишь, нищие сидят. Ты сколько бы им денег дал?

— Ну, копеек 10, — сказал Рулон.

— Вот ты какой лицемер, — бросила подруга.

— Почему? — недоуменно спросил он.

— Да потому, мой милый, что ты идешь на компромисс. Все отдать — тебе жалко себя станет, ничего не дать — неудобно, жалко нищего, вернее, себя, тогда ты ставишь себя на его место и решаешь дать 10 копеек. Хитрый дурак, нужно дать все или ничего. Хватит жалеть себя.

Он выгреб все и отдал нищему.

— Молодец, свинья, — оценила его Марианна, — но ведь у тебя в кармане было еще не все, что у тебя вообще дома, например.

— Да, конечно, — согласился он.

— А все вообще, вплоть до жизни, ты готов ему отдать?

— Нет, вот жизнь я не готов отдать за нищего.

— А за Бога? — спросила она.

Рулон глубоко задумался, представил, как он самоотверженно отдает свою жизнь Богу, Богу, которого он чувствовал в сердце и любил всей душой. У него возникло возвышенное благоговейное состояние. Он закрыл глаза и заплакал от нестерпимого восторга, который стал переполнять его.

Марианна громко захохотала.

— Слепая скотина, неужели ты не понимаешь, что Бог и в этом нищем тоже, — громко закричала она и толкнула его в плечо.

Рулон широко открыл глаза, недоуменно уставился на нищего. «И в нем, и в нем», — повторял он, как бы начиная что-то понимать.

— Да, конечно, как же я не понял сразу, — сказал он. — Но я этого еще не ощущаю. Что же делать теперь?

— А ничего делать не нужно. Ведь Бог и в тебе, значит, все на своих местах. Сперва получи это переживание, этот опыт, а потом поймешь, что делать, — надменно произнесла Марианна. — Ну хватит зависать, пойдем.

Они пошли в метро.

— Ну что, ты заплатишь за свою даму? — спросила она, манерничая.

Юный мистик вспомнил, что отдал все свои деньги нищему, и понял, в каком глупом положении он оказался.

Марианна, видя его недоумение, расхохоталась.

— Ну что, дурак, теперь сам проси милостыню, может, кто подаст.

Рулон стал просить и скоро выпросил два пятачка. Она взяла пятачок.

— Поздравляю, я думала, ты дурак. А ты дурак. Дурак, больше не действуй, не подумав как следует, даже если ты молишься. Ведь это должен быть не минутный порыв, а принцип всей твоей жизни. А этот порыв, оказывается, не согласуется с остальной твоей жизнью. Так и будешь то побираться, то все отдавать, то грешить, то каяться. Все это ересь, мой милый.

По дороге он рассказал своей спутнице, что делал с ним Солома. Она весело смеялась.

— Ты просто комик жизни, — сказала она. — Хорошую он тебе устроил практику. Ложную личность совсем скоро искоренят из тебя. Повезло тебе со школой, ничего не скажешь. Тут как-то ко мне приходил один мазохист, хотел, чтобы я с ним устроила то же самое, что с тобой в школе, за большие бабки. Правда, он не был осознан, не работал над собой в этот момент. А то бы тоже начал Просветлевать. Дорвался ты до бесплатного, радуйся, что с тобой все это делают за просто так. Ну ничего, что это по сравнению с мировой революцией? Вот на зоне в малолетке практики похлеще. Там быстрее можно Просветлеть, однако там мо­гут убить, если узнают, что ты сучил, например, или фуфлыжил, утопят тебя в параше, например, или запекут в глине на медленном огне, а могут и крысу в жопу посадить, а лучше вывезут на кладбище, отрубят ноги по щиколотки и заставят танцевать на могиле на этих култышках, а потом сдерут кожу и заживо похоронят, тогда не успеешь Просветлеть. Гитлер вот в концлагере перед газовой камерой проводил всех голыми по зеркальному коридору, и люди, тощие, бритые, изуродованные, не могли себя узнать. Вся ложная личность у них исчезала, и чистенькими они отправлялись на перевоплощение. Хватит им в мирской суете погрязать, незачем. А знаешь ли ты, кого люди больше всего любят?

— Нет, — сказал Рулон, — никогда не думал об этом.

— Ну их ты должен хорошо знать. Это же Сталин, Гитлер, Мао Цзэдун. По­медитируй на досуге. Если хочешь, чтоб тебя любили, сам должен стать таким, как они.

— Хорошие примеры для подражания, — сказал Рулон. — Есть чему у них поучиться.

— Учась у всех, учитель вырастает, — сказала Марианна и засмеялась.

У нее дома они сели смотреть видео и жрать мороженое.

— Вот посмотри, какой здоровый телевизор мне притащили ухажеры.

— Да, впечатляет, — сказал Рулон.

— Теперь мы будем медитировать.

— А зачем тогда ты включила видик? — спросил он.

— А как же без него, мой милый. С его
помощью ты и будешь медитировать. Знаешь, как устроен телевизор. По экрану лучик бегает быстро-быстро и создает изображение. Это просто блики света, понял? Вот теперь смотри на фильм, как на блики света, а на слова, музыку — как на колебания воздуха. Это подлинное видение реальности.

Рулон пытался так смотреть, сперва получалось плохо, но скоро он почувствовал себя, как бы в центре головы, смотрел из глаз, как из окон, и тогда он увидел мир истинно, как учила Марианна. Свое тело он стал ощущать как скафандр, сковывающий сознание, внутри которого сидит он.

Фильм был про зону. На середине фильма она выключила телевизор.

— А что, разве мы не досмотрим этот фильм? — спросил Рулон.

— А дальше нечего смотреть. Вранье дальше, что якобы добро побеждает то, что называют в этом фильме злом. Все равно, как если бы волки перестали есть овец. Смешно и противно. В фильмах, дай Бог, только первая часть реальна, остальное — мура о том, что мышиная возня торжествует. Дурость. Так людей зомбируют. Вот видел, как на зоне живут, а теперь пойми, что вся наша жизнь — это большая зона.

— Где же тогда решетка? На границе, что ли, — предположил он.

— Нет, мой милый, в твоей башке. Твой мозг закован в кандалы социальных представлений, инстинктов и всей остальной дряни. Ты должен вырваться из этой тюрьмы, разрушить ее стены.

— Да вот и мой брат, — сказал Рулон, — насмотрелся фильмов про десант. Придурок. Так и пошел в десантники. Долго готовился, прыгал с парашютом и все такое. Попал в учебку, и его там траву заставили красить и лес подметать. Он спросил: «А когда приемам будут обучать, прыжкам и т.д.?» Ему говорят: «Десантник десять минут орел, остальное время лошадь». И в Афган отправили. Там он от голода пух, у собаки сыр отбирал. А «деды» его зарыли как-то в песок и на голову нассали. Потом он заболел тифом, хорошо, что не убили совсем.

— Вот теперь ты понимаешь, как страшны иллюзии, — сказала Марианна.

— Да, я осознал это, когда от него узнал. Я молился Богу и просил разрушить все мои иллюзии заблаговременно, чтоб со мной не случилось такого же горя. Бог появился в моем видении и сказал: «Сам не держись за них, и они растают. Это то, чего нет, и тогда увидишь ты реальное». И я стал запрещать себе мечтать, разрешил мыслить только трезво и конструктивно, да и то только, когда надо, и я снова стал видеть небо, цветы, деревья не так, как все, урывками. Долго смотрю, смотрю и ни одной мысли, просто вижу, — при этих словах он прослезился.

— Теперь я спокойна за тебя, что ты не умрешь за иллюзии, как Павка Корчагин.

Пока Рулон со своей нежной подругой беседовали о просмотренном фильме, к ней на хату пришли ее подружки, которые, увидев дружка хозяйки, встретили его веселым смехом, вспоминая, что Марианна рассказывала им о нем. Рулон, поняв, что они знают его школьные приключения, тоже глупо заулыбался.

— Я не буду вас знакомить, — сказала хозяйка, — так как очень скоро вы и так слишком близко познакомитесь, — эта реплика Марианны вызвала дружный смех.

Рулон понял, что они что-то затевают, но не мог понять, что именно. Подружки были красивые, но их энергетическое состояние было гораздо слабее, чем у Марианны. Они не были такими же властными и в то же время обворожительными, как она, не имели таких царственных манер и умения себя подать, как могла она. Подружки уселись на диван и кресла, установилось напряженное молчание. Все глядели на него, как будто ждали, что он должен что-то сказать или сделать.

Рулон почувствовал себя неудобно и сказал, чтоб снять это напряжение:

— Давайте досмотрим фильм.

Тут все разразились радостным смехом, как будто ждали этой фразы именно для того, чтоб приколоться над ним.

— Разве мы тебе неинтересны? — спросила одна из них с длинными серебристыми волосами, красиво окаймляющими ее смуглое лицо.

— Ну вообще-то интересны, — промямлил он, — но ведь нужно чем-нибудь нам заняться.

Все снова весело рассмеялись. Рулон стал опять глупо улыбаться.

— А нам Марианна рассказывала про тебя, — начала говорить другая, пыш­но­грудая красотка, ярко раскрашенная, клево прикинутая в эротический на-
ряд, — что ты уже целый месяц практиковал аскезу и сразу готов броситься на любую бабу.

Рулон удивился, что они знают о задании Марианны, которое он выполнял.

— Ну, это была практика, а вообще-то я йог и всегда контролирую себя.

Все снова захохотали.

 — он центральный раджа-йог Удмуртии и Центрального Казахстана, — добавила хозяйка.

— Так ты мусульманин? — спросила красотка с каштановыми волосами и большими глазами.

— Нет, — ответил Рулон, — с чего вы взяли?

— Ну, нам Марианна сказала, что мы все вместе будем твоими женами, а так много жен только у мусульман.

Рулон недоумевал.

— А я думал, вы подруги Марианны?

Все снова захохотали.

— Марианна сказала, а мы решили, что ты будешь осуществлять тринадцатый подвиг Геракла — дефлорацию сорока девственниц.

— Так вы что, девственницы? — спросил Рулон.

Все громко захохотали.

— Нет, сорок девственниц мы не нашли. Поэтому тебе придется довольствоваться пятью далеко не девственницами.

— Как же я буду совершать подвиг Геракла?

— Ну, ты же тантрик, — сказала одна девица с каштановыми локонами в шикарном голубом костюме.

— Пришло время тебе становиться мужиком, а не подкаблучником. Тантрик не может быть подкаблучником, — добавила Марианна. — Ты должен делать много баб сразу и никому не подчиняться, не привязываться, не быть сентиментальным. Ты должен быть жестким и агрессивным, всеми командовать очень властно и активно. Иначе лучше тебе быть аскетом.

Все ободрительно кивнули головами. Кто-то незаметно включил телевизор с эротико-порнографическими сценами. Подружки начали строить глазки Рулону, облизываться и показывать кончик языка. Иногда, проходя мимо него, кто-нибудь из них гладил себя по бедрам или груди. Марианна наблюдала за реакцией своего гостя.

— Я очень буду стараться, но как же я так буду вести себя с тобой? — спросил он.

— Ну, я не в счет. Таких, как я, ты больше не встретишь. Главное — чтобы
ты это в себе вырабатывал, культивировал такое состояние, такое ко всему отношение.

— Я чувствую в этом силу, и я буду это делать. Мне это нравится.

— Ну-ка, покажи нам, как ты будешь это делать, — попросила Марианна.

Рулон сперва растерялся, не зная, что делать, а затем злобно зарычал и выругался, как это делал отец. Все весело рассмеялись.

— Ну вот, уже неплохо для начала. А теперь начнем, — произнесла хо­зяйка.

Потушила свет и включила светомузыку. Самки вместе с Марианной начали танцевать страстный эротический танец, а затем стали показывать стриптиз, но не разделись полностью, а остались в легких эротических одеяниях, слегка прикрывающих их сочные тела.

Секрет стриптиза заключался не в самом процессе раздевания, а в состоянии, в котором это делается и в котором созерцается это действо. Должно быть внутреннее взаимодействие между танцовщицей и зрителем. Постепенное приоткрывание того, что человеку кажется запретным, помогает поднять энергию, а уже его дело, куда ее направить: на
секс или на тантру. Они стали раздевать Рулона, трясь об него своими телами, целуя и лаская его языками. Он сохранял жесткое, со-
бранное состояние, сосредоточась в аджне, отключив внутренний
диалог и наблюдал за вибрациями энергий, которые проходили по
его телу. После месячной аскезы сексуальная энергия особенно хорошо ощущалась в теле. Когда все были достаточно возбуждены, Марианна сказала, что теперь нач-
нется «веселая карусель».

— Что это такое? — спросил
Рулон.

— Тебе нужно будет совоку-
питься со всеми по очереди для установления энергетического контакта со всеми участницами ри­-
туала.

Знаток Купэлы начал прово-
дить сношение с каждой самкой.
При ощущении излишнего возбуждения он прекращал половой акт и переводил энергию в верхние чакры, становясь все жестче и хладнокровнее. Он ощутил, что энергия самок слабее, чем у Марианны. С ними не было такого гармоничного объединения, как с ней.

После завершения карусели с четырьмя подружками он услышал голос Марианны.

— А теперь, дорогой, ты будешь нашим Махешварой, т.е. Богом Шивой.

И они образовали то, что называется «Звезда Востока». Марианна совокуплялась с Рулоном сидя на нем сверху, а он полулежал на огромной кровати и ласкал гениталии остальных самок руками и пальцами ног, ощущая, как энергия объединяется в общее поле. Вскоре энергонасыщение его тела стало настолько высоким, что он ощутил какой-то взрыв внутри и почувствовал, как его тело, тела партнерш и все вокруг стало энергией. Энергия вибрировала, гудела и переливалась вокруг радужными цветами. Но вскоре это восприятие исчезло.

Он снова увидел самок, которые издавали сладострастные стоны и томно извивались своими наполненными страстью телами. Марианна сидела неподвижно, ее зрачки были расширены, в глазах была пустота. Видимо, она тоже переживала какое-то необычное состояние. Затем она посмотрела на него своим бездонным взглядом и дала знак к концу практики.

Все сели, прижавшись спинами, и немного помедитировали. Затем, когда вибрация успокоилась, сделали пранаяму на набор энергии, облились холодным душем и занялись каратэ, чтобы прийти в активное жесткое состояние. Как оказалось, подружки тоже владели этим искусством.

— Ну вот, ты и получил первое тантрическое крещение, — сказала Марианна, — теперь становись мужиком, жестким и агрессивным. Смотри, чтобы какая-нибудь стерва не женила тебя на себе. Где ножка завязнет, там и птичке конец, — сказала она (часть текста вырезана цензурой).

Когда подружки ушли, Рулон спросил Марианну:

— Кто они, как их зовут?

— Все это тебе незачем знать, мой прекрасный. Купэла — это работа с энергией, а не личностные отношения. Воспринимай их как Шакти, проявления Вселенской энергии, просто запомни ощущение от каждой из них. Это будет гораздо лучше, чем знать каждую по имени, кто их мама и папа, и прочую мирскую чушь. Мир — это просто поле энергии, и все обозначения, имена, родословные просто выдумки, не имеющие никакого отношения к реальности, которую ты должен постичь в тантре. Когда ты видишь людей, ты должен сразу видеть их сущность, а не то, что они о себе думают или из себя строят. Только тогда ты никогда не обманешься в этой жизни, будешь знать истинную правду.

— Что же такое сущность? — удивленно спросил Рулон.

— Это сила, характер, темперамент — то, что дается человеку от рождения и развивается независимо от формального воспитания. И когда человек попадает в экстремальную ситуацию, то сразу становится ясно, кто он. Все его маски слетают, и перед нами оказывается зверь, сильный, слабый, трусливый, подлый или храбрый, но зверь. Вот кто человек есть на самом деле.

— А как же Душа? — недоумевал искатель истины.

— Душу еще нужно найти, обнаружить в себе, отделить от этого зверя, — ответила Марианна. — Когда ты будешь полностью управлять своими эмоциями и мыслями, как ты управляешь компьютером, ты обретешь то, что называют Душой. Но, пока твои инстинкты и желания движут тобой, ты просто бездумная скотина. Понял? — выкрикнула ему наставница.

Ее ученик понимающе закивал головой.

 

 

КНИГА 2. МИР ПРОСВЕТЛЕНИЯ

ЧАСТЬ 1. ПОЕЗДКА В КРЕЗАТОРИЙ

 

Дорога в небо

 

Марианна с Рулоном встретились на улице и пошли гулять по городу, выбирая спокойные тихие места. Марианна, как всегда, была одета по-новому: в короткую кожаную куртку, замшевые перчатки, высокие сапоги-ботфорты. Рулон шел в своем старом школьном пальтишке и шапке-пидорке, так что смотрелись они вместе очень несуразно.

 — оделся бы поприличнее, хотя бы в качестве практики скоморошества, — бросила Марианна.

— Нужно бы, — сказал Рулон, — да скоро уж в казенное переоденут. Не знаю только, какой цвет выбрать: в полосочку или серо-зеленый.

— Что, повестку в армию получил? Пушечным мясом хотят тебя сделать,
дружок.

— Да уж, вот в «дурочку» собрался, под шизофреника косить буду.

— А тебе и косить нечего. Ты же форменный шизофреник. Тебе, наоборот, нужно косить под нормального, чтобы тебя в армию забрали.

— А зачем мне в армию нужно? — недоумевал Рулон.

— Ну так, для профилактики, чтобы ты с ней ознакомился. На месяцок-другой, а затем уже и в «дурку» ляжешь. Как только увидят, кто ты такой, так сразу и отправят.

— Ты думаешь, это нужно? — спросил Рулон.

— Конечно, ты же сам говорил, что тебе не хватает школы.

— Да, я чувствую, что еще не совсем достиг. А теперь, без школы, это может растянуться на годы, — озабоченно сказал он.

Марианна задорно расхохоталась, а потом коварно улыбнулась.

— Ну вот, там тебе и помогут.

— Все-таки страшновато немного. Вдруг, что не так выйдет.

— Я понимаю тебя, дорогой. Я чувствую, что у тебя все будет нормально. Вот и хорошие знаки на ногтях появились. Через три месяца подойдут, — сказала Марианна, рассматривая его руки.

— Но ведь я уже развиваю сознание. Значит, я вне судьбы, — заявил юный йог.

— Вне судьбы?! — Марианна расхохоталась. — Даже если ты разовьешь сознание и волю, ты сможешь всего лишь чуть-чуть изменить судьбу. Совсем немного. И то это проявится через много лет. А теперь ты живешь еще прошлой судьбой, и тебе нужны толчки. Может, Цыпа с Соломой будут твоими «дедами», — лукаво улыбнувшись, сказала она.

— Я им благодарен, — ответил Рулон, — они так помогли мне в развитии.

— Что? Полюбил врагов? Святоша! Легко их любить, думая, что все позади. В школе что-то не сильно ты их любил. Но хорошо, что ты, хоть напоследок осознал, как они будили тебя.

— Я все обвожу надпись, которую Солома сделал мне на руке. Рулон чуть поднял рукав и показал ее.

— «Проснись! Ты серишь!» — прочитала Марианна вслух и расхохоталась. — Сделай себе такой портачок, чтобы все время не обводить, мой милый, — весело болтая, они пошли к длинной, пустынной улице.

— Это дорога в небо, — сказала Марианна.

— Почему?

— Разве любая дорога не может стать дорогой в небо? — спросила она. — Если идешь по ней сознательно, не оглядываясь? Вот и эта дорога, такая длинная и пустая, может стать для тебя такой дорогой! Ведь весь мир един, ты и я — одно целое. Не так ли?

— Конечно, — сказал он и начал долго рассуждать о единстве всего сущего, о тонких нитях, которыми связаны все вещи, об иных измерениях, в которых все рядом: — Все во всем. Ты и я.

— Вот и хорошо, что ты это знаешь. А теперь ты постигнешь это на собственном опыте, дорогой, — сказала Марианна, коварно улыбнувшись.

— А как это? — спросил Рулон, предчувствуя что-то недоброе.

— Я вот собралась уезжать в Штаты, и, возможно, больше ты никогда меня не увидишь, — сказала она лукаво.

Внутри у Рулона все опустилось. Он стоял и ошарашенно смотрел на Марианну. К этому он был не готов. В его душе все зажалось от боли возможной утраты человека, который значил для него слишком много.

— Но ничего страшного. Ведь ты говорил о единстве мира. Что ты во мне, а я в тебе. Вот это ты должен теперь осознать. Видишь эту дорогу? Это дорога в небо. Сейчас мы простимся, а тебе нужно будет по ней идти, не оглядываясь, оставив позади все прошлое, которое, как кандалы, нависло на тебе. Идти по ней вплоть до Просветления. Но если ты оглянешься, то все! Конец! Ты никогда уже не придешь к Просветлению.

Рулон стоял ошарашенный, с бурей чувств в душе, не зная, что говорить и делать.

Марианна смотрела на него жестким, безжалостным хладнокровным взглядом, взглядом Снежной Королевы. Ее глаза блестели. В них была бездонная глубина Космоса. Ему показалось, что через них на него смотрит сам Бог, пустота, сознание. Рулон понял, что это конец, что он никогда уже не увидит Марианну, и в то же время он знал, что ему нужно повернуться и идти. Но он не мог на это решиться, ему хотелось еще побыть с ней, быть с ней всегда, бесконечно. Марианна поняла его состояние и хищно улыбнулась.

— Ну что, прощаться не будем, ведь мы не расстаемся, — усмехнулась она, — ну все, пора, мой милый.

Она свысока посмотрела в его растерянную физиономию, а потом властно скомандовала: «Кругом! Вперед, шагом марш!»

Рулон последний раз посмотрел на нее, затем развернулся и пошел, плохо соображая, что происходит и что он делает. Перед его глазами все еще стояло ее лицо и глаза, жесткие и безжалостные глаза. Он чувствовал, что она продолжает смотреть на него, как будто сзади кто-то целился в него из винтовки. И этот взгляд помогал ему идти. Идти, не оглядываясь. Он знал, что это его путь и так нужно. Нужно идти. Нужно победить эту боль, эту жалость к себе, свое прошлое, свою привязанность, но сил было мало. Если бы не этот взгляд, он, наверное, не смог бы идти, упал бы и, ползая на коленях, просил бы ее остаться. Но все это слабость. Нужно идти, идти по дороге в небо.

Слезы выступили на его глазах, но он улыбнулся, улыбнулся наперекор им.

 — она рядом, она со мной, она во мне, — повторял он.

Сердце его стало открываться Богу, а боль стала трансформироваться в какое-то религиозное переживание, переживание единства всего сущего. Рулон зашагал уверенней и быстрей.

— Я должен преодолеть эту сентиментальную слабость, стать жестче, не жа­леть себя, — подумал он и еще больше открыл сердце Божественной Силе, стараясь ощутить единство Мира.

Улица скоро кончилась, но он шел. Шел и шел еще много часов, находясь в этом переживании.

Только к вечеру он пришел домой и решил в сновидении увидеть Марианну. Он уже долго практиковал сновидение, стараясь всегда помнить во сне, что он спит. И это все чаще стало получаться. Изучил сонник и пытался видеть во сне тех людей или те места, которые задумал. Это выходило у него хорошо, но Марианна ему сегодня не приснилась.

Снова боль и жалость к себе стали наполнять его, он снова пытался перевести это состояние в духовное переживание, используя его энергию во благо. В голову лезли всякие воспоминания, связанные с прошлым, и диалог стало отключать труднее. Он почувствовал, как сильно память закабаляет человека, и изо всех сил боролся с ней. Память — страшный тиран и мучитель.

«Память — это моя тюрьма», — подумал он. Ему вспомнился случай из детства, как отец в очередной раз пропил его игрушку, и он плакал и убивался из-за нее. Бабушка, стараясь как-то утешить его, сказала: «Бог дал, Бог взял». Сначала он не обратил внимания на эту фразу, но она вспомнилась ему позднее, и он подумал: «Действительно, ведь Господь дал мне все эти игрушки, а я и не был ему благодарен за это и теперь расстроился, когда он взял их у меня, но они не мои. Всю жизнь он нам что-то дает, чтобы потом непременно забрать. Он смотрит, как мы реагируем на это. Понимаем ли, что все это де­лает он».

И тогда в детстве он стал молиться и сказал:
«Господи, почему я вспоминаю о тебе только в го­ре? Я приду к тебе тогда, когда буду радостный». И теперь произошла одна из таких ситуаций. Я
отождествился с Марианной, поэтому страдаю
сейчас и буду страдать постоянно, всю жизнь,
пока не стану отрешенным от всего мира и от самого себя. Ведь и я умру когда-то. Все не вечно. Все преходяще.

Однажды Марианна все же приснилась ему сидящей на троне в огромном зале. Ее роскошные черные волосы украшала бриллиантовая диадема, ее большие пре­красные глаза безжалостно смотрели на Рулона.

— Почему я так долго не мог увидеть тебя во сне? — спросил он.

— Потому что я этого не хотела, дорогой, — сказала она величественно.

— Но почему? Ведь я так люблю тебя!

 — о, как я польщена! — засмеялась Марианна. — Ты не должен искать в этом утешение, что можешь увидеть меня. Я хочу сделать тебе больно. Я хочу, чтобы ты страдал, — сказала она, злорадно улыбаясь и грациозно указывая на него указательным пальцем. Ветер развевал ее мантию, волосы и нес сухие листья по огромному помещению.

— Но зачем? — спросил Рулон, падая на колени перед ней. — За что?

— Ты знаешь, тебе это полезно, — игриво сказала она и расхохоталась. — Никогда не ищи утешения! Никогда! — с этими словами Марианна исчезла, растворившись в радужной дымке. Остался только пустой трон, одиноко стоящий в зале с колоннами.

«Страдать, испытывать религиозные страдания, которые не дадут уснуть, — подумал Рулон, — вот что нужно. Использовать силу страдания для пробуж­дения, для работы, для трансформации. Вот что она хотела сказать! Не успокаивать себя, не искать утешения и облегчения этих страданий. Но и не допускать, чтобы они превратились в сентиментальный мазохизм, в самосожаление». Ему вспом­нился стих Аль-Фарида:

Любовь моя, я лишь тобою пьян.

Весь мир расплылся, спрятался в туман.

Я сам исчез, и только ты одна

Моим глазам, глядящим внутрь, видна.

Так, полный солнцем кубок пригубя,

Себя забыв, я нахожу тебя.

Когда ж, опомнясь, вижу вновь черты

Земного мира — исчезаешь ты.

И я взмолился: одари меня

Единым взглядом здесь, при свете дня,

 

Не выдержав душевной муки, Рулон заплакал и, всхлипывая, стал дальше повторять стих:

 

Мой рот молчит, душа моя нема,

Но боль горит и говорит сама.

И если б смерть сейчас пришла за мной,

То не нашла б приметы ни одной.

Лишь эта боль, в которой скрыт весь «Я»,

Мой бич? Награда страшная моя!

Из блеска, из надземного огня

 

 

Рулону хотелось тут же умереть, чтоб избавиться от этой муки. Но он знал, что самоубийство ему не поможет. Он продолжал бубнить суфийский стих:

 

Любовь без жертвы, без тоски, без ран,

Когда же был покой влюбленным дан!

Покой? О, нет! Блаженства вечный сад,

Сияя, жжет, как раскаленный ад.

Что ад, что рай? О, мучай, презирай,

 

Рулон подумал: «Духовный путь — вот что соединит нас», — и снова стал цитировать поэму Аль-Фарида «Большая тайна»:

 

И сердце мне пронзили боль и дрожь,

Когда, как гром, раздался голос: «Ложь!

Ты лжешь. Твоя открытость не полна.

В тебе живу еще не я одна.

Ты отдал мне себя, но не всего.

 

Рулон вздохнул, подумав, как же он эгоистичен, вот от чего он страдает:

Как страстен ты, как ты велеречив,

Но ты — все ты, ты есть еще, ты жив.

Коль ты правдив, коль хочешь, чтоб внутри

Я ожила взамен тебя, — умри!

И я, склонясь, тогда ответил ей:

«Нет, я не лжец, молю тебя, убей!

Убей меня и верь моей мольбе.

Я жажду смерти, чтоб ожить в тебе.

Я знаю, как целительна тоска,

Блаженна рана и как смерть сладка,

Та смерть, что грань меж нами разрубя,

Разрушит «Я», чтоб влить меня в тебя.

Разрушит грань — отдельных двух сердец

смерть — это выход в жизнь, а не конец.

Бояться смерти? Нет, мне жизнь страшна,

Когда разлуку нашу длит она,

Когда не хочет слить двоих в одно,

В один сосуд — в единое вино.

Так помоги же умереть. О, дай

Войти в бескрайность, перейдя за край...

 

Стихи стали успокаивать Рулона и исцелять его душевную рану, переводя тоску в религиозный
экстаз.

 

Туда, где действует иной закон,

Где побеждает тот, кто побежден,

Где мертвый жив, а длящий жизнь — мертвец,

Где лишь начало то, что здесь конец.

Глаза воспримут образ, имя — слух,

Но только дух объемлет цельный дух!

А если имя знает мой язык, —

А он хранить молчанье не привык, —

Он прокричит, что имя — это ты,

И ты уйдешь в глубины немоты.

И я с тобой, покуда дух живой,

Он пленный дух. Не ты моя, я твой.

Моё стремленье тобой владеть,

Подобно жажде птицу запереть,

Мои желанья — это западня,

Не я тебя, а ты возьми меня.

В свою безмерность, в глубину и высь,

Где ты и я в единое слились.

 

 

 

Рабство духов (NEW)

 

 

Ух, как быстро несется поезд. Рулон сидел в вагоне вместе с другими новобранцами и ехал в армию. Его бесило, что он, как овца, пошел в армию, когда мог легко от нее отмазаться. Но он понимал, что это нужно для Духовного Пути, для духовной практики.

В военной части, куда они прибыли, всем выдали новую форму. Надев ее, Рулон пошел по казарме. К нему подошел «дед» и врезал ему по морде так, что он упал на пол, потом поднялся.

— За что? — недоуменно спросил он.

— Ты крючок не застегнул, — спокойно объяснил «дед».

— А, понятно, — ответил, улыбаясь, Рулон, и стал застегивать крючок.

— Подожди, — сказал «дед», — снимай форму. Махнемся, а то испачкаешь, а мне уж скоро на дембель. Не пойду же я домой в поношенной.

Они обменялись формой. Вскоре начался отбой. «Дед» зажег спичку.

— Чтоб все разделись, пока она не сгорит! — скомандовал «дед».

Солдаты стали судорожно раздеваться.

— Не успели, — сказал «дед», — одеваемся, пока горит спичка.

Солдаты снова стали одеваться. Не успев даже сделать это до половины, как дед заорал:

- Все, не успеваем, спичка-то уже догорела, уроды. Давайте-ка снова.

     Всем это жутко надоело. Никто не привык к дисциплине. Разнеженные доброй мамой, пацаны стонали от этой практики.

     «Злую же шутку сыграла со мной подлая мать, - бесился Рулон, - сделала меня дерьмом, так, что я даже не могу быстро отбиться».

- Отбиваемся, - снова скомандовал дед, снова чиркнув спичкой.

Шел уже третий час носи, спать хотелось страшно. Уже ничего не соображая, как тупые машины, новобранцы пытались вовремя скинуть с себя все шмотье и вот уже было все успели раздеться:

- Так, - сказал дед, - смотрите-ка, а рядовой Девочкин не успел, значит. Теперь все снова одеваемся.

- А, сука, козел, - заорали солдаты, - из-за тебя мы не отбились. Не дай бог, не успеешь, падла, урою.

     «Вот они муштра, - подумал Рулон, - в таком состоянии солдат вообще отучится думать,  будет действовать как автомат, как тупое орудие убийства, чего от нас и добивается правительство.

- Опять не успеваем, - сказал дед, когда догорела спичка.

Все волком  смотрели на Девочкина. Рядом стоящий пацан пнул его, другой дал по морде:

- Быстрей шевелись, сука, из-за тебя мы отбиться не можем, задушу!

     «Пусть благодарит мамочку, - думал Рулон, - которая сделала его таким чмом . Здорово он теперь расплатится за это».

Перепуганный урод на сей раз все-таки умудрился раздеться во время, и рота кое-как отбилась.

     Только казалось Рулону он коснулся подушки, как уже наступило утро, и зычный крик дежурного:

- Рота, подъем! – пробудила пацанов.

     Очумелые и не выспавшиеся, они стали вскакивать с постелей и судорожно одеваться. Девочкин же остался лежать досматривать сны.

- Вставай, урел! – стали будить его солдаты, кулаками пиздя его по харе.

- Так, даю минуту, - бесился дед, и все кровати должны быть заправлены, кто не успеет, будем бить по зубам.

Выяснилось, что кровати заправлять мало, кто умеет.

- А теперь быстро в туалет, чтобы за минуту все успели посрать и помыться.

Рота ломанулась в маленький сортир. Приходилось срать и тут же на толчке бриться. Те, кто умывался сразу и ссали в рукомойник, чтобы не терять времени. Толкотня в туалете стояла страшная.

- Рота, стройся! – прозвучала следующая команда, и солдаты ломанулись из туалета в коридор казармы. Кто-то с не подтертой сракой, на ходу застегивая штаны, кто-то со ртом полным не смытой зубной пасты, кто-то с наполовину сбритыми усами.

- Равняйсь, смирно! – звучала следующая команда.

Затем дед начинал осмотр. Если у кого-то был недочет: не подшитые воротнички, не мытая рожа, покоцанная форма, не начищенные сапоги, дед командовал:

- Смирно! Глаза закрыть!

И после этого бил по ебальнику.

- А как все успеть? – завозгудал Игорь.

- Кто тут не успевает?! Шаг вперед! – скомандовал дед.

Игорь сделал шаг вперед.

- Три наряда вне очереди, - вынес приговор дед, - спать меньше надо, зараза, ночью время много, сапоги чисть, брейся, подшивайся.

- А днем дадут время? – спросил другой пацан.

- А днем, - констатировал дед, - вы наши сапоги драить будете и нам воротнички будете подшивать, поняли, падлы?

     «Вот вам и рабовладельческий строй, а учило истории пиздело, что он давно кончился. Да мы настоящие рабы дедов, офицера КПСС, правительства. И им это выгодно. Выгодно иметь рабов, которые идут защищать их задницу, воевать во Вьетнаме, Афганистане, Хуистане, а нам будут вешать на уши лапшу, что мы защищаем родину, выполняем интернациональный долг, а из нас тут просто делают роботов».

-  А теперь быстро одеваться и на строевую!

Рулона с ротой долго гоняли по плацу, заставляя выполнять глупые команды: «налево, направо, кругом, шагом марш».

     «Так нас дрочат, чтобы мы стали бездумным орудием войны, пушечным мясом, - видел он».

 В строю их радостно заставляли распевать глупые песни патриотического содержания.

     Оглупление продолжалось.

- А теперь за лопаты,  - скомандовал дед, - снех чистить будете.

     Начали чистить плац, сгребая снег в одну кучу. Когда работа была закончена, дед  взглянул на часы и сказал:

- До отбоя еще  6 часов,  давайте-ка, козлы,  теперь перетаскивайте эту кучу в другое место. Чтобы солдат ни делал, главное, чтобы к отбою умотался.

Пока все таскали снег, Игорь тихонько смылся и купил в магазине булку хлеба, но когда он возвращался, его-таки заметил дед.

- Что не наедаемся? – сказал он издевательским тоном, развязно подходя к Игорю и вытаскивая у него из-за пазухи булку, - так теперь будешь ее жрать, - сказал он и бросил булку на землю.

- Упал! Отжимайся и жри ее ртом, собака, пока мы тебя не отпетушили.

     Игорь стал возражать, тогда деды стали его бить, пиная ногами. Один дед, бывши подвыпивши, снял ремень и, намотав его на руку, сказал:

- Если ты не будешь отжиматься и жрать хлеб, я тебя буду бить пряжкой по голове, пока дураком не сделаю, понял?

     Игорь, увидев, что дело принимает крутые обороты, стал отжиматься и кусать булку. Деды и молодые окружили его, наблюдая за этой процедурой. Игорь устал отжиматься, стал падать.  Деды пинали его, заставляя продолжать отжиматься.

     Когда он съел уже почти всю булку, его стало тошнить и вырвало. Дед схватил его за голову и стал тычить лицом в блевотину.

- Что нажрался, сука, не дай боже, еще кто из вас шо себе купит! Деньги вы должны отдавать мне! Кто даст 10 долларов, тому отгул на день будет. Всосали, уроды?

     «А вот уж и налоговая инспекция, - подумал Рулон».

   Настало время отбоя. Опять с большим трудом удалось отбиться.

- Поворачиваемся на правый бок, - скомандовал дед, - шнурки передергиваем раз, два, раз, два, - глумился он.

Игоря подняли с постели и в одном нижнем белье вывели из казармы на мороз.

- Постой тут, сука! Шо дедов не слушал? Сопротивлялся? Теперь померзни, пока все спят.

 Кое-кому еще не дали спать ночью, заставляя выполнять разные прихоти дедов: подносить еду, стирать одежду, чесать пятки.

     «Вот она армия, - подумал Рулон, - кого здесь из нас делают. Да мы тут становимся просто моральными уродами. Нас тут калечат. Да эта жизнь и все, созданные в ней условия, предназначены только для одного, - чтобы человеку все тут остапиздело, и он устремился бы в маха пара нирвану».

     Только Рулон заснул и проспал, может быть, час, как прозвучала тревога, и всю роту в полной экипировке погнали на полигон.

Бежать пришлось по глубокому снегу в противогазах, таща с собой автоматы, гранатометы и прочую хуетень.

Хотя Рулон привык к спорту, эта нагрузка ему малой не показалась. Он задыхался в противогазе.

«Вот это бренное тело, это кусок мяса, который навесили на мой дух, чтобы я в нем мучился и не забывал, что живу для страдания, чтобы развивал волю и разум, стремясь справиться с этим чертовым тренажером, непослушным, вечно болящими и страдающим мясом».

Тут Рулон увидел, что Девочкин пизданулся на землю и, не смотря на пинки дедов, в себя не приходил и не мог бежать дальше. С него стянули противогаз, он был весь в блевотине.

- Эй, засранцы, - скомандовал дед, - тащите на руках этого слюнтяя.

Проклиная все на свете, пришлось тащить еще этого мудака.

- Падла, сволочь, получай!  - стали бить его молодые, когда дотащили до казармы.

- Говно, из-за тебя я чуть не сдох

- Только еще свались, паскуда, - доносились реплики в его адрес.

- Три наряда ему вне очереди, - бесился дед.

После этого Девочкина долго долбили и били, заставляя выполнять всякую грязную работу. Но у него все валилось из рук, ничего не получалось, он начал ныть, показывая свое слабодушие.

- Пидор, сука, мразь, да я тебя убью, - бесился дед, пиная его сапогами.

- Что ноешь? – спросил другой, - давай его учешим, это же Девочкин, он у нас Девочкой будет.

Затащив в туалет, деды его начали бить, затем один пнул его под дых, Девочкин загнулся. Тут дед обхватил его шею рукой и зажал под мышкой, душа его. Другие сорвали штаны и придушенного стали ебать в жопу хором.

- Ух, сука, давно бабу не видел, - кряхтел здоровый Бугай.

- Говно, месяц назад последнего пидерасили, - отозвался низкорослый щуплый Ханурик, - потом мы ему в жопу швабру вставили и заставили летать. Ща он на больничке отдыхает. Ух, классно он у нас самолетом был, бегал по тубзику с выставленными в стороны руками и жужжал.

     После экзекуции Девочина толкнули под колени и поставили на колени на грязный пол.

- Все, сука, выбирай: или мы тебя сейчас примочим или ты за щеку брать будешь.

- Не бойся, - сказал кривозубый Ханурик, - твоей маме напишут, что ты погиб смертью героя.

- Давай, пидарюга позорный, бери конфетку, - заорал Бугай, разжимая ему пасть ножом и пихая туда запачканный в говне хуй.

- Давай соси, козел, не то зашибу, понял?

Сломленный Девочкин стал запуганно сосать измазанный в говне член.

- Сука, все, теперь мы тебя каждую ночь хором ебать будем, - заорал Кривой.

Тут Девочкин захрипел и стал откашливаться, сплевывая сперму.

- Все, - сказал, отходя от него довольный Бугай, - я ему в рот наспускал.

- Теперь у меня бери, пидор, - сказал Ханурик, запихивая ему в ебальник свою пипетку, - соси, понял?! А то зашибу.

Через минуту он вынул письку и стал кончать ему на рожу, опрыскивая вонючей молофьей ебло Девочкина.

- Все, ничтожество, вот тебе и масочка для лица, ты же Маня и должен хорошо выглядеть, - глумился он.

- Дайте-ка я ща его в рот выебу, - засуетился Кривой, - все, паскуда, хуесос вонючий, соси-ка у меня, падла, не то повешу…

Так продолжалось еще долго, пока Девочкин, уже еле соображая, не повалился на пол, шо коли двинул, паскуда, - заорал Бугай, - давай-ка его обоссым, - при этом он достал свой пенис и стал орашать его мочей, другие присоединились к нему.

- Вот, на, умойся, ублюдок, - заорал Ханурик, мочась ему на рожу.

- Все, гандон, теперь я тебе всегда буду на рожу срать.

- А я ему буду в рот ссать, - заорал Кривой.

- Да он вообще будет говно есть, - бесился Бугай.

Тут Девочкин стал приходить в себя и, с трудом поднявшись, сел на залитый мочей пол.

- Что оклемался, падла? Давай, читай присягу, засранец, - глумился Кривой, - я готов стойко переносить все тяготы и лишения военной службы…

Сплевывая текущую изо рта молофью, Девочкин тупо стал повторять за ним слова присяги, а потом заплакал.

Деды, смеясь над ним, выперлись из туалета.

- Так, молодые, проследить, чтобы эта ваша Маня привела себя в порядок и не шараебилась по казарме, не то я всех отчешежоплю, - командовал Бугай.

Утром Девочкина обнаружили в туалете с перерезанными венами.

- Сука, хлюпик, кони решил отсюда двинуть, - бесился Кривой, - не выйдет! Я тебя еще петушить буду, пидарюга позорная. Давайте его скорей в медсанчасть вены зашивать.

- Дезертир, Родину защищать не собираешься, падла? Под трибунал пойдешь! - бесился Бугай.

- Эх, опять без дырки нам тут торчать, - сокрушался Ханурик.

«Да, - подумал Рулон, - отсутствие реализации сексуальной энергии может приводить к такой жестокости, как это было еще у католических монахов, которые организовали инквизицию. Все войны, резня, драки возникают от скопившейся энергии, которая превращается в яд. Но никому до этого нет дела. Тут нас делают зверьми, мы готовимся к войне, мы становимся орудием убийства. Вся наша жизнь – это война и подготовка к войне, а о развитии никто не хочет и думать, но я должен использовать эту ситуацию для просветления. Я должен не отождествляться с физическим телом и смотреть на себя со стороны».

Капитан Канарейкин на собрании сказал солдатам, что если его не признают дураком, то отправят в дисбат. Это чтобы всем не повадно было так себя вести. Рулон понимал, что они хотят так всех запугать, чтобы люди продолжали мучиться и боялись выйти из этой дурацкой игры путем самоубийства.

«Почему мы не можем покончить с жизнью, - думал Рулон, - ведь это право человека, право на смерть, мы рабы и нам не дают даже умереть, ведь нас нужно эксплуатировать».

Рулону очень нравились мысли о смерти. Он и сам был не прочь поголодать деньков этак шестьдесят и спокойно с молитвой отправиться на небо.

Часто перед сном Рулон представлял трогательную сцену, что он лежит в гробу и спокойно отходит в вечность. Он представлял, как его тело медленно разлагается, рассыпаются в прах кости и он исчезает, становится пылью. От этих состояний становилось спокойно и радостно.

Однако он знал, зачем он здесь, и старался быть сильным, чтобы выдержать все испытания, чтобы его не отпетушили или еще как-нибудь не покалечили, как других. «Деды» могли запросто отбить почки или еще что-нибудь. А где-нибудь в Афгане могли и совсем прибить, а домой написали бы, что он погиб смертью храбрых, защищая Родину. Так у нас любят делать очень часто.

Рулон все больше утверждался в мысли, что это Шаолинь, и он стал рассказывать другим солдатам, как он будет медитировать, стоя на посту. Все это принимали как плоскую шутку.

Часто доставалось и нашему герою. Он всегда при этом старался улыбаться и не допускать страха и обиды. Некоторые зачмаривались от битья, другие начинали лезть в залупу, но их быстро обламывали. Рулон помнил, что он всегда должен быть бравым и жизнерадостным.

Как бы ни были трудны условия, он старался действовать в них целостно, не жалея себя и не пытаясь сачковать, так как эти тенденции размягчали поле, делали человека внутренне слабым, что могло затем породить множество внешних неприятных ситуаций.

Обида, желание рассвиниться, недовольство существующими условиями разделяли энергию. Часть ее шла на эти неприятные состояния, и жить становилось труднее. Жизнерадостное же принятие всего позволяло мобилизовать силы и действовать более успешно. Ну а если это не помогало, тогда помогали злость на себя, ярость и жесткость. Это было хорошим способом мобилизовать свои внутренние резервы.

Как-то раз Рулон с другом Игорем стояли у казармы. Игорь курил, а Рулон рассказывал ему, как занимался каратэ на гражданке. За это его уважали, однако он знал, что как только узнают о его уникальной психике, то все станет совсем наоборот.

Каратист стал показывать Игорю стойки, как вдруг к казарме подъехал грузовик и на полной скорости поехал на них. Рулон сразу отскочил в сторону, но Игорь продолжал спокойно курить. Грузовик резко затормозил в полуметре от них. Затем он отъехал и снова поехал уже на одного Игоря, который продолжал спокойно стоять.

Рулон крикнул ему: «Отойди!», но тот не среагировал. «ЗИЛ» снова резко затормозил прямо перед ним. Потом отъехал и снова стал разгоняться в третий раз. Рулон опять закричал: «Игорь! Отойди!», но тот только отмахнулся. Тут грузовик врезался в него и прижал его к стене казармы. Игорь застонал, побелел и потерял сознание. Из грузовика вышел пьяный солдат и подошел к лежащему на земле Игорю. Скоро там собралось много народу.

Оказывается, шофер решил пошутить и не сумел затормозить вовремя. Игорю он сломал кости таза, и того увезли в госпиталь.

Игорь думал, что будет выглядеть смешно, если отбежит от грузовика. Вот так ложная личность мешает человеку в жизни и доводит его до беды. Любой ди­кий зверь сразу бы сообразил, что делать, но различные установки, неудобства, стыд, самомнение мешают поступать адекватно, наилучшим образом и добиваться успеха.

Рулон заметил, что эти установки действуют не только в уме, но и на физиологическом уровне. И когда им не следуешь, то испытываешь буквально физический дискомфорт. Но его нужно перебарывать и побеждать волей, как бы неприятно ни было от этого внутри, как бы ни скребло после этого на душе. Иначе никогда не перестанешь быть зомби. Всегда будешь в жизни полным дураком и неудачником.

Если держаться за эти комплексы, то лучше сразу в монастырь. Но если человек держится за них и в то же время завидует другим, у которых нет таких заебов, и еще хочет чего-то добиться и получить, как это делают более раскрепощенные особи, то он только получит по рогам. Чтобы что-то получить, нужно чем-то пожертвовать. Прежде всего, социальными представлениями, и нужно что-то сделать для других, быть им чем-то удобным, тогда всего добьешься.

- Ну, шо молокососы, - глумливо сказал дед Бугай, - ща будем проходить боевую и политическую подготовку. Давайте, Сидоров и Петров шаг, вперед. Сегодня вы будете мочить друг друга, а если вы не будете, то сгною в нарядах, а еслиф кто победит, тогда целый день балдеть быдить, сечете, черти?

- А ну-ка быстро драться, - стали пинать их другие деды.

     Молодые неуверенно начали наносить друг другу удары. Но тут Сидоров больно попал Петрову по ноге и тот вскипел:

- У, сука, ты шо, - и звезданул ему со всей дури в ебальник.

- Говно! - заорал взбешенный Сидоров и стал изо всех сил тузить Петрова, свалив его на землю:

- Ах, ты, падла, - заорал Петров и укусил Сидорова за ногу.

- А, мразь, - заорал тот и отскочил.

      Тут Петров снял ремень и, схватив его, начал хуярить Сидорова тяжелой солдатской тряпкой по голове и выбил ему глаз.

- О-о-о, - завыл Сидоров, упав на бок, держась за выбитый глаз и катаясь на боку от нестерпимой боли. Петров растерянно встал с ремнем в руках, только теперь сообразив, что же он наделал.

- Ну что, - сказал дед Бугай, - хорошо развлеклись, давайте тащите Сидорова в сан часть, а ты, Петров, не переживай. Ну, дадут тебе пару годков дисбата, и все тут.

- Я слышал, Рулонов, ты у нас каратист? - сказал Бугай, положив ему отечески руку на плече.

- Да вроде как занимался, - осторожно сказал Рулон.

- Ну, так вот, в следующий раз нас поразвлекаешь, чтобы скучно служить не было.

     «Да тут из нас делают Колизей, - размышлял Рулон, - нас калечат, приносят в жертву. Вот она жизнь. Это большое жертвоприношение Дьявола. Нас заставляют страдать, чтобы кормить невесть каких чертей нашими мучениями, нашими смертями и негативными эмоциями. Нашим миром правят два хуевых бога: один это ложь, а второй – негативные эмоции. Нас собрали в эту сраную армию под эгидой лжи, что мы защитники родины. А нас тут держать, как скот, и мы должны служить здеся для утехи негативных эмоций, партийной номенклатуры КПСС. Они трясутся за свою задницу, а мы их защищай. Они хотят себе нахапать новые земли, еще, черт знает, что, а мы давай воюй, паны дерутся, а с холопов шапки летят. Гады, засранцы, хотя они тоже пешки. Пешки чертей, злых духов, планетарных сил, тоже марионетки, как и мы. И что тут я могу сделать сам. Сам Бог ничего не может изменить, остается только просветлевать, глядя на это со стороны, не отождествляясь и борясь с ложью и негативными эмоциями в себе. А то вот как Петров  в пылу гнева сделаешь что-то и будешь потом расплачиваться всю жизнь. И когда я поборю своего демона лжи людских предрассудков и зло негативных эмоций, я стану свободным и вырвусь из колеса сансары, ведь  я могу попасть на место Сидорова. Вот он уже лишился глаза да и все тело нам природа так дала на время поносить, помучиться в нем пособирать тут в суе всякий хлам, а потом у нас заберут все это. Тело и хлам ведь оно наше, а вот у нас заберут все это. Тело и храм – ведь оно не наше, а вот сознание, воля, связь с богом - это вечные вещи и это истинное богатство.

Перед сном после долгого отбоя Рулон взбодрился, сделал глубокое дыхание, чтобы не засыпать усталым, иначе усталым и проснешься. Как всегда, провел концентрацию по чакрам: в первую очередь сосредоточился на солнечном сплетении.

Манипура — центр жизни, желаний. Перевел из него энергию в межбровье — Аджну — центр воли, торжествующий над желаниями. Затем направил энергию в центр груди — Анахату — центр любви, подчинив свою волю Богу, его благодати. После чего опустил энергию в копчик — Муладхару, проводя волю Бога на земной уровень. Делая мулабандху, он поднимал земную энергию Кундалини к макушке — Сахасраре — центру Знания, посвящая всего себя Высшему и растворяясь в единстве с Абсолютом. После чего опустил небесную энергию в Свадхистану — центр страсти и размножения, утверждая, что его страсть и производительная способность подчинены Богу. Затем перевел прану в Вишудха-чакру, в низ шеи — центр творчества и решения, направляя сексуальную энергию к ее более высокому предназначению, созиданию, искусству, сотворчеству с Богом.

Закончив работу с чакрами, йогин эмоционально настроился на Божественное и решил во сне выйти в Высший мир, чтобы получить там Знание. Вскоре он провалился в темноту, но затем внезапно очутился в непонятных лучах радужного сияния.

Он понял, что спит и находится в сновидении. Он висел в каком-то пространстве, где не было ни земли, ни неба, никаких предметов.

Внезапно он стал двигаться по нему, парить, описывая какие-то странные траектории, переворачиваясь то вниз головой, то на спину, то вперед ногами. Затем он влетел в какой-то мир голубых скал, которые были где-то очень далеко, а он парил в синеве над ними. Находясь там, Рулон услышал голос Учителя.

— Настало время тебе возвращаться, — голос переливался раскатистым
эхом. — Настало твое время отдать свое Знание миру. Ты нужен там, здесь тебе делать больше нечего.

— Что я должен делать, Учитель? — благоговейно сложив руки перед грудью, спросил он.

— Ты будешь учить людей в России и во всем мире. Возвращайся домой, там ты встретишь того, кто укажет тебе как!

— НАМАСТЭ ХАРИ ХАРА ОМ РАМ!

Внезапно Рулон проснулся. Был подъем. Нужно быстро одеваться, но сон не выходил из головы. Тогда он стал жестче и быстро оделся. «Дед» заставил его застелить свою койку. Рулон радостно кинулся это делать, понимая, что он работает не только на «деда», но и, прежде всего, на себя, учась все делать безупречно и быть целостным и осознанным в каждом действии.

- Ничего, Рулон – успокаивал его дед, - ща мне постель застилаешь, а опосля сам дедом станешь и молодых говно жрать заставишь. Еще год тебе, не долго. А то тут был у нас один уже год сроку ему подходил, думал, все отмучился. А мы ему как-то говорим, мол, теперь, как при царе все 25 лет служить будут и тебе еще 10 лет молодым быть. Так он дико заорал и в окошко выбросился.

«Вот она жизнь, сперва терпеть страдания за тем самому мучить других, один пожирает другого, один давит других. Вот наша жизнь».

Сновидец задумался, как теперь осуществить ему уход из армии. Если он начнет идиотничать при солдатах и «дедах», то его сперва будут здорово и долго бить, прежде чем дело дойдет до начальства, и он решил сразу же пойти к главному офицеру и доложить ему о своем сновидении. Что ему нужно спасать мир и учить людей. Но поймет ли кто-нибудь все это?

«Хорошо. Тогда я начну их учить прямо здесь, — решил он — Сделаем из нашей части Шаолиньский монастырь. Нужно только все хорошо продумать и ярко представить. Да. Главное — просто ярко все представить».

«Деды» послали всех на зарядку.

Делая утреннюю пробежку, Рулон увидел, что все солдаты — это монахи Шао­линя, а «деды» — старшие монахи, которые ведут тренировку молодых послушников, а офицеры — это наставники, которые ведут всех путем Будды. Себя Рулон увидел главным наставником, патриархом монастыря. «И я их всех научу. Все объясню им, что нужно делать».

Целый день Рулон выжидал удобный момент, чтобы поговорить наедине с капитаном Канарейкиным. Когда заметил, что капитан один прошел в свой кабинет, подошел к дежурному и доложил, что его вызвал капитан Канарейкин, затем зашел в кабинет.

— Товарищ капитан! Разрешите обратиться? — сказал четко Рулон.

Капитан чуть поднял глаза от журнала, где он что-то писал.

— обращайся, — и снова стал что-то записывать.

Рулон начал торопливо говорить с неестественной интонацией, пребывая в особом состоянии возбуждения.

— Товарищ капитан! Я сегодня слышал голос, который сказал мне, что я буду всех учить. Я решил, что здесь мы устроим Шаолиньский монастырь. Вы будете наставником. Мы запретим всем курить. Я буду монахов учить ушу и йоге. И еще, мы все будем здесь медитировать!

Канарейкин поднял голову и не сводил удивленных глаз с Рулона, теперь уже внимательно слушая его.

— Мы пойдем путем Будды. Я знаю это учение. И тогда все солдаты станут Просветлевать. Я уже очень близок к этому и могу всех этому научить. Сегодня голос мне сказал, когда я летал над голубыми горами. Это мой Учитель мне сказал, — запальчиво тараторил Рулон.

— Ну хорошо, — испуганно сказал Канарейкин, — сейчас мы все сделаем. Ты постой тут, а я сейчас приду вместе с коллегами, и ты нам все расскажешь. Мы обязательно поможем тебе в таком важном деле.

— Да, я все буду вам докладывать, что скажет мне голос. Я уже давно здесь практикую йогу, и я увидел, что здесь хорошие условия для развития. Я научу всех, как использовать эти условия для самосовершенствования, — продолжал очень быстро говорить Рулон, пока капитан, осторожно встав, пошел к двери.

— Хорошо! Хорошо! — сказал он. — Сейчас мы решим это, подожди немного. Он вышел и закрыл кабинет на ключ.

— Жизнь — это страдание. Источник страдания — желание. Чтобы не страдать — нужно не рождаться, для этого нужно победить желания, — продолжал бор­мотать Рулон, стоя по стойке «Смирно».

Скоро Канарейкин в озабоченном со­стоянии зашел в кабинет с двумя здоровыми солдатами.

— Ну что? Пойдем. Расскажешь все это комбату, — сказал он Рулону.

Они пошли в другой корпус, где был кабинет комбата. Рулон продолжал воз-
бужденно говорить, объясняя учение
Будды о невечности всего сущего и необходимости спасения.

В кабинете комбата, куда привели
Ру­лона, кроме хозяина кабинета находились еще два человека. Один из них был в белом халате.

— Ну что? Ты говорил, что не нужно курить. Вот, я курю. Значит, мне нужно бросить?

— Да, ведь запрещено в части пить, нужно еще запретить курить и есть
мясо, тогда мы уже будем ближе к истинному образу жизни, — затараторил
Рулон.

— Еще что нам нужно делать? — спросил комбат.

Рулон снова стал рассказывать про свой сон и посвящать всех в учение Будды, объявляя, какие духовные титулы он назначит каждому из них. Человек в белом халате внимательно слушал и что-то записывал. Остальные глядели на Рулона, кто с сожалением, кто с отвращением. Комбат переглянулся с человеком в белом.

— Ну хорошо, сейчас ты поедешь и расскажешь это еще в одном месте. Там разберутся с твоей проблемой.

Рулон вышел вместе с человеком в белом халате, его посадили в машину и куда-то повезли. По дороге он продолжал всем излагать учение Будды. Шофер почему-то часто смеялся. Особенно когда Рулон рассказывал, как теперь все бу­дет по-новому в их части. Врач сидел спокойно, видимо, ему еще не такое приходилось слышать.

 

 

 

В желтом доме

 

Скоро Рулона подвезли к большому желтому зданию за высоким забором. Его завели туда и сказали переодеться в полосатую пижаму. Затем его направили в большой зал, похожий на спортивный, весь заставленный койками. Ему выдали матрас и постельное белье и указали, на какой койке он теперь будет спать.

Когда он стал застилать кровать, к нему подошли несколько человек со странным выражением лиц. На них были такие же пижамы. Они спросили у него, откуда он и кто он такой.

— Я центральный раджа-йог Удмуртии и Центрального Казахстана, — браво ответил Рулон.

— А что это такое? — спросил парень с подергивающимся лицом.

— Ну, в общем, я человек, ищущий Бога, — серьезно произнес раджа-йог.

— Ты опоздал, — сказал парень.

— Почему? — удивился он

— Да потому, что Бога уже две недели, как выписали.

 — он был здесь? — спросил искатель Истины.

— А где же ему еще быть, как не здесь? — спокойно ответил парень.

— А чему он учил? Расскажите мне, раз я его уже не смог увидеть, — попросил Рулон с любопытством.

 — он учил, что когда он умрет, то нам всем каюк настанет, т.к. весь мир существует только потому, что он жив.

Наш мистик глубоко задумался над этим и вспомнил, что и сам как-то раз так думал, значит, что-то Божественное есть и во мне.

— Курить у тебя есть? — спросил другой парень с перекошенной физио­номией.

— Я не курю, я йог, — ответил Рулон.

— Йог — это хорошо, а чему ты нас научишь?

— Я вас могу научить всему. Давайте начнем урок русского языка.

Они пошли, сели на койку. Рулона окружило человек двадцать, и он на­-
чал урок.

— Давайте начнем с того, что  люди не задумываются о том, что они говорят. Вот, например, в нашем великом русском языке есть слова «ералаш», «ерунда», «ересь», «еретик», «дубина стоеросовая», — начал говорить он, войдя в роль школьного педагога, — а
оказывается, что эти слова значат
совсем не то, что мы с вами раньше о них думали.

При этих словах один парень начал смеяться, сначала тихо, а потом все громче и громче. Затем он начал кататься по полу и выть. Все спокой-
но смотрели, как к нему подошли
люди в белом, уложили его на койку, привязали и что-то вкололи, после
чего он успокоился.

— Ну вот, продолжим, — сказал Рулон, — все эти слова имеют корень «ер», который происходит от слова «эрос» или, если угодно, «херос». Таким образом, «ересь» не что иное, как, выражаясь по-русски, «херня», «дубина стоеросовая» — это дубина величиною в сто фаллосов. «Ерунда» — это совокупление, а «ералаш» — это беспорядочное групповое половое сношение. И, представляете, так назвали небезызвестную вам детскую передачу.

Слушая Рулона, парни реагировали по-разному. Одни смеялись, громко хлопали в ладоши и визжали. Другие сидели с бессмысленными лицами. У некоторых изо рта бежали слюни. Один из них даже громко заплакал.

— Да ты и вправду учитель, — сказал парень с перекошенной рожей, которого, как выяснилось, звали Геной. — Только ты потише тут говори, потому что за нами следят. Вон видишь, пролетел вертолет. Это не случайно. Здесь везде встроены подслушивающие устройства, — говорил он шепотом, пугливо озираясь, — и ночью сюда приходят зеленые. Они над всеми опыты проводят. Они
с Марса.

Рулон понял, что попал в необычное место и что это не просто так. Целый день он занимался йогой и медитировал, сидя на койке. Напротив него лежал парень, тощий, как скелет. Он отказывался от еды и молчал, его кормили через трубку. Рулон прозвал его «бухенвальдский крепыш».

Как-то раз, находясь в туалете, Рулон услышал знакомые крики: «Ахарата, сампо, буагир...» Крики доносились из вентиляционного окна, которое соединялось, по-видимому, с туалетом в другом помещении. Рулон подошел к окну и крикнул туда: «Ха-Хум-Ха!» — мантру астрального каратэ.

— Кто тут занимается школой астрокаратэ? — задал он вопрос в слухо­-
вое окно.

— Это я, Гуру Вар Авера, — раздался агрессивный мужской голос. — А ты кто такой?

— Я, Рулон, ваш скромный последователь.

— А ты что, в палате для тихих сел? Давай, все круши! И переходи к нам, буйным, — заорал Вар Авера.

— Да я сейчас разберусь тут, научу всех, а потом перейду и в вашу палату, — ответил он.

— Выше, выше поднимай, давай. Держи! Держи! Ах, болван, что же ты на­делал?

— Что? Куда поднимать? — спросил Рулон.

— Да это я не тебе. Тут онанист один дрочил, я учил его «Кундалини» при этом поднимать, а он обкончался, не выдержал.

— А разве при онанизме это возможно делать? — спросил Рулон.

— Конечно, — ответил Вар Авера, — а то, что он зря время-то тратит.

В туалет зашли санитары и, увидев, что Рулон забрался на подоконник к слуховому окну, прогнали его оттуда.

Рулон постоянно заводил знакомства с новыми больными. Наблюдая за их проявлениями, он видел, что это не болезнь, а естество того или иного человека. А у тех, кто остался за забором, болезнь. Они не могут быть естественными, ведут себя, как роботы.

И еще он понял, что все люди, которые встречаются в жизни, есть твои зеркала. Ведь ты можешь увидеть только то, что тебе знакомо, т.е. то, что уже есть в тебе. Как муравей не может увидеть слона или пароход, так и человек не может увидеть того, чего нет в нем. И если тебе не нравятся люди вокруг, значит, в тебе есть то, что тебе самому в себе не нравится. Ведь люди — это твои от­ражения.

Рулон общался с одним парнем, который лежал с ним рядом на койке. Его звали Вадим. Центральный раджа-йог рассказывал ему о телепатии.

— Да, точно, это и происходит со мной, — подтвердил Вадим, — я вижу, что все люди знают мои мысли. Они берут и вкладывают ко мне в голову какую-нибудь мысль, а я ее беру и другому вкладываю. И еще бывает, — добавил он, понижая голос, — вот у меня тут в животе жаба живет, она там ворочается, прыгает. Представляешь?

Видимо, в тебя вселился Дух, — сказал Рулон, — давай я его буду изгонять, — и он стал читать мантру, изо всех сил выталкивая руками энергетические пучки, чтобы поразить Духа.

Юный маг кричал:

— Изыди, злой Дух. Именем Отца и Сына и Святого Духа!

Но его остановили санитары и пригрозили, что уложат на вязки и вко-
лют серу.

Желтые противные стены с облупившейся штукатуркой создавали ощущение заброшенности и опустошенности. Полосатые одеяния обитателей умственного заведения навевали тоску, но Рулон увидел, сколько здесь лежит одаренных лю­дей, уже раскрывших в себе те способности, к которым он так стремился. Вскоре Рулона вызвали к врачу. В кабинете он стал рассказывать, что уже просветлевает.

— Что же такое «просветление»? — спросил врач.

Рулон описал все свои практики и состояния, рассказал про мистический опыт восточных мастеров.

— Это какая-то новая форма шизофрении, — сказал врач. — Видимо, шизофрения восточного типа.

Находясь у врача, Рулон увидел толстую книгу. Ему хотелось что-нибудь по­читать, и он незаметно сунул ее за пояс.

Придя в палату, воришка прочитал название книги. Это была «Психиатрия». Он сунул ее под матрас, решив почитать, когда никто не будет видеть.

 

 

***

 

Через некоторое время, к Рулону приехала мать. Его вызвали на свиданку. Во дворе больницы за высоким каменным забором, где на расстоянии пяти — семи метров до ограждения росли деревья, они сидели на скамейке.

— Что же ты, сынок, что с тобой? — спросила она.

— Учу людей. Тут все, как я, йоги.

Мать покачала головой и отдала ему передачу.

В это же время пришла мать еще к одному парню. Тот молча ее слушал, затем плюнул ей в лицо. Она заплакала, а он шумно расхохотался.

Рулон удивился такой реакции, подумал, наверное, он уже достиг понимания, что к чему. Мать Рулона пришла в ужас от этой сцены.

— Сынок, с кем же ты здесь находишься?

— Не беспокойся, мама, здесь все мои ученики, — сказал он. — они знают Истину.

Рулон решил воспользоваться моментом и передать через мать письмо Марианне. Он часто видел ее во сне, и их отношения там продолжались, однако у него еще оставалась привязанность к физическому контакту. Он написал ей стих, в котором выразил свое отношение к ней:

 

В морских пучинах жемчуг черный

В веках стал символом для той,

Чей чудный лик и разум горний

Слились в избраннице судьбой.

Как ореолы южной ночи,

Взлетают локоны волной,

Агатами мерцают очи,

Ты дивнобедра, страстноока,

А груди — полные луны.

Сияешь голубой звездою,

Всем вдохновение даря,

Иконописною красою

Сердца людей к себе маня.

О ангел неба, на земное

 

Быстро написав этот стих, Рулон почувствовал, как он сильно хочет встретиться с Марианной, сказать, что он не выполнил еще ее задания, не научился ощущать Вселенную в себе. Хотя во сне он был вполне счастлив, общаясь с ней.

Однако он научился сам немного перевоплощаться в Марианну. У него тоже иногда стал появляться ее жесткий взгляд, который он прятал под маской добродушия. Иногда он полностью начинал ощущать себя ею, как будто его ум, чувства и даже физическое тело менялись, и Рулон исчезал.

Оставалась только она, окидывая властным взглядом все окружающее и лукаво улыбаясь своим прекрасным лицом. Однако это требовало большого уровня энергии, а он не всегда у него был.

Рулон вспомнил несколько случаев своего общения с Марианной во сне и наяву и описал их в еще одном стихотворении:

 

Движение — источник энергии всей,

К источникам блага ведущий людей.

Зная всеблагую меру всему,

Мы поспешили к иному гумну.

 

Когда по прошествии трех светлых дней

Мы жили в доме в роли гостей,

 

Написал он начало стиха, чуть-чуть задумался, вздохнул и продолжил:

 

А на остановке-то хохма была,

Ломила в автобус безумно толпа.

Спешили они на работу успеть,

Чтоб спины подставить под жесткую плеть.

 

Где жертвуя время и здравье свое

За средство, что к вожделенью ведет,

Возможность добраться к влечениям их.

Но вот я увидел животных других.

 

Везли их на бойню в машине большой,

С своею расстанутся скоро душой.

А я всласть в харчевне питаю живот.

Но как-то однажды упрямый осел

Не тронулся с места. И кто был весел?

Заплакал у ног своего ишака,

Когда плетью тщетно ему мял бока.

 

Подумал: ужели теперь, как осел,

Я буду таскать груз, что очень тяжел.

И там от бессилья свалюсь на траву.

И точно тогда уподоблюсь ослу.

 

Но вдруг по-людски тот осел возгласил:

— Ты раньше был весел, теперь стал уныл.

 

Написав это, Рулон вспомнил свои встречи с Марианной и заплакал от любви к ней и благодарности, что она открыла ему столько Истины. Смахнув слезу он продолжил:

 

Я призадумался немного.

«О, не суди себя так строго», —

Красавица мне изрекла

И к лимузину повлекла.

 

Один мужик снял фиакар:

«Нам по пути, какой базар».

И мы, доехав на такси,

Бежали, сдачи не спросив.

 

Все счеты предоставив мужику,

Чтобы унять его тоску.

Марианна «Чао!» всем сказала.

И ручкой даже помахала.

 

И долго он не мог понять,

Где плутов сих он мог видать.

Знающий — не платит,

Свободный — денег не тратит.

 

Любовью мы за жизнь заплатим,

Но вкус к желаньям не утратим.

Если кто-то чем богат,

Друг тогда он нам и брат.

Раскроешь щедрость в их сердцах,

Чтоб мудрость пробудить в глупцах,

Просить не надо уставать,

Не то устанешь ты давать.

Себя не надо здесь терять.

Все — общее, зачем терзать

Себя бессмыслицей пустой,

Ведь в жизни принцип есть простой:

Не стремитесь вы благо стяжать,

А стремитесь свой ум умножать.

Написал Рулон и почесал ручкой себе затылок. Затем, вспомнив еще один рассказ Марианны, облек его в стихотворную форму:

Однажды я поехала на юг,

Попался под руку мне друг,

Что от жены и от детей

Удрать пытался поскорей.

На славный солнечный Кавказ.

И я ему там в самый раз,

Царицей южною представ,

В воображении не устав

Пленяться детскою мечтой

О том, как будет спать со мной.

И как по трапу мы сошли,

Прибывши в южные земли,

Так я пошла подале, право.

Сказавши на прощанье: «Чао!»

— Ну а обратно с юга, птичка,

Поехала ты в электричке? —

У Мэри я тогда спросил,

Но укоризну получил

Во взоре ласковой подруги.

Я не теряла дней на юге.

Впустую празднуя, играя,

Но средства ловко собирая.

И как не взять у тех, кто платит,

Ведь люд сюда приехал тратить

Совсем немалые гроши.

А коль дают, то не греши.

Ты дурню голову вскружи

И злато в гумна положи.

На этом Рулон хотел закончить свой стих, который уже стал превращаться в поэму. Но его сильные чувства снова пробудили творческий процесс. И он описал еще одну историю:

 

Тебе поведаю сейчас,

Как добралась один я раз

Домой к себе порой ночной

И что случилось там со мной.

 

На перекрестке я стою,

Машины поздние ловлю.

И тут попался мне такой

Парнишка, частничек лихой.

 

Ему сказала: «Дорогой,

Езжай со мною в домик мой.

Там приласкаю я тебя

У пламя страстного огня».

 

И приглядевши перстенек,

Что он на пальчике берег,

И блеск в пылающих глазах,

Просила я, ему сказав:

 

 — о мой любимый, дорогой,

Дай перстенек мне золотой.

И он, спустивши удила,

Мне дал, а я его взяла.

 

А как доехали домой,

Я из машины прыг долой

 

Закончил Рулон свое произведение. Вспомнил, как, бывало, часто он писал «дедам» любовные письма для их баб и развлекал их пошлой поэзией, за что они его меньше били.

Запечатав этот длинный стих в конверт, он отдал его матери, хотя не был точно уверен, что Марианна еще здесь и прочтет его.

 

 

 

Нирвана. Последний кошмар

 

После свиданки Рулон зашагал в туалет и увидел, как один парень, сидя там на толчке, перевернул себе на голову корзину с туалетной бумагой и прочим мусором, затем стал радостно размазывать говно себе по голове. Рулона осенило: так ведь это олицетворение человеческого ума. Ум — это корзина со всяким мусором, которая управляет нами.

Парень продолжал сидеть с корзиной на голове. Рулон стоял и ошарашенно смотрел на него, чуть не плача, думая, какую тяжелую ношу представляет для человека его ум. Вскоре парень скинул корзину с головы и громко захохотал. Затем он встал и, не надев как следует грязные штаны, которые остались спущенными до колен, пошел в палату.

Рулон тоже обрадовался, он понял, что нужно отбросить ум, и все проблемы будут решены. Он вспомнил своего домашнего кота, как тот всегда был спокоен, как ему хорошо жилось. Мать психовала, Рулон чего-то боялся, а кот себе лежал да мурлыкал. Ум не тревожил его. Кот не думал о детях, не вспоминал свою маму, не беспокоился о том, что будет завтра. «Вот кем я должен стать», — решил  Рулон

Вскоре все пошли на завтрак. Один парень шел только по белым квадратам линолеума.

— Почему ты это делаешь? — спросил Рулон.

— Иначе может возникнуть землетрясение, и мы все погибнем, — сказал тот. — Ты можешь тоже ходить так.

И они вместе пошли по белым квадратам линолеума к столовой.

В столовой он сел за стол и увидел, что его сосед надел на голову пижаму наподобие капюшона.

— Зачем ты это сделал? — спросил Рулон.

— Тише, — ответил сосед и приложил палец к губам, проворно оглянув-
шись, — тут идет влияние, видишь, радио работает. Оттуда идут сигналы, и нас хотят закодировать, а меня они не заметят.

Рулон тоже вспомнил, как думал, что телевидение, радио, и газеты — это средства массового оглупления. Возможно, через них посылаются и какие-либо иные сигналы, чтобы воздействовать на людей.

 

 

***

 

Придя в палату Рулон, стал незаметно читать «Психиатрию». И ему стал открываться новый взгляд на происходящее. Он увидел, что многие описанные там симптомы есть у него, у его матери, учителей в школе и остальных людей. Только у одних они выражены больше, а у других — меньше. Одни научились их скрывать, другие и не пытаются их спрятать. Вся жизнь ему представилась большим дурдомом. Уже в который раз приходит это подтверждение. Постигнуть мир и лю­дей можно, только увидев свою глупость, отраженную в проявлениях мира и лю­дей. И только в момент восприятия этих событий приходит Знание. Ни раньше, ни позже. Наблюдение и переживание — вот мудрость. А не анализ и оценка.

Рулон тщательно выучил все эти симптомы и стал практиковать их при каждом удобном случае. Он это делал для того, чтобы не эти симптомы владели им, а он мог овладеть и управлять ими.

Рулон обратил внимание на персонал и его проявления по отношению к больным. Одни подходили ко всем высокомерно, чувствуя себя умнее. «Это настоящие «дураки», — думал Рулон. Другие пытались подыграть, чтобы понять мир больного и скорректировать его поведение. Это «ученики скоморохов» или «магов» человече­-
ских душ. Но таких — единицы. Третьи воспринимали мир больного как свой, и они создавали себе много новых реальностей и умений по-новому проявиться. Это высшее проявление профессиональных знаний психолога или психиатра. С кем поведешься, того и наберешься. Этих психиатров было еще меньше. Но в среде обычных людей они уже сами выглядели чокнутыми. Один из них прикалывался, мол, приведите ко
мне пациента, а диагноз найдется.

Рулон в палате подсаживался к тем, у кого
были изучаемые симптомы, и часами подражал им, стараясь так же воспроизвести их внутреннее состояние. При этом он старался быть осознанным, наблюдая за собой со стороны.

Подолгу он принимал нелепые позы и удерживался в них, симулируя кататонический ступор, сидел в бессмысленном состоянии, имитируя слабоумие. Особенно ему нравилась маниакальная истерия, когда он мог проявиться активно, как наставник, стать душой всей палаты и запальчиво учить людей йоге. Или начинал помогать убирать помещение, тут же бросал и брался помогать выносить бочки с мусором. Затем внезапно шел перестилать кровать и т.д., не доводя ни одного дела до конца.

Также он любил быть параноиком. Как поется в одной песне: «...в желтом доме чертиков зеленых он ловил казенной простыней...»

 

 

***

 

В сновидении ему приснилась Марианна. Они гуляли по берегу моря. Рулон рассказал ей, чем он занимается, что прочитал всю «Психиатрию».

— Дураку и грамота вредна, — иронически заметила Марианна. — Но это ты верно заметил, что каждый по-своему с ума сходит. Изучай, как тебя дурачит твой ум, мой милый.

— Я решил стать котом, — сказал Рулон, — теперь я знаю чему учить людей.

— Прекрасная идея, — звонко расхохоталась Марианна, — только вот по-настоящему котом ты можешь стать только в следующей жизни, если достигнешь высокого духовного уровня. Иначе снова человеком будешь.

— А потом кем человек становится, если продолжает расти?

 — о, как много ты хочешь знать! Не рано ли?

— Ну все-таки скажи мне это, если ты знаешь, — стал клянчить Рулон.

— Помнишь, твоя мать говорила тебе, стуча по столу, а потом по твоей башке, что тут, то и тут. Так вот, после кота ты станешь дубом.

— А! Понял! Понял! — закричал Рулон. — А потом, значит, я стану камнем, а потом — пустотой.

— Теперь у тебя есть оригинальное учение, дорогой, — Марианна ухмыльнулась, — и тебе есть чему научить тех дураков, которые будут слушать тебя. Только сразу им это не говори, а то они разбегутся, не смогут понять всей прелести жизни кота.

— Хорошо быть кисою, хорошо — собакою. Где хочу — пописаю, где хочу — покакаю, — прочитал школьный стих Рулон.

— Вот-вот, — сказала, смеясь, Марианна.

Каждая встреча с Марианной в сновидении давала Рулону много знаний. Сно­видение более важно, чем обыкновенная жизнь. Рулон стал понимать, что сновидение — это момент слияния прошлого и будущего в жизни человека. Если сумеешь в этот миг осознать себя и изменить ситуацию в сновидении, то можешь изменить судьбу. И он старался каждую ночь быть осознанным во сне. В этом ему помогала Марианна, открывающая ему тайну этого знания.

В палате вместе с Рулоном лежал армейский «дед», который дал по морде офицеру. Тот не хотел понять, что он не «молодой» и ему не положено делать то же, что и новичкам. «Дед» спокойно лежал на койке, «духи» драили пол. Один из них засачковал. «Дед» заметил это. Вставать ему было лень

— Иди, нарывайся на кулак, — сказал он «сачку» и выставил вперед руку со сжатым кулаком. «Молодой» стал биться мордой о кулак, радуясь, что «дед» не стал его бить по-настоящему.

Тут зашел молодой офицер и, увидев все это, стал говорить «деду», чтобы тот встал и драил пол вместе с «молодыми».

— Мне по хуй. Я — дембель, — сказал на это «дед».

Офицер не унимался, и пришлось дать ему по морде. После чего стали определять псих он или нет, чтобы решить — отправлять его в дисбат или домой. «Дед» очень боялся дисбата.

— Ты, говорят, верующий? — стал спрашивать он у Рулона. — Дай какую-нибудь молитву, чтобы Бог мне помог.

Страх сделал его очень набожным. Рулон дал ему молитву «Живый в помощи» и объяснил, как надо косить под дурака.

Из всего этого Рулон сделал вывод, что страх — это не только отец сознания, но и сильное мистическое религиозное чувство, приводящее людей к вере в Бога, и что все религии основаны на страхе. «Страх, конечно, хорошо, — решил он, — но мы пойдем другим путем, путем понимания».

 

 

***

Рулон лежал, обколотый нейролептиками. Ему очень нравилось быть под дозой лекарств. И он хотел, чтоб ему их прописывали для того, чтобы быть еще большим дураком, чем он есть.

Рулон рассказывал обо всех своих контактах с Учителями человечества и Высшим разумом космоса и надпространственного Логоса. От лекарств его внимание сильно расфиксировалось, и невозможно было ни читать, ни смотреть телевизор, только сидеть и медитировать. Когда же он засыпал, ему снились очень яркие сны, которые он никак не мог отличить от реальности.

Об этом он тоже бессмысленно сообщил врачам при обходе. Почему-то его контакты с Учителями их очень беспокоили. Их они называли параноидальными. Параноикам за то, что они
ви­дели и слышали Учителей или еще черт знает что и кого, могли даже начать платить пенсию.

Захотев как-то по-большому, Рулон решил не делать это под себя, как некоторые, кто тут находился. Он с трудом поднялся, так как нейролептики давали головокружение и слабость. В голове появились яркие вспышки света, перед глазами все поплыло. Медленно передвигаясь по стенке, он стал продвигаться к туалету. Огромные голубые, розовые, желтые пятна ползали по полу и стенам. Все кружилось вокруг, но он ни на что не смотрел, упорно продвигаясь к намеченной цели. Навстречу вышагивал Гена, который громко выкрикивал, что он фюрер, что он еще всех прижмет к ногтю. Ноги заплетались, идти было все труднее. В голове начало шуметь, но заветная цель была уже совсем близко. Перед глазами поплыли белые мухи, в ушах стреляло, тело плохо слушалось, передвигаясь как ватное. Но собрав всю волю в кулак, Рулон все-таки добился своего и, усевшись, как орел на скалу, приступил... к медитации.

Перед его взором открывалась удивительная панорама. Обшарпанные стены, исписанные разными надписями, озаряло радужное сияние. Пол, залитый мочой, заваленный туалетной бумагой и говном, струился потоками энергий.

Тогда он осознал, что видит мир как проявление энергетических силовых полей. В углу на коленях стоял придурок Валя и брал в рот у здорового дебильного парня, который стоял, расстегнув штаны. Раскрасневшись, придурок Валя, который думал, что он женщина, а он часто проделывал в туалете такие вещи, все глубже засовывал вафлю. Дебил весь расплылся в удовольствии. И вот тонкая упругая струйка спермы брызнула в глотку Вали. Он, захлебываясь, тут же начал ее заглатывать.

Рулон видел, как энергия дебила при этом быстро вытекает из тела. Его аура начала скукоживаться. Он еще не понимал, что кончать вредно и необходимо поднимать энергию от хрена до маковки, чтоб обрести истинное видение вещей.

И тогда, в бесконечном безмолвном озарении, находясь здесь и сейчас, он бы понял, что его тело есть просто временный сосуд пребывания его сознания, которое растет без его воли, а затем старится без его желания и согласия. В определенное время в нем без его ведома вспыхивают страсти гормонов, толкающие его в разные стороны. И без его стремления эти гормоны затихают. Он же только свидетель всего этого бессмысленного процесса. Осознав всю подлинную реальность существования, человек может вступить в бой с теми предрассудками ума, которые удерживают наше восприятие в шорах.

 

 

***

 

Однажды утром Рулон проснулся после тяжелого сна. Все было как обычно, но в себе он почувствовал какие-то изменения. Ему казалось, что его кожа набухла и под ней что-то шевелится. Сперва он не придал этому особого значения, но под кожей что-то продолжало копошиться и делало это все сильнее и сильнее. Рулон подумал: «Наверное, муравьи мне залезли под кожу», — и стал хлопать себя по телу ладошками, чтобы их убить. Но они начали ползать все быстрее и быстрее. Рулон начал бить себя изо всех сил кулаками, при этом муравьи затаивались, но затем снова начали ползать. Рулон продолжал себя бить. Ему захотелось разрезать кожу и вынуть оттуда этих муравьев, но под рукой ничего не оказалось. Тогда он решил разобрать кровать, вынуть оттуда пружину и расковырять себе кожу. Однако санитары застали его за этим занятием, надели на него смирительную рубашку и завязали ее длинные рукава так, что Рулон не мог двигать руками. Но муравьи продолжали ползать. Тогда он стал тереться спиной и другими частями тела о спинку кровати, но это не помогало. Муравьи ползали, и их непрестанное ползание стало сводить Рулона с ума. Он стал весь дергаться, трястись, стремясь их стряхнуть с себя. Но они не успокаивались, стали кусаться, другие шевелиться в его мозгах, лезли в глаза, ноздри. Рулон дико завыл, упал на пол и стал кататься по нему, корчась от щекочущего движения муравьев. Санитары подбежали к нему, положили его на вязки и что-то вкололи ему. И через некоторое время Рулон погрузился в тяжелое забытье.

Неизвестно, сколько прошло времени, но однажды Рулон очнулся из этого за­бытья. Вокруг все сияло. Казалось, что все освещено слишком ярким светом. Рулон подумал, что включили прожектор, но лампочки не горели, а за окном небо затянули тучи. Он стал отчетливей, до боли различать все шорохи и запахи. Он слышал, как скрипят койки во всей большой палате. Этот скрип ему показался какой-то дьявольской симфонией. Шаги и шарканье тапок он слышал, как топанье стада слонов. Внезапно Рулон услышал страшный гул, от которого сотрясались все стены, дрожали стекла. Этот гул привел его в состояние полного ужаса. Рулон понял, что наступает конец света. Он с тревогой посмотрел в окно, ожидая увидеть там ужасы ядерной войны, но в окне появился самолет. Он медленно удалялся, оставляя за собой белый шлейф. Рулон понял, что он делает заход для сброса атомной бомбы. Он понял, что этот самолет прилетел из-за него, что все это связано с ним. Теперь, когда он улетел, он может появиться внезапно.

Рулон оглядел палату и увидел темный коридор. Конечно же, самолет появится оттуда. Рулон бросился в противоположный угол палаты и забился под койку, подумав: «Здесь он меня не заметит». Санитары, увидев это, стали выволакивать его оттуда, но он сопротивлялся, объясняя им, что самолет уже близко, что приблизился конец мира и нужно спасаться. Но они не послушали его и положили на вязки и закололи. Вскоре Рулону стало все безразлично. И он снова провалился в тяжелое забытье. Неизвестно, сколько он находился в этом состоянии, но постепенно оно начало отступать. И Рулон снова стал воспринимать мир привычным образом.

Однажды он посмотрел в лицо одного парня, который бессмысленно сидел рядом с ним, ему показалось, что его уши сильно вытянуты. Из волос торчат рожки, и вместо носа у него свинячье рыло. Рулон, увидев это, весело расхохотался. Он продолжал смотреть на это свинячье рыло и хохотать. Но вскоре оно показалось ему жалким и несчастным. Ему стало жалко беднягу, что он такой. И Рулон заплакал. Он долго рыдал, всхлипывая, пока ему не сделали очередной укол.

 

 

***

 

Продолжая практики сновидения, однажды ночью Рулон попал в какое-то бесконечное пространство, наполненное светом. И вдруг он ощутил себя им. Рулон понял, что он — все то, что было, есть и будет. Он долго был им. Ни его тела, никаких предметов там не было, только простор, свет. Ни мыслей, ни чувств. Ничего.

Вдруг он как будто провалился ку­да-то. Там в огромном зале для медитаций сидели толпы Будд, Христос,
Ма­гомет, Заратустра, Бодхидхарма и другие, которых он не знал. Он также сел с ними в безмолвии и стал медитировать. Как вдруг сперва один, а за­тем и все они стали хохотать. Хохотал и Рулон, их смех разливался по всему залу раскатистым эхом. Огромная
вол­на эйфории заполнила его, и он
понял, что он теперь один из них. Он с ними.

Неожиданно все исчезло. Рулон
ока­зался в какой-то реке, по которой плыл в лодке. Вокруг барахтались и тонули люди. Он попытался некото-
рых из них затащить на лодку. Но
увидел, что они слепы. Они шарахались от него, думая, что он представляет для них какую-то опасность, и
продолжали тонуть. Тогда он лег на дно лодки, чтобы не видеть всего этого, и стал смотреть в небо. Но вместо неба был потолок с потрескавшейся известкой.

В это время раздался шум. Рулон повернул голову и увидел, что двое дураков из-за чего-то подрались. Они били друг друга подушками, из которых летели перья, и толкались. Санитары разняли их и вкололи им в задницу серу. Остальные пошли на завтрак.

Очень не скоро Рулон понял, что уже не спит, а находится в палате. Сон и явь для него стали слишком похожи. Его мысли, чувства и тело стали им восприниматься как бы со стороны, как будто он не имел к ним никакого отношения. Хотя его чувства, тело и ум также чувствовали боль, голод, симпатии и антипатии. Что-то случилось, но он еще не мог понять, что это такое.

Смотря на людей, он видел, что они движутся как сомнамбулы, погруженные в свои химерические грезы, и не видят происходящего вокруг. Даже те люди, которые считались нормальными — врачи, санитарки и другой обслуживающий персонал, — были похожи на дезорганизованное стадо умалишенных, которые действуют по бессмысленной программе, как роботы.

Ему казалось, что он принц, находящийся в сонном царстве. С ужасом до него стало доходить, что с ним случилось то, к чему он так стремился. Что с ним случилось самое страшное, что только может быть с позиции обычной серой мыши, что он Просветлел. Весь мир стал для него нереальным. Он не знал, как дальше жить и что делать. Но он существовал, и надо было научиться как-то жить в этом странном состоянии.

Была Пасха, и местным принесли куличи и крашеные яйца. Сосед по столу, за которым сидел Рулон, поделился с ним яйцом.

— На, ешь. Ты ведь у нас Христос.

В бессмысленном состоянии Рулон взял яйцо и стал его жевать. Больше всего в этот момент он напоминал себе кота. Он был похож на кота, которому теперь нужно было играть роль человека. Дурдом был подходящим местом для такого начала, т.е. яслями для Просветленных. «Хорошо, что меня не нужно отправлять в дурдом. Я уже там, где нужно», — промелькнула внезапная мысль в голове Рулона.

Казалось бы, ничего не изменилось, но в то же время изменилось все. Он не стал летать по воздуху или проходить сквозь стену, не стал он знать, скажем, китайский язык или еще что-нибудь подобное. Однако он обнаружил в себе способность проникать в скрытую суть вещей. Знать то, о чем другие даже не задумываются. Он стал видеть все психологические процессы, которые происходят в нем самом и в окружающих людях.

 

 

***

 

Очередное сновидение принесло новые знания. Входил в это сновидение Ру­лон через специальные психоэнергетические упражнения. Во сне он увидел Ма­рианну, они играли в подкидного дурака.

— Ну, каково Просветленьице? — спросила она, подкинув карту.

— Да ничего. Понемногу привыкаю, — сказал Рулон, покрыв ее карту, — не знаю только, что вот делать дальше? Надо ведь как-то спасать теперь людей, раз Господь дал мне такой дар.

— Сон забыл, что ли? Как людей из реки в лодку тащил. Сон-то вещий был, — произнесла она, подбросив ему еще две карты.

Рулон не смог отбиться и взял их, сидя уже с полными руками карт.

— Ты поменьше о Просветлении болтай. Прибереги его напоследок, как козырную карту, — тут Марианна дала ему три туза вместе с козырным.

Рулон проиграл.

— Ну что? Опять в дураках остался? Дурак, ты и есть дурак, — захохотала она, — хотя ты и просветлен, не забывай, что ты еще в Нирвану не откинулся. И раз уж тут в Сансаре кантуешься, то развивай свою оболочку, — сказала она, похлопав Рулона по щеке. — Ну что, понял? С волками жить, по-волчьи выть!

Рулон задумчиво уставился на карты. Он увидел, что это просто разрисованный картон.

— Ты верно догадался, — прочла его мысли Марианна.

Вдруг ему открылась суть игры в «дурака». И он стал сбивчиво рассказывать об этом Марианне.

— Кон — это наша жизнь, колода — судьба, карта в руках — это наша доля, те качества, которые есть у нас. Козыри — доминирующие направления, сильные качества. Задача игры — избавиться сперва от мелочи, слабых качеств и копить козыри — сильные качества, а затем избавиться и от них, выйти из игры, полностью освободиться.

— Вот какой ты у нас всеведающий, — сказала Марианна, садясь к нему на колени и обнимая его. — А мы и не знали, что в школе учится двоечник и второгодник, гений всех времен и народов. Теперь ты откроешь Великое Знание миру, мой милый. Да только люди будут в нем разбираться, как свинья в апельсинах.

— Неужели все? — спросил Рулон, целуя грудь Марианны.

— Поживем — увидим, — ответила она, лаская его. — Что? Просветление не мешает тебе трахаться? — заметила она, лукаво улыбаясь.

— Даже наоборот, помогает, — сказал Рулон, расстегивая ее юбку.

Марианна захохотала и сексуально облизнулась.

 

Пиздометрия

В яркий солнечный день Рулон гулял по центральным улицам большого города. В Питер он прилетел два дня назад с целью проведения курса лекций по эзотерическим темам. Первые два дня у него ушло на то, чтобы найти хату с телефоном и развесить афиши. В городе на Неве он решил поработать в новом направлении, использовать больше методов скоморошества в работе с людьми. В его сознании уже созревал план Наполеона, но его глаза устали пассивно смотреть на загорелые ноги и изящные силуэты под покровом прозрачных летних платьев. Рулон резко остановил поток мыслей и начал действовать. Подойдя к одной длинноногой и грудастой самке с наивным лицом, он спросил:

— Ты всегда такая прекрасная или только сегодня?

Самка попалась на неожиданно прозвучавший комплимент, и ее симпатичная мордочка расплылась в улыбке.

— Всегда, — стараясь выглядеть уверенной, сказала она.

— Вот это правильно, молодец, так и нужно, — активно и бодро заговорил Рулон, включив программу «ебанутый базар», — у тебя такая шикарная фигура. Ты, наверное, фотомодель?

Улыбающаяся мордочка покрутила головой.

— Нет, — промямлила она.

— Как нет? — искренне удивился Рулон. — Не может быть, с такими данными? Но не беда, — сменив удивление покровительственным тоном, произнес. — У тебя все впереди. Я могу тебе помочь.

— Как? — с интересом спросила девушка. Рулон, не отвечая, спросил:

— Как тебя зовут?

 — Венера, — ответила она.

 — Венера, ты будешь звездой, — восторженно и твердо сказал Рулон и затем, не давая ей времени на сомнения, добавил: — Я, к сожалению, сейчас спешу на съемки. Оставь мне свой телефон. Я приглашу тебя на кинопробу. Я точно знаю, что тебя ждет большое будущее.

Венере, конечно же, хотелось, чтобы ее долго уговаривали, выпрашивали у нее телефон, но тут она поняла, что сказочный принц вместе с красивой мечтой, которую уже успело нарисовать ее буйное воображение, может исчезнуть навсегда. Она расстегнула свою маленькую сумочку, достала ручку и блокнотик, вырвала из него листок и нарисовала семь цифр и свое имя. Рулон взял листок, сложил его вдвое и положил во внутренний карман пиджака, который, хоть и выглядел круто, был куплен за копейки в «Секонд-хенде». Рулон всегда оставался практичным и не видел причин для того, чтобы тратить большие бабки на одежду.

— Я позвоню тебе, Венера, — мягко сказал Рулон и нежно коснулся ее плеча рукой, заякорив этим прикосновением обещание будущей встречи.

Ее тело будет подсознательно желать встречи, а ебать мозги Рулон будет по телефону. Не успел Рулон отойти от самки на расстояние взгляда, как тут же подошел к следующей красотке с еще более идиотскими комплиментами. Самоуверенность Рулона и его необычная манера поведения действовали безотказно. Он решил провести остаток дня в роли ловеласа. Это было его излюбленное времяпрепровождение, позволяющее активизировать энергию и одновременно изучать бабскую психологию. Со временем Рулон развил целую научную методологию безупречного закадривания самок и даже обучал ей своих преданных учеников. Еще пару лет назад в кофейне он сидел с маленькой группой приближенных и рассказал им суть методологии.

— Весь фокус в последовательной подаче ярких образов, — рассказывал Рулон, жуя при этом ляжку зажаренного цыпленка. — Первоочередной задачей является включение в картину мира самки. Нужно увидеть мир ее наивными глазами и понять, чего она хочет. Затем нужно пообещать исполнение желаний или даже ее заветной мечты в образе благородного принца.

— А если я не похож на принца? — спросил лысый Боря с широкими выпирающими скулами и шрамом на левой щеке.

— Боря, ты читал сказку про аленький цветочек? — неожиданно спросил Рулон.

— Да, конечно, — не понимая к чему клонит Рулон, ответил Боря.

— Теперь вспомни про чудище лесное и подумай, насколько велики твои шан­сы. Красавицы любят таких. А вообще, если самка хочет влюбиться, подойдет любой объект. Главное — в нужное время оказаться в нужном месте. А для этого нужно действовать активно, быть в центре внимания. В разговоре с самкой нужно уловить момент, когда она начнет размякать и открываться. Тогда и нужно сказать ключевые слова, — закончил Рулон.

Все сидели в недоумении.

— А какие слова нужно говорить? — спросил Алексей.

— Заклинание! — решил пошутить Вовик.

— По сути верно, — поддержал его Рулон, — но это должно быть чем-то вроде признания в любви.

— Что, всем так и говорить: «Крошка, я тебя люблю»? — спросил Юра.

— Необязательно. Варианты признания могут быть разные в зависимости от воспитания и развращенности самки.

— Я слишком занят для всего этого дерьма, — сказал Константин.

Рулон спокойно продолжал объяснять:

— Если время ограниченно, то нужно сосредоточиться на главной задаче — собирании телефонов в черный список. Имея такой телефонный справочник, можно ебать мозги самкам на расстоянии, выбирая для себя удобное время. Молодые самки очень любят поболтать. Во время разговора по телефону они становятся более раскованными. В момент такого беспечного базара хорошо устанавливать сансэнергетический контакт.

 — о чем все-таки с ними говорить? — заинтересовался Алексей.

— Тема может быть любой. Но есть некоторые вспомогательные правила. Каждый разговор должен быть поставлен так, чтобы в нем присутствовали и шутки, и яркие образы будущего, и элементы признания.

В это время в кафе зашла симпатичная самка, купила кофе и села одна за столик.

— Давай, Юра, иди, скажи крошке, как ты ее любишь, — предложил Рулон.

— Вон той? — самоуверенно спросил Юра, кивнув головой в сторону самки.

И уже в следующую секунду его самоуверенность сменилась тормозящим страхом. Он вспомнил свой старый образ до знакомства с Рулоном и сравнил его с ярким образом по-модному наряженной и разукрашенной самки. Заниженная самооценка вызвала в нем комплекс неполноценности и неприятные ощущения в теле, которое начало беспорядочно шаркаться задницей о стул.

— А если она пошлет меня на хер? — потакая страху, спросил Юра.

— А ты не ходи, — остроумно предложил Алексей, и все захохотали.

Уловив правильный момент, Рулон продолжил объяснять:

— Ты смотришь на ее блестящие тряпки и, подобно воробью, боишься чучела в огороде. Лучше загляни ей в глаза, и тогда ты поймешь, что в душе она совсем девчонка, которая будет рада любому комплименту в свой адрес. Она и разоделась так в надежде, что кто-то обратит на нее внимание. А ты, дурак, еще умудряешься ее бояться. Давай вперед, не будь чадосом.

Рулон подбадривал Юру, заставляя его преодолеть зажим. Наконец тот встал и, немного еще помявшись на месте, неуверенной походкой подошел к самке. Рулон смотрел на рыхлое поле Юры с чувством отрешенного отвращения. Он видел, как эта бессмысленная куча говна подвалила к более плотному эфирному образованию самки. Рулон не слышал разговора, но видел, как Юра, неестественно преодолевая смущение, улыбался и с трудом открывал рот. Боковым зрением он увидел три изящные фигуры самок. Три симпатичные и более зрелые самки сели за столик и стали обсуждать, что будут есть. Волна энергии подняла тело Рулона, и он, не думая ни о чем лишнем, проплыл по бару до нужного столика. Рулон достал из внутреннего кармана пиджака блокнот и ручку и, изображая официанта, подошел к ним:

— Так, что будем есть? — галантно спросил Рулон.

— Да вот мы еще думаем, — сказала самка в белом костюме с карими глазами и пышной прической.

— Так, что будем пить? — в той же манере
про­должил Рулон.

— Смотря, что у вас есть, — ответила более энергичная из трех самок в прозрачном платье с черными до блеска волосами.

Она достала сигареты и собиралась закурить.

— У нас не курят! — строго сказал Рулон.
Сам­ка, окинув взглядом кофейню, увидела, что ку­рят зa соседними столиками.

— Так, с кем будем знакомиться? — не давая опомниться, продолжал Рулон.

— А кто у вас в меню, — додумалась спросить после долгой паузы одна из самок.

— Вон тот столик, — Рулон показал рукой на своих друзей-чадосов.

— Что-то слабоватый выбор, — продолжила игру самка.

— Не все золото, что блестит. Внешний вид обманчив, — развернул рекламную кампанию «официант». — они все оригинальные личности с большими интеллектуальными задатками.

 — особенно тот лысый, со шрамом, — включилась еще одна самка.

— Да, это Борис Степанович, профессор кафедры физиогномики института красоты.

— Надо же, как интересно, — забалдели самки.

Рулон сел за столик, положил блокнот на стол.

— А как вас зовут? — официально спросил он.

Самки начали представляться. Рулон внимательно слушал и записывал имена, год рождения, рост, объем талии, бедер, груди. На вопрос «А зачем?» он невозмутимо ответил:

— Для знакомства надо заполнить анкету.

Рулон записал все, включая место работы, образование и, конечно, телефоны. Затем он представился первым пришедшим на ум именем Кирилл. Самки уже не знали, верить или нет, но все равно сказали:

 — очень приятно, красивое имя.

На самом деле имя — формальность. Главное — самкам было весело. Продолжая игру, Рулон спросил у самок, какие им нужны самцы, и стал записывать все, что говорили забалдевшие самки. Рулон писал: «Богатый, умный, красивый, примерно 25 лет, без вредных привычек».

— Это все? — удивленно спросил Рулон.

— А что еще нужно? — спросила более активная Аза.

— Как что? Во-первых, до какой степени богатый и насколько умный. К тому же вы не дали точных данных по габаритам, не конкретизировали тип внешности. И вас что, не интересуют его способности в сексе?

— А как эти способности измеряют? — спросила Сингарелла, посмотрев на Рулона и заигрывая с ним.

— Ну, это вы должны знать лучше меня. Я думаю, имеет значение продолжительность и интенсивность полового акта. Да и к тому же размер играет немаловажную роль, — продолжал серьезным тоном объяснять Рулон.

Самки явно не ожидали такого откровенного разговора. Эти слова начали пробуждать в них сексуальные фантазии.

— Пока все, что вы перечислили про мужчину вашей мечты, очень похоже на меня. Совпадение буквально по всем пунктам, — с абсолютной уверенностью заявил Рулон.

— А как насчет продолжительности, интенсивности и размера? — вкрадчиво спросила Элен.

— Такие вещи узнаются на практике. Я ведь могу и соврать. Одно могу сказать точно, я практикую японский секс. Иначе говоря, я никогда не кончаю, а значит, о продолжительности вопросов не возникает. Размерами я вас не разочарую, а про интенсивность вы скоро мне расскажете сами, — все с большей уверенностью говорил Рулон.

Затем он стал договариваться о конкретной встрече, потому что почувствовал, что эти самки согласятся на групповуху. Это было бы еще удобней. Не нужно было бы каждую отдельно убеждать по телефону. Тем временем он увидел, как самка, с которой знакомился Юра, поднялась и ушла. Она больше не могла вынести его занудства. Побежденный ловелас со скучной физиономией пошел за столик к своим. Рулон, закончив дело, распрощался с самками. Перед тем, как уйти, он, опять же официально, пожал каждой самке руку. И это был не просто очередной прикол, это был психологический прием. Если самки, не задумываясь, отдают руку, значит, так же, не задумываясь, они отдадут и все остальное.

Когда Рулон вернулся за столик, все его стали спрашивать:

— Почему только ты всегда успешен, а другие ничего не могут сделать, даже с бабой познакомиться.

— Я сделал все по инструкции и ключевые слова сказал, но ни хуя не помогло, — заявил расстроенный Юрик.

— Ты вел себя как покойник. Ты даже рот открывал с большим усилием и ни разу прямо не посмотрел ей в глаза. Нужно действовать активно. В этом мире все решает энергия. Хочешь иметь результат, вкладывай энергию, — объяснил Рулон.

— А если у меня нет энергии? — печально спросил Юра.

— Энергия у тебя есть, но ты должен ее раскрепостить. Войди в образ пьяного, вспомни своего ебанутого отца и иди знакомиться. Прежде всего заранее тебе должно быть по барабану то, как на тебя пoсмoтрят и что о тебе подумают. Внутри у тебя должна быть установка на превосходство, а внешне проявляйся как шут. Энергия пойдет — будет результат, — сказал Рулон и затем добавил: — Большинство мужиков имеют целый букет психических заболеваний. Причем симптомы могут быть прямо противоположного характера. Вот, к примеру, они страдают комплексом неполноценности и одновременно манией величия. В таком состоянии психики они не могут подойти к незнакомой самке, пока не напьются, как свиньи. Но проблема в том, что не каждая самка может представить принца хрюкающим. Хотя бывают и исключения, если учесть тот факт, что все когда-то с кем-то знакомятся. Гормон вынуждает. Быстрей всего знакомства происходят по пьянке совершенно случайным образом. И после такого глупого случайного знакомства начинаются серьезные отношения. Они начинают думать, что это их судьба. Задумайтесь, их судьбу определяет пьяный случай. Это еще называют любовью. Все это полная хуйня. Комплексы им мешают познакомиться с теми, кто им симпатичен. Они по пьянке знакомятся с кем придется. А затем возникает любовь — самое великое, в рот ебать, чувство. И такой шизофренией страдает большинство. У них даже нет мысли, что должно быть по-другому.

Рулон говорил очень эмоционально и темпераментно. Его ученики слушали очень внимательно, осознавая тот факт, что Рулон всегда говорит по делу и выдает только жизненно важные знания, которые могут коренным образом изменить жизнь каждого отдельно взятого индивидуума.

— Вот такими мы больше не будем, — закончил речь Рулон одной из своих коронных фраз.

Все молча согласились. Они уже понимали, что Рулон предлагает им совсем другой способ существования. Свободный от всех предрассудков. Но они еще не представляли, сколько нужно совершить усилий для того, чтобы научиться жить так, жить по-настоящему свободно.

Вот и сейчас, гуляя по Санкт-Петербургу, Рулон ощущал свободу делать то, что он считает нужным и полезным для себя. За несколько часов такой практики Рулон записал несколько десятков номеров телефонов самых разных самок. Под конец дня он подумал о том, что стоит подыскать самку на ночь. Хотя обычно по ночам подолгу тантрой он не занимался, не желая нарушать свой режим.

По дороге домой Рулон зашел на какую-то дискотеку. Там он увидел много скучающих самок. Окинув помещение взглядом, он быстро вычислил одну блондинку. Она была одна. Ей было скучно. Она мечтала о хуйне. И она была достаточно раскрепощенной для того, чтобы пойти в гости. Подойдя к ней, Рулон прикинулся немного пьяным. Быстро познакомившись с ней и поговорив ни о чем, он понял, что она во многом разочаровалась и главное — она не мечтает о семейке. Это ему понравилось. Он рассказал ей, что приехал в Питер в командировку oт института парапсихологии для проведения некоторых опытов.

— Я могу рассказать твою жизнь, твое прошлое. — уверенно заявил Рулон.

— Это было бы интересно, — ответила самка по имени Лолита.

Рулон вкратце пересказал ее жизнь, не вдаваясь в излишние подробности. Лолита явно была удивлена, но все равно сказала:

— Ты говоришь не слишком подробно, а как-то масштабно. Этот рассказ подошел бы ко многим. Ты не сказал ничего особенного.

— Зато сказал главное, — парировал он.

Самка достала сигареты и закурила. Рулону не хотелось сидеть в дыму. Он ушел танцевать.

Минут пятнадцать он танцевал в очень быстром темпе. Он использовал необычную обстановку дискотеки для медитации. Остановив внутренний диалог, расфиксировав взгляд, он видел космическую игру энергий, проявленных в свете, звуке и движении человеческих тел. Его танец был выражением восторга, гармонии, радости. Внимание многих зевак сосредоточилось на нем. Но Рулон не обращал на это внимания. Он был безличен, растворен в энергии. Закончив свой танец, Рулон пошел по бабам. В образе пьяного и развязного богача он подходил к каждой красотке, несмотря даже на то, что они были в компании мужчин. «Разве это мужики», — подумал Рулон, окинув взглядом местное чадосье. Рулон пребывал в приподнятом энергетическом состоянии, и он точно знал, что ему хватит одного движения на каждого из местных мужичков для того, чтобы они вошли в глубокий транс. Самки балдели от энергии Рулона, а чадосы тихо и скромно сидели или уходили в буфет. Все они видели танец Рулона, в котором движения могли становиться настолько быстрыми, что были практически невидимыми.

Пока Рулон трепался со всеми самками подряд, Лолита стояла в центре танцплощадки и, потупив взор, переминалась с ноги на ногу. «Она что-то хочет», — определил Рулон. Заиграла медленная музыка, Рулон подошел к Лолите и взял ее за руку. Ее настроение заметно улучшилось. В медленном танце Рулон обнял самку покрепче и шепнул ей на ухо, что она ему нравится. Самка совсем оттаяла и перевозбудилась. Она прижималась всем своим худощавым телом к сильному телу Рулона. Иногда она отрывалась, с восторгом крутилась вокруг своей оси и затем вновь прижималась к нему. В этот момент она думала, что все смотрят на них, и она гордилась, что именно с ней танцует самый крутой парень. Ольга все крепче прижималась к нему, ощущая своим телом, как поднимается его могучий орган. После медленного танца самка пошла покурить, а Рулон остался стоять с оттопыренными вперед штанами. «Надо бы распределить энергию по эфирным каналам тела, а то мой внешний вид слишком выдает мое настроение», — подумал Рулон.

Зазвучала следующая композиция, и Рулон стал совершать удивительно плавные движения. Он двигался, словно плавая по воздуху. Удивительная легкость и грация свидетельствовали о значительном скоплении энергии в сексуальном центре. Рулон то ускорял движения, то снова замедлял их. Грация оставалась с ним при любом темпе. Натанцевавшись вдоволь, Рулон подошел к своей новой подружке и поговорил с ней на тему цели в жизни. Она была не уверена в том, что ее что-то ждет в будущем. Она не верила в успех и сказала, что когда-то ей все равно придется окунуться в быт, создать семью, рожать детей.

— Ну зачем же так мрачно. А если ты встретишь человека, который покажет тебе цель и скажет, что ради нее нужно пожертвовать многим, ты согласишься? — с вызовом спросил Рулон.

— Я бы хотела, — начала говорить Лолита, — но чем нужно пожертвовать?

— Своими представлениями о жизни и привычками. К примеру, бросить курить, — объяснил Рулон.

— Ну какое это имеет отношение к цели в жизни? — спросила избалованная самка. — Есть такие вещи, которые мне нравятся, и я не хочу от них отка­зываться.

— Если у тебя будет настоящая цель, то придется выбирать, — твердо сказал Рулон, а затем неожиданно сменил тему. — Мы тут с ребятами снимаем фильм о паранормальных явлениях и сверхспособностях психики человека. У меня сейчас дома лежит кассета с отрывками, на которых запечатлено много чудес. Если хочешь, пойдем ко мне, посмотрим, — откровенно предложил Рулон.

У него действительно дома лежала такая кассета. Для самки это звучало как предложение переспать. Она, недолго думая, согласилась. Все шло именно так, как хотел Рулон.

Зазвучала знакомая музыка. Она вызвала у Рулона поток ассоциаций. Он впал в воспоминание. Он вспомнил практику, данную Марианной.

Когда-то он подходил к красоткам и говорил всякую чепуху. Чаще всего его посылали на хер или как-то пытались унизить. Он чувствовал себя глупо, когда был в грязной рваной одежде. Внешний вид всегда его мало волновал. Но когда он подходил к самке и говорил, что он директор крупной фирмы, первое, что та замечала, — его драный вид. Ему было неловко, неприятно, но он все равно продолжал подходить и включать «ебанутый базар». Он использовал разные уловки, задействуя все свое обаяние. Рулон уже думал, что он зря тратит время. Результатов нет. Ему уже не хотелось подходить ни к одной самке. Но практика продолжалась. Рулон действовал, не обращая внимания на свой внутренний дис­комфорт. Его целью было не просто ебать кого-то. Он искал своих будущих учениц. Он хотел вести самок к Просветлению. Эту работу он воспринимал как задание Бога.

Пройдя сквозь множество неприятных моментов, Рулон наконец победил стеснительность. Он научился быстро снимать нужных ему самок в самых разных си­туациях. Позже он столкнулся с тем, что далеко не все самки могут последовать за ним, далеко не все могут понять, о чем он говорит. Многие готовы находиться с ним просто потому, что он богат и умеет продрать их как следует. Как говорят: «Что бабам нужно? Денег мешок, да хуй до кишок». Практика знакомства потеряла свою актуальность. Только то, что дается трудно, может развивать нас.

Рулон обратился к уже размечтавшейся Лолите:

— Я вспомнил, что видак у меня сломался, так что сегодня посмотреть не удастся. Давай как-нибудь в другой раз. Оставь мне свой телефон.

— У меня только пейджер, — сказала расстроенная Лолита.

Она хотела скрыть свое настроение. Записав номер пейджера на бумажке, она отдала её Рулону, попрощалась и пошла домой.

«Настало время действовать по-другому, в другом масштабе, — подумал Рулон. — Нужно создать театр и учить народ скоморошеству. Заодно и всех самок пристрою в качестве актрис. Сразу у них цель в жизни появится. Больше самок — больше конкуренция, жестче отбор. Когда человек борется, пробуждаются лучшие его качества, а о всякой сентиментальной херне он забывает. Нужно только помочь оказаться ему в нужной ситуации, чтобы он четко видел цель и решительно действовал». С этими мыслями Рулон покинул дискотечный клуб и пошел побродить по ночному Питеру. Он любил гулять перед сном, планируя свои дальнейшие действия, а иногда просто находясь в глубоком безмолвии ума.

 

 

ЧАСТЬ 2. ПОЛНЫЙ ФИНИШ

 

Клуб дураков (NEW)

 

 

 

 

     На следующий день Рулон решил попробовать вести занятия в каком-нибудь клубе. Он подумал: «Сейчас я скажу людям слово правды, и они просветлеют». Рулон заломился в клуб с понравившимся ему названием «Познание». Там сидело много людей преимущественно от двадцати пяти до тридцати лет. Они говорили о пирожках и о всякой ерунде.

Рулон встал.

— Вот я зашел в ваш клуб. Он называется «Познание». Но я не могу понять, что вы здесь познаёте и чем бы вы смогли оправдать свое громкое название. Я предлагаю разъяснить кое-что по этому вопросу.

Раздался неодобрительный ропот. Некоторые запротестовали, что какой-то незнакомец будет их учить, нарушит их сон. Но Александр, мужчина 30 лет с восточной внешностью сказал:

- Пусть выскажется, это же человеку нужно, ведь для того у нас и клуб, чтоб все тут могли проявиться.

И тогда Рулон толкнул мощную речь.

— Во-первых, начну с того, что я на днях Просветлел и увидел мир, как он есть. И теперь я вам намерен заявить то, что все вы живете не-
правильно. Так больше жить
нельзя. Первое, что вам нуж-
но, — это начать наблюдать за
собой, изучить себя под моим ру­ководством, чтоб вы могли увидеть, кто вы есть и в каком дерьме живете. А после этого мы
начнем с вами практики для то­го, чтоб можно было измениться и стать нормальными!

Услышав это, многие возмущенно закричали и стали задавать много вопросов типа «Где вы учи-
лись?» и «Кто вы такой?».

— Университетов по йоге у нас пока не открыли, — сказал Рулон, — так что учиться мне было негде. Я занимался самообразованием, но вам я скажу, что сейчас каждый дурак где-то учится и может получить высшее образование. Если каждый оболтус получает высшее, представляете, высшее образование, то где же мы тогда живем. А что касается того, что у меня нет диплома и разрешения, то разве было всё это у Христа, разве он мог показать людям петицию из Царства Божия с росписью Отца и Святого Духа?

Многие остались недовольны этим ответом. Наверное, у них было это высшее образование, однако этот ответ их слегка успокоил.

— Что же мы должны менять? Мы же нормально живем, - спросила Ольга, молодая блондинка, жена Александра.

— Тогда почему же вы жалуетесь на жизнь, если она вам нравится? — вопросом на вопрос ответил Рулон. — Вы сами создаете себе проблемы, которые потом никак не можете решить. Заводите семью, детей, а у самих ни гроша. Мучаетесь потом с мужем, женой, ребёнком. Зачем вам всё это нужно?

Тема о семье, детях особенно разозлила мышей, и они начали кричать.

— Так делают все. Что будет, если все перестанут рожать?

— Все, — усмехнулся Рулон, — недавно только нам объявили, что коммунизм мы зря строили, а ведь до этого все верили в коммунизм. Коммунистическая партия — это партия большевиков, т.е. большинства. Большинство не приводит к тому, что всё, что они делают — верно. Умных ведь всегда меньше, чем дураков, поэтому нужно ориентироваться не на то, что делают все, а на то, что делают люди, имеющие успех. А если все перестанут рожать детей, то всем станет лучше. Какая вам разница, прекратится жизнь на земле или нет, подумайте лучше о своей жизни. Будет меньше людей, всем хватит жилья, машин, тряпок. Ведь недаром самые обеспеченные страны имеют самую низкую рождаемость, а где больше всего плодится народ, там одна нищета и зараза.

Так Рулон блестяще отвечал на все вопросы, что было просто удивительно, откуда у него такие знания по любой теме.

Но тем не менее правду никто знать не хотел, и почти все были возмущены, что он потревожил их сон. Однако что-либо возразить ему они были не в состоянии. Просто ума не хватало. Особенно их возмутил его ответ, что людей нужно разводить так же, как кроликов и горох, по законам генетики, чтоб рождалось меньше бестолочей и уродов.

— Хотя этого лучше вообще не делать, — сказал он, — но если поступать разумно, по-научному, а не по-дурному, то нужно размножаться только так.

Из клуба его чуть было не выгнали. Некоторые решили, что это специально подготовленный диверсант из ЦРУ. Однако Александр заинтересовался личностью Рулона и пригласил его к себе в гости, чтобы подробней побеседовать о просветлении без дураков.

«Так просто Истину знать никто не хочет, — подумал Рулон, выходя из ДК — придется идти в обход и доносить её народу постепенно, под каким-либо привлекательным соусом, скажем, под эгидой оздоровления или решения семейных проблем».

Но, как это сделать, он ещё не знал и решил изучить местные тусовки, где прикалывались по мистике и оздоровлению, чтоб подобрать форму донесения знания.

Ночью во сне он увидел Марианну в каком-то кафе. Она была одета в шикарное вечернее платье с большими разрезами и грациозно потягивала коктейль через трубочку, томно глядя на Рулона.

— Ну что, дорогой? Всё ищешь меня? Мало тебе, что мы с тобой встречаемся в сновидении.

— Да вот всё еще любопытствую, где ты находишься? — повинился он.

— Я всюду и нигде, — расхохоталась она. — Ну как, здорово обломился? Понял, что за всё в жизни надо платить?

— Да я и не знал, что у тебя такие крутые подружки.

— А ты что думал? Подобное притягивает подобное. Главный принцип магии.

— Но ничего, я скоро научу людей, и они будут такими же, как ты.

Марианна нахмурилась и жестко посмотрела на Рулона.

— Тебе мало меня? — спросила она ревниво.

— Нет, просто я хочу сделать людей лучше, совершеннее.

— Ну что? Уже попробовал?

— Да вот пока не получилось. Не хотят слушать слово правды.

— Ну вот ты сам видишь, что у тебя получается, милый, — сказала она, злобно улыбнувшись.

— Но я теперь буду просекать социум и найду способ, как их Просветлить, — не унимался Рулон.

— Нет, Просветленным быть не каждому дано. Ум надобно иметь, чтобы сойти с него, — сказала она, ехидно улыбаясь, перефразировав знаменитую фразу из глупого рассказа под названием «Горе от ума».

 

 

Ловкий плут (NEW)

 

 

 

Теплым солнечным утром Рулон вместе с братом Сергеем зашли к Александру Харитиди. Он жил тогда ещё на первом этаже пятиэтажки, в квартире какого-то своего друга, бывшего в длительной командировке. Они сели пить чай и разговаривали об экстрасенсорике. У Александра в гостях был Вадим Исаев. Он рассказал, как сфотографировал пустой экран в кинозале для того, чтобы во время сеансов, когда внимание и энергия зрителей фокусируются на экране, он мог бы тянуть с них энергию. Рулон удивился:

— Что это? Какой-то новый способ вампиризма?

— Нет, — сказал Вадим, — это не вампиризм, так как я во время этих сеансов устраиваю целительство и лечу этой энергией людей. Это просто перераспределение энергии.

— Не лучше ли настраиваться на месте Силы? — спросил Рулон, попивая зеленый чай. — Я вот был на Алтае, в Саянах, там есть прекрасные места с чистой энергией.

Вадим сказал, что он тоже с помощью рамки нашел много таких мест в городе. Александр заметил, наливая себе чай в чашку, что где ты, там и место Силы. Если в тебе есть Сила, то и место будет таким, а если нет, то, даже находясь на Шаман-камне, где Ангара вытекает из Байкала, ты ничего не получишь.

Все призадумались. Тут залетела его жена Ольга.

— Иди сейчас же мыть ребенка! — заорала она.

— Сейчас приду, — спокойно ответил Александр.

А сам остался сидеть на кухне вместе с друзьями как ни в чем не бывало. Рулон подумал: «Для чего ему все это нужно? Я никогда не буду иметь детей».

Сидеть в доме было невозможно. Кричал ребенок и жена. И они пошли погулять. Рулон подумал: «Хватит, что на меня орет мать. Еще и жена будет орать, а там еще и теща. Не лучше ли быть холостяком?»

Они направились в одну киностудию, где Александр намеревался сделать
фильм для иностранцев, чтоб легче было пробиться за границу. В киностудии он стал убеждать директора, как выгодно снять этот фильм, как прославится их киностудия, какие огромные деньги они получат, прямо как Остап Бендер в шахматном клубе. Он часто кивал Сергею и Рулону, чтобы они подтвердили его слова.

Сергей бессмысленно сидел, а Рулон, вспомнив аферы Марианны, стал активно подыгрывать Александру, добавляя много подробностей о встречах с какими-то влиятельными людьми, которые заинтересовались подобным фильмом и хотели бы его купить. Вадим пыжился и что-то там делал, думая, что он сейчас загипнотизирует директора и тот согласится. Так или иначе директор стал склоняться к точке зрения Александра.

После студии они зашли в кофейню, и Александр, который никогда не пропускал возможности встретиться с каким-либо иностранцем, сообщил, что собирается в Москву и что ему нужны деньги. Он рассказал, что можно сделать библиотеку оккультной литературы, которая была в очень большом дефиците. И чтоб они сказали об этом всем своим знакомым, убедили их помочь в этом святом деле. Так все его друзья и поступили.

На следующий раз, собрав всех своих знакомых, они встретились в одном клубе, и Александр стал с жаром их убеждать, какая это хорошая идея, что можно купить ксерокс и чуть ли не печатный станок, прочесть и перепечатать самые интересные и ценные книги, которые он достанет, как только все сдадут по сто долларов, вступив в библиотеку. Скоро в руках у Александра образовалась большая куча денег. Рулон, Сергей и Вадим после встречи пошли к нему домой попить чаю. За столом Александр сделал заявление, расставляя чашки рядом с каждым из них.

— Ребята, я завтра уезжаю. Так что сами что-нибудь сделайте, чтобы люди не обиделись.

Сергея эта новость сильно обескуражила. Он не думал, что все так повернется. Вадим сказал, что будет колдовать, чтоб все забыли о том, что сдали деньги. А Рулон, как ни в чем не бывало, наливал себе чай.

— Хорошо, я все улажу, все будут довольны.

Александр улыбнулся и похлопал его по плечу.

— Ну, постарайся.

Они еще немного поговорили о проблемах эзотерики и разошлись. Рулон, тщательно наблюдая за всеми, заметил, что Александр изучал нейролингвистическое программирование и каждая его фраза была построена по правилам этой науки. Он решил, что будет тоже изучать НЛП и применять его при каждом произнесенном слове, чтоб не болтать попусту. Когда они шли домой по тихой вечерней улице, Сергей негодовал по поводу того, как Александр поступил с его знакомыми. Рулон же спокойно рассматривал ауру фонарей.

— Ничего, я же учусь. Эта ситуация для развития. Она пойдет на пользу.

 

 

Театр (NEW)

 

 

Атмосфера ночного Питера была приятной. Люди, которых он встречал, были значительно мягче тех, которых ему доводилось встречать в городах Сибири и Урала. Рулон подумал, что не зря в блатном мире есть пословица: «Педерасты — москвичи, ленинградцы — стукачи».

«Размякшее поле до добра не доведет. Только в жестком состоянии человек может быть ответственным за то, что он делает», — рассуждал Рулон.

«Если я хочу создать театр, тогда я должен собрать всю свою энергию и направить ее на создание театра. Я сам напишу сценарий первого спектакля. Не буду же я ставить классическую дребедень. Мой театр должен стать способом передачи мудрости. Может быть, в форме спектакля мышам будет легче воспринять неожиданные для их мозгов идеи. Мыши живут, не задумываясь о Высшей Силе, управляющей всем, что случается с ними. Когда у них что-то забирают, они плачут, когда им что-то дают, они радуются. Они привязываются ко всему: к деньгам, шмоткам, жратве, сексу и партнерам, к плодам пагубного партнерства — детям, ко всем родственникам, а потом и ко всем нелепым убеждениям, которые исповедует вся эта толпа мышей. Они молятся Богу лишь для того, чтобы Бог помог сохранить им все объекты своей привязанности», — оценивая духовный уровень толпы, размышлял Рулон. Ему вспомнилось начало поэмы, которую он написал много лет назад:

 

Услышав глупого веселья гул

И вглубь себя направив ясный взор,

Поднялся с кресла Вельзевул,

Подумал про себя: «Ну что за вздор».

 

Рулона осенила мысль: «Я напишу спектакль, в котором и черт, и ангел будут на службе Бога, чтобы все поставить с головы на ноги. Наивные представления о добре и зле, о Боге и Дьяволе тормозят развитие более высоких и правильных идей. Мыши думают, что все им дает Бог, а забирает Дьявол. Но на самом деле Бог стоит за всем, что случается. Он смотрит на человека и исходя из того, что видит, дает что-либо или забирает. Мыши не хотят принять безжалост­ный аспект Божественного. Бегать от реальности — любимое занятие мышей. Но теперь я им расскажу все как есть, на хер. Конечно, придется преподать это в виде сказки, в полушутливой манере для того, чтоб сразу не травмировать их недоразвитую психику».

Рулон дошел до дома. Зашел в квартиру, которую снял по дешевке, используя свои знания о структуре любого рынка. Пройдя в зал, в котором ничего не было, кроме кровати, столика и шифоньера, Рулон сразу взялся писать. Он быстро наметил основные роли и какое у них будет взаимодействие, затем настроился на нужный поток и начал писать.

 

Бог:

Я есть во всем и все во мне,

Я есть и вечность, и любовь.

Весь мир рождаю я в огне

И растворяю его вновь.

 

Ангел:

Со мною ты не пропадешь,

Безвольный слабый человек.

 

Такая стихотворная форма Рулону показалась самой доходчивой. «Юмористическая манера изложения быстрей привлечет внимание зрителей», — рассуждал он. «Большинство людей дурные» — эту надпись на дельфийском храме Ру­лон запомнил хорошо. Он решил отобразить в сценарии, как обращается к Богу это дурное большинство из своего свинского состояния.

 

Человек:

О, как мне хочется поесть!

О, как мне хочется поспать!

Потом на женщину залезть...

О чем еще могу мечтать?

Я знаю, ты, Господь, велик

И восседаешь наверху,

 

«Таково состояние большинства, — подумал Рулон. — Для них Бог — это тот, кто сидит на небе, добрый дядя, который должен исполнять их прихоти, почти как Дед Мороз. Но такого Бога на облаках, как и Деда Мороза, нет. Сука».

 

Ангел:

Но кто же молится вот так?

Он даже сердцем не открыт.

Бог:

Господь не знает компромисса,

За ложку пота — ложку риса.

 

Черт:

Теперь пришла моя пора.

Он заслужил такой урок:

 

Рулон представил, как это будет выглядеть на сцене. «Сидят трое: посредине Бог в хитоне в отрешенном и величественном состоянии. Справа от него в черном Ангел в состоянии возвышенной любви и сострадания. Слева от Бога — Черт в белом в состоянии коварной безжалостности. Цвета в одежде перепутаны, конечно, со смыслом. Очень часто в этом мире разрушительная сила облачается в добропорядочное обличье, в то время как поддерживающая нас сила может пугать своим обличьем. В общем, все, на хер, перепутано. Одно ясно — за всем этим Бог, который поворачивается к человеку то сострадающей своей стороной, то безжалостной. То проявляется разрушительный аспект Божественного, отраженный в индуизме божествами Шивы и Кали, то проявляются гармонизирующие энергии в жизни человека, которые олицетворяют Кришна и Лакшми. В буддизме тоже есть разные божества. Одни из них гармонизируют энергии, такие как Будда-Амитаюс, а другие, как Махакала, разрушают и уничтожают отжившее. И это совершенно логично. Все должно быть подчинено одному Высшему Разуму, который регулирует все процессы во Вселенной. Но примитивное христианство продолжает говорить, что все хорошее создал Бог, а все плохое делает Дьявол. Бог ничего не может с этим поделать».

Рулон вспомнил, сколько раз он ставил в тупик всех христианских миссионеров по-детски простыми вопросами типа «Кто и когда создал Бога? Что он делал до творения мира? Зачем он создал Дьявола? Почему он не разберется с ним?». Миссионеры не могли ничего ответить, но пытались зачморить Рулона, цитируя из писания то, что сами не понимали.

«За такими придурками могут идти только дураки», — подумал Рулон. И действительно он постоянно видел толпы идиотов, собирающихся на все эти библейские утренники для недоразвитых дебилов. «Ко мне на лекции приходит гораздо меньше народу. Когда я им начинаю рассказывать об истинном эзотерическом христианстве, лишь единицы что-то могут понять. Даже зачатки разума у мышей редкость. Им даешь Знание, а они не могут взять, не понимают, даже если на пальцах объяснять. Блаватская рассуждала о какой-то там, в задницу, эволюции, слепая корова. Тут скоро нормального человека встретить невозможно будет», — анализировал ситуацию Рулон.

«Да, театр — это хороший ход. Мышам надо хлеба и зрелищ. Больше всего они клоунов любят. В этом спектакле должны танцевать, — осенило Рулона, — с самого начала и до конца. Первым должен исполнять танец Бог; Ангел и Черт должны появиться позже. Они должны выпасть на сцену неведомо откуда. И
вначале Черт должен быть в маске Ангела, а Ангел — в маске Черта. Это создаст хороший эф-
фект. Чучик должен лежать на сцене как труп.
Когда будет танцевать Бог, у него за спиной, как тени, должны двигаться четыре, шесть или восемь самок, половина из которых в черном, а половина — в белом. В разные моменты танца поочередно, то с правой стороны белые самки, то с ле-
вой — черные. Из-за спины Бога должны показываться самки. Когда показываются белые, Чучик на полу спокойно похрапывает, а когда показываются черные, Чучик нервно передвигается, словно видит кошмар. Он еще не проснулся, а аспекты уже действуют, циклы меняются. То гармония, то дисгармония. Хаос сменяется порядком, и наоборот. После танца Бога должно последовать
про­буждение Чучика. Оно должно быть мучительным и страшным. Никто не хо­чет появляться на этом свете. Конечно, нужна будет хорошая музыка. Подберу или напишу, если не найду подходящей».

Рулон уже имел некоторый опыт обращения с синтезатором «Ямаха». Он пи­сал медитативную музыку с культовым уклоном. Он был так поглощен процессом планирования, что даже наступление темноты его не смущало. Он был в потоке творчества.

Но его мысли прервал звонок в дверь.

«Кто это может быть так поздно? Меня в Питере никто не знает. А из моих знакомых никто не знает этого адреса», — вспомнил Рулон.

Затем он настроился и почувствовал того, кто за дверью. Нервная настойчивость звонков говорила о недобрых намерениях гостей. Рулон тихонько подошел к двери и прислушался. Он услышал грубую речь.

— Где этот козел? Хуля, он прячется? Блядь, сука! Если сейчас не откроет дверь, вышибем и уроем падлу.

У Рулона возникла версия. Он вспомнил, что снял квартиру подешевле, без услуг агентств и даже не смотрел документов...

«Видимо, эти два дебила мне будут доказывать, что у меня нет права здесь жить, так как я не заключил договора с хозяином квартиры», — прикидывал расклад ситуации Рулон.

Конечно, он предполагал такой исход, когда брал ключи у одного скользкого типа, и он сознательно пошел на такой риск, зная, что у него в случае чего найдутся веские доводы. Придурки продолжали настойчиво звонить. Решив немного пошутить, Рулон спросил детским голосом:

— Кто там?

За дверью возникло затишье, и он продолжил голосом мальчика пяти лет:

— Папы нет дома.

Два здоровых и тупых мужика за дверью растерянно шептали:

— Что за херня? Куда он мог уйти? Может, он пошел в киоск за сигаретами? Что нам теперь его ждать? Да, может, это пиздеж? Может, он сам спрятался и послал пацана?

Рулон, слушая их разговоры, понял, что эти два идиота не отстанут. Если не сейчас, то потом они должны будут заломиться, чтобы выкинуть его из квартиры. Он достал из сумки свой пневматический пистолет и красные корочки.

«Придется сыграть в другую игру. Наверное, эта игра называется «сыщики-разбойники», — заключил Рулон.

Когда Рулон приблизился к двери, мужики окончательно решили вышибать дверь. И вот уже один здоровый и тупой придурок отошел, чтобы с разбегу пнуть дверь, и уже даже побежал на дверь. Но тут вдруг дверь открылась, и ему в морду уперлась пушка.

— Ты что здесь забыл, говнюк? — спросил его Рулон уже не детским голосом.

Мужик тормознулся и соображал, что сказать. В этот миг Рулон пнул его в промежность и сразу следом нанес прямой удар свободной левой рукой под нос. Этого хватило, чтобы мужик упал без сознания от болевого шока.

«А казался здоровым», — весело подумал Рулон.

Второй мужик пятился назад. Его тело хотело убежать, а его ум думал, что нельзя бросать дружка. Рулон направил на него пистолет и злобно сказал:

— Стоять, падла!

Теперь эти два агрессивных идиота стали жертвами, а Рулон — преследователем. Рулон приблизился ко второму. Тот уже жалобно лепетал:

— Старик, ты не понял, мы хотели поговорить.

— Ну, говори, — сказал Рулон и тут же вмазал ему левым боковым по носу.

Нос сломался. Хлынула кровь. Выбрав еще один удачный момент, Рулон нанес удар ногой в солнечное сплетение. У мужика возникли проблемы с дыханием, и он сильно побледнел.

«Если не ты, то тебя!» — повторил Рулон про себя, как мантру, свое любимое выражение.

Мужик стоял беспомощный. Рулон нанес ему еще несколько ударов в болезненные места и отволок его поближе к товарищу. Тот едва приходил в себя. Они вдвоем валялись, как подстреленные на охоте кабаны.

Рулон, убедившись, что они его способны понимать, достал из кармана красные корочки.

— Вы что, ребята, думали, я сюда на отдых приехал? — спокойно спросил он.

— ФСБ, — прочитал один из дураков.

— Ты верно догадался, свинья. Сейчас я вызову сюда своих ребят. Они вас отвезут, куда следует, и там с вами закончат, — обрадовал Рулон мужиков.

— Послушай, старик, извини нас. Мы по глупости, не знали, во что ввязываемся. На, забери все деньги, — упрашивал Рулона тот, что еще мог говорить.

Он полез шарить в карманах. Рулон понял, что больших денег от этих забулдыг не получит, а из-за копеек мараться не стоит.

— Ладно, мужики, валите, на хуй, отсю-
да. Передайте педерасту, что вас послал,
что я решил здесь жить, пока мне не надоест. А если он захочет прийти в гости, я его встречу так же, как вас, а может, и хуже, — закончил свою речь Рулон.

Две избитые жизни медленно поволоклись прочь, оставив после себя множество кровавых следов. Рулон зашел в квартиру, закрыл дверь, спрятал в сумку пистолет без пуль и липовые корочки и пошел умываться. В ванной он посмотрел в зеркало и обратил внимание на хищный блеск в глазах. Слушая звуки текущей воды, он успокоился и подумал: «Если бы в каждом из нас не сидел черт, жизнь была бы скучна».

Вскоре Рулон прошел в зал и вернулся к работе. Интуитивно он почувствовал, что сегодня опасности больше не будет. Он сосредоточился на главном.

Рулон понимал, сколько потребуется усилий для того, чтобы довести начатое дело до конца. Он не хотел ложиться спать до тех пор, пока четко не ощутит, что начало положено.

«Именно после драматического пробуждения Чучика начинаются диалоги. Бог говорит свою речь, затем Ангел и Черт. Потом должна быть сцена хуевой молитвы идиота. Чучик должен стоять на коленях и смотреть вверх, представляя Бога на облаках, в то время как Бог будет восседать прямо перед ним, за ним, со стороны зрителя. После молитвы Бог, Ангел и Черт обсуждают состояние Чу­чика и выносят свой приговор. Наступает время Черта. Черт должен будет исполнить свой разрушительный танец вместе с самками, одетыми в черное. Самки, которые вначале танцевали за Богом, должны теперь будут стоять за кулисами с двух противоположных сторон. Перед танцем Черт демонстративно кланяется перед Богом и созерцает одобрительные жесты Бога. Потом он начинает свой дикий танец. В какой-то момент самки в черном, которых можно обозначить словом «ведьмы», выбегают из-за кулис. Они танцуют вместе с Чертом вокруг Чучика. Чучик должен весь трястись от страха. Хотя нет, все самки, которые вначале были черными и белыми, теперь должны быть черными. Самки просто олицетворяют энергию. В разные моменты она может быть положительной или отрицательной. Поэтому самки должны будут быстро переодеваться и в разных сценах быть то белыми, то черными, то добрыми феями, то злыми ведьмами. Аспекты, т.е. положение планет, определяют, в каком виде влияние безличной космической энергии достигнет Чучика. В танце в какой-то момент Черт должен будет удалиться, предоставив ведьмам закончить начатую расправу. Все должно выглядеть натурально зверски, но с элементами хореографии».

Рулон вспомнил, что одна из самок, с которыми он познакомился днем, сказала, что работает хореографом, и он решил: «Вот она мне и поможет с постановкой танцев. Баба вроде бы понятливая и на фигуру ничего, и мордочкой вышла. Сработаемся. И не таких воспитывали. Главное — в рот почаще давать, чтоб жизнь слаще казалась».

Рулон стал перебирать в памяти всех самок, с которыми познакомился за день, думая о том, кто из них может быть танцовщицами или актрисами. «В любом случае этого будет мало. Понадобятся профессиональные актеры. Нужно будет срочно заняться рекламой. Завтра дам рекламу в местной газете».

И Рулон стал дальше представлять развитие действий в спектакле. «Когда ведьмы достаточно человека запиздят и зачморят, нужно будет его отправить на каторгу в каменоломню. К примеру, они его швырнут куда-то и скроются, закончив танец. В следующей сцене Чучик должен уже таскать тяжелые камни. Вот что происходит с мышами, которые не имеют правильной настройки. Они срабатываются до костей. А тут еще надсмотрщик поможет Чучику ощутить все пре­имущества его положения, все радости земной жизни. Надсмотрщика будет играть здоровый мужик, который должен будет Чучика подгонять плетью или пинать сапогами. И вот Чучик жалуется на судьбу».

 

Человек:

Я проклят Богом навсегда.

Вся жизнь моя — одна беда.

Как только утром просыпаюсь,

 

«Жалость к себе — это одно из самых распространенных мышиных состояний. Чучик не принимает ситуацию, и его поле раскисает. Это путь к медленному умиранию. Жалость съедает нас изнутри», — подумал про себя Рулон. Он вспомнил множество примеров из своей жизни, подтверждающих это правило. «Привычка к самосожалению чаще всего взращивается с самого детства и поощряется родителями, особенно добренькими мамочками, которые даже не представляют, какой неоценимый вред наносят формирующейся психике ребенка. Состояние пассивной беспомощности, обреченности есть проявление психического заболевания. Бог с помощью различных жизненных ситуаций учит человека, пытается вылечить его», — подумал Рулон и продолжил писать свою пьесу.

 

Бог:

Уж если в заключеньи кто-то,

То это есть духовный опыт.

 

Ангел:

Молись, стремись душою к Богу,

И станет легче хоть немного.

«Таков закономерный исход. Когда кто-то жалеет себя, его энергополе расплывается и его защитная функция ослабевает. В такое энергополе очень легко может проникнуть болезнь. — заметил про себя Рулон. — И если мы находимся в свинском состоянии, нам никто не будет помогать». Рулон представил, как Чучик таскает камни, кашляет. Ему становится все хуже. Он просит тирана.

 

Человек:

Послушай, что-то мне хреново,

И нету сил уж никаких.

Похоже, нынче нездоровый

Ты слышишь кашель, то не чих.

 

«В другом месте, может быть, это и прокатило бы, но не здесь, — радостно подумал Рулон. — Пора узнать правду про себя».

 

Тиран пинает его под зад и говорит:

Давай, скотина, шевелись,

А то тебе же будет хуже.

По мне — так вешайся, топись

Иль в речке, или в грязной луже.

 

«В состоянии жесткого поля человек действительно лучше понимает что к чему, — весело подумал Рулон. — Правильное поведение одних, заставляет задуматься других. Таким образом, Чучик приближается к некоему подобию молитвы, правда, еще смешней, с самосожалением».

 

Человек:

О, Боже, я несчастней всех,

Унижен, превращен в ничто.

Да за какой же это грех?

Скажи, о Господи, за что?

 

«Бог продолжает учить Чучика и вместе с ним косвенно всех актеров и всех танцовщиц, которые будут участвовать в постановке, и всех зрителей, которые будут смотреть эту пьесу, — подумал Рулон. — Косвенное обучение порой единственно возможное. В данном случае Бог учит использовать ситуацию».

 

Бог:

Страх — отец сознания,

Терпение — мать воли.

 

Ангел:

Достигнешь понимания

И попадешь на волю.

«Черт продолжает глумиться, хотя и осознает, что пришло время Ангела. Да, конечно, смену положительных и отрицательных аспектов нужно будет как-то ярче отобразить. Прежде всего, конечно, музыка. Когда танцует Черт с ведьмами, она будет давящей, пугающей. Когда танцует Ангел с феями, музыка будет легкой и возвышенной. Одежда будет характерной. Это само собой. И еще свечи будут особенным образом гореть на сцене. Во время Черта они должны быть расставлены квадратом или оппозицией. Так они будут олицетворять противостояние или резкую угловую конфронтацию планет. В астрологии эти аспекты называются квадратура (90) и оппозиция (180) между натальной и транзитной планетами. Во время Ангела свечи будут гореть, расставленные треугольником или шестиугольником. Это наиболее гармоничные конфигурации планет: 120 — трин и 60 — секстиль. Конечно, мало кто из зрителей знает эти космические законы, но все же кое-кто может задуматься или хотя бы подсознательно почувствовать закон цикличности. В целом спектакль должен производить трансовый эффект» — так размышлял Рулон, все больше и больше погружаясь в визуализацию будущего события. Он понимал, что от силы его концентрации зависит успех пьесы и театра вообще.

«Итак, свечи зажигаются тригоном. Играет красивая возвышенная музыка. Получив благословение у Бога, Ангел начинает свой танец. Все самки превращаются в фей. Они выбегают на сцену плавными танцующими движениями в белой одежде, конечно, эротической. Они танцуют вместе с Ангелом возвышенными и гармоничными движениями. Вскоре Ангел возвращается к Богу, а феи продолжают танцевать. На этот раз они переносят Чучика к целителю. Целитель должен будет провести с ними ритуал, красивый магический ритуал», — и Рулон ярко представил, как этот ритуал должен выглядеть в древнерусской традиции знахарства.

Потом он придумал интересный поворот сюжета. «Во время сеанса исцеления дочь знахаря будет помогать подносить магические предметы и снадобья. В конце концов они влюбятся друг в друга. Все это нужно будет показать в действии, во взглядах, вздохах и т.д. Актеры нужны яркие, энергичные, без комплексов, проявляющие сильные эмоции. Чучик первым признается в любви».

 

Человек:

Ты — воплощенье доброты,

Мой ангел и моя звезда.

С тобою все мои мечты!

Все остальное — ерунда!

 

«Ну и она ему, конечно же, отвечает взаимностью. Такую поебень актеры любят играть», — заметил Рулон.

 

Девушка:

Я знаю, милый, дорогой,

Что искренни твои слова.

И я мечтаю навсегда

Соединить наши сердца.

 

Стихи у Рулона всегда писались легко. Он не понимал, за что интеллигенция так уважает Пушкина или Есенина. Ему казалось, что подобное рифмоплетство — одно из самых простых занятий. «Другое дело, вложить в стихи глубокий философский смысл или передать через поэзию одухотворенное состояние. Но это удавалось только великим мистическим поэтам, которые не имеют такой известности, как дебильный поэт Маяковский. Сильное эмоциональное переживание может значительно повлиять на ход событий. Но нужно помнить, что такие эмоции кратковременны и могут смениться противоположными», — подумал Рулон.

 

Бог:

Когда большое устремленье

И есть воззванье к небесам,

Дарует сила провиденье,

То, что подобно чудесам.

 

«Благодатные времена продолжаются. И снова танцует Ангел, распространяя светлые вибрации на человека. Свечи горят треугольником. На сцене появляются молодые феи в прозрачно-белых одеяниях как олицетворение любви и красоты. Парочка сидит на сцене. Они смотрят друг на друга влюбленными глазами. Затем девушка, танцуя, снимает с себя драгоценности и преподносит Черту. Она выкупает Чучика из тюрьмы. Черт, несколько колеблясь, дает согласие. Пара вновь усаживается. Вокруг кружат феи. Ангел проводит обряд венчания. Они становятся супругами, и все возвращаются на место: Ангел — к Богу, а феи — за ку­лисы, переодеваться в черное, — весело подумал Рулон. — Сколько раз я своим знакомым говорил, что не нужно жениться. Но каждый раз они лезли в это дерьмо».

Рулон вспомнил стих, который когда-то написал на эту тему.

 

Мудрец нам говорил всегда: «Любовь бессмысленна, глупа».

Но так уж повелось давно, что тянет муху на говно.

Средь тех, кто слушал мудреца, никто не слышал до конца.

И находили вновь и вновь в мечтаниях свою любовь.

И благостный навоз мечты подкармливал любви цветы.

И все бы было хорошо, но почему-то снег пошел.

Приходит лютая зима, банальный быт, куча дерьма.

И бывший ангелоподобный воняет падалью отборной.

Воочию истина видна — любовь глупа, любовь слепа.

Казались парой идеальной без знанья истины реальной.

Потом у них глаза открылись, страданием опохмелились.

А счастья полные штаны теперь другим заполнены.

А та, что мило улыбалась, беззубой мымрой оказалась.

А тот, что выглядел героем, стал пьяницей, убитым горем.

Не чудо из чудес случилось, а просто все, как есть, открылось.

Любовь — это красивый сон, который сотворил гормон.

 

Рулон всегда тяготел к объективному искусству и при случае любил его проявлять в таких поучительных стихах. «Вот теперь самый пик иллюзии, когда Чучик становится полным дураком», — подумалось Рулону.

 

Человек:

Я счастлив стал, как никогда.

Из ада прямо в рай попал.

Теперь мы вместе навсегда.

Птицу удачи я поймал.

У нас прекрасная семья,

Ведь мы друг другу так нужны.

О, видит Бог, как счастлив я.

И видит Бог, как мы дружны.

 

«Этот монолог в самый раз прочитать идиотским голосом. А вот для роли Бога придется поискать актера хотя б с зачатками мудрости, чтобы его комментарии происходящего звучали весо-
мо», — задумывал Рулон.

 

Бог:

Тот, кто удачей ослеплен,

Не может ничего понять.

Черт:

А та, в которую влюблен,

Ужасной стервой может стать.

 

Ангел:

Ах, если был бы он умен,

Не стал бы он детей рожать.

 

«Настало время развенчать всю мышиную поебень, сука. Сколько можно про эту хуйню стихи писать. Пора посмотреть фактам в лицо, ядрена корень, — разбушевался в мыслях Рулон. — Сейчас я им запущу безличный комментарий от информбюро».

 

Голос за сценой:

Немного времени прошло,

И счастье глупое ушло.

И начались уже проблемы.

Такое продолженье темы:

Жена давай его пилить,

 

 

Рулон вспомнил, как это обычно бывает в жизни. Когда люди представляют себе семейную жизнь, они видят только секс, отдых, развлечение. Их воображение рисует умилительные сцены с маленьким ребенком. Им кажется, что впереди их ждет счастье. Когда они сталкиваются с реальными проблемами, выясняется
их полная неподготовленность. Каждый
человек до заключения брака пытается показать себя лучше, чем он есть. Но когда брак уже заключен, все говно начинает
выходить наружу. После непродолжительного медового месяца наконец-то выясняется, кто есть кто. Обманутыми оказываются оба.

 

Жена:

Давай-ка, дорогой, вперед,

В каменоломню ты ступай.

Чтобы не вымирал наш род,

Чтоб каждому достался рай.

Супружеский исполни долг,

Ведь ты теперь уже папаша.

Какой с тебя иначе толк,

Ступай, кормилица ты наша.

«Раз впрягся, так тащи повозку, срабатывайся до костей, исполняй внушенную тебе программу, свинья», — размышлял Рулон, попивая кофе, чтобы не заснуть. Кофе он пил густой и без сахара подобно тому, как пьют лекарства, не обращая внимания на его вкус, но оценивая его химическое влияние на организм. Он решил дописать первую часть пьесы этой ночью, чтобы под конец ощутить состояние законченности. Тем более Рулон с диким восторгом предвкушал финальную сцену.

«Итак, Черт начинает свой танец. Он танцует неистово, бешено. Свечи расставлены тау-квадратом. Черт обрушивает на Чучика свои вибрации. Чучику мерещится то образ жены, то образ тирана. Они появляются перед ним с разных сторон. Он шарахается из стороны в сторону».

 

Человек:

Не знаю, кто из них ужасней,

Моя жена или тиран.

Она казалась мне прекрасной,

Но понял я, то был обман.

 

«За все иллюзии надо платить страданием. А если нет правильного отношения к страданию, тогда оно увеличивается. Многие наивно полагают, что есть люди, которые не страдают, которые живут в роскоши, любви и т.д. Но это так кажется только со стороны. На самом-то деле существует такой механизм, как регулировка порога чувствительности. Если какой-то Чучик живет в излишне комфортабельных условиях, он рассвиняется, и его порог чувствительности повышается. Это приводит к тому, что малейшая неприятность, такая, как порез, ожог или открытая форточка, кажется Чучику катастрофой. В то время как для человека, прожившего много лет в бараках или казармах, ставшего уже толстокожим, голод, холод, побои, издевательства кажутся неотъемлемыми составными его жизни. Благодаря низкому порогу чувствительности такой человек будет испытывать ту же долю страдания, что и Чучик, привыкший к изысканным наслаждениям в момент, когда у него не будет возможности их испытать. Богатые тоже плачут, идиоты глупые», — подумал Рулон.

 

Надсмотрщик:

Ну что, свинья, опять ты здесь,

Опять попал ты в лапы мне.

Сейчас собью твою я спесь.

Работать будешь ты вдвойне,

 

«Такое испытание Чучик не потянул, слишком серьезно отнесся к себе и впал в самосожаление. А, зря», — сказал сам себе, как автору пьесы, Рулон, но потом решил, что этот Чучик будет полезным примером для других.

Человек:

Теперь я вижу, кто я есть.

Я не способен быть другим.

Я потерял и ум, и честь,

И личности смывая грим,

 

«Можно даже, чтобы слово «умри» шепнул Черт соблазнительным голосом, приглашая совершить глупость. Самое смешное, что Чучик продолжает висеть на сцене. Тем временем Бог, Черт и Ангел обсуждают случившееся», — Рулону явно понравилась финальная сцена.

 

Бог:

Да, он не знал, что все игра,

И то, что все в моих руках.

Решил, что на тот свет пора.

Пред жизнью испытал он страх.

 

Ангел:

Он к Богу обращаться мог бы,

Зачем он так поторопился.

 

Черт:

Да, этот оказался дохлым,

Поэтому самоубился.

 

Закончив писать первую часть пьесы, Рулон
вы­глянул в окно. За окном он увидел ранний рассвет в питерском дворике. Он заметил, что увлеченный работой, так же, как после тантры, всегда чувствует подъем энергии. Рулон не беспокоился о том, что он мало поспит. Зная о том, что у него достаточно сил, он решил встать, как всегда, рано. Чувство удовлетворенности перешло в состояние покоя и безмолвия. Перед тем как лечь спать, он сел на постель и углубился в это гармоничное состояние. Насладившись медитацией, Рулон наконец лег и быстро уснул.

Во сне он видел всевозможные варианты постановки сценария. Но каждый раз он был неудовлетворен. На другой стадии сна он увидел необычайные просторы, горы, моря, реки. Неописуемое чувство восторга переполняло его. В этом чувстве было что-то знакомое. И сами места со сказочно красивой природой ему казались до щемящей боли в сердце знакомыми. Потом все это исчезло, и сон вступил в самую глубокую стадию. Перед пробуждением Рулон видел еще какие-то несвязные обрывки сна.

В восемь часов зазвенел будильник. С бешеной яростью Рулон сбросил одеяло и встал с одной мыслью: «Жизнь — это бесконечная борьба». Он пошел в ванную комнату, включил холодный душ и, сжав зубы, обливался им несколько минут. Рулон зарычал, как дикий зверь, и вылез из ванной. Он включил быструю современную музыку, открыл все окна и дверь на балкон. Рулон это делал всегда, не обращая внимания на времена года и изменение погоды. Он считал, что ритуал — это свято. Как всегда, Рулон начал свой неистовый танец, который в итоге перешел в интенсивную силовую разминку, включающую в себя многочисленные приседания, отжимания и многое другое. При этом темп его тренировки соответствовал скорости современной дискотечной музыки. Рулон прорабатывал каждую группу мышц до состояния предельной усталости. Потом переходил к следующей группе, оставляя предыдущую на время. Упражнения шли по кругу, и темп увеличивался с каждым кругом. Даже после самого неимоверного мышечного напряжения Рулон не отдыхал. Он просто продолжал бешено танцевать. Затем снова переходил к силовым упражнениям. Параллельно Рулон рычал, бесился, отрабатывал удары руками и ногами. Так продолжалось два часа. Под конец тренировки с него уже градом тек пот.

Рулон поставил разогреваться сковороду и стал принимать контрастный душ. Это было приятно. Когда текла горячая вода, мышцы расслаблялись, когда холодная — опять напрягались. При этом вырабатывалась полезная энергия.

Закончив омовение холодной водой, Рулон вылез из ванной и пошел устра­ивать завтрак. Попутно он достал записную книжку и, глядя в свои вчераш­ние записи, прикидывал, кому стоит позвонить. Поставив сковороду на плитку и
вклю­чив кофеварку, Рулон перебирал на внутреннем экране образы вчерашних самок, оценивая, на что они годны. Потом он позвонил нескольким и, прощупывая настроение, сделал им несколько неожиданных предложений, нарисовав при этом радужные перспективы. Кому-то он предложил быть актрисой, кому-то — танцовщицей в его театре. Позвонил самке-хореографу, намекнул, что очень неравнодушен к ней. Нескольких самок Рулон с ходу, после непродолжительной беседы припахал искать зал для театра. Кофеварка вскипела, и сковорода совсем раскалилась. Рулон бросил в нее сливочное масло и, когда оно растаяло, высыпал туда вчерашний сваренный рис. Туда же он бросил порезанную колбасу, разбил пару яиц и накрошил зелени. Закрыв сковороду, он налил свой кофе. С утра кофе особенно нравился ему. Жизнь в таком бешеном темпе развила в нем зверский аппетит и страсть к активизирующим препаратам. Когда он чувствовал спад энергии, любил пить какой-нибудь бальзам прямо из бутылки. Бальзамы и настойки были единственными алкогольными напитками, который он употреблял. И это было нечасто. В это утро он чувствовал себя активным, и потому кофе было достаточно.

Рулон набрал номер одной из самок. Трубку подняла мать.

— Позовите Приму, — сказал Рулон.

— А кто это? — послышался глупый вопрос.

— Ваш будущий зять, — недолго думая, сморозил Рулон.

— Ну хорошо, сейчас приглашу, — смущенно выдавила тетка.

Прима, послушав мать, быстро поняла, кто звонит.

— Привет, — радостным голосом пропела самка.

— Привет, — сказал Рулон и продолжил: — Прима, выручай. Я тут один замучился. Даже еду приготовить себе не могу. Не говоря уж о том, как по ласке соскучился. А у тебя такой голос нежный и ласковый.

Говоря это, Рулон помешивал содержимое сковороды, смотрел, чтобы ничего не пригорело.

— И что ты хочешь? — заигрывая, спросила самка.

— Такой любви, от которой рождаются здоровые и умные дети, — пошутил Рулон.

— Это не по мне. Рожать мне пока в лом. Да и любовь мне ни к чему, — уверенно сказала самка.

«Это моя клиентка», — подумал Рулон.

— Тогда давай займемся сексом, от которого сносит крышу и уносит в безд­ну, —сказал он.

— Да ты поэт, — не без иронии заметила самка.

— А ты приходи сегодня в восемь, я тебе стихи почитаю. Только гитару захвати, — поторапливал самку Рулон.

 — откуда ты знаешь, что я на гитаре играю? — удивленно спросила Прима.

— А хрен его знает, откуда я все знаю. Ну приходи, будем песни петь и кофе пить. Записывай адрес, — упрощая отношения, Рулон говорил с самкой как со старой знакомой.

Записав адрес, самка пообещала прийти.

«Может, что из нее и получится, — подумал Рулон и начал есть. — Самки — это хорошо. Их нужно пристроить. Но их будет мало. Нужны профессионалы или хотя бы самоотверженно настроенная молодежь, склонная к актерскому искусству, фигляры, иначе говоря».

Съев содержимое сковороды и допив свой кофе, Рулон пошел мыть посуду под струей теплой воды. Он напевал песенку смешным приблатненным голосом:

 

Отчего, красавица, ты плачешь?

По щеке твоей бежит слеза.

Ты сама не знаешь, чего клянчить,

Посмотри-ка правде в глаза.

Ты мечтала о любви красивой,

И со мной связала ты судьбу.

Думала, что будешь счастливой.

Я видел такое счастье в гробу.

Принципы менять я не буду.

Мне свобода дороже любви.

Ты уйдешь, я сразу забуду.

Зря себе ты душу не трави.

Не гоняюсь я за престижем,

Но имею я все, что хочу.

Слава Богу, Богом не обижен,

Золотом тебе я плачу.

 

После этого Рулон собрался, оделся и пошел по делам. Выходя из квартиры, он увидел женщину, подтирающую кровь на площадке. Изобразив полную неосведомленность, Рулон спросил:

— Что тут случилось?

Ему было интересно знать мнение народа.

— Да тут драка была. Потом приехала милиция и всех увезла, — сказала женщина, уверенная в своей правоте.

— А из-за чего дрались-то? — спросил Рулон, закрывая дверь.

— Да наркоманы грибами обожрались и одурели совсем, — пролепетала
тетка.

— Так они местные? — продолжал выяснять Рулон.

— Да нет, это чужие пацаны. Наших-то я всех знаю, — договорила тетка, когда Рулон вошел в лифт и за ним закрылась дверь.

Он вышел на улицу. И на него обрушился целый мир звуков: пение птиц, крики детей, рев машин. Яркий солнечный свет освещал ему путь. Рулон шел по улице, где мелькало много людей. Они ему казались просто пестрой массой. Сегодня он не искал в толпе самок, а если они попадались ему на глаза, они его трогали не больше, чем голубое небо над головой или зелень деревьев. Очень редко какая-нибудь самка могла задержать его взгляд, если у него не было решения с кем-либо знакомиться. По дороге Рулон зашел в несколько редакций местных газет и дал рекламу:

«1. Предлагаю интересную и хорошо оплачиваемую работу молодым актерам и актрисам.

2. Открывается новый молодежный театр с хорошими перспективами.

Заинтересовавшиеся могут позвонить по телефону...»

Во всех объявлениях Рулон оставил свой телефон.

«Теперь из этой квартиры меня никто не выгонит», — подумал Рулон.

Потом на глаза ему попался какой-то университет. Он решил зайти и посмотреть, что за мероприятия проводятся в этом здании. Он подошел к стене, на которой висело много афиш. Молодежь зазывали на дискотеки, в школы танцев, школы каратэ и джиу-джитсу, концерты, КВН, всевозможные кружки. Были там и театральные студии.

«Значит, такой интерес существует», — решил Рулон.

Из религиозных афиш он нашел только фестиваль Иисуса.

«Иисус давно умер. Они, похоже, не в курсе», — подумалось Рулону, и ему захотелось пройтись по коридору. Он заглядывал в разные кабинеты и спрашивал, как пройти в туалет. Затем он проходил мимо туалета, заглядывал в следующие кабинеты и опять задавал этот простой вопрос. Открыв одну дверь, Рулон увидел перед собой молодую самку, сидящую перед компьютером. Рулон понял, что она секретарша, поскольку из ее небольшой комнатки направо есть еще одна дверь. Та дверь была закрыта, и на ней было написано «ДЕКАН».

— У меня есть к вам небольшая просьба. Вы мне не поможете? — вежливым и приятным голосом спросил он.

Секретарша повернулась к Рулону вместе с вращающимся креслом таким об­разом, что ее длинные и стройные ноги стали очень заметны.

— Что вы хотели? — спросила она, блеснув глазами.

— Вы не поможете мне напечатать текст? Я организую театр, и мне нужно набрать актеров. Хотелось бы сделать симпатичную афишу, — быстро и четко проговорил Рулон.

— Давайте попробуем, — ответила самка и принялась устанавливать нужную программу.

Через некоторое время Рулон подошел поближе и положил одну руку на
спин­ку кресла.

— Диктуйте! — сказала она.

— Заголовок: «Театр магических мистерий», — продиктовал Рулон.

— Заголовок наберем большими буквами, — эмоционально включившись, предложила самка.

— Да, конечно. А как тебя зовут? — между делом спросил Рулон.

— Катя. А вас? — радостным голосом спросила самка.

У Рулона промелькнула мысль: «А черт его знает, как меня зовут? Как назовусь, так и зовут».

— Степан, — гордым голосом сказал Рулон.

— А вы режиссер? — спросила самка.

— Нет. Я администратор и сценарист по совместительству, — послышался ответ.

Далее Рулон продиктовал текст афиши: «Приглашаем молодых и талантливых актеров и актрис для работы в нашем театре. Наш театр имеет спонсоров и большие возможности в плане заключения контрактов с киностудиями. Звоните по телефону...»

Рулон продиктовал свой телефон.

— Кстати, Элен, ты тоже звони, если что. Всегда приятно будет с тобой поговорить, — сказал Рулон длинноногой секретарше.

Ее чувственные губы расплылись в счастливой улыбке, а карие глаза засверкали надеждой.

— Давайте я вам рисунок подберу. У меня несколько файлов с рисунками, — предложила Катя.

— Давай, — согласился Рулон.

Катя перебрала множество вариантов, пока Рулон не остановился на одном рисунке Валеджио, в котором сочетались элементы мистики и эротики.

— Это подойдет. Хорошо бы еще вывести в рамку, — сказал Рулон.

Катя подобрала наиболее подходящую рамку и вскоре уже вывела экземпляр афиши на принтере. Рулона устроил вариант афиши, и он, недолго думая, спросил:

— У тебя бумаги много?

— Да, — сказала Элен.

— Делать тебе все равно нечего. Я пока пойду куплю что-нибудь к чаю, а ты повыводи мне афиши, — предложил Рулон.

— А если заметит декан? — спросила самка.

— А ты сразу, что напечатаешь, прячь в пакет. Если увидят, скажешь, что вывела одну штуку, — успокоил Рулон самку.

— Ладно, попробую, — согласилась она.

Рулон вышел на улицу. На улице было много лотков, ларьков и магазинов.

«Подольше погуляю, побольше сделает», — подумал Рулон и пошел в большей супермаркет.

Там он ходил, изучая товары народного потребления. Он сравнивал цены этого супермаркета с ценами в ларьках этого и других городов, где ему пришлось не так давно побывать. Рулон думал о том, что в нашей стране для тех, кто делает бизнес с умом, открыты все пути, даже те, которые должны были бы быть закрытыми. А вот те, кто не делает бизнес или делает через жопу, скоро уже не будут ходить в такие большие магазины. Жизнь всех расставляет по местам. Справедливость не нужно искать. Она существует изначально. Людям важно научиться жить в соответствии с космическими законами.

«Но, похоже, для них это так же трудно, как научиться летать», — подумал Рулон.

В супермаркете он выбрал и купил большую шоколадку с орехами. По его понятиям, это была большая щедрость, которую он решил позволить себе по отношению к самке, которая сразу согласилась ему помочь. Рулон не был жадным в общепринятом смысле этого слова, он просто был убежден в том, что все, что у него есть, дано для осуществления той великой задачи, ради которой он совершает все свои действия.

Через некоторое время Рулон пришел в кабинет самки. Он обратил внимание на пакет, в котором была уже пачка афиш. Принтер продолжал работать и выводить афиши. Девушке было явно наплевать на бюджет университета. Рулон нашел кофеварку и включил ее с сеть.

— Ты здесь учишься? — спросил Рулон Элен.

— Да, я здесь учусь на третьем курсе. У нас здесь смешная стипендия, да и ту задерживают. Поэтому я решила подрабатывать секретаршей. Тут я уже работаю третий месяц, и мне еще ни разу не заплатили, — откровенно пожаловалась Элен.

— И кем ты станешь, когда выучишься? — с иронией спросил Рулон.

— У меня будет диплом архитектора, — ответила самка.

Кофеварка согрелась, и Рулон предложил Элен выключить принтер и попить чаю. Важнее было закрепить хорошие отношения для того, чтобы в дальнейшем можно было бы всегда пользоваться столь полезными услугами.

Глядя на Элен, разливающую чай, Рулон думал о том, как трудно представить, чтобы Марианна сидела в этом дурацком учебном заведении, где ничему полезному все равно не научат, и на этой работе, где не платят даже крошечную зарплату. Рулон все больше поражался тому, как нелепо бы смотрелась Марианна, которая всегда точно знала, что ей нужно в жизни и что ей нужно делать, чтобы это иметь.

«Как можно научить эту самку видеть и действовать, как Марианна?» — задавался вопросом Рулон.

Он понимал, что нужна особая интуиция, чтобы самка была вырвана из ее привычного мирочка, чтобы она была включена в него и соответственно доверяла ему во всем. Лишь в таком случае возможна работа по искоренению дурости, перенятой преимущественно от родителей, и внедрению новых жизненных установок и взглядов.

В разговоре с Элен Рулон понял, что она не является той самкой, которая способна резко изменить свою жизнь и пойти по неведомому ей пути. Осознавая это, Рулон не стал высказывать никаких незнакомых самке идей, чтобы не вызывать у нее дискомфорта, а просто побеседовал о всякой ерунде.

 

***

Пока Александр был в Москве, Рулон собрал все свои книги и, расхваливая их как самые лучшие и чудодейственные, раздал людям, попросив их приглашать к вступлению в библиотеку еще людей, новых членов, рассказывая, какие тогда можно будет достать ценные книги.

День и ночь Рулон лихорадочно думал, где еще найти, купить, отксерить книги по эзотерике. Скоро в библиотеку вступили новые люди. Рулон установил связи и быстро стал пополнять библиотеку книгами. Так что к приезду Александра это была настоящая библиотека, и Рулон заработал на этом за какой-нибудь месяц несколько тысяч долларов.

Марина, сестра Александра, также помогала ему, распечатывая трактаты на машинке. Как-то раз, придя к ней домой, Рулон увидел их домашнюю сиамскую кошку. Он хотел ее погладить, но кошка зарычала и ударила его лапой. Этим она очень напомнила ему Марианну, которая была так же обособленна, индивидуализирована и агрессивна, как дикая кошка. Хотя могла быть и очень ласковой. Рулон решил, что будет вырабатывать в себе качества камышового кота, чтобы не быть стадным животным. Приехав, Александр обрадовался, что Рулон успешно справился с заданием:

— Теперь можно попробовать этих людей раскрутить на семинар.

Он набросал план семинара из знакомых для него тем. Было решено сделать семинар на Медео под Алма-Атой, а затем в городе — для тех, кто не сможет туда поехать.

Удивляясь, что Рулон ходит с его сводной сестрой, Александр спросил его об этом.

— Я, как Бодхисаттва, бесконечно дружествен, бесконечно сострадателен и бесконечно отрешен от того, что и как я делаю.

Александр сказал, что если у человека есть врожденные дефекты, то это плохая карма и такой человек может приносить несчастья.

Семинар на Медео шел хорошо. Там росли огромные поля мака, текли холодные горные ручьи, в углублениях почвы были озерца с водой, и теплые солнечные ванны. Увидев, что Рулон может вести семинар, Александр успокоился.

— Ну а в городе сам тогда проводи, я снова поеду в Москву.

— Будет сделано, босс, — в шутку ответил Рулон с полной готовностью делать все, что поможет его росту и развитию.

Александр снова собрал деньги и уехал. Рулон остался один проводить семинар. Он решил никого не брать себе в помощники, так как остальные были не его люди. И они могли потянуть, как говорится, в другую сторону, а он хотел притянуть семинаристов к себе, сделать их преданными. Одному было вести трудно, но он молился и, получив вдохновение, чуть не плача от переполняющего его восторга, на лекции передавал огонь своего сердца семинаристам.

В отличие от Александра, читающего лекции сухо и слишком абстрактно, так, что даже Рулон мог его понять с большим усилием, он стал их читать поэтическим языком, иногда чуть не стихами, находясь в потоке вдохновения. Людям казалось, что на лекции он аж светился.

В городе не было живописных гор, ручьев и маков, но Рулон компенсировал это иной мистикой. Он вывел народ ночью в поле. Светила луна, мерцали звезды, стрекотали насекомые. Он выстроил их цепью и повел по полю.

— Смотрите в это звездное небо, озаряемое светом вечной Луны. Это Космос, и мы летим в нем на нашей планете Земля. Вот Млечный Путь. Вон там — центр галактики. И вы в открытом
Кос­мосе. Он окружает вас, как безбрежный океан. Эта бесконечность охватывает вас, она вокруг, — сказал он, обводя
ру­кою не­бо, — и вы не отделимы от Космоса, вы часть его. Но если часть забудет о себе и сольется с целым, она станет бесконечностью. Представьте,
вы — бесконечность, вы — все эти звезды и планеты, вы —
все мироздание.

Они шли и шли по бесконечному полю. Прохладный ветер овевал их тела. И луна своим светом озаряла их путь.

— Но бесконечность — это не только пространство. Она во всем. Представьте себе, что вся наша Вселенная, возможно, всего лишь маленький атом какого-нибудь камня в другой бесконечной Вселенной, а атомы вашего тела на другом уровне — это целые Вселенные, такие же, как наши, со звездами и луной, со зверями, птицами и людьми. И где-то там тоже идет семинар, и какой-нибудь учитель объясняет людям эту же Великую Истину.

Рулон говорил то пламенно, то таинственно понижая голос. Его речь завораживала, и некоторые чувствительные женщины начинали плакать.

Рулон также проводил индивидуальные практики, на которых получил много денег, а затем он узнавал, что еще хотят изучить люди, и пообещал, что все эти темы будут на следующем семинаре.

Тут же он распечатал листки с рекламой будущего семинара и раздал людям, чтоб они их распространяли. Многих тем он вообще не знал, но начал их изучать, как бы невзначай расспрашивать людей, которые знали кое-что об этом. Затем он решил, что преподаст эти знания по-новому, чтоб не повторяться, и создаст много новых практик и техник, чтоб всем было интересно. Однако, хотя его разум, чувства и тело действовали столь активно, он ощущал себя только свидетелем призрачных картин жизни.

После очередного приезда Александра из Москвы, появилась идея открыть какую-нибудь секцию. Александр рассказал, что в Москве их открыто великое множество. Пора бы просвещать и Удмуртию.

 

***

Ночью в сновидении к Рулону явилась Марианна. Они находились в какой-то шикарной квартире, расположенной на верхнем этаже небоскреба. Окно этой комнаты было во всю стену, а балкон как огромная терраса.

— Вот где теперь я живу, — игриво сказала Марианна и грациозно растянулась на огромном диване, — а ты что же, мой милый, занялся фетишизмом. Каких-то кукол наряжаешь в мои тряпки? А?

— Я просто помешался, — сказал Рулон, — я никогда не видел такой женщины, как ты. И мне хочется, чтобы хоть какая-нибудь стала бы чуть-чуть на тебя похожей.

— Не видел и не увидишь. Скоро ты поймешь, чем я от них отличаюсь. Они так, на время, а я с тобой навсегда. Ведь теперь я стала ближе к тебе, чем раньше. Не правда ли? Вот так, каждую ночь я твоя, иди ко мне, — и она обняла Рулона и притянула его к себе. — Ну кто там из твоих кукол сравнится со мной? Она стала всем телом ласкаться к Рулону и шептала ему: «Это я создала тебя, и ты будешь мой. Возьми же то, чего тебе не хватает».

Рулон гладил её упругие бедра, и вдруг, когда он поцеловал её, почувствовал, что растворяется в ней. Вскоре это состояние прошло, и он снова обнаружил себя лежащим на этом диване. Марианна ласкала его тело и возбуждала его лингам. Она лизала и целовала его, нежно перебирала пальцами его мошонку. Затем села на его лингам и начала майдхуну (половое сношение), издавая эротические стоны. Внезапно их тела стали растворяться и превратились в светящийся шар энергии.

Рулон не мог понять, где он, а где Марианна. А затем он вовсе исчез, и осталось только пустота, ничто, свет и бесконечное Блаженство. Внезапно он снова появился рядом с Марианной.

Они сидели в бассейне, и теплые струи воды массировали их тела.

— Что это было? Что? — спросил Рулон.

— Блаженство постижения бесконечного в конечном, — риторически произнесла она, посмотрев на него взглядом своих бездонных глаз.

— Я почувствовал, что становлюсь тобой, — восторженно сказал он.

— Что становишься гермафродитом? Поздравляю! — захохотала Марианна.

Рулон вспомнил школьный стишок про гермафродита:

Кто такой гермафродит?

Кто себя ебёт и сам родит.

Он тоже засмеялся.

— А вот рожать не нужно, дорогой, — хитро улыбнувшись, сказала Марианна.

 

 

***

     На следующий день Рулон завалился к Харитиди. Он был не один, а со своими друзьями.

Александр налил всем чаю.

— Решил я уезжать из этого дурдома на Запад.

— А я уже имею желтую карточку, — пошутил Рулон, — так что я здесь как дома. Я даже могу паспорт не показывать. Со мной все и так ясно.

Он демонстративно покрутил пальцем у виска и откинулся на спинку деревянного стула. Стул покачнулся, слегка скрипнув, а Рулон как-то странно улыбнулся, скривив свою физиономию, подражая обитателям дурдома.

Все весело забалдели.

— Ты бы не говорил это при людях, а то они подумают Бог знает что, — наставил его Александр.

— Но тут все свои. Я так свою значительность искореняю. Да другим пример даю, — ответил Рулон. — Ну а ты пробивай окно в Европу, я тут покуда людей закучу, а потом окучу весь мир. У меня нос длинный. Я основательно все делаю. Ну а тебе лучше с твоим носом — галопом по Европам, — пошутил он и отпил зеленого чая, помешивая серебряной ложечкой и лукаво поглядывая на присутствующих.

— Тут я с одним профессором познакомился, — сказал Александр, — он помогает мне за кордон проломиться. Да вот беда, его семнадцатилетняя дочка стала ко мне приставать, все ездила сюда, а у меня жена и все такое, — с намеком сказал он.

Дохлый таракан свалился со стены на пол и был отброшен чьей-то ногой. Сидящий в углу Вадим, двадцатилетний юноша с очень скромной внешностью, стеснительный и молчаливый, наблюдал за этой сценой с явным сожалением.

— Хорошо, возьму ее на себя, — с готовностью ответил Рулон, — я как раз себе учениц набираю.

— У магов всегда было много женщин-учениц, если они не были голубыми, — пошутил хозяин, убив тапкой таракана.

— А я вот не убиваю тараканов и комаров, — сказал Вадим, — исповедую Ахимсу.

Рулон переглянулся с Александром, и они весело засмеялись.

— Кроули вот набирал себе кривых, косых, горбатых, обещая сделать их со­вершенными, — сообщил Вадим.

— Хороший ход для рекламы, — оценил его информацию Рулон.

— Еще он был, говорят, гомиком. Посвящал так мужчин в свой орден, — сказал Вадим. Его друзья криво улыбнулись.

 

 

Бал Сатаны (NEW)

 

 

 

Вскоре Рул организовал студию просветления, на которую он пригласил всех своих знакомых на сцену просторного зала, где состоялась встреча.

Рулон вывалил в дьявольской маске с рогами, в козьей шкуре и с прицепленным сзади здоровым хвостом. Он громко захохотал.

 — однажды я прочитал книгу, - стал он задвигать свою речь, - где говорилось, что для того, чтобы обрести счастье, много денег, продлить жизнь и исполнить любое желание, надо заключить договор с дьяволом. Я сразу схватил бумагу, разрезал руку, накапал в чернильницу крови и накарябал на листе, что продаю Душу Дьяволу. Но так ничего и не изменилось в моей жизни. Затем я прочел гурджиевского Вельзевула, где он беседует с внуком, и понял, что Вельзевул — это и есть Гурджиев и его спуски на землю — это его перевоплощения. Так вот, я понял, что никакой Души у человека нет. Он ее еще должен обрести, а Душой люди называют свои чувствишки и социальную программу. Тогда я понял, что я должен продать Дьяволу.

Затем я увидел, что Дьяволом люди называют то, что противоречит их программе зомби. Это для них главное зло. И я решил, что на листке кровью писать бесполезно, я должен вытравить все это из себя. Вскоре я узнал, что добро и зло условны. И Дьявол, и Бог — это только две стороны одной медали. Оказывается, чтоб достичь Освобождения, Спасения, Просветления, нужно также отбросить все желания и социальные установки.

Тогда я решил, что я заключу договор с Богом, Дьяволом и расстанусь со всей этой ересью, чтоб мне стало хорошо. Так я и делаю до сих пор. И я обрел все, что хотел, конечно, не до конца, но уже достаточно много, чтоб это считать не просто случайностью, а результатом моего договора. Поэтому и вам всем советую прямо сейчас заключить этот договор, пока не стало поздно, иначе всем вам до конца жизни будет хреново.

Рулон закончил свою пламенную речь. В зале воцарилась тишина. Никто не ожидал такого оборота дела. Все были в шоке. Гуру дико расхохотался.

— Ну что, притихли, — сказал он, — вон кот сидит в углу, он не испугался. Как сидел, так и сидит.

Кот спокойно мурлыкал, лежа на циновке в почетном углу залы. Его ничто не беспокоило.

— Что же, мы должны быть как коты? — недовольно спросила Лолита.

— Это единственный способ остаться счастливыми в этой жизни, — спокойно ответил Мудрец, поудобней устроившись в кресле.

— Почему нас тут лишают иллюзий? — возмущенно спросила Лолита.

— И что же вы хотите? — весело произнес Рулон. — На то и духовный путь. Это мамочка вас надула. Все сказки вам рассказывала, а тут вам глаза на реальность открывают, — строго сказал Просветленный.

Люди перешли в большую комнату, застеленную ковром, на котором стояли разные явства. Все расселись на ковер по-турецки.

Затем Рулон начал практику. Рул показал лингам, сделанный из воска.

— Что это такое? — спросил он.

— Так это же хер, — крикнул Вадим.

— Нет, это просто кусок воска, — сказал Учитель, — и вы будете его сосать, помня, что это кусок воска.

— Если это воск, зачем его сосать, — спросила Аза.

— Вот в том-то и вся суть практики, наблюдать за собой, как вы будете сосать кусок воска, который похож на хер. И что при этом в ваших мозгах будет происходить. И чтоб было интересней, обмакните его в сгущенку и смотрите, чтобы в ваших мозгах сгущенка теперь не превратилась в спущенку, — все весело расхохотались. — В Индии женщины обмазывают каменный фаллос Шивы маслом и насаживаются на него, — продолжил Рулон. — Это считается священным ритуалом, а у нас это считается позором, но это только представления ума. Зато в Индии считается невозможным есть вместе с собакой. А у нас и со свиньями жрать начали. Так что, есть из черепа с собакой мы не будем, отведайте лучше сгущенки с воскового фаллоса. Кто знает, как это называется?

— Минет, — заорал Юрик, рыжий парень в клетчатом пиджаке, и все заржали.

— Но мы можем это назвать и новым способом пожирания сгущенки, — заметил Рулон. — Все это только представления ума. Итак, приступим.

Гуру внимательно наблюдал происходящее и увидел, что все начали хихикать и, давясь, сосать толстый восковый хер. Не все смогли в правильном состоянии проделать эту практику и наблюдать за собой со стороны.

- Ну, что, смотрите, как вас дурачит ум, вы родились от предрассудков, живете ради предрассудков и условностей, страдаете и умираете, что не можете добиться состыковок своих условностей с жизнью. Помедитируйте над этим на досуге. Как же вы завнушены социумом, в каком рабстве у разных условностей вы находитесь.

 Следующей выступала Лолита, которая играла роль попрошайки. Она ходила по залу с протянутой рукой, заискивающе заглядывая всем присутствующим в глаза и прося жалобным голосом: «Любите меня, пожалуйста!» Увидев такое, все начинали гнать её от себя, глумиться и гадко смеяться ей в лицо, выказывая всем своим видом полное презрение. Сцена была так хорошо сыграна, что Лолита чуть не разрыдалась от самосожаления, почувствовав свою глубоко спрятанную проблему. Рулон заметил это.

— Ну, хватит плакать, злись, и только тогда люди будут уважать тебя, — жестко сказал он. — А если ты станешь сильной, яркой и активной и перестанешь чувствовать свою зависимость от мнения мышей, — подчеркнул он, — тогда и только тогда они полюбят тебя. Любят тех, кто индивидуализирован, независим, наполнен энергией. Хотите ли вы любить кусок говна? — спросил Рулон.

— Нет! — заорали все хором.

— Запомните это на всю жизнь, — жестко сказал Учитель. — Вы думаете, что если вас полюбят, то все вы сможете стать таким говном, как вы есть, глупым и слабым. Но такого человека хочется бить! Бить! И бить! — с яростью заорал Рулон, сильно стукнув кулаком по столу так, что посуда, стоявшая на краю, попадала и разбилась. — Вы не хотите любить слизняка? Но и вас никто не захочет любить, если вы будете слизняками, сука! Я еще научу вас всему! На хрен! — выкрикивал он в бешенстве.

Люди стали злорадно смеяться, скрипеть зубами, корчить злые рожи, рыча друг на друга.

— Вот так уже лучше! Сентиментальные говна никому не нужны, запомните это. Я сделаю из вас людей! Хватит! А то будете всю жизнь ходить с протянутой рукой. Вы, что? Черти, что ли? — немного успокоившись, Рулон вынул из кармана конверт и сказал: — Это вот письмо нам написал Михаил из местного дурдома. Теперь ему не нужно будет косить под дурака, чтобы избежать армии, — обнадеживая всех, сказал он. — Ведь он уже стал дураком по-настоящему.

Гуру кивнул Вадиму. И тот рассказал, как Борис пришел на занятия весь грязный. Было астральное каратэ. Вадим, решив пошутить, наставил на него палец пистолетом и сказал: «Пух!» И тот внезапно повалился.

— Все подумали, что я великий астрокаратэк, — усмехнулся Вадим, — а это просто Борис рехнулся. После занятий я ему говорю: «Давай вставай!» — а он никак не встает, утверждает: «Я уже умер». И продолжает валяться. Потом его все-таки подняли совместными усилиями. После этого он заявил, что стал, мол, грибом и, уже совсем ничего не соображая, бессмысленно спрятался под столом. Ну, тогда мы вызвали карету, и его увезли в «дурку», — сказал Петя и глупо захихикал.

- Вот видите, и вы недалеко от него ушли, - сказала Рулон, - он вообразил себя грибом, а вы строителями коммунизма, свиноматками, отцами семейства. Все это один хрен. Так что, лучше не отождествляйтесь со своим воображением, чтобы не рехнуться.

— И теперь он написал письмо, — продолжил Рулон, зачитывая это послание идиота, в котором была сплошная галиматья. В конце красовалась подпись «Святой Шри Ауробиндо Гхош», услышав которую все весело заржали.

— Вот как мы будем теперь его звать! — радостно закончил Рулон.

Веселье продолжилось в диско-зале, оснащенном суперновой аппаратурой. Из огромных колонок загремела музыка, сопровождавшаяся мерцанием лазерных лучей и бликов хрустального шара. Все стали энергично плясать под «Аквариум», повторяя знакомый припев: «Вот! Вот! Вот! Еще один, упавший вниз, на полпути вверх...» — радуясь и хлопая в ладоши.

В это время Рулон тщательно следил за состоянием каждого, не ставит ли кто-либо себя на место Михаила, не начал ли кто жалеть себя, представляя себя в дурдоме на вязках. Танцы закончились, и люди снова расселись на свои места.

Тут Юра Холодович поднялся и сказал с горечью:

— Сейчас мы смеялись над Борисом, но я понимаю, что нужно также мне посмеяться над собой. Ведь я такой же шизофреник. Так ли это, Учитель?

Рулон обрадовался, что к  Юре пришло понимание смысла происходящего.

— Посмотрите на этого человека, — сказал Мудрец. — он все правильно по­нял. Конечно, лучше бы нам смеяться над собой, но вы еще не готовы даже посмеяться над другими.

— Вчера я пошел в магазин, — сказал Юра, — и стоял там шесть часов. Я расставил руки в стороны и чистил карму магазина. Из моих глаз текли слезы. Наверно, это дурость, — начал рассуждать он, но его прервал всеобщий хохот.

— Если ты это сделал один раз, то ничего. Но если ты будешь делать это часто, то станешь, как Борис, — объяснил Гуру.

Вновь все весело заржали.

— Шиза и блядство косят наши ряды, — прокомментировал Рулон.

— Это точно, — подтвердили все, вспомнив тех, кто выпал из рядов избранников Силы.

 

***

Когда ушли все парни и пассивные самки, осталось несколько активных женщин, настроившихся на борьбу, чтоб занять место под солнцем Учителя.

— А вы что встали? Давайте выматывайте, Учитель уже хочет отдыхать, — сказала им Венера.

— Сама убирайся, а я буду с Учителем, буду ему помогать, — Сингарелла вышла вперед и дерзко ответила сопернице.

— Я отсюда никуда не уйду. Теперь я буду здесь, — Аза прошла и села в
кресло.

Дело запахло дракой.

— Хорошо, оставайтесь все, а потом разберемся, кто на каком окажется месте, — умиротворил всех Рулон.

Венера не унималась, она подошла к Гуру.

— Сегодня я буду с Учителем, а вы сидите здесь, в прихожей.

— Ни хрена подобного! Сегодня я буду с ним, а ты будешь сидеть здесь! — Сингарелла заорала, вся пылая ненавистью.

Намечалась новая потасовка, и Рулон вспомнил, как однажды во время семинара на Медео в гостинице подрались Лилит и Селена. Селена принесла еду.

— Я сегодня буду кормить Учителя, — сказала она.

Лилит возмутилась.

— Почему это ты? Я вот чайник взяла, значит, я буду его кормить! — орала Лилит.

— Ни хрена! — заорала Селена. — Я буду с ним, а ты иди погуляй.

— Я тебя щас кипятком ошпарю, давай убирайся отсюда.

Рулон взял у нее из рук чайник.

— Хватит, давайте спокойно есть.

Лилит вся кипела от гнева.

— Учитель, не вмешивайся, мы сами разберемся. Дай слово, что не будешь вмешиваться.

— Ну хорошо, — сказал Гуру, — только чайник и нож оставьте в покое.

Селена и Лилит кинулись друг на друга и вцепились друг другу в волосы, стали пинаться, матеря друг друга на чем свет стоит. Затем они стали кататься по полу, тузя друг друга, пока Селена как-то случайно не сломала палец Лилит. Та закричала от боли и отпрянула. Увидев свое поражение, она посмотрела на Рулона и с обидой заявила.

— Почему ты нас не разнял?

— Я же дал слово, — возразил он.

— Ну и что, все равно должен был разнять, — не унималась она. — Я ей в следующий раз всю кожу кипятком ошпарю, — бесилась Лилит.

- И правильно, - поучал самок Рулон, - за счастье нужно всегда бороться. Само по себе ничего нам не достанется, и все мамочкины рассуждения о том, что первый встречный проходимец окажется принцем, что с ним наступит счастьице, — вздор и выдумки. Без борьбы нам могут достаться только отбросы, только куски грязи и замерзшей мочи, так как все лучшее быстро разбирают себе те, кто активней и напористей, именно им достаются все сливки жизни. Борьбы не нужно бояться. Бороться нужно учиться. И даже если ты не победишь сейчас, то навыки борьбы все равно помогут тебе победить в будущем.

Они разлеглись на большом ковре. Рулон лег на спину и начал медитацию, смотря со стороны на все происходящее. Аза и Сингарелла стали целовать и лизать его стопы и ноги, сосать пальцы на ногах, а Венера начала облизывать его промежность, яичьки и анус, вводя язык как можно глубже в его отверстие. Самки стонали от возбуждения и изгибались своими стройными телами. По знаку Рулона они стали меняться местами. Теперь Венера и Аза лизали ноги, а Сингарелла стала облизывать его огромный член, щекоча его языком, нежно зажимая губами, целуя его и прижимая ртом с разных сторон. В комнате играла приятная музыка и раздавались стоны возбужденных смок. Рулон дал знак, и самки снова поменялись местами. Теперь на главном месте оказалась Аза. Она стала глубоко брать в рот его член, заглатывая его в глотку, нежно посасывать головку, облизывая ее языком и втягивать лингам в рот, создавая в нем вакуум. От возбуждения самок начало трясти, и они стали испытывать оргазмы. Рулон дал знак, и они переменили позицию. Аза легла на спину, Сингарелла стала раком и начала лизать ей кунку. Рулон ввел лингам в ионии Сингареллы, а Венера сзади ласкала ноги Рулона, облизывая их и трясь о них грудками. В поле общей эйфории самки начали растворяться в сексуальном экстазе. Затем на спину легла Венера лэк??? ей делала Аза, с которой совокуплялся Рулон, а Сингарелла целовала груди Венеры. Половая Нирвана сводила самок с ума. Они стонали и рыдали от возбуждения, пребывая в постоянных оргазмах. По знаку они сменили позицию, и Рулон занялся Венерой. Она ласкала промежность подружки…

После Тантры они в экстатическом состоянии уснули, обнимая своего Гуру.

Утром после жаркой ночи Венера, Аза и Сингарелла пошли в магазин за нарядами с большими пачками денег. Рулон остался один и, купаясь в бассейне, подумал, что вся эта жизнь предназначена для активных людей, а пассивные могут быть только быдлом. Но одной активности еще мало, нужна избирательность, чтоб найти в жизни самое лучшее и не успокаиваться на достигнутом. Идти все дальше и дальше, развиваться и прилагать новые усилия не для того, чтобы батрачить на заводе, а чтоб достигать новых высот и идти к ним не мамочкиными методами, ибо трудом праведным не поставишь палат каменных.

Многие дураки руководствуются в жизни принципом: пусть плохо, но по-моему. Плохонький, да свой. Все это говно, дурость. Такие всегда будут неудачниками. Свое всегда хуже нас. И чтоб получить что-то лучше нас самих, мы долж­ны принадлежать чему-то или кому-то более великому, чем мы сами. И в жизни мы должны руководствоваться не сиюминутными эмоциональными импульсами, а вырабатывать стратегию жизненного успеха и изменить себя так, чтобы соответствовать этому состоянию, устранять в себе все то, что мешает нам добиться удачи, даже если придется при этом испытывать большой внутренний дискомфорт от мешающих комплексов и предрассудков.

 

***

 

На следующей неделе Рулон собрал несколько человек, и они пошли в поход в горы со здоровыми рюкзаками, специально наполненными тяжелыми предметами. Узкие тропинки сменялись трудными подъемами по скалам. Иногда приходилось снимать рюкзаки и вдвоём, а то и втроем перетаскивать их через преграды. Часто приходилось переходить маленькие речки вброд. Тогда никто не разувался и никто не раздевался. Мокрая одежда высыхала моментально под жарким солнцем. Сначала все весело шли и непринужденно шутили, наслаждаясь окружающей красотой. Ярко светило солнце, и веял легкий ветерок, вдохновляя восторженных путников. Но скоро, достигнув высокого склона, предвещавшего утомительный подъем, стали уставать и приуныли. Рулон заметил это.

— Ну, что же вы? Давайте веселиться будем дальше, — он с большой энергией стал рассказывать веселые истории и анекдоты. — однажды, в прошлой жизни, прихожу я в бордель города Одессы. Там бордельершей была тетя Беси. Это было как раз перед 1914 годом. И вот она дает мне альбомчик, где в сальных позах изображены на фото её девочки. Смотрю, негритянка — 20 долларов, француженка — 15, полька — 10. А у меня жена, значит, заначку забрала, так осталось только три доллара.

— Тетя Беси, как быть? Мне же тоже хочется побаловаться.

— За троячок можем только со мной, — отвечает она.

Ну мы побаловались. И вот уже после революции я захожу как-то в этот дом. Там уже сделали швейную мастерскую и шьют для нашей доблестной армии кальсоны. Гляжу, там сидит тетя Беси.

— Ты помнишь, как мы с тобой побаловались? — погрузился я в воспоминания.

— Как же, конечно. Особенно после восьми обысков, — говорит она. — Моня, Моня, — позвала тетя Беси

И тут выходит здоровый амбал.

— Полюбуйся, — говорит бывшая мадам, — вот твой отец пришел.

Сыночек начал меня долго и нудно бить. Бьет пять минут — я молчу. Десять — я молчу. Через двадцать минут, когда он разбил мои очки, я не выдержал.

— Моня, какой же ты все-таки поц, ведь если бы у меня тогда было 20 долларов, ты бы сейчас был негром.

Все весело засмеялись,

— И вот, — продолжал Мудрец, — тогда я понял, что детей рожать больше не нужно. Хотел быть аскетом, но стал тантриком.

Все развеселились ещё больше. Идти стали веселее и энергичнее, несмотря на то, что солнце припекало все сильнее. Казалось, даже рюкзаки полегчали. Рулон видел эти перемены и продолжил мудрые наставления.

— Родители и окружающее общество внушили людям много ложных представлений, которые заставляют их быть несчастными. И для осознания того тяжкого горя, которое мир уготовил им, необходимо осознать всю ту ложь, которую он внушал людям, и тот коварный способ, с помощью которого обществу удается обмануть человека. Общество навязывает все это, говоря людям, что это и есть счастье. Внушает, что счастье в труде, в строительстве коммунизма, в исполнении интернационального долга в Афганистане, в рождении детей и т.п. Ни у одного животного, ни у одного дикаря нет таких представлений, значит, получается, что именно они и живут очень хорошо и счастливо.

Ведь на самом деле коммунизм, семья, Афган и многое другое являются, наоборот, тяжким горем для всего человечества. Сколько людей губит свою душу, свою юность и жизнь в семье! Раньше, когда девушку выдавали замуж, она плакала, прощаясь с молодостью, счастьем и свободной жизнью. Теперь же женщину научились ловко обманывать, говоря, что в се­мейке она будет счастлива, и она с радостью принимает эту ложь, сама не понимая, на какие муки она обречена! Сколько людей гибло в революцию, но она ничего не дала, только горстка прихлебателей и политиканов выжила за счет облапошенных покорных людей, людей-овец, которых им удалось одурачить. Сколько погибло и искалечилось в Аф­гане, — произнеся эту тираду, Гуру глубоко и тяжело вздохнул. В его глазах отразилась боль за бессмысленные страдания человечества. — Вот кто отнял счастье у людей, а им кажется, что если все сбудется, что им обещает общество, то они будут счастливы, но нет, этого не может быть. Кто обещает, тот и будет счастлив, а кому обещают, тот будет овцой. И того будут
стричь, пока будет шерсть, — завершил он и посмотрел на учеников.

Те были целиком погружены в осознавание мудрости Учителя.

— Смотрите, черти, — обратился Рулон к присутствующим, — вы прислушивались к себе и почув-
ствовали усталость, и вам стало тухло. Но я вас отвлек, увел в воображение, вы отвлеклись от усталости, и вам стало клево. Как де­ти, ядрёный корень. Вон птичка летит, сказал я, и вы отвлеклись от разбитой коленки, суки. Но это должны делать вы сами. Должны перестать болезненно прислушиваться ко всему, что у вас есть, чтобы потом не потакать этому. Все это ду­рость! Теперь вы должны научиться сами создавать свое настроение и прислушиваться к тому, что нужно для вашего роста. Вот сейчас мы пойдем молча, и вы бу­дете злиться и настраиваться на волю и сверхусилия. Тогда вы сможете понять, что вам нужно, чтобы преодолеть себя и победить в этой жизни! — эти слова бы­ли сказаны с особой энергией, давшей всем новый заряд для свершения усилия.

Все настроились на злобу и прибавили скорость. В таком активном состоянии они дошли до привала, даже не почувствовав усталости. Все были энергичными и бодрыми. Вместо того чтобы сразу приступить к отдыху, Рулон проделал со всеми сорокапятиминутную разминку в стиле динамической медитации, астрокаратэ и йоги вместе.

 

***

Тихим летним утром в одном из ДК города Гуру начал семинар под названием: «Технология абсолютного успеха в жизни и бизнесе». В большом зале, уставленном удобными мягкими креслами, собралось много народа, в основном это были люди, так или иначе связанные с бизнесом и желающие много зарабатывать. Рулон вывалил на сцену и остановился возле большой доски.

— Пусть каждый из вас теперь скажет, сколько он хочет зарабатывать и для чего.

Люди стали называть самые разные суммы — от миллиона долларов до триллиона долларов, которые Мудрец записывал на доске.

— Кто больше?

Объясняли люди это самыми разными причинами — от необходимости обеспечить потомков, до того, что хотят стать самыми богатыми людьми в мире, чтоб их уважали и боялись. Это Рулон тоже кратко фиксировал под суммой.

— Хорошо, — сказал Учитель, — теперь посмотрим, почему же этого еще не случилось. Чего вам не хватает? Для начала запомните, что сумма — это потолок, которым вы себя ограничиваете. Я думаю — это незачем делать, ведь чем больше вы себя сами ограничите, тем меньше добьетесь в жизни. Так что лучше, чтобы каждый из вас стремился стать Владыкой Вселенной. Это дало бы больше энергии и возможностей. Однако эта цель должна быть не просто умозрительной, а реальной до такой степени, чтоб вы не могли без нее жить, так же как ходить без ботинок, босиком зимой. Только тогда вы сумеете чего-то добиться, если день и ночь вас будет тревожить мысль, что вы еще чего-то не достигли, если вы не сможете спокойно спать, есть и трахаться, пока не добьетесь своего. Рулон еще долго открывал людям тайны бизнеса.

Выйдя за кулисы во время перерыва, Рулон расположился в удобном кресле в холле. Рядом с ним сидели его ближайшие ученицы, подавая ему прохладительный напиток и фрукты. Гуру взял из вазы цветок, понюхал его и подарил Лилит. Она кокетливо улыбнулась ему, беря цветок, и бросила высокомерный взгляд на Селену. Селена обиделась, что Рулон проявил внимание не к ней.

— А мне, Учитель? Рулон взял еще один цветок и протянул ей. Элен стала тоже завидовать, но промолчала. Рулон заметил это.

— Никогда не молчи, иначе ничего не получишь. Помните: «Просящему да дано будет!» — сказал Христос.

Ирхен еще больше закрылась, услышав замечание. Но потом пересилила себя.

— А мне? - – спросила она неуверенно.

Мудрец подал цветок и ей.

- Вот видишь, проси и дано будет, - добавил Рул, - но действуй уверенно, плюнь на мать, которая закомплексовала тебя.

— Пора нам делать группу третьего уровня и проверить людей на вши-
вость, — продолжил он какую-то, известную только ему мысль.

— А как мы будем это делать, Учитель? — вкрадчиво спросила Лилит.

— Мы заставим людей прыгать в пропасть, и кто не струхнет, уже готов для Анутара Самьяк Самбодхи. (Полного и окончательного освобождения).

Все весело захохотали, думая, что это шутка.

— Надо кого-то загипсовать. Скажем, это неудачный прыжок «маловерного», а другого куда-нибудь подальше отправить. И скажем, что он прыгнул для самоутверждения. И вообще разбился.

Ученицы снова забалдели.

— Это будет хорошей проверкой, — сверкнув взглядом, сказала Селена. — Сразу будет видно, кто есть кто.

Семинар продолжался. Рулон снова объявился на сцене.

— Ну, если вы не сможете жить без определенной суммы денег — это будет начало. Затем нужно что-то делать. Первое — необходимо понять, что в одиночку вы много не заработаете. И вам нужно научиться объединять и вдохновлять людей, которые все это будут осуществлять. И вы должны быть не ломовой лошадью, а организующей силой. Если вы не войдете в эту роль, то плакали ваши денежки. Все великие бизнесмены были организующим волевым началом, а не исполнителями. За вас даже кто-то может думать, давать идеи, но самое главное — это не просто быть генератором идей, а именно организатором. Идей-то много, как говна, вот воплотить-то их не каждый может. Также вы должны понять, что вы не одни в мире. И нужно уметь договариваться и делиться с теми людьми, от которых вы зависите.

У меня был такой знакомый Владимир Васильевич, который в период застоя организовал мануфактуру по изготовлению нашивок. Сперва он скорешился с прокурором области, чтоб тот его прикрывал. А затем набрал на работу знакомых, и те на дому делали эти нашивки. И, конечно, он знал, куда их сбывать. Затрат — минимум. А доход — максимальный. Это, как и у Владимира Васильевича, должно быть главным вашим правилом. Незачем вам тратиться на шикарные офисы и прочее. Лучше сделать больше рекламы или дать кому-то взятку, чтоб вам дали выгодный госзаказ или еще что-нибудь, что вам будет нужно…

Бизнесмены внимательно слушали все, что говорил Рулон. Эти откровения 187 школы для придурков были очень ценными.

По окончании очередного дня семинара Рулон вышел из ДК в сопровождении свиты из шикарно одетых учениц и приближенных учеников, спустился со ступенек, сел в свой Хаммер и направился на занятия внутренней группы в шикарный коттедж. Там уже собралась группа учеников, радостно приветствовавшая своего Гуру криком «Ом, рам!». Рулон зашел со сложенными руками, сел в свое кресло.

— Настало время всем проявить свою самоотверженность по отношению к Богу. Для этого вы, как Карлос Кастанеда, будете прыгать в пропасть. Правда, вот, Алексей, прыгнув на днях, разбился насмерть. А Иван покалечился. Так как его вера была слаба. Но если вы верите в меня безгранично, тогда с вами ничего не произойдет плохого. И вы убедитесь в чудесах, которые творит вера, оставшись живыми после этого прыжка. Ученики притихли и зашептались.

— Ну что, маловеры? Я не тороплю вас с ответом, — сказал Рулон. — Кто готов, просто подойдите ко мне после занятия. А остальные пока могут почувствовать, насколько полно они отданы Богу и какие именно сомнения не дают вам достичь полного и окончательного освобождения от уз Сансары и Кармы.

Все притихли, осознавая ничтожность своей веры и колоссальную силу мирских представлений и привязанностей, мешающих решиться на такой шаг. Одна женщина, пытаясь уйти от неприятного состояния созерцания своего ничтожества, задала вопрос.

- А зачем нужно это освобождение?

- Не переводите сейчас стрелки, - парировал ее Рулон, - думайте об этом поступке, можете ли вы отдаться на волю Силы или нет.

Вечером, после ответов на еще несколько вопросов, занятие закончилось, и Рулон вместе с двумя добровольцами, вызвавшимися делать прыжок, поехали на место преступления.

Лилит подвела парней к обрыву и показала им головокружительную пропасть. Затем им завязали глаза и, чтоб они не могли снять повязку, связали сзади руки. Рулон дал знак, и они начали повторять мантру: «Ом мани падме хум». Бубня мантру, они в сопровождении Лилит подошли к небольшому приступочку, высотой около метра, на дне которого была большая грязная лужа.

В молитвенном состоянии, готовые умереть за Бога, парни приблизились к краю и по команде Рулона сиганули вниз. Один парень прыгнул молча. Другой дико закричал и, приземлившись, долго ворочался и корчился в грязной луже, не соображая, что именно с ним произошло.

Селена и Элен подошли к парням и, помогая им вылезти из лужи, вывели их снова к Учителю. Дав знак им соблюдать молчание, Рулон повел их к машине, завернул в картофельные мешки, чтобы они не запачкали сиденье, отвез в другое место к ручью, чтоб они могли вымыться после этой процедуры.

Вадим Исаев, прыгнувший молча, находился в настолько возвышенном состоянии, что даже не мог переключиться на обыденные дела. Рулон оставил его как есть, предлагая продолжать медитацию. Юра Холодович же, наоборот, был в нервном исте­рическом состоянии и никак не мог ни раздеться, ни помыться. Когда же он все-таки кое-как разделся, то всем стало понятно, что он жидко обосрался со страха. Сей факт вызвал бурное веселье наставниц, которые имели счастье лицезреть всю эту мерзость.

Солнечным летним утром, наступившим после ужасной ночи, в прекрасной беседке, окруженной кустами шиповника и лужайками цветов, сидел Рулон в одеянии буддийского наставника. Он снова встретился со своими учениками. Элен, не скрывала радости.

— Вчера Юра не выдержал практики и рехнулся. Представляете, сейчас он отдыхает в дурдоме.

Ближайшие ученики и сам Гуру весело рассмеялись. Остальные остались сидеть с удивленными лицами, не понимая такой реакции Учителя на это сообщение. Рулон, улыбнулся.

— А вы что не смеетесь? Ведь он остался жив. И это уже хорошо. От практики у него слегка потекла точка сборки. Ну не страшно, залатаем. Побыть там вам всем бы не помешало.

— Вадим, а ты что нам расскажешь о себе? — обратилась к нему Лилит.

Он встал, переполненный восторгом, и стал рассказывать:

— Я никогда в жизни еще не переживал такого состояния. Когда я подошел к краю пропасти, то я почувствовал, что стал как камень, целостным, единым. Все мысли куда-то исчезли. И это будто был не я, а сама Божественная Сила, энергия. Когда я прыгнул, мне показалось, что прошла вечность, прежде чем я приземлился. На какое-то время я просто перестал быть человеком. Я был самой силой, энергией. Чем-то безличным. Мысли и эмоции долго ко мне не возвращались. Теперь я знаю, к чему стремиться, каким нужно стать.

Люди притихли, слушая рассказ Вадима.

 — он не боялся умереть и открылся Духу, — прокомментировал Рулон, — вся ложная личность исчезла в этот момент, и он ощутил свою сущность, свое подлинное «Я», так что не держитесь за все человеческое. Это вас ослабляет. Будьте готовы умереть. Этой готовности уже будет достаточно. Готовность заменяет действие.

— А можно я тоже прыгну? — раздался голос Консантина.

— Нет, ваш поезд уже ушел, — ответил Рулон. — Теперь подождем следующего знака Силы. Вадим ведь пошел прыгать, не зная, что будет. А вы уже просто подражаете, хотите что-то поиспытывать, завидуете. Это уже все совершенно не то. Вам нужно серьезно готовиться к тому, чтоб отдать себя Высшему.

— Тут одного парня Просветлить бы не мешало.

— Кого? — спросила Элен, с очаровательной улыбкой подавая Учителю
боль­шое красное яблоко для закуски.

— Да помните, Олег Недогонов давеча сказал, что хочет Просветлеть?

 — олег? Нарада что ли, который сбежал из школы Шамбалы?

- Да это Н— презрительно фыркнула Лилит. — Да слабо ему! — её тон выражал полную уверенность в никудышности подобной идеи.

— Ну ничего, — сказал Гуру, попивая коктейль. — Когда-то надо же начать Нараде гычу получать.  Пусть пройдет пару практик. Они дадут ему хороший толчок.

— Учитель, не трогал бы ты парня. Он ведь еще не готов. Это иуда, тряпка, сбежавшая уже из одной школы. Он даже не представляет, что это такое, — высказала Селена свое мнение.

Рулон посмотрел на Селену и Лилит, затем задумался, на минуту прикрыв глаза, и утвердил свое решение:

— Нет! Все-таки надо попробовать. Надо проверить его на вшивость. Я верю, он поймет.

— Ну смотри, не пожалей потом, Учитель, — предупредила Лолита. — Лучше б ты никого не Просветлял.

— Я не я, жопа не моя, — смачно выругался Рулон, — я что, бля, не Просветленный что ли? Если б мы просто зомбировали людей, занялись бы очковтирательством, у нас было бы больше учеников. Но зачем я тогда с таким трудом этого достиг? Не для того же, чтобы теперь их дурачить. Нет! Я буду их будить, чего бы мне это ни стоило, бля буду, иначе мне здесь делать нечего. Лучше в маханирвану откинуться, на хрен.

— Ну ладно. А как Просветлять-то будем? — восторженно спросила Элен. Ей стало весело в предвкушении предстоящих событий.

— Давайте сделаем его мистером Леонардом, — сказал Рулон.

Все забалдели. Лилит цинично улыбнулась и покачала головой, а Элен злорадно засмеялась, бросив на Рулона восхищенный и озорной взгляд.

— Ну а кто будет ведьмами?

— Вы будете, — ответил он.

— Что, жопу лизать этому сопляку что ли? Я не буду, — сказала с недовольством Элен. — Мне нужен нормальный мессир, чтобы я поклонялась ему, а этому я не буду.

Все выразили свое отвращение и презрение, фыркая и корча смешные рожи.

— Нет! Жопу лизать вы не будете, вы просто его купите, расскажете обо всех прелестях роли мистера Леонарда, что будете ему хер и жопу целовать, что он в рот будет вам ссать, а вы будете смотреть ему в жопу и разглядывать там свое будущее. И если он согласится быть козлом, тогда этого сатаниста мы проучим. Вам нужно будет вздуть его как следует, чтоб отучить от ереси.

Красотки, узнав о таком раскладе событий, развеселились, в глазах их засветились дьявольские огоньки.

— Ну тогда другое дело, на это я согласна, устроим ему Просветление, твою мать, — воскликнула Лолита, подпрыгивая на стуле и выражая злобный восторг.

 

***

На следующий день Элен пригласила Олега на квартиру, сказав, что есть для него важная новость. Там уж его ждала банда разряженных ведьм.

— Я ударю его в самое больное место, — злорадно захохотала Прима.

— Давайте его свяжем, — предложила Аза.

— И будем бить, — добавила Сингарелла, злобно сжав зубы.

Нарада торопился к назначенному времени, боясь опоздать. Он прибежал на восемь минут раньше и нетерпеливо ждал у двери, в волнении поправляя свои волосы, зачесывая их то влево, то вправо. Затем он судорожно стал рыться в карманах и, достав зеркальце, начал изучать свое лицо. Заметив маленький прыщик на носу, он подумал, что бы это значило и как некстати это появилось. Внезапно дверь перед его носом отворилась.

— Давай быстрее заходи! — шепотом скомандовала Элен, еле сдерживаясь, дабы не засмеяться над глупой рожей.

Когда Олег прошел, его радостно встретили. Элен объявила, насколько он Велик и что они решили сделать его своим мессиром, подробно объяснив, как хорошо быть мистером Леонардом.

Нарада немного смутился, покраснел как рак, но потом подумал, что будет приятно, если ему будут лизать жопу, представил, как он сможет самоутвердиться над такими красивыми и властными женщинами, которых учит сам Учитель. Эта мысль сильно раздула его дракона самоутверждения, и он обрадовался, что не кого-то, а его выбрали для этой великой роли.

«Наконец-то все поняли, как я Велик, — подумал он, — и еще, может, я Просветлею оттого, что буду козлом», — оправдывал он себя благородной идеей. В его голове роились головокружительные мысли о том, как он уже становится Просветленным. И уже не только эти молодые женщины, но и многие другие люди смотрят на него с восхищением, поклоняются ему, просят его благословения. А он идет, отрешенный и Великий, по этой бренной земле и раздает всем страждущим свои наставления...

— Ну что? Раздевайся и становись на карачки, раз ты теперь будешь козлом, — жестко сказала Элен, прервав его размышления, — и пошире расставь ноги, чтоб нам было поудобнее целовать и лизать твой священный анус.

Нарада стал торопливо стягивать с себя одежду, стараясь при этом выдерживать величественный образ. Затем, поправив свои засаленные волосы, он опустился на карачки и выставил жопу вверх, разведя ноги в стороны, а ведьмы стали кружиться вокруг него под аккомпанемент мощных колонок, из которых кричал воющий голос:

 

Сатана, ответь мне,

Где ты бродишь?

Я к тебе взываю.

Больше не верю

Ни в крест, ни в звезду.

Продать навеки душу

Я тебе мечтаю.

 

Внезапно Аза со всего размаха пнула Нараду под яйца. Тот загнулся и упал набок, застонав от боли. Другие начали пинать его, метелить, а затем связали и стали таскать его за ноги по комнате. Он начал с перепугу кричать: «Помогите, убивают!» Так они его потаскали и бросили.

— Хоть теперь будь осознан, если не удалось, пока тебя забивали. Сатани­стом решил стать теперь. Мы тебя будем звать Оля Козлов. Знаешь, кого так зовут?

Перепуганный Нарада лежал на полу и растерянно слушал все это, плохо понимая, что происходит. Глаза его выражали полное недоумение.

— Ну, что уставился? — сказала жестко Сингарелла. — Давай Просветлевай теперь, раз решил. Наблюдай за собой и за тем, кто ты есть на самом деле.

На следующий день все ученицы Учителя собрались с ним в бане. Баня находилась у заднего выхода из сада, за которым в двух шагах начиналось озеро. И можно было, выскочив из жаркой бани, с разбегу нырнуть в прохладную воду. В парилке стоял обильный аромат эвкалипта и дубовых листьев. Расположившись поближе к Учителю, ученицы наперебой рассказывали, как просветляли Нараду, одновременно они заигрывали с Рулоном, соблазняя его своими прелестями. Рулон с аппетитом жевал большого красного рака.

— Ну что, неплохое начало. Ему будет над чем помедитировать на досуге, — выплюнув несъедобную часть рака, он добавил, — шизу, гычу и пизду пусть без страха пройдет, а в конце того тоннеля Просветленье пусть найдет, на хрен.

 — обиженный он теперь, — сказала Элен, подавая Рулону бутылку с минеральной водой.

— Ну вот будет теперь работать со своей реакцией, пусть осознает обиду и становится жестче, чтоб вытеснить это состояние из своей ауры, — сказал Рулон, выпил минеральной воды и полез в бассейн, поддерживаемый своими ученицами.

— Ну и кутерьма теперь в его душе настанет, — сказала Прима.

— Да уж, чувствую, — сказала Селена, —
только через такие ситуации, через страдания можно добиться чего-то реального.

И представляете, Учитель, — сказала Элен, лукаво улыбаясь, — он сказал, что стал теперь дальше от Просветления.

Мудрец громко захохотал.

— Это херня. Теперь он стал гораздо ближе к нему, просто раньше он только воображал себя Просветленным. А сейчас он увидел себя реально и понял, как нелегок путь, а значит, приблизился на шаг к Истине.

Аза презрительно поморщилась.

— Учитель, вы говорите, стал ближе? Но после всего, что случилось, я больше не могу уважать его.

— Все это ерунда. Со мной еще не такое бывало в школе. Однако я Просветлел. У тебя просто мирская оценка, за что уважать, а за что нет. Если вот он справится с собой, я буду его уважать. А тех, кто тоже такое же делает, но не может справиться с обидой и прочей херней, я их не уважаю.

— А соседи-то, — продолжала Элен, — думали, что мы кого-то расчленили и съели.

— Ну вот так и сделаем в следующий раз, — сказал Учитель.

Вечером Рулон с учениками отправились на кладбище проводить там тантрические практики. По дороге он нашел у помойки кусок хлеба и стал предлагать его всем. Хотя народ был сытый, но они радостно стали пожирать его, веселясь то­му, что это помогает разрушать сложившиеся
шаб­лоны и комплексы.

— Все тантрики так и поступали, — орал Рулон, — жрали с собаками, хавали из черепов, все это для того, чтоб победить те стереотипы, которые им внушили. Они любили ритуально на­ру­шать все общественные табу, например сно­-
шались с животными, дочерьми, сестрами, матерями и наблюдали при этом за собой, как условные ре­ф­­лексы стыда, неудобства, брезгливости ме­-
шают им это делать. Они осознавали в себе этот внутренний дискомфорт и радостно перешагивали че­рез него, освобождались от этих цепей,
предрассудков. И тогда им становилось хорошо. Если вы не перешагнете через себя и не переломите себя, то так ничего в вас не изменится. Дурачье — это единственный способ что-то в себе изменить. Вот панки выбирают себе специально самых стремных баб, они называют их «жабами» и кичатся друг перед другом, у кого хуже и отвратительней. Но это все внешний протест, а вам нужно переломить свои рефлексы внутренние, победить дискомфорт. Тогда и бабы-«жабы» тоже могут помочь. Особенно йоги и тантристы любят ошиваться на кладбищах, самое подходящее место для практики. И о смерти каждую минуту легче вспоминать, и о бренности всего сущего, о тщетности всех усилий, направленных на мирскую суету и горе от людских привязанностей, видя оплакивающих покойника родственников. Да и некрофилией на досуге можно подзаняться. Здорово, сразу столько практик, столько внутреннего дискомфорта, который можно преодолевать с сатанинским усердием. Клево, ничего не скажешь, — причмокивая от удовольствия, кричал Рулон, бурно жестикулируя на ходу руками.

Впереди уже завиднелись окрашенные серебряночкой оградки и памятники, вызывающие жутковатое ощущение в сгущающихся сумерках.

— Я тут знал одного коммуняку, отца Примы, он хоронил свою мать. А наутро, представляете, — возмутился Рулон, — он поплелся кормить на кладбище мертвую маму. Если б это был маг или шаман, я бы понял. Но это же атеист. Вот как сильны традиции и предрассудки, что даже и научное мировоззрение не помогает. Теперь вам лучше понятно, какие же это зомби, сука, кормят мертвую маму. Дурачье, не будьте такими рабами всяких условностей, смысла которых вы сами, ни хрена, не понимаете.

 

***

Пробираясь среди кладбищенских оград, Рулон нашел свежую могилу, уставленную новенькими венками, усыпанную свежими трупиками цветов. Ветер ше­велил листья осин, и казалось, что кто-то крадется за ним в темноте, освещаемый тусклым светом луны, выглядывающей из-за облаков.

- Вот тут давече мы схоронили мать Лилит. Помните? А сейчас помянуть ее время пришло. Ну что, будете есть мертвечину, — сказал Рулон зловещим шепотом.

Люди опешили и, не зная, что ему ответить, испуганно молчали. Гуру уселся на могилу и стал читать какую-то таинственную мантру низким, глухим голосом, от которого мурашки пробегали по коже. Через минут пять, которые присутствующим показались пятью часами, Рулон остановился.

— Это мантра для оживления мертвеца. Не забудьте, когда он встанет из мо­гилы, загадать желание, и оно непременно исполнится. Только со страха не перепутайте что-либо, не то можете и навредить себе. Один парень с перепугу подумал, только бы мне всего этого не видеть. И ослеп. Будьте бдительны, — закончил он свою речь и продолжил зловещее хрипение мантры.

Вскоре могильный холм стал шевелиться все сильней и сильней. Почувствовав это, люди стали трястись от страха, и даже те, кто раньше не боялся, поддались общему настроению. И когда над могилой появился человеческий облик старухи из белого тумана, все в панике бросились прочь. Некоторые побежали в лес, другие, не разобравшись, — вглубь кладбища, цепляясь за кресты и рвя одежду о колья оград, перепрыгивая через скамейки и столики для поминания умерших. Привидение следовало за группой, ломившейся вглубь кладбища. Вадим оглянулся, увидев его, дико заверещал и, кинувшись в сторону, провалился в свежевыкопанную могильную яму, воя и мечась в ней, не в силах из нее выбраться. Утром могильщики обнаружили его там, поседевшего, находившегося в невменяемом состоянии.

Встретившись на следующий день с учениками, Гуру продолжал просветлять их.

— Тлалафуды, что ж вы поддались страху, потеряли последнее понимание и ломанулись, как бараны? Один даже совсем свихнулся, теперь в дурдоме на вязках лежит.

— Но ведь там было привидение, — возразил Юра Холодович.

— Все это порождение вашего же ума. Помните фразу: «Призрак бродит по земле, призрак коммунизма», — произнес Рулон зловещим шепотом. — Хватит вам жить болезненным воображением. Вот так и в революцию дурачье убивало друг друга на радость чертей, которые питаются страданием людей. А Гурджиев, не будь дурак, начал свою работу в этот момент в России и собрал утерянное людьми Знание. Вот почему он так долго не ехал в Париж. Но были люди, которые так никуда и не уехали, а собирали Знание прямо здесь, во время коммунистического режима. И мы с вами сейчас здесь тоже можем собрать много энергии верхних чакр, энергии Знания, пока дураки увлечены инфляцией и выращиванием картошки. Но для этого вы должны перестать быть стадными животными, перестать впадать в бессознательные состояния, такие, как паника вчера на кладбище, иначе вы так и останетесь идиотами.

— А разве Знание материально? — наивно спросил Борис.

— Что ж вы думаете, — ответил Рулон, — все материально, и все имеет свой объем и вес: счастье, любовь, удача, злоба, доброта — все это виды энергии, которую мы можем аккумулировать в себе. И если вместе собраться, у одного больше злобы, то у других, которые рядом с ним, ее будет меньше, т.е. он будет ее у них перетягивать. Но простая книжная информация не является Знанием. Это только перст, указующий на переживание, на обретение опыта энергии, силы, которые являются истинным Знанием, которое доступно немногим, тем, кто ищет и стяжает его, так же как мы ищем золото, еду и бабьи жопы.  А вы вместо знания обрели ужас, панику, бросились все, как бараны, мать вашу так, свиньи! То, что вы получите, зависит от вашего отношения к себе. Вот Селена решила относиться к своей собаке по-христиански, как к самой себе. К людям ей трудно было так относиться, она решила попробовать на собаке. И что же. Собака забаловалась, была дурной, болезненной и слабой и скоро сдохла. Вот как она неверно относилась к себе. Ее ждет та же участь, что и собаку. Если бы люди не донимали ее, это так бы и произошло. Так что подумайте, как вы относитесь к себе. Не умрете ли вы от этого отношения, как эта собака в луже собственной мочи, меланхольные дураки.

— Значит, если у человека дрессированная собака, он более верно к себе относится? — спросил Константин.

— Вот это верно, — сказал Учитель, — принципы, дисциплина, тренировка, сверхусилия делают вас готовыми для получения определенного состояния Знания, удачи, силы, благодати. Иначе без определенного развития вы просто не сумеете все это удержать и использовать. Это так же, как деньги: не каждый может ими умно распорядиться, это надо уметь.

— Значит, мы не должны распространять знание людям? — спросил Антон.

— Только маленькой группе посвященных, — ответил Гуру, — остальным — ни в коем случае, их мы должны подключать только эмоционально для формирования поля Эгрегора, а Знание — для достойных. Но помните, что Знание — это не информация. Так что готовьтесь в следующий раз полакомиться мертвечиной. Вот это будет Знание.

Вечером Венера, Лолита, Элен и Прима собрались вместе с Рулоном в шикарной спальне, увешанной коврами, на которых висело старинное оружие. На полу лежала шкура тигра, в углу на старинных столиках из резного дерева стояли свечи в каменных подсвечниках, освещающие мерцающим светом все помещение. Рулон сел на шкуру и обратился к шикарно разодетым самкам.

— Скоро мы с вами поедем в Америку. Мы будем жить там в прекрасном замке на роскошном острове.

Дамы самодовольно заулыбались, восхищенно поглядывая на него.

— Но для этого сейчас мы должны во время тантры создать совместное намерение для того, чтобы достичь этого. Поэтому во время тантры визуализируйте, ярко представляйте этот дворец со страстным желанием обладать им. Если вы научитесь все время, что бы вы ни делали, сохранять свое стремление к цели, то для вас не будет ничего невозможного. Ну а теперь танцуйте! — приказал он, включив дистанционкой японский музцентр.

Из колонок полилась восточная мелодия с эротическими стонами. Самки начали грациозно извиваться в эротическом танце, воображая себя в прекрасном дворце. И поскольку каждая из них была достаточно стервозна, то они сопровождали свое воображение страстным желанием добиться цели, желанием, подогреваемым сексуальной энергией. Медленно и томно обнажив свои сочные, полные желания тела, они стали раздевать и ласкать Рулона, облизывая его языками и целуя его тело, ноги, промежность, яички и анус. С большой жадностью и вожделением, то вводя член глубоко в рот, то облизывая и посасывая головку, медленно вводя его в рот, делая в нем вакуум, они по очереди сосали его член, как будто через него притягивая к себе желанную цель.

Почувствовав, что сексуальная энергия максимально возбудилась, Рулон провел с самками совокупление, вводя свой член в их сочащееся лоно. Самки лизали друг другу кунки и по очереди  ласкали и целовали ноги Рулона, представляя, как их энергия сливается в общее поле. Почувствовав сгусток Силы в своем солнечном сплетении, он вместе со своими партнершами стал тянуть на себя объект своего стремления, осознав то, что жад­ность нам поможет достичь всего, но не она должна управлять нами, а мы ей. И если сегодня мы ее направили на богатства Америки, то завтра мы направим ее на стяжание Духа Святого, ибо жадность — это только средство для достижения любой нашей цели. Учитель лег на спину, ввел свой лингам в иони Примы, которая насела не него сверху, и она, издав сладострастный стон, стала извиваться, сидя на его члене. Лолита и Элен гладили и целовали его ноги. Рулон пальцами рук ласкал их промежность. Внезапно он провалился в какую-то темноту, а затем увидел, как в ослепительном зареве к нему стал приближаться замок в лучах восходящего солнца. Непоколебимая уве­ренность в достижении своей цели наполнила его существо. Ритуал уже почти завершился, когда в дверь их комнаты кто-то стал неистово тарабанить.

— Немедленно открывай, — услышал он голос Лилит, выходя из медитативного состояния.

Самки насторожились, но в то же время были недовольны, что их отрывают от любимого занятия. Они были возмущены приездом Лилит и не хотели ей уступать пальму первенства. Рулон подошел к двери и открыл ее. В комнату сразу влетела взбешенная самка.

— Что это вы здесь без меня делаете, — она окинула жестким взглядом самок Рулона и его вымазанный в помаде член…

 

***

На очередном собрании в студии просветления, то бишь знаменитом Рулон-холле Рулон вел проповедь в большом зале, а после его заебенной речи началиь ответы на вопросы.

- Вот на прошлой лекции я услышала совершенно дикую историю, что Лилит съела детей, - сказала Лолита, -  Я не могу этого понять. Может, это нам просто гонят образы для проверки?

— Хороший вопрос, — сказал Рулон, радостно потирая руки. — Надо понять, что все это только образы ума. Вам что-то говорят, правда это или ложь, неважно, просто наблюдайте за собой и поймите, что все это просто звуки, которые вызывают в вашем мозге какие-то образы. Затем вы их оцениваете и после этого реагируете. Идет постоянный процесс: образ, оценка, реакция. Отслеживайте все это в себе, особенно оценку, откуда она взялась. Её вам внушила мать и прочее дурачьё. Не будьте больше зомби. Учитесь видеть, как все это в вас происходит, и управлять этими механизмами.

Рулон взял в руки продолговатый морской камень и нарисовал на песке черепушку, в которой крутились шестеренки. Сбоку в башку вставлялись дискеты с надписью: «Социальные программы», а вместо глаз были окна дисплея, на котором горела надпись: «Будь как все!» Внизу Рулон подписал: «Это — зомби». Затем он обратился к Лолите:

— Скажите правду, что вы думали после прошлой лекции?

Она задумалась.

— Сейчас вспомню.

— Не оскорбляйте Учителя ложью, вы хотите не подумать, а придумать, чтобы сказать. А на са­мом деле скрываете истинные мысли, — сказала ей Селена.

Лолита призналась, что подумала, будто по­пала в страшную сатанинскую секту. Все дико за­хохотали.

— Вот она — оценка непонятного, того, что противоречит социальной программе и псевдохристианской морали. На самом деле эти страшные секты — просто носители иной культуры, не­понятной для обывателя. Скажем, мусульмане
име­ют по четыре жены. Это тоже сатанизмом
можно назвать. Но это просто другие культуры, вот и все. Ну а мы — это не культура, конечно. Здесь вас распрограммируют, уберут все установки, чтобы вы учились думать без стереотипов, ви­деть мир реально. А это еще больше подрывает социальные представления, чем столкновения с другой
культурой.

Настроение Лолиты стало меняться к лучшему. Увидев это, Рулон заметил:

— Но что касается поедания детей, то посмотрите, Лилит после этого помолодела на десять лет. Это одна из практик древних видящих.

Женщина удивленно посмотрела на Просветленного, ее лицо снова стало мрачным. Рулон расхохотался.

— Только что мы говорили об образах и оценках, но стоило мне снова что-то сказать, как вы снова бессознательно среагировали. Не спите, будьте осознаны все время. Наблюдайте за собой, иначе зачем я столько вам всего наговорил. Смотрите, ведь вы и есть зомби.

После лекции Селена велела всем встать в круг, и начали весело танцевать, чтобы скультивировать правильные отношения к происходящему, какому Рулона учили в школе. Далее по программе следовали занятия ушу, и все перешли в спортзал, находившийся этажом ниже. Лилит и Селена задержались с Гуру. Он расспрашивал их о наблюдениях за реакцией людей на данные им уроки. Придя в спортзал, любимые ученицы Учителя увидели, что занятия уже начались. Занятие вел Юра Холодович, молодой белобрысый парень. Увидев, что наставницы опоздали, он решил самоутвердиться за счет этого. И велел им отжиматься за опоздание. Нисколько не сомневаясь в своей правоте, Селена заявила:

— Меня задержал Учитель, поэтому я не буду отжиматься, так как опоздала не по своей вине.

Лилит осуждающе посмотрела на Селену и, наоборот, стала исполнительно отжиматься, чтобы создать оппозицию Селене. К тому же Юра был её пассией. Наставница любила издеваться над ним или заставлять прислуживать себе. Один раз она использовала его как подставку для телеантенны, которой он покорно был в течение трех часов, так как они смотрели программу, которая плохо шла и только в определенном положении антенна брала её. Выполнив задание своего любимчика, Лилит тоже стала нападать на Селену, дерзко крича.

— Давай отжимайся, ведь он здесь главный.

— Пусть мне об этом сперва скажет Учитель, — не задумываясь отрезала Селена, — тогда я буду это делать.

Юра  распетушился, весь покраснел как рак.

— Пока вы не отожметесь, я занятие вести не буду, — истерично заорал он.

Селена сразу нашла выход и обратилась к Вадиму.

— Тогда ты веди занятие, раз Юра психует.

— Нет! — жестко заявила Лилит.— Не веди занятие. Пусть она отжимается в конце концов.

Тут все зашумели, разгорелся спор, и наконец вся группа разделилась на тех, кто поддерживал Селену, и тех, кто был за Лилит.

Создалось сильное психоэнергетическое напряжение. И тут Борис внезапно упал на пол. Это как-то сгладило ситуацию. Потерпевшего стали торопливо приводить в чувство, вызвали Учителя. Он выслушал о сложившейся ситуации и очень обрадовался. Затем торжественно объ­явил, что сегодня все увидели астрокаратэ в действии.

— Сансудар пошел на самого слабого в группе. Он стал козлом отпущения. Вот зачем ведьмы держат рядом с собой котов, козлов и т.д., вот почему сумасшедших считали святыми и держали рядом с нормальными. Они были прекрасными громоотводами.

Через несколько минут все стали собираться по домам, делясь впечатлениями от полученного урока. Оставшись наедине с учителем, Лилит с возмущением решила поставить точки над «и».

— Гуру, почему Селена не отжималась?

Селена мгновенно отреагировала.

— Потому что я не собираюсь слушать твоего пиздолиза Юрочьку, но я буду слушать только Мудреца.

 — он поставлен Учителем руководить тренировкой, а значит, ты будешь слушать его! — заорала Лилит, угрожающе размахивая руками.

— Ни хрена я не буду его слушать, пусть мне Учитель скажет. И тогда я его послушаю.

Ни Селена, ни Лилит не успокаивались, каждая доказывала правильность своей позиции. Рулон радовался, что этот конфликт усиливает их энергополе, и не старался объявить кого-то правым. Он ушел от ответа, чтобы сохранить это полезное напряжение, не дающее расслабиться и уснуть.

 

 

Законы Шариата (NEW)

 

Отношения Лилит и Селены с каждым днем становились все напряженнее. Они постоянно ругались и дрались друг с другом, а также нападали на Рулона. Как-то раз он предложил им заняться тантрой. Но Лилит сказала, что вместе с Селеной заниматься тантрой больше не будет, и если этого хочет Рулон, то пусть он занимается, но только с ней одной, без Селены.

— Нет! Сегодня моя очередь! — возмутившись, крикнула Селена. — И он должен заниматься тантрой со мной.

— Ну уж нет! — взбесилась Лилит. — Сперва он займется со мной, а потом с тобой.

Тут они вцепились друг другу в волосы и начали драться. Рулон стал их разнимать. Тогда они стали подлизываться к нему.

— Ну, Учитель, будь сегодня со мной, а с ней завтра.

— В чем же здесь проблемы? — спросил Рулон. — Мы можем гулять вместе, есть вместе, и спать мы тоже можем вместе. Почему это действие вы воспринимаете так болезненно? Оно такое же, как и все другие действия. Это просто свое­образный массаж, и не нужно придавать ему такое значение, — но они не унимались, убедить их было невозможно. — Но если вы так абсолютизируете это простое действие и проявляете такую глупую жадность и ревность, то я не буду заниматься с вами тантрой, так как вы с каким-то нездоровым эгоизмом относитесь к этому ритуалу. Лучше я займусь этим с кем-нибудь еще, кто будет менее эгоистичен.

— Учитель, мы же любим тебя, — начали скулить они, — и поэтому ты должен учить нас тантре. Но мы хотим, чтобы ты уделял нам больше внимания.

— Я знаю, — сказал Рулон, — что мамочка вам внушила мысль о единственности и вы намечтали об этом себе всякой херни. Но всё это сказка. На самом деле единственной быть глупо и трудно, так как вам придется везти грязь в одиночку. А это сложнее. Ведь семья — это просто бессмысленный быт, борьба за выживание. А вам все это не нужно. Вы что, говновозы, что ли? Вместе вам легче. Работы по дому в два раза меньше, больше свободного времени, можно заняться собой, отдохнуть, сходить куда-нибудь, позагорать и т.д. А вы хотите из-за этого социального внушения угробить себе жизнь? На хер вам всё это нужно? Вот «Белое солнце пустыни» смотрели, как там нормальные женщины из гарема рассуждали. А я что ли буду смотреть, как вы с немытой головой в халате и шлепанцах по дому лазаете? Ебкорный бабай. На кой мне все это нужно? Все, я теперь мусульманин. Я принимаю ислам. Законы шариата разрешают иметь четырех жен. А если их у меня будет больше, то ничего, отмолю грех, сука. Я — великий тантрик, я и десять баб могу делать. Я вас из грязи поднял. Вот кем вы стали, а были чуть ли не уборщицами, ебена мать, я учу вас всему, как есть, на хрен, — и Рулон стал жестким и агрессивным, как его учила Марианна.

Это уже лучше подействовало на них.

— Ну успокойся, успокойся, — сказала Селена.

— Но что же будет, если все такие гаремы иметь будут, — спросила Лилит. — Что делать остальным мужикам?

— А остальные долбоёбы будут жить с козами, так им будет лучше. Нечего жизнь людям портить, раз не можешь быть нормальным мужиком.

С этими словами Рулон стал собираться уходить.

— Стой! Ну куда же ты, — заскулили они, — останься. Давай лучше будем все вместе тантрой заниматься, — и они стали раздевать Рулона и ласкаться
к нему. Он немного остыл и стал нежно гладить их упругие тела, жаждущие мужской ласки.

Они сидели с Рулоном на диване, кормя его дольками апельсина.

- Я вам скажу, что не только в молодости, но и до смерти никто так и не может научиться тантре, — сказал он, — Лилит, тебе уже 30 лет, а она ничего не умеет, даже не знает, как надо предохраняться.

— Да, — озабоченно произнесла Селена, положив нога на ногу и ревниво посмотрев на него. — И ты что, научил ее? — недовольно сказала она, сверкнув глазами и злобно смотря на соперницу.

— Да так, немного, — безразлично ответил Рулон, отхлебнув лимонад из хрустального фужера, — в общем, сказал ей, что нужно перед тем, как трахаться с пачкуном, сунуть туда таблетку ацетилсалициловой кислоты, а также не мешает запастись синестролом, чтоб не делать абортов. С его помощью можно даже вызывать преждевременные роды, — сказал он, подняв вверх указательный палец.

— Нет, мне это неинтересно, — жеманно сказала Селена, скривив свои пухлые губки, — ты же тантрик, ты не кончаешь. Ты говорил ей, как правильно заниматься любовью? — вызывающе посмотрев на него, беспокойно спросила девушка.

— Да представь себе, - ответила ей Лилит, злобно зыркнув на Селену.

— Тогда научи и меня, — придвинувшись поближе к нему, сказала Селена и обняла своего Гуру.

— Ну хорошо, — ответил он, расстегивая блузку и нежно смотря в глаза своим ученицам.

Они быстро разделись и стали помогать ему.

— Прежде всего, ведите себя очень страстно, — лаская их, говорил великий тантрик, — не сдерживайте свое желание. Если хочется быстро дышать, стонать, выгибаться, делайте это. А если еще нет, то все равно усиливайте сознательно все свои ощущения. Ведите себя так, как будто вы очень возбужден и, как будто страсть вас опьяняет, и тогда это состояние придет, и в нем все пойдет как по маслу.

Они расположились на прекрасном персидском ковре. Учитель поставил Селену раком и неторопливо начал майдхуну. Она старалась быть раскрепощенной и активной. Рулон посоветовал ей в этой позе возбуждать рукой свой клитор, чтобы усилить сексуальные ощущения. Селена делала все, как нужно, и быстро завелась и испытала оргазм. Лилит при этом ласкала ноги Рулона.

Затем они поменялись, Рулон лег на спину, растянувшись на ковре. Лилит села сверху на его лингам и, преданно взглянув на него, стала извиваться и стонать, утрируя проявления страсти. Она закрыла глаза в сладостной истоме и кончила. Селена ласкала и сосала его пальцы.

— Вот, уже хорошо, — похвалил ее любовник, гладя ее бедра и лаская ее грудки своими руками. — Теперь всегда будьте сексуальной, даже когда нет тантры и партнера, и вы разовьете свадхистану. Делайте макияж, танцуйте, ходите, как бы наполненные желанием, учитесь наслаждаться самим этим состоянием наполненности, сексуальным желанием, не спешите тут же удовлетворять его, иначе вы просто будете как выжатые лимоны буквально через пару лет. Блядство не дает ничего, кроме опустошенности. Просто радуйтесь этой наполненности, которая преображает вас, делает красивей, желанней, привлекательней. Вот это самое основное. А теперь я научу вас минету, — сказал он, садясь на диван, — это самая сложная наука.

Подойдя к своему наставнику, Селена встала на колени и стала гладить руками его ноги, а затем, заискивающе глядя на него, прижалась своими грудями к его члену, потом взяла его лингам в рот, обнимая его своими руками.

— Бери его как можно, глубже, и соси, стараясь не задевать зубами, возьми его рукой и имитируй половой акт. Селена стала медленно и нежно сосать член, то заводя его глубоко себе в рот, то выводя его изо рта до половины, нежно щекоча головку своим языком. Когда Рулон возбудился, он дал ей знак. Селена вынула его изо рта, целуя его головку.

— Теперь, Лилит, облизывай лингам языком и губами от самого корня до головки со всех сторон.

Она стала жадно, с большим возбуждением делать это, как будто это было какое-то изысканное лакомство. Когда возбуждение стало утихать, он снова дал знак, и Лилит опять взяла его в рот так глубоко, как будто хотела его проглотить, и несколько раз заводила в горло головку фаллоса, одновременно гладя свободной рукой его ноги, мошонку и низ живота, вся извиваясь и издавая стоны от же­лания. Она продолжала культивировать страстное возбужденное состояние, которое уже полностью овладело ею. Рулон дал ей знак к концу практики. В завершение ритуала она стала с благодарностью целовать его ноги и мошонку.

— Что нужно делать после тантры? – спросила Лилит.

Мудрец похвалил ее и произнес наставление:

— Пребывай и дальше в этом потоке сексуальных вибраций, который сам направит твои движения и действия в нужное русло. Не забывай всегда хорошо одеваться и учиться манерничать — это все помогает развитию твоей женской сущности.

 

Наука знает много гитик  (NEW)

 

    — А что вы скажете Христу на страшном суде, — выкрикивал баптист, приглашенный на собрание учеников Рулона, — так что немедленно покайтесь и приходите креститься в наш молебный дом в это воскресенье. Помните, что Христос сейчас следит за вами.

Услышав эти слова, Рул испуганно посмотрел по сторонам. Баптист продолжал запугивать народ, рассказывая о муках ада. Все это напомнило ему нападки школьных хулиганов, которые так же спрашивали его.

— А ты Сметану знаешь? А ты знаешь Сэха? — и называли кликухи других авторитетов блатного мира.

Баптист, показалось ему, говорил в каком-то переносном смысле.

— А ты Христа знаешь? Смотри, на разбор попадешь. Он узнает, что ты не по зоновским законам Неба жил, порешит тебя, понял, — и продолжал наезжать в том же духе.

Рулон прервал его речь.

— Христос в нас, это наше сознание, ведь сказано: «Царство Божие внутри вас», и так же сказано в Евангелии: «Будьте совершенны, как Отец наш небесный». И еще, вы — Боги. Значит, все, о чем написано в Библии, в нас. Библия и Евангелие — это карта нашего внутреннего мира, карта, ведущая нас к совершенству. Вот, например, история об Эдеме. Адам — это разум, Ева — это чувства, яблоко раздора — предметы чувств, а змей — это Кундалини, энергия, приводящая в действие чувства, а через них и разум. Дерево познания добра и зла — это Ида и Пудгала — два канала в нашем спинном мозге: один — оценка, другой — реакция. Если человек живет в их круговороте, он выпадает из рая, познает добро и зло, страдает на Земле в жизни сей, но когда он вкусит плод Дерева Жизни, которое является каналом Сушумна в середине позвоночника, то он поднимает энергию Кундалини к сахасраре, к Царству Божьему, и становится вне добра и зла, вне оценки и реакции. Он становится чистым сознанием Христа, свидетелем игры Божьей, и тогда он вновь находит свой Эдем, в котором он уже был, будучи ребенком, не знающим человеческих понятий и игры чувств и инстинктов. Поэтому сказано: «Не войдете в Царствие Божье, пока не уподобитесь детям».

Баптист плохо понимал, о чем говорит Рулон, но он увидел, что тут какая-то другая секта со своим Учением, и решил дальше переубеждать всех быть баптистами. Ученики Рулона после выступления своего Гуру только посмеялись над тупым баптистом и выгнали его с их собрания, чтоб воздух не портил своим занудливым фанатизмом.

— Помните! — заорал Рулон. — Все мифы и писания нужно трактовать по отношению к своему внутреннему миру, а все внешние трактовки просто сказки и маразм, и не больше. Дурость! Обычно, отец, мать, старшие в плане развития в мифах — это Высшие Силы. Братья, сестры, друзья — разные части человека, плохие для развития и хорошие. Главный герой — духовное «Я», идущее к совершенству. Вот вам несколько ключей, а над остальным медитируйте сами, — закончил свою речь Гуру и начал разрезать торт, давая куски одним и ничего — другим, тем вызвав общее недоумение и недовольство у тех, кому кусок не до­стался.

— Посмотрите, кто вы, — заорал Рулон, — какие вы рабы внешних обстоятельств. Используйте каждую ситуацию как духовную практику, наблюдайте, как в вас всколыхивается все говно, которое вы в себе прячете. Когда тут была Селена, она рассказывала одну интересную историю, — сказал Гуру, немного успокоившись. — Как-то раз, когда она ехала по трассе, ее остановили менты, потребовали документы, им не понравился ее бомжовский вид и ее решили обыскать. Но ничего интересного у нее не было, кроме записной книжки, где были адреса разных хиппарей. Среди них был один с запоминающейся кликухой Мудак. Прочтя это слово, мент удивился.

— А это кто?

— Так человека зовут, — простодушно сказала Селена.

— Вот так можно назвать и вас, люди! — завершил Рулон свою речь, после которой установилось напряженное молчание.

Видно, никто не хотел быть мудаком. А не отождествляться со словами многие пока не научились. Напряженное молчание нарушила Венера. Она кокет­ничала.

— Учитель, скоро я буду вести семинар, что мне делать, если мне зададут какой-нибудь сложный вопрос?

— Прежде всего, подумай, а что бы я на него ответил, — сказал Рул. — Но если ответ все-таки не придет, тогда с таинственным видом произнеси магическую фразу, — Рулон замолчал, выдержав паузу.

Люди внимательно слушали, что же он скажет. Но вскоре тишина взорвалась хохотом, когда они услышали то, что сказал Гуру.

— Наука знает много гитик, — многозначительно произнес он.

 

***

 

После лекции, когда все расселись и приступили к пиршеству, Лилит, грациозно восседая на подлокотнике кресла Гуру, начала занятие.

— Сегодня я расскажу вам о моем первом муже, которого звали Валя. О себе он частенько говорил: «У Вали золотые руки». Но меня он не любил так, как я бы хотела. Он говорил: «Я бескорыстно люблю деньги просто потому, что это деньги». Теперь он работает экстрасенсом в Джуна-центре. Но особо больших денег так и не заработал. Потому что до седых волос все слушался мамочку и каждый вечер бегал ей звонить. Ему внушили, что родители — это родители и их якобы нужно уважать. Дак вот, у этого Вали был простатит, и он плохо из-за этого поролся. Он везде бегал, его лечили по всяким бабкам и целителям, пока однажды так вылечился, что он сам стал экстрасенсом. Прознал он, что где-то в деревне живет одна колдунья, которая может ему помочь, которая может сделать все что угодно, но... с одним «но». Когда она делала то, что ее просят, она также и делала какую-нибудь гадость, т.е. смещала карму из одной области в другую. И вот наш Валя приехал к этой колдунье. А она оказалась молодой симпатичной татаркой, хотя ходили слухи, что ей уже более 70 лет. Зашел он в ее избу и спрашивает: «Вы Марья Ивановна?» «Да, я», — отвечает она, пронзая его взглядом своих черных глаз. Валя объяснил ей свою проблему. «Хорошо, я помогу тебе, — сказала колдунья, — но для этого ты должен будешь провести со мною ночь». «Я бы не против, — замялся Валя, — но из-за своей болезни сейчас ничего не могу». «Ничего, сможешь», — расхохоталась колдунья, выставив вперед свою пышную грудь. И вот там Валя совершил грех блудодеяния. На этот раз получилось у него. И после этого он совсем выздоровел. Но, о, ужас, он обнаружил, что ведьма его приворожила, что у него больше не встает ни на кого и какая-то неведомая сила не давала ему уехать и тянула назад к ведьме, как магнитом. Он поделился своей бедой с Федором Степанычем, пожилым мужиком, у которого он остановился. Тот рассказал ему, что это беда всех деревенских мужиков. Что как-то раз они собрались и хотели сжечь ведьму в здоровой печи, но, к удивлению, она оказалась такой сильной, что несколько здоровых мужиков ничего не могли с ней сделать. Но рядом в деревне Серебряный Ключ есть дед, он правит тех, кого испортила ведьма.

Узнав об этом, Валя направился к деду. Егор Андреич, так его величали, принял его сурово. «Что, согрешил, вот теперь и мучаешься, — сказал он, — поможем твоей беде. Вон, видишь, коза Машка пасется. Уж так и быть, продам тебе козу». «А зачем мне коза?» — поинтересовался Валя. «Коза искупительной жертвой будет. Совершишь блуд с ней, а как семя твое польется, так и прирежешь ее, не вынимая своего корня из ее кунки». «Как же можно? — возмутился Ва­ля. — Да и хрен-то мой на нее не встанет». «Да, понимаю тебя, — сказал дед. — Ну что делать, только так от напасти освободиться можно. А хрен, ничего, встанет, так как заклятье ведьма сделала, чтоб на баб он не вставал, а не на коз. На козу-то встанет». Долго Валя все сомневался да откладывал. Да делать нечего, согласился, пошел в сарай. Дед козу покрепче привязал, чтоб она не брыкалась, дал Вале большой нож. Тот выпил для храбрости и начал козу кодрить. Долго-то не пришлось ждать, потекло семя, тут он ее ножом-то и прирезал. Кровь брызнула во все стороны. Коза обмякла, и так Валя почуял, что вся сила козлиная как бы переходит к нему, так, как будто что-то вошло в него, в его тело, а привязка ушла, и он исцелился. Но та сила козлиная все мутила его, не давала покоя, и дед сказал ему: «Сам теперь будь целителем, правь людей». Так Валя стал экстрасенсом. Лечит сейчас людей, но боится их учить, боится открыть им знание, вдруг все магами станут. Но все это ересь. Все умными и сильными быть не могут, ибо на всякого мудреца должно быть довольно простоты, — закончила свой рассказ Лилит.

— Почему же нужно было кодрить козу? — спросил Борис с недоумевающим выражением лица.

— Козу или вола ебать, — с усмешкой сказала Лилит, — нужно было переключить санс-энергетический контакт с ведьмы на животное, поскольку именно через сексуальный контакт ведьма приворожила бедного Валю. Во время ебли очень легко осуществлять разное колдовство. Для этого во время съеба нужно почувствовать сущность партнера, его энерготела и зацепить его, как бы втянуть его в себя, а взамен вселить в него фантом, как бы втолкнуть свою энергию вместе с установкой, внушением, ярким образом того, чего желаешь достичь. И пока этот контакт будет сохраняться, будет действовать это колдовство, — произнесла Лилит, блеснув глазами.

— Через блядство также осуществляется вампиризм, — сказал Вадим. — Вот как-то раз я трахался с одной бабой. И во время ебли почуял, что мою энергию как будто втягивает воронкой в ее кунку. После этого я еле двигался, хрен целый месяц не стоял. Еле пришел в себя, когда бабка поправила.

— Говорят, что мужики в астрокаратэ вампиризируют баб, — сказала Лолита, — и потом убивают своих врагов этой энергией.

— Все это ересь. Тантр-пара должна создавать общее поле, — сказал Рулон, — тогда и санс-удар будет сильный. А один человек, даже если он накачает сильное поле, все равно будет слабее тантра-пары или группы, когда в сексуальном контакте объединяются сразу несколько человек, обычно один каратэк и пять каратеин, в «звезду востока». Энергию нужно не вампиризировать у других, но настраивать других на нужную вам волну. Так делают бабки во дворе, перемывая кому-нибудь кости. По сути, они настраиваются все вместе на общую волну ненависти к кому-либо. Так же поступают революционеры со своими демонстрациями, митингами и прочими сатанинскими ритуалами. Так вот и идет борьба Эгрегоров. А Сталин стягивал на себя энергию людей, наставив везде свои статуи и навешав всюду свои портреты, нагнетая при этом историю патриотизма вокруг своей личности. Вот что нужно делать, а не заниматься обычным вампиризмом. А чтобы люди имели больше энергии, Сталин заставлял их делать зарядку, заниматься спортом, не давал особенно рассвиниться и обжираться. Все это было очень грамотно с позиции санс-психологии. Валя, конечно, не мог этого делать, но он взял на себя зверополе козы, убив ее во время полового акта. Так любят делать некоторые насильники и маньяки, чувствуя после этого прилив энергии. Страданиями жертвы подпитывались и садисты, — закончил свою речь Рулон.

— Видно, вам везло на магов, так как Валя был экстрасенс и Учитель — маг, — заметила Аза, обращаясь к Лилит.

— Да уж, — ответила она. — События в жизни всегда повторяются, причем с определенной частотой, скажем, по циклу Юпитера, через каждые 6 или 12 лет, или в каком-либо другом ритме. Но в отличие от Гуру Валя ничему меня не учил, боялся, что я его заколдую, — произнесла она зловещим шепотом.

— Родичи научили вас всякой херне, но многие это понимают слишком поздно, так что уже ничего не изменишь в несчастной неудавшейся жизни. Был у моей бабушки сад. Дед помер, и она подумала, что не сможет держать его в надлежащем состоянии. Хотя это только вымысел, что что-то должно быть в каком-то особом состоянии. Дурость. В общем, стала искать покупателя. Нашла. Хотели дачу толкнуть за шесть кусков. Но как только покупатели приехали, бабушкина подружка устроила истерику, жалко, мол, сад продавать. Покупатели увидели это.

— Мы не можем покупать через чьи-то слезы, — и уехали.

Принципиальные оказались. Вторые нашлись хапуги, т.е. бабку с панталыку сбили и повернули так, что она за четыре куска согласилась им продавать. Председателя подговорили, чтоб тоже на нее давил, еще там начальство какое-то. Она и поддалась на провокацию и сбросила два куска. Вот она — бесхребетность. Такими не будьте. В общем, документы оформили, а деньги хапуги должны были домой привезти. Ждет бабка, а их все нет и нет. Ходит из угла в угол по комнате, руки потирает, боится, что не приедут и деньги-то не отдадут, нагреют в общем. И тут ее осенило, это отец мой виноват, начала сетовать она. «Народоволец чертов, научил быть скромной, доверчивой дурой. Вот так меня все в жизни обманывают. Да еще этот сыночек-пьяница, Богом данный, лучше б в лесу его маленьким оставила, чтоб он сдох. Ох, этот отец, народоволец, все в благородного играл, в революционера. Лучше бы семью кормил, а то все по тюрьмам отсиживался. Вот тебе! Вертись в гробу, вертись», — приговаривала она, нервно жестикулируя руками.

Есть поверье, что когда покойного недобрым словом поминают, он в гробу вертится. Как-нибудь мы с вами еще проверим, так оно это или нет. А вот, что родственнички вас на дно тянут, это дело известное.

— Я вот тоже была по дурости наивной, — с усмешкой сказала Лилит. — Как-то раз нам на работе объявили, делайте, мол, рационализаторские предложения. Я, озабоченная тем, что у Вали не стоит, придумала хуедержатель и пришла с чертежами и расчетами к главному конструктору. Он посмотрел на все это и подумал, что это я таким способом заигрываю с ним, хочу переспать, а я все на полном серьезе делаю, а он давай ко мне приставать. Домогается, а я не пойму, в чем дело. Я-то решила быть верной Вале-засранцу, развернулась и ушла из конструкторского бюро. Не удалось помочь Родине своим новаторством. А этот Валя все ревновал меня, все выслеживал, а сам даже не жил со мной. Приходил раз в неделю. Однажды он подложил мне на диван какие-то шарики, думая, если я сплю дома, я их замечу, а я легла и не заметила их, не вышло из меня принцессы на горошине. А он увидел это, разбесился, стал психовать, душить меня, мол, говори, где ночуешь, и все в таком же духе. А я что ему скажу? Еле жива осталась. Вот они, стервецы какие. О какой семье после этого еще может быть речь! Все это большая херня, которую нам внушили, — с горечью произнесла Лилит.

Все веселились, а Лолита была мрачной. Она сидела, развалившись в удобном кресле. Видимо, куча навязчивых мыслей роилась в ее голове.

— Какого черта ты мрачная сегодня? — спросил Рулон, посмотрев на нее жестким взглядом.

Та пожала плечами, сложила руки на груди, дабы придать вес своим словам.

— Да, все думаю о том, что нужна борьба. А где ж свобода, равенство, братство?

— Ты что, Водолей, что ли. Это у них равенство, братство. Дурость все это. Свобода будет в Нирване. Братство в монастыре сидит, там ему и место. А равенство — это анархия. Равенство порождает вражду, если двое считают себя равными, то они будут драться, пока не выяснится, кто главный. Будут бошки друг другу разбивать, но не в этом дело. Ты просто словила хуеву тучу, вот тебе и лезет в голову всякая херня. Давай начинай злиться, становись жестче. Это поможет. А то какая-нибудь хреновая ситуация к тебе притянется.

— Давай не зли Учителя, — сказала Селена угрожающе, — а то я займусь тобой.

— Злись, злись, — стали говорить все вокруг, — нечего индульгировать. Да­вай-ка отожмись, — посоветовала Аза, — это поможет.

— А расслабление ещё никому не помогало, — добавила Сингарелла.

Лолита пошла отжиматься с резкими выдохами, стараясь разозлиться.

— Почему хуева туча должна быть, Учитель? — с беспокойством спросила Элен. — Неужели нельзя её уничтожить?

Учитель сразу увидел, что она боится, как бы эта туча не насела на нее. Он утвердительно поднял вверх указательный палец.

— Хорошо бы, да не выйдет. Это Космический закон, что самый слабый становится козлом отпущения и на него идет весь негатив группы. Старайтесь не быть слабым, а иначе — хана. Чуть что, злитесь. Это поможет.

На следующий день ученики ждали Рулона в просторной светлой комнате, сидя на мягком восточном ковре, расшитом яркими цветами. По углам комнаты стояли высокие металлические подставки с шаровидными лампами, освещающими комнату тусклым светом. Сбоку у стены располагался большой шар, сделанный из цветного стекла и разливающий по комнате разноцветные лучики.

Начались занятия. Рулон вывалил к собравшимся.

— Сегодня мы будем постигать нашу русскую традицию. Вот я тут вам настоечку приготовил на бодрящих травах, — сказал наставник и подал большую чару с вином. — Тут зверобой, болиголов, девясил, золотой и красный корень и еще много наших трав и кореньев.

На зеленой скатерти, расстеленной прямо на полу в центре комнаты, стояла всевозможная еда, способная удовлетворить самый изысканный вкус. Ученики с аппетитом поедали розовых креветок и красивые вкусные торты. Чару пустили по кругу. Все понемногу отхлебнули из нее и принялись за закуску.

— Ну что, причастились? — захохотал Рулон. — А теперь давайте будем молиться, чтоб Зеленый змий помог нам: «О, Зеленый змий! О, Боги русские! — жестко, с болью в душе произнес Учитель. — Помогите нам стать сильнее и праведней. Пьем вино не на погибель, а во спасение». «Слава Велесу! Слава Перуну! Слава Даждь богу нашему! Слава!» — подхватывали все молитву.

Чару снова пустили по кругу.

— Теперь я научу вас пить правильно, так, как это делали древние славянские волхвы и воины для веселья и чтоб стать сильнее, иначе вам лучше не пить. Вот мой отец спасся от семьи с помощью водки. Нахлебался и понял, что семья ему не нужна. Работать он не стал, но не знал он, что делать дальше. Да так и спился просто. Вот и все. А мы знаем, что нам делать. Мы будем делать все, что нас сделает сильней, собранней. Некоторых водка делает вялыми, они начинают засыпать, других — буйными, это уже лучше. Мой отец становился агрессивным. Он становился разбитным и сбрасывал кандалы социальных представлений, действовал свободно, забил на все, знакомился с бабами и обнимался прямо на улице, даже со статуями. Вот уже достижение, — многозначительно сказал Рулон.

Люди весело захохотали. Громкие энергичные голоса заполнили царившую кругом тишину. Время от времени испуганные птицы взлетали из кустов, растущих у дороги, прямо в небо, издавая громкие крики, словно вторя поющим.

— Что, дало в голову? Давайте лучше пойдем гулять. Помните, что нужно сохранять собранное жесткое состояние, направлять верно энергию Змея, чтоб вас не развезло.

Толпа вывалила на улицу и, распевая русские народные песни, зашарашилась к реке. Рулон орал:

 

По диким лесам Забайкалья,

Где золото моют в горах,

Бродяга, судьбу проклиная,

Тащился с сумой на плечах.

Долго шли по влажной от росы траве, отодвигая в сторону ветки преграждающих путь кустарников. Наконец открылся вид на поляну, где царила полная тишина, лишь изредка нарушаемая криками встревоженных птиц, взлетающих в небо.

Ученики осмотрелись кругом, с наслаждением вдыхая свежий воздух, они весело подпевали, настраиваясь на славянский Эгрегор. Собравшись на поляне, они занялись славяно-грецкой борьбой, изучали стиль пьяного и делали другие упражнения на четкость, точность, координацию, чтоб научиться направлять разбитную силу в правильное русло.

— Вот наша земля русская, почувствуйте же ее силу, примите ее, — сказал наставник.

Стало совсем темно, в небе светила полная луна, отражаясь в неподвижной, серебряной глади озера. Небесное покрывало было усыпано сверкающими звездами, на нем не было ни одного облачка. Тишина и покой в окружающей природе, а здесь, на поляне, непрерывный шум, смех, радость и веселье. Разбитное веселье продолжалось.

Вскоре они вернулись в дом. Врубив музон, ученики принялись плясать. Рулон балагурил, мацался с бабами, с которыми танцевал. Лилит и Селена поглядывали на него и стремились, чтобы он танцевал только с ними. Танцуя с Ксивой, он стал ласкать ее грудь. Она сексуально расхохоталась.

— Учитель, я еще не готова воспринимать вас на свадхистане.

— Ничего страшного, — с обольстительной улыбкой ответил ей Рулон, — грудь ведь относится к Анахате, — и поцеловал ее взасос.

Было радостно.

— Смотрите, чтоб вас не развезло, — выкрикивал Учитель, — держите жесткое поле, будьте собранными и четкими. Сегодня вам помогают травы, а в следующий раз мы будем пить уже бормотуху. И нужно будет самим при этом оставаться активными.

Тихо тикали старинные часы на светлой стене, навевая раздумья. Сидя за круглым столом, Селена положила голову на ладони и, облокотившись локтями о стол, обратилась к Учителю с ревностью в голосе:

— Учитель, разве тебе нас мало? Зачем ты лезешь к новым самкам?

— Нужно ведь всех обучить тантре, — ответил он.

— Но научи сперва нас, — сказала Лилит, ластясь к нему, в ее глазах засверкала страсть.

Тем временем Селена включила магнитофон и вставила в него фирменную кассету. Заиграла приятная музыка в медленном ритме, под которую Селена стала плавно приближаться к Рулону, соблазняя его своими движениями.

— Хорошо, — ответил он, — давайте будем делать майдхуну по чакрам, будем поднимать Жар-птицу Кундалини до небес, — сказал он, принимая йогическую позу, сидя на диване.

Ученицы обрадовались и стали раздевать и ласкать своего Гуру, облизывая его тело языками, целуя и трясь об него своими грудками. Возбудившись, они начали подготовку к практике.

Сидя в сидхасане, сделали мулабандху, еще несколько асан и дыханий для того, чтоб растревожить энергию Кундалини, спящую в области копчика. По­ка одна делала упражнения, другая проходила тантру с наставником. Рулон
про­вел с ними анальное совокупление, поставив их раком на мягкий ковер с
вос­точным орнаментом. Член туго входил в анус, возбуждая всю область копчика и создавая в теле волну жара. Ученицы ласкали себе клитор рукой, чтоб увеличить наслаждение и направить
его энергию в основание позвоночника, муладхара-чакру.

После этого началась проработка
свадхистана-чакры, низа живота. Рулон положил учениц на спину и стал совокупляться с ними, закидывая их ноги
се­бе на плечи и глубоко вводя свой
член, упираясь им в матку. Самки стонали от наслаждения, и, извиваясь своими стройными телами, подняв Кундалини к свадхистане, они начали перемещать ее энергию в манипуру.

По очереди его любовницы ложились на бок, вытянув нижнюю ногу и согнув верхнюю в колене. Введя лингам в их сочащееся возбуждением лоно, мастер массировал им область солнечного сплетения со стороны живота. Они извивались, культивируя желание обладания и сладострастно облизывая себе языком губы.

Снова уложив их на спину, Учитель ласкал языком, губами и руками их груди, слегка вводя свой фаллос в их лоно. В это время, изнемогая от наслаждения, они поднимали Кундалини к Анахате, испытывая космическую любовь в своем сердце.

Перейдя к области горла, куда поднималась Жар-птица, Гуру, подложив им красные китайские подушки под голову, садился по очереди на грудь к каждой самке, проводя оральное совокупление. Сосание члена активизировало вишудха-чакру и способствовало дальнейшему прохождению энергии.

Лежа на спине, Рулон садил по очереди учениц на свой лингам. Сидя лицом к нему, они концентрировались в аджне, положив правую руку друг другу на область лба. К этому времени их тела уже вибрировали от переполняющих энергий. Почувствовав это, Рулон сел в позу лотоса. Ученицы насаживались на его лингам, обхватив его тело руками и ногами, прижимаясь к нему грудями и губами, сосредотачиваясь на макушке, куда уже пробивалась сила Кундалини. Все пребывали в возвышенном медитативном состоянии.

После этого они легли, прижавшись друг к другу макушками, испытывая внеземной экстаз, оргазм в сахасраре. Энергия двигалась вверх по позвоночнику и, ударяя в сахасрару, переливалась радужными цветами, похожими на распустившийся хвост павлина. «Вот почему на Руси подъем Кундалини называли полетом Жар-птицы», — подумал Рулон. Но вместе с появлением мыслей стали исчезать видения и внеземные переживания. Мир снова становился привычным и обыденным миром, сотканным из цепей ожиданий и кандалов нелепых представлений ума.

 

 

Ведомые кайфом  (NEW)

 

Однажды вечером Лилит задержалась с прогулки. Рулон уже начал беспокоиться, когда она наконец пришла. Закинув свою роскошную шляпку на полку, она грациозно расположилась в кресле и рассказала, что познакомилась с одним кастанедовцем, которого зовут Виталий Пушкаш, он пригласил их на метод, немного шир­нуться, чтобы выйти во второе внимание.

— Ну что ж, можно сходить. А кокаинчик у него есть? Я-то колоться не буду, вот нюхнуть или покурить можно, — сказал Гуру.

Вскоре они добрались до Виталия, который жил на окраине города. Войдя в его квартиру, Селена с трудом сдержала возникшее в ней отвращение от убогой обстановки и царившего здесь запаха. Виталий пригласил гостей в единственную комнату, в которой почти не было мебели, только какой-то старый, потертый диван, два стула и книжная полка, заваленная книгами Кастанеды. Стали рассуждать о Кастанеде. Виталий говорил, что изучает это учение и с помощью наркоты достигает особых состояний.

— Это хорошо, но главное — победить значительность, — сказал Рулон и кивнул Селене, а она рассказала, как однажды её заразили триппером.

— Мне очень хотелось трахаться, я пошла на улицу искать приключений. Встретила какого-то хиппаря, который занимался аском, выпрашивал деньги. С ним мы пошли вписываться на хату. Там уже было несколько парней, двое пьяных спали и еще двое стали приставать ко мне. Я сказала, что буду трахаться только с одним, с тем, с кем пришла. Тогда они заломили мне руки и стали меня насиловать хором. Я стала кричать.

«Сейчас еще те двое проснутся и тоже тебя оттрахают, так что нечего кричать», — припугнули они меня, а потом оказалось, что я заразилась.

Закончив рассказ, она внимательно посмотрела на Виталия, который был не­сколько удивлен такой откровенностью.

— Теперь ты расскажи что-нибудь подобное из своей жизни, — попросила она. Тот стал говорить что-то абстрактное о том, что он был в детстве в детдоме, не вдаваясь в подробности.

— Ну, расскажи что-нибудь, как тебя там, например, били или петушили, — сказала Лилит.

Виталий старался рассказывать как можно активнее. Глаза его блестели, когда он описывал свои героические похождения, прямо как в кино о непобедимом и несокрушимом супермене. Сразу было видно, что он нарочно пропускает самые интересные подробности, а чаще всего переворачивает все с ног на голову.

— Да, — подытожил услышанное Мудрец, когда Виталий закончил свои россказни, — ты ещё не искоренил значительность. Давай лучше нюхать или курить будем.

Они начали. Все устроились поудобнее, насколько это было возможно в подобных условиях, забили косячок, пустили его по кругу. Виталий решил записывать все, что будет происходить.

— Зачем записывать? Я и так все запомню, — уверенно сказал Рулон. — Ведь я всегда осознан. От этого косяка я не потеряюсь, — и Просветленный начал дурачиться во всю мочь, как его научили в крезотории.

Виталий стоял, как столб, с выпученными глазами. Селена и Лилит смеялись над ним.

— Не бойся. Это скоморошество. Ты же читал Кастанеду, где он пишет о сталкинге. Ты, случайно, не Нагваль? — подтрунивали они его, вводя в еще большее смятение и смущение.

— Это наш Учитель. И ты приходи учиться у него, так как он уже достиг, Просветлел, — объяснили они ему.

Но Виталий не мог гибко воспринимать происходящее, он только обижался и завидовал, что такие красивые дамы уделяют внимание не ему, а какому-то Просветленному. Он тоже решил объявить себя Просветленным, думая так добиться уважения.

Виталий не считал себя наркоманом, думая, что является исследователем. Он всегда записывал все свои состояния и видения, иногда даже фиксировал происходящее на видеокамеру. Начитавшись Кастанеды, он решил, что идет путем мага, хотя все больше затягивался в наркоту. Он показал записи его собственных сеансов, а также наблюдения других его друзей. Это была сплошная белиберда, как кто-то что-то видел или слышал.

Виталий рассказал, что один чувак почувствовал себя птицей и решил полетать, а он находился на десятом этаже. Полетел. Хорошо, что зацепился за крюк крана, который стоял поблизости. Сломал себе два ребра, но остался жив. Виталий рассказал о своем наркоманском пути, как он сначала забрасывался колесами, т.е. пил стандартами какие-нибудь таблетки, от которых можно кайфануться: седуксен, циклодол, димедрол, ксенокарп, дававшие в большом количестве наркотический эффект. Дышал ацетоном, втирал бензин себе в темечко и совершал другие акты токсикомании.

Рулон понял, что наркоманы, алкоголики, как и все другие люди,ищут измененные состояния сознания, чтоб обрести связь с неведомым миром, уйти от обыденной реальности. Но вектор в это неведомое направление у каждой группы таких искателей свой. У йогов он направлен больше к Богу.

Виталий рассказывал, как стал собирать коноплю в Средней Азии и на Алтае. И прямо там, заварив в молоке, её пил. Остальное он насушил и привез сюда. Траву он хранил в нескольких коробочках, в каждой из которых была конопля с разным настроением, т.е. при курении она давала разные эффекты. Одна веселила, другая порождала задумчивость, третья давала яркие глюки сексуального содержания.

Забив еще косячок, они вновь закурили. Из магнитофона доносилась песня:

 

Набью мешочек коноплей и привезу его домой.

А дома эту коноплю, любовь мою,

Через косыночку пробью.

Рулон затянулся очень глубоко и задержал дыхание на вдохе, а потом очень медленно выдохнул через сомкнутые губы. Так нужно курить для большего
эффекта.

«Горит косяк, и у тебя глаза горят. Все это нашей конопле благодаря, — продолжал петь «Петлюра», — и нас уносит от земли чудесный запах конопли».

Дыхание у Рулона стало замедляться, и он почувствовал, как его повело. «Пет­люра» пел:

 

А если тяга пропадет,

То ей на смену мак придет.

А ты забей косяк полней

И заторчим еще сильней.

 

Рулон встал и начал танцевать. Остальные тоже присоединились к нему. Он почувствовал, как попал в какой-то эфирный поток, все движения были удивительно легкие и плавные. Хотя он и любил танцевать, но такой пластики у него еще никогда не было. Лилит и Селена тоже танцевали удивительно пластично. И даже Виталий, который совсем не умел танцевать, стал прекрасно двигаться, как будто какая-то удивительная сила управляла движениями. Рулон подумал, что травка может многому обучить людей: и правильному дыханию, и танцам. Вот почему Гурджиев и многие Учителя использовали её в своей практике.

Забили еще один косячок святой травой и раскурили его. Он стал видеть, как медленно, очень медленно в его голову вплывают мысли. Они останавливались, а затем снова плыли, как облака по небу. Казалось, что они плывут со скоростью одна мысль в час. Он заглянул в промежуток между мыслями и увидел яркий ослепительный свет, который они скрывали от него. И тут Рулону показалось, что он понял какую-то Великую Истину, но какую именно, он не мог выразить. Казалось, что что-то великое начало открываться ему. Но, что именно,
он не знал.

Он подошел к роялю и стал на нем играть удивительную мелодию, которая, как ему казалось, выражала это состояние. Звуки приобрели необычайный объем и, казалось, со­здавали объемное эхо. Таких звуков он никогда не слышал. Они переливались, казалось бы, вся Вселенная начинает ему аккомпанировать. Он услышал музыку сфер. Так хорошо он никогда не играл. Да и вообще он ничего не умел играть раньше, кроме собачьего вальса и «Чижика-пыжика».

«Вот как быстро можно все понять и всему научиться», — подумал Рулон. Все вокруг стало расплываться и переливаться радужными красками. Небольшая комната ему показалась необычайно громадной, и он никак не мог дойти до её конца. Когда он посмотрел вниз, то увидел что-то невообразимое. Какой-то лабиринт ярких пятен света. Казалось, что он попал в лес, состоящий из столбов и бликов света. Но вскоре он понял, что это просто ковер.

Ночью Виталий пошел ночевать на кухню. А Рулон с ученицами лег в комнате. В темноте к нему подползла Лилит и начала ласкаться. Он ощутил, что её ласки были какими-то необыкновенными, как будто её руки и тело проникало внутрь его. И тут он понял, что ощущает себя не только физическим, но и эфирным телом. Оно как бы слегка приподнялось над физическим. Вскоре к ним присоединилась Селена. Она больше не враждовала с Лилит. Казалось, им было нечего делить. Они стали ласкать Рулона и друг друга с одинаковой нежностью и любовью.

Он начал с ними тантру. Он лежал, а Лилит ввела его лингам себе в иони. И тут Рулон ощутил какой-то взрыв энергии, которая из области гениталий волной начала расходиться по всему телу. Он ощутил себя массой вибрирующих частичек. Лилит как бы была частью его тела. Он ощутил, как его лингам пронзает её тело и выходит из её головы куда-то в бесконечность. Лилит была более страстной и раскрепощенной, чем обычно. Она вся извивалась на его лингаме и издавала томные стоны.

Затем тантру с ним начала Селена. Рулон уже разошелся и лег на нее, начав ее активно ласкать, целуя ее груди и шею. Ему показалось, что он купается в какой-то нежной энергетической пене. Внезапно он почувствовал, как Селена наполняется его мужской силой, яньской энергией, а он стал наполняться ее нежной иньской вибрацией. Он перестал ощущать свое физическое тело и увидел, что его тело, а также тело Селены представляют собой белое облако, пронизанное множеством каналов, которые собирались в крупных энергетических центрах — чакрах. «Так вот как йоги узнали о строении человека», — промелькнуло у него в голове. Селена так же, как и Лилит, была необычайно страстной и притягательной. Через некоторое время эти эффекты стали пропадать. Мудрец почувствовал утомление и лег на кровать. Селена и Лилит еще долго его ласкали, целуя его тело и лингам.

Наутро Гуру проснулся в состоянии некоторой опустошенности и разбитости, но необычные переживания продолжали будоражить его ум. Виталий сказал, что теперь надо хорошо поесть, лучше что-то мясное, а потом можно будет продолжить метод. Рулон сказал, что он понял, как трава поможет всем понять Истину, что с этого нужно начинать обучение людей йоге, что он решил заняться поставкой наркотиков и приобщением людей к ним. Виталий обрадовался и рассказал ему про ЛСД. Рулон, узнав о ЛСД, сказал, что можно будет создать лабораторию, где они будут его выпускать. Виталий поведал, как он ездил на Алтай за коноплей, так как здесь растет только беспонтовая трава. Он голый бегал среди стеблей конопли, и на его потное тело собиралась пыльца, которую потом соскребали с него.

— Этот пластилин — самый смак, — закончил он, — но сейчас мы уже все истратили, и теперь нужно будет применять «калипсол» или еще какую-нибудь химию.

Он рассказал, как можно делать балдеж из марганцовки или гуталина.

— У меня есть башли, — сказал Рулон. — Лучше давай купи что-нибудь нормальное.

Виталий обрадовался и сказал, что быстро достанет все что нужно. Лилит недовольно посмотрела на Учителя и сказала, что она не будет в этом уча­-
ствовать.

— Если ты снова загрузишься, то кто же будет вести дело, — поддержала ее Селена.

— Ну ладно, я один тогда поторчу, а вы пока ведите дело.

Селена с Лилит были недовольны, но ничего не сказали. Пока Виталий пошел за кайфом, Рулон обзвонил своих знакомых и спрашивал у них зелье. Но ни у кого наркоты не было, только у одной ученицы оказался корень мандрагоры. Просветленный сразу поехал к ней и, попросив заварить корень, выпил настой.

Виталий к этому времени уже должен был достать что-нибудь, и Рулон поехал назад к нему. Вдруг он почувствовал странное состояние сонливости, которое стало овладевать им. Он остановил машину, вышел из нее и решил дойти до Виталия пешком, так как было уже недалеко. Он шел через парк и внезапно провалился под землю. Там было все так же, как и здесь: он шел по парку, только деревья были какие-то слишком большие, а листья стали синие. Внезапно он услышал, как птицы говорят с ним человеческим голосом. Листья постоянно что-то шептали ему. Он осмотрел себя, на нем была шкура медведя. «Так я же стал медведем», — подумал Рулон и стал ощупывать себя лапами.

— Действительно я — медведь, — сказал он и пошел дальше. Он долго бродил по лесу. Затем обнаружил себя сидящим на скамейке. Рулон подумал: «Ведь я должен идти к Виталию». Встал и пошел. Однако другой Рулон сидел на скамейке и смотрел, как первый идет по дорожке парка. Он не мог понять, где же он находится. Первый все дальше удалялся и тоже чувствовал, что второй сидит и смотрит на него. Тогда он решил, что и второй тоже пусть идет к Виталию. И два Рулона зашагали к дому, один за другим. Вскоре он почувствовал, как стал растягиваться во времени. Как будто один Рулон все еще сидел на скамейке, другой шел, а третий подходил к дому, четвертый звонил в дверь, а пятый уже зашел к Виталию.

Так продолжалось еще долго, пока он не очнулся, сидя на диване в квартире Виталия. Там было еще несколько человек. Виталий достал много кайфа, и они начали нюхать, ширяться и курить до одури.

Через несколько дней Гуру почувствовал полную опустошенность. Он понял, что если не прекратит это, то крякнет. Он кое-как добрался до дома. Его состояние было похоже на состояние больного старика. Он еле передвигался, истощал, под глазами у него были черные круги. Он ничего не хотел и ничего не соображал, не мог больше руководить делами, не мог заниматься тантрой, наступил полный down.

Лилит и Селена были очень недовольны. Они ждали от него руководства и тантры, но он не мог им дать ни того, ни другого. Они стали его отпаивать золотым корнем, после чего понемногу он стал приходить в себя. Рулон подумал, что такие практики хотя и хороши, но плохо могут кончиться, так как они не дают энергии, а только отнимают её. Что все эти видения и другие эффекты требуют очень большой энергии, и они осуществляются за счет нашего здоровья. Он забыл, что все хорошо в меру. Через неделю ему позвонил Виталий и предложил покайфовать снова.

— Этого я могу достичь и с помощью медитации, а сидеть на измене я больше не хочу. Маг должен искать силу, а не терять её, — сказал Мудрец.

Великий йог решил, что вектор в неведомое, как и раньше, будет искать в Боге.

 

***

Воскресным днем ученики собрались в видеозале, и на широком экране, освещенном проекционником замелькали кадры, на коих была запечатлена «игра в пятнашки». Включив на бэтакамовском видеомагнитофоне замедленную скорость, Рулон смотрел вместе со всеми, как ученики насрали большую кучу говна. Встав кругом, все балдели, как медленно, очень медленно разбегался рыжий Ромео и прыгнул двумя ногами в эту кучу. Как говно начало медленно разлетаться в стороны, напоминая расширяющуюся галактику после вселенского взрыва, как куски говна стали забрызгивать игроков, обдавая брызгами их глумливые рожи. Из колонок доносилась песня:

Моя жопа срет деньгами,

Моя жопа срет словами,

Моя жопа срет любовью,

Моя жопа срет надеждой и болью.

 

Вторым стал разбегаться Нарада. Медленно он полетел двумя ногами в то, что осталось от кучи. Но поскользнулся и медленно его ноги стали скользить вперед. Он шлепнулся на спину и проехался на ней по говну. Все присутствующие безудержно смеялись и катались по полу, держась за животы. Продолжала звучать песня:

Ты не изменишь в жопе процесса,

Ты не сделаешь говно просветленным.

Ой, бля буду я, бля буду.

Затем показали, как из помойки вылезали рожи учеников и говорили «Доброе утро!» прохожим, как ворчливые старухи отчитывали их, а молодые девчонки испуганно шарахались. Показывали и другие кадры с подобными же занятиями.

— Что же нам и гребни выстричь, чтоб мы до конца стали панками? — спросил один парень.

— Конечно, можно, — сказал серьезно Рулон. — Но помните, панки — это не только гребень и «игра в пятнашки». Это прежде всего протест против общества. И вот в этом протесте мы с вами должны быть панками, но этот бунт должен быть больше внутренним, чем внешним. Помните это.

Далее занятия продолжила Лилит.

— Представьте, — говорила Лилит, — вы находитесь на подводной лодке, где много народа. И вот происходит авария, и подводная лодка начинает постепенно заполняться водой. Конечно, спасательных шлюпок на всех не хватит, многие не успеют спастись. Так вот, что бы вы сделали, если б вам вдруг поручили руководить в данной ситуации.

— Я бы выпустила женщин, стариков и детей в первую очередь, — сказала Элен.

Было видно, что ответ казался ей очевидным и единственно верным. Но при этом высказывании группа покатилась со смеху. Она удивленно посмотрела на присутствующих. Черненький парень уверенно высказал другую
точ­ку зрения Вадим:

— Старики скоро сдохнут, зачем их выпускать, и детей, рожать кому ума не доставало, их можно рожать каждый год. Вот красивых баб, которые бы согласились трахнуться со мной, я бы выпустил, пожалуй.

Все одобрительно засмеялись, поддерживая
ис­кренний ответ.

— Эх, ребята! Быть вам «чертями» на зоне, — сказал Пушкаш, недавно откинувшийся из тюрьмы. Интонация его голоса свидетельствовала об опыте человека, побывавшего в подобных ситуациях. — Не знаете вы воровского закона, а то бы так не рассуждали. Вот я бы так сделал: не долго думая, пошел бы к самому главному и, объяснив всю ситуацию, конкретно бы задал вопрос, как поступить. А получив ответ, в точности следовал бы ему.

— А если б сам решал, что б сделал? — заорал кто-то.

— Тогда я бы выпустил сперва тех, кто блатнее, т.е. по старшинству самых главных, значит. Только после этого сам вышел бы и передал бы эстафету тем, кто ниже меня, т. е. по иерархии бы действовал. Тогда б воры меня зауважали, и я бы мог быть одним из них, т. е. вором в законе.

Этот ответ удивил многих. Так, что люди даже притихли, погрузившись в свои мысли. Затем Юра спросил, нарушив воцарившуюся тишину:

— Учитель, какой ответ самый верный?

Рулон серьезно посмотрел на учеников.

— Первый ответ был формальным, т.е. социальной программой. Второй шел от сущности, он уже был лучше, так как был искренним,и даже в общем-то мудрым. Но вот последний ответ больше всего соответствует Космическому закону. Он истинный.

Все зашептались, обсуждая услышанное.

— Неужели закон воров может быть для нас законом и тем более Космическим законом, — завопила Лолита, задирая голову вверх.

— Да, воровские законы косвенно отражают космические законы. Но подумайте, так ведь поступили бы и в армии, и в церкви, и в любой четкой структуре, если человек системный, а не фуфло какое-нибудь.

Ребята одобрительно закивали. Кто-то вспомнил пример из собственной жиз­ни, подтверждающий правильность воровского закона, и убедительно рассказал тем, кто сидел рядом с ним. А Вадим повернулся к девушке в очках, задавшей вопрос, и стал её убеждать в том, что Учитель всегда прав, ибо он очень хорошо знает законы жизни, а это и есть основное Знание. Кто-то, смеясь, обозвал её Зоей Космодемьянской. А бывший военнослужащий Константин предложил вручить очкастой медаль за преданное служение социальной программе.

После лекции все перешли в другое помещение, стали готовиться к театру. Люди расселись в комнате по кругу. Зажгли свечи и благовония. Перед каждым поставили напитки, тарелки с тортами, мороженым, фруктами и т.д. После чаепития с тортами и пирожными был концерт.

Весело уплетая яства, публика смотрела очередной номер. Заиграла таинственная музыка, и в комнату зашел Рыжий Ромео, разыгрывая из себя конферансье.

— А теперь вы увидите уникальный номер, называемый «Божий леденец».

Затем в комнату завели голую Лолиту. Два ассистента обмазали ее вареньем и предложили присутствующим слизывать его. Все весело завизжали, и самые смелые ринулись лизать варенье, особенно с грудей и остальных интимных частей тела. Она глупо улыбалась. Это была хорошая практика для ее раскрепощения. Рулон радостно наблюдал за этой сценой. Селена цинично улыбнулась и повернулась к Рулону.

— Учитель, тут один чувак все пристает ко мне со своей любовью. Что с ним делать?

— А кто это? — спокойно спросил Будда ХХ века.

— Да вон черненький, Вадим, который угрюмо сидит в углу.

— Ну что ж, поиграй с этим чморофосом, проявись как Марианна. Раскрути его, пусть раскошелится, что-нибудь купит тебе. Посмотрим, сколько стоит его любовь, — рассмеялся Мудрец и безразлично посмотрел на Вадима.

Селена тоже бросила холодный и жесткий взгляд на влюбленного дурака. А потом объ­явила, что наступает антракт и скоро будут
тан­цы, предложив всем подготовиться к этому мероприятию. Во время танцев Селена
подплыла в шикарном эротическом наряде к тупо переминающемуся Вадиму. Она положила к нему на плечи свои нежные руки с длинными накрашенными ногтями.

— Вадим, я хочу норковое манто. Не купите ли вы его мне? — ласково сказала она.

Он удивленно посмотрел на нее.

— Ну, я попробую. Только я не знаю, где и как покупать, — нерешительно ответил он.

— Ну, вы же клялись мне в любви, — манерничая, сказала Селена, — значит, вам будет по плечу эта задача.

— Ну я попробую, — пробубнил он, неуклюже танцуя с Селеной.

Селена сексуально расхохоталась.

— А то Юра уже хотел мне его купить, но я ему сказала, что Вадим меня больше любит. А он сказал: «Нет, я больше!», а я ему ответила: «Ну я посмотрю, кто меня больше любит».

Вадим сразу активизировался и стал ревниво посматривать на Юру Холодович, который танцевал в другом конце комнаты. Кончилась одна композиция, и Селена, подарив Вадиму воздушный поцелуй, уплыла танцевать с Юрой.

После танцев все снова расселись в комнате для пиршеств и стали доедать хавку. Один беленький парень в спортивном костюме спросил:

— Почему мы так много едим вкусного?

— Хороший вопрос, — сказал Гуру, — я тут давеча встретился с Ельциным; мы с ним договорились, что я буду помогать его предвыборной программе. И тогда мы решили тут устроить пиршество. Но, несмотря на это, люди отсюда уходят, а потом жалуются на то, что нечего им есть, голосуют за Зюганова. Это все херня, так что помните, что это наш эксперимент, чтоб доказать, что люди сами не хотят хорошо жить. Ну а есть или не есть, решать вам. Вы можете и поголодать, и отрешенно смотреть, как другие пожирают вкусное.

При этом все расхохотались. Занятия закончились. Люди стали расходиться. Селена стала рассказывать Рулону, как она играла с Вадимом. Лилит от зависти закусила губу.

— Я считаю, что такие игры вредны, так как можно запасть.

— Это верно, — подтвердил Мудрец, — Марианна говорила: для того чтоб такого не было, нужно флиртовать с тем, кто тебе не нравится, с тем, кто безразличен, чтоб не вляпаться в чувствишки, не попасться в расставленные самой сети.

Лилит и Селена внимательно слушали Рулона. Он продолжил:

— А когда вы быстро научитесь влюблять в себя любого и раскручивать его, то эта херня станет для вас безразлична. Вы уже не будете глупо радоваться, если кто-то в очередной раз будет вам признаваться в своей поебени. Поймете, что все это немногого стоит, ну а когда станете жестче и хладнокровнее, то блядство будет вас меньше беспокоить. Вы должны больше любить самих себя, т.е. быть слегка нарциссами, тогда вы будете всегда индивидуализированы, обособлены и не будете западать, влюбляться в каждую свинью.

— С кем мне можно попробовать, Учитель? — решительно спросила Лилит.

— Попробуй раскрутить Бориса. Он бессмысленный, и башли у него есть. То, что нужно для начала.

 

 

На Киче (NEW)

 

 

Рулон сидел на корточках, облокотившись о бетонную стену, покрытую шубой.

Камеру тускло освещала единственная лампочка, тюремная балдоха, спрятанная в нише стены за решетку. По хате, словно тигр в клетке, тусовался Герман, мужик лет сорока, напевая хриплым голосом песню:

 

Сижу в тюрьме я, как на даче,

Нет ни пизды, ни передачи.

Весна пришла, опять грачи,

Опять тюрьма, опять дрочи.

 

Присев рядом с Рулоном, стал издали заезжать на гнилой кобыле.

— Слышь, братэла, ты уже в тюрьме, в карантине. На хуй тебе твое шмотье? Давай мы его промутим. А с кайфом и сидеть легче будет.

 — отъебись, Герман, ты мне на КПЗ надоел своими шутками. Поднимут в хату, а там будет видно. Я не теряю надежды соскочить с этой делюги. В школе я рассказ читал о двух лягушках, попавших в кувшин с молоком. Одна устала барахтаться, смирилась со своей участью, сложила лапки и утонула. А вторая продолжала барахтаться, она не хотела умирать, когда силы покинули ее и она подумала, что это смерть, то вдруг почувствовала твердь под ногами. Это было масло, взбитое ей. Она отдохнула и выпрыгнула из кувшина. Так что потусуйся на стороне, мне нужно кое-что обдумать, — сказал Рулон.

Не было ни одной идеи, за которую можно было бы уцепиться. И Рулон решил заняться пересмотром событий последних двух месяцев.

Сразу же в памяти всплыл Насос, Иван Кропоткин, который чалился в соседней камере. Насосом его называли за умение качать деньги отовсюду, куда он запускал свой нос. Нос у него был действительно большой, длинный.

Он любил оправдывать свой дефект.

— У кого какой нос, у того такой и хуй. А бабы меня любят не за нос.

— За язык тебя бабы любят, он у тебя длинный, ныряешь под резинку и щекочешь их, — подкалывал его Рулон.

Насос обижался, но шутить в такой манере с Рулоном опасался.

— Ничего, растождествись с чувством собственной важности, будь гибче и тогда все поймешь, где воспринимать это шуткой, а где спрашивать за каждое слово, — наставлял его Рулон.

Утром раздался звонок в дверь. На пороге стоял Насос.

— Ну, заходи, — пригласил его Рулон.

— Здесь такое дело, — затараторил Насос. - У тебя ведь есть знакомый маклер, кто бы мог печати резать? Помнишь, ты мне рассказывал за одного фальшивомонетчика, который залез по уши в долги и сейчас при хозяйстве у Удода? Можно с ним что-нибудь иметь? — спросил Насос.

— Этого маклера зовут Николай. Золотые руки, а мозги набекрень. Пьет, сволочь, по-черному. Мне Удод предлагал его взять себе в отработку долга, т.к. для него работенки у Удода нет. А что он так заинтересовал вдруг тебя? — спросил Рулон.

— Я влип и мне нужно 40 штук «зелени», чтобы погасить кредиты.

— Можно на подставное лицо по поддельным документам взять неплохую сумму в банке, пока там дебилов полно необученных. Чеченцы вон на авизовках мутят, но за это взялся 6-й отдел, а с этим делом еще никто не работал. Конечно, это сырая наметка, но ты ведь сможешь ее продумать, — жалким, выпрашивающим голосом заскулил Насос.

— Что, обязательно все доводить до крайности? Как припекло, так и мозги работать стали, свинья ленивая, — насмехаясь, говорил Рулон. — Ну хорошо, я помедитирую над этой аферой.

Воспоминания прервали стуком в железную дверь. Это был баландер. Стуча в кормушку, он зазывал всех получать пайку.

После обеда пришли Корпусной (начальник корпуса) с Кумом (оперативным работником) и по списку распределили всех по камерам.

— Рулонов, с вещами, камера один-три-три, — автоматом проговорил кор­пусной.

— Здоров, братва, здоров, мужики, — сказал Рулон, входя в камеру.

Дверь со стальным лязгом захлопнулась за спиной. В камере наступило гробовое молчание на какие-то секунды. Все смотрели изучающе на Рулона. Это чувство неловкости было давным-давно знакомо Рулону. Он отключил внутренний диалог и осмотрел камеру. Хата была переполнена в два-три раза. На первом ярусе спал порядочный контингент, братва. Второй был занят мужиками, на третьем ярусе, на пальмах восседал мир, полный очевидного и невероятного.

Рулона позвали.

— Ну, проходи! Че встал как вкопанный? Хата порядочная, беспредела нет. Лучше расскажи, откуда сам, кто по жизни и что за статью себе нажил.

— Да у меня целый букет, — сказал Рулон, — 93-прим,. 147-я часть III и 226-я (93-прим. — хищение в особо крупных размерах, 147 часть III часть — мошенничество в крупных размерах, 226 — хранение и перевоз огнестрельного оружия).

— Да, солидный букет. Видимо, ты надолго на это торжество попал. Хорошо хоть Горбатый вышак по 93-й отменил, — сказал один из братвы.

Рулон познакомился с собеседником, его звали Сергей, кличка Король, что соответствовало его фамилии Королев. Король был смотрящим в этой камере, считался самым авторитетным и справедливым среди блатных во всем корпусе.

Рулон уже давно понял, что истину, ту, какая она есть в действительности, не все принимают, и решил войти в роль жулика со всем принадлежащим ему хламом понятий однобокого мира воров.

Сталкинг вышел на славу.

Поговорив с Королем о самой наболевшей теме воровского мира, об общаках и о том, что законы воровского мира часто не соблюдаются и во многих лагерях процветает беспредел, он стал почти своим среди братвы. Рулона положили на нижний ярус, потеснив одного из тех, кто не справляется с жизнью блатного. «Козлы отпущения есть во всех слоях и кастах общества», — подумал Рулон и плюхнулся на нары.

Утром вызвали к следователю.

— Майор Скотинин, — представился он и повелительным жестом указал место, где сесть.

«Фамилия соответствует положению», — подумал Рулон.

— Ну что? Будем давать показания по-хорошему или?..

— Я уже говорил, что без адвоката говорить не буду, — спокойно сказал Рулон.

— Адвокат со мной, и у тебя будет время с ним познакомиться, — сказал Скотинин.

— С вашим адвокатом я по полной катушке крутанусь, знаем мы вашу защиту! — дерзко, но не повышая тона, сказал Рулон.

— Зря ты так думаешь. Все ваши дела идут по Иркутску, а в Красноярске на вас только оружие, так что вы здесь не нужны. Иди поговори с адвокатом в соседнюю комнату.

Выводной проводил Рулона в соседний кабинет, где сидел солидно одетый откормленный боров.

— На, почитай, что про вас пишут в газетах, — с ехидной улыбкой и наигранной доброжелательностью сказал адвокат.

Рулон взял газету и стал искать статью.

— Как вас зовут? — спросил у адвоката Рулон.

 — обухов Виталий Владимирович, — вычеканил он. — Ищи под заголовком «Криминальная хроника».

«Обезврежена банда мошенников», — увидел Рулон заголовок и понял, что это про них.

«29 января 1993 г. у гостиницы «Колос» в г. Красноярске сотрудниками отдела по борьбе с организованной преступностью была задержана и обезврежена мафиозная группировка на трех автомобилях марки «Тойота». Было изъято огнестрельное оружие — три единицы (АКСУ — 1 шт., ПСМ — 1 шт., ТТ — 1 шт.). Также при обыске были обнаружены и изъяты 12 паспортов на разные фамилии, золотые изделия с драгоценными камнями на сумму 8 000 000 (восемь миллионов) долларов. А также свидетелем Козловой И., являющейся сожительницей Кропоткина И., были даны показания о том, что Кропоткин И. совместно с Рулоновым совершили несколько фальшивых махинаций в банках г. Иркутска.

Ведется следствие, будет предъявлен иск.

Редактор Финишев С.А.»

— Что за фантаст такой, Финишев? Откуда он взял такое количество паспортов и прочие данные? — с удивлением и яростью сказал Рулон. — они что, хотят показать народу, что идет борьба с мафией? Да ваш генерал Метеля, начальник муниципальной полиции, стоит во главе этой мафии.

— Я бы посоветовал тебе больше этих вещей вслух даже самому себе не говорить, а то вдруг решишь повеситься или убежать из тюрьмы, да не убежишь, — с надменной улыбкой сказал Обухов.

— У меня понос, — закричал Рулон, — пусть меня в хату отправят, я не могу давать сейчас показания.

Пришел выводной и отвел Рулона в бокс для ожидающих.

— Эй, я же обоссусь, отведи меня на парашу!

Выводной повел его в конец коридора, где был туалет.

— Слышишь, давай договоримся, чтобы я словился с подельником. Он должен быть тоже вызванным на допрос. Закрой меня с ним в один бокс на несколько минут. У меня есть здесь 20 «зеленых», — шепотом торопил Рулон.

— Как его фамилия? — тихо спросил выводной.

— Кропоткин.

— Хорошо, давай деньги и жди.

— А не наебешь?

— Я 15 лет вертухаем работаю, и еще ни один зек не сказал, что я с ним поступил несправедливо, — с ноткой обиды в голосе сказал выводной.

— Держи, — протянул ему незаметно деньги Рулон и сел на парашу, делая вид, что серет.

Рулона закрыли в пустой бокс для ожидания. Это помещение было размером не больше, чем туалет в благоустроенной квартире. Воздух был спертым, запах табака въелся в стены, свет был мрачным.

— Какой еще ад нужно придумать человечеству? — подумал Рулон. — Вот он здесь.

Все стены были исписаны кличками, статьями УК, стихами. Пара стихов ему понравилась:

Кто понял жизнь, не сможет жить иначе,

Кто видел смерть, того не испугаешь ей.

 

Внизу была подпись: «Валя. Статья 102 Ш, 93-прим.».

«Убийство и хищение государственного имущества в особо крупных размерах», — прокомментировал ум.

Второй стих был написан малолеткой, судя по подписи: «Витя, 16 лет, 206 ст.».

 

Мы кони быстрые — азарт,

На нас поставлено немало карт.

И может, завтра загнанные рухнем,

Не сможем встать и голову поднять,

 

Сколько страданий и отрицательных чувств впитали эти стены!? Рулон решил сочинить стих и написал его на стене, найдя свободное место.

 

Свобода — девочка моя,

Любил ли кто тебя, как я?

С тобой ложился спать,

С тобой вставал,

Тебя любимую ласкал.

И ты меня в экстаз вводила,

Я от тебя чумел!

Но вот в один прекрасный зимний день

Ты изменила.

Расторгла брак наш

 

После этого Рулон отключил внутренний диалог и вошел в медитативное состояние.

Прошло около двух часов, когда открылась железная дверь и вошел Насос в сопровождении выводного.

— У вас 20 минут, — сказал выводной и захлопнул дверь.

Вид у Насоса был как у виноватого пса, который нагадил и выпрашивает глазами, чтоб хозяин его не наказал.

— Времени мало для разборок, давай к делу, — сказал Рулон. — Сейчас ты должен брать все на себя, хоть это и будет трудно из-за твоей суки. Я же предупреждал тебя, что баба ничего не должна знать о делах. Она тебя пиздой купила с потрохами, и вот результат.

— Так бы только оружие висело. За него край — это 5 лет, а теперь мы вляпались от 8 до 15. Главное — сейчас тебе сдуру не подтвердить показания своей суки. И фамилия же соответствует ее козлиному поведению.

— Козлова!.. Как звучит, — с усмешкой сказал Рулон.

— Запомни вот что. Ты — директор фирмы «Скудж», взял меня на работу зам. директора, но не финансово-ответственным лицом. У тебя в Иркутске была сделка по лесу. Ты взял меня с собой, так как мой паспорт был отдан мной родственникам для приватизации жилья, получения ваучера и т.д. Это они, если нужно подтвердят. Поэтому тебе пришлось купить мне ксиву (паспорт) у человека, который занимался подделкой документов, только для того, запомни это, чтобы проживать в гостинице и пользоваться услугами авиалиний. Того, кто подделывал паспорт, ты не знаешь. Это было через третьи руки, а они люди кавказской национальности и постоянного места жительства не имеют. В общем, приблизительный ход ты понял. Здесь, в Иркутске, тебя кинули на лес и деньги, которые были взяты в кредит в городе, где ты проживаешь. Тогда тебе пришлось по сценарию, разработанному твоими кидалами, сделать такую же махинацию, чтобы вернуть деньги. Ты втянул Рулонова обманом, пользуясь его безупречной исполнительностью. Ты убедил его, чтобы он подписался под одним документом, оформленным на фамилию его поддельного паспорта. Тогда у меня отпадают все эти статьи 226, 93-прим., 147, а включается 193 — подлог поддельных документов, а она — до 3 лет. А если учесть все нюансы, то и на год можно сжать. Главное — Козлову заставить изменить свои показания. Или тебе говорить, что Козлова о моей деятельности и отношениях с Рулоновым знала только с моих слов. Это ты должен запомнить! — сказал Рулон. — Теперь, второе: нужно держать связь через надежные «ноги» (так называли людей, носящих из камеры в камеру записки и т.д.) и писать завуалированным текстом. Понял? — спросил Рулон.

— У меня есть 700 баксов, — сказал Насос. — Я их завез в жопе. Меня научил один рецидивист, как запаять в целлофан и провести их. Я три дня не срал, пока не прошел осмотр.

— Это называется «воровским тупиком», — заметил Рулон.

— Я передам тебе четыре сотки, надо только найти, где их разменять.

— Хорошо, только передашь сам. Догово-
ришься с этим вывозком, чтобы нас опять в один бокс кинул на следующем допросе, и заодно пе­реговорим о делах. Когда один на свободе, второму легче в зоне, так как есть от кого получать грев. Может что и с выходом досрочным получится или в крайнем случае устроим побег, — сказал Рулон.

— Ты не боишься, что здесь встроен микрофон? — спросил Насос.

— Пока я тебя здесь ждал и читал стихи на стенах, то все просмотрел, — ответил Рулон.

Открылась тяжелая железная дверь, и Ивана увели. Через несколько минут Рулона тоже отправили в камеру

«Вот и прошел еще один день моего заключения», — подумал Рулон. В камере стоял стук ложек о шлемки, шел ужин. Рулон стал наблюдать за этой церемонией. Все были поделены на группы, семейки, как их называли здесь. Люди первого и второго ярусов ели спокойно, сидя за длинным столом. Обитатели третьего яруса были похожи на голодных зверей в зоопарке, они ели неряшливо, быстро и постоянно озирались по сторонам. Рулон есть не хотел и решил заняться перепросмотром. Он лег на свои нары и накрыл глаза полотенцем.

Ярко вспомнилась картина в мастерской у Николая. Рулон сидел на кресле, рассматривая художественные работы маклера и слушал Pinс Floyd, концерт под названием «Стена», на вертушке. Насос показывал образцы оттисков печати, которые нужно было вырезать.

— Паспорт сможешь четко, без лажи сделать? — перекрикивая музыку, спросил Рулон.

Николай кивнул одобрительно.

— Были бы время и деньги на хороший инструмент, я и доллар подделать смогу, и бумагу подобрать.

Рулон поднялся из кресла и подошел к рабочему столу, где располагались Насос с Николаем.

— Это неплохо, но для начала нужно сделать все документы, чтобы комар носа не подточил, а инструмент на этой неделе мы тебе достанем, — пообещал Рулон.

 — об этой мастерской кто-то из твоих знакомых знает? — спросил Рулон у Николая.

— Нет, я ее держу в тайне даже от себя, когда пьян, — с улыбкой ответил Николай.

— Тогда мы здесь будем встречаться по вечерам, — сказал Рулон. — А тебе, Насос, — продолжал говорить Рулон, — нужно найти желательно из другого государства, сейчас их Горбатый наплодил, человека, согласного отработать, получить свои проценты и не появляться в России лет пять.

— У меня есть один жидок из Одессы. На халяву он любит деньгу иметь, тем более он скоро уезжает на постоянное место жительства в Израиль. Его зовут Сергей, но свои, т.е. евреи, его называют Сруля, — с жидовским акцентом проговорил Насос.

— Хорошо, зови своего Срулю к нам в гости и побыстрей. На днях будем делать виноватым Андрюшу, директора страховой компании «АСКО». Он тупой и любит водку с бабами, а там придумаем, как его в неловкое положение загнать, — сказал Рулон.

Через три дня приехал Сруля. Это был чистокровный еврей с одесским говором. С первых же минут знакомства с Рулоном он не давал ему вставить слово, рассказывая анекдоты, смешные истории и прибаутки с шутками.

— Закрой рот, — грубо сказал Рулон. — Повеселимся, когда сделаешь дело. Ты слишком много тратишь энергии. А сейчас поедем и сфотографируемся на паспорт.

— Ну шо ж вы нервничаете, мы уже едем фотографироваться, — сгладил напряжение Сруля.

Вечером Рулон был в ресторане «Парус», ожидая встречи с Андреем. С Рулоном были дельцы теневой экономики, или «новые русские», как их сейчас принято называть, и несколько шикарных девушек. Подъехал Андрей, и его проводили за столик к Рулону. Сразу же рядом с Андреем появились две шикарные мадам, Аза и Сингарелла, заранее проинструктированные о том, что нужно споить и развеселить его.

«У этого кобеля заблестели глаза, гормон делает свое дело, хуй стоит — голова качается», — подумал Рулон.

Аза предложила сразу выпить за знакомство до дна и налила Андрею полный фужер «Метаксы». Это было, конечно, перебором, ведь коньяк пьют понемногу, но перед обворажительной улыбкой Азы и ее нескромным вечерним нарядом Андрей не устоял. До дна фужер он не выпил, боясь перед Рулоном показаться слишком беспечным, но больше половины опустошил. Хмель ударил ему в голову. Он не успел закусить, как Сингарелла его принудила с наигранной обидой выпить с ней за знакомство. Не успев пробыть и 10 минут в ресторане, он уже был тепленький.

«Хорошее начало», — подумал Рулон.

Он перекинулся с Андреем несколькими банальными фразами о семье, доме, делах. Заиграла музыка, и Аза, манерничая, предложила Андрею пригласить ее на танец. После танца был тост за любовь, и Андрей в знак любви к Азе опустошил бокал «Метаксы». По заказу Сингареллы, так называли Светлану за ее красоту, зазвучала музыка на стихи Новикова.

 

Помнишь, девочка, гуляли мы в саду?

Я бессовестно нарвал букет из роз.

Дай Бог памяти, в каком это году,

Я не чувствовал ладонями заноз.

Теперь уже две обворожительные мадам в сексуально открытых платьях потащили Андрея танцевать. Раскрасневшийся после бурных плясок Андрей с горла хлебал шампанское.

— Я вижу с этими очаровашками тебе не скучно? — спросил Рулон.

— Я их обеих люблю, — возбужденным голосом ответил Андрей и начал рас­целовывать девушек по очереди.

— Это хорошо, они тебя тоже любят. Правда? — спросил у девушек Рулон.

— Конечно, — ответили они, улыбаясь.

— Ну, тогда веселитесь, а я по делам должен еще проскочить. Вы не против, если я вас покину?

— Нет, — ответили девушки за Андрея и продолжали заговаривать его.

Выйдя из ресторана, Рулон одному из парней сказал, чтобы тот спровоцировал скандал, где бы Андрей был не прав, а утром он им займется сам.

Утром Рулона разбудил звонок телефона. Он глянул на часы. «6.30 — кому, интересно, я так рано понадобился? Неужто Андрей созрел?»

— Я слушаю, — подняв трубку, сказал Рулон.

— Это я, Андрей, извини, что так рано. Я бы хотел с тобой встретиться. У меня возникли проблемы и нужен совет.

— Хорошо, через час на стадионе, — ответил Рулон.

Рулон бегал по гаревой дорожке, нарезал круги вокруг футбольного поля. Он пришел на сорок минут раньше, чтобы размяться. Пришел Андрей и сел на трибуне, ожидая Рулона. Когда Рулон закончил заниматься, Андрей стал ему рассказывать о своей проблеме.

— Я немного перебрал в дозе и нагрубил Рафику. Он сказал, что пока трогать не будет, так как меня пригласил ты, но завтра утром, т.е. сейчас, меня его ребята научат вежливости, — нервным голосом сказал Андрей.

— Нехорошо терять контроль над собой. В один прекрасный день ты можешь проснуться, и тебе скажут: «Братан, ты уже сестра, что, не помнишь?» — злорадно пошутил Рулон.

От этой шутки у Андрея по телу прошел озноб.

— Так что мне делать? — вопрошающе спросил Андрей.

— Я поговорю с Рафиком, ты же со мной был, — сказал Рулон. — А сейчас дуй домой и отоспись.

Утром после проверки и завтрака всю камеру вывели на прогулку во дворик. Это была такая же камера только без нар и потолка, а вместо крыши была решетка из толстых прутьев. Один из блатных выкрикнул:

— Сейчас будет поединок между чемпионом мира Тайсоном и претендентом на звание чемпиона мира Холифилдом.

Вывели двух «чертей» и распределили по углам.

— Победитель получает гонорар в размере одной пачки сигарет, проигравший — три сигареты, — прокомментировал он же.

На руки вместо перчаток были надеты меховые шапки. Первый раунд начался!

«Чертей» вытолкнули на середину. Сначала они нехотя обменивались ударами, но после того, как один другого ударил по носу, и у того потекла красная юшка, он взбесился. И вот здесь развязался интересный поединок. Пошли в ход ноги, локти. Толпа подстрекала:

— Дай ему, суке, дай!

Прибежали менты и прервали прогулку.

Вечером к Рулону подошел Король и сел на его нары.

— Ну как, обжился? Наверное, еще не отдуплишься никак, что в тюрьму попал? — задал вопрос.

— Да, другая реальность, другой мир, но законы в принципе везде одни, — ответил Рулон.

Иерархическая лестница Космического закона есть и в Космосе, и на сво­боде, и в тюрьме. Здесь ее легче отследить, так как пространство сжато до минимума.

— Ты анашу куришь? — спросил Король.

— Да, я пробовал ее, чтобы изменять восприятие мира, но не как кайф.

— Ну, пойдем к Решке, пыхнем да изменим этот мир, на хер, — засмеялся Король.

Они подошли к решетке, и Король быстро и умеючи забил косяк. Сделав несколько затяжек, Рулон ощутил прилив энергии в голову.

— Хорошая трава, — заметил он.

— Да, мне моя братва фуфло не передает, — горделиво ответил Король.

Докурив косяк, они вернулись к Рулону на нары и стали наблюдать за людьми.

— Мышиная возня, — заметил Рулон, показав на людей, сидевших в углу и хваставшихся друг перед другом о том, какие дела они крутили на свободе, каких телок трахали.

Затем Рулон увидел человека, сидевшего на втором ярусе нар и молившегося. Он произвел на Рулона впечатление заблудшей овцы. Рулон отключил внутренний диалог и стал созерцать этого парня. Через некоторое время он увидел свечение болотного цвета в его коконе.

— Парень тоскует сильно, — сказал Рулон Королю.

 — он просто придурок и фанат, — сказал Король. — Целыми днями молится и в полную сознанку идет, а ментам это только и нужно.

— Как его зовут? — спросил Рулон.

 — олег, по-моему. Он одиночка, и ни с кем не общается.

 — олег! — позвал Рулон парня, когда тот закончил молиться.

Он подошел и сел рядом.

— Что у тебя за статья? За что в этот «дом» попал?

— А для какой цели интересуешься? — жестко спросил парень.

— Как быстро ты меняешься, — заметил Рулон и объяснил, что видит его тоску и хочет помочь избавиться от подавленного настроения.

— Я по глупости сел, пристал один дятел, лез в драку. Ну я и ударил его, да случайно попал в кадык. Он упал, а я ушел. Зима была. Вот он и замерз до утра. Утром по подозрению взяли, на допросе я сознался. Менты говорили, что ничего не будет, если скажу.

— Наивный ты, братец, — сказал Король.

— Но ведь Христос говорил: «Не лжесвидетельствуй», — сказал Олег.

— Ты неправильно понимаешь эту заповедь, — сказал Рулон. — Дело в том, что сам Новый Завет не имеет комментария от Иисуса или его учеников. Его множество раз переводили на языки, и некоторые истины исказили. В йоге это называется Сатья. Этот принцип переводится, как правдивость. Но правдивость — это не просто достоверное изложение фактов, но прежде всего освобождение от иллюзий. Многие люди обманывают сами себя, так поступает и все общество. Например, человек думает, что он имеет волю, но на самом деле он ее не имеет. Им движут желания. Многие не могут избавиться от простых привычек, таких как курение, пустословие, и т.п. Бывает, что человек, движимый страхом смерти, побеждает одну из своих привычек, вредящих здоровью. Но здесь проявляется не воля, а желание жить. Чтобы проверить свою волю, попробуйте победить хоть одну привычку, а ведь весь человек соткан из них. Еще одним заблуждением является то, что человек думает, что он един. На самом деле человек — это набор личностей. В человеке могут уживаться хороший семьянин и палач, жалост­ливость и жестокость, рационализм и безрассудство. Как я уже говорил, в мозге существует множество частей, и в каждой из них человек находится в одном из своих амплуа: семьянин, начальник, любовник, закадычный друг и т.д. Личностей столь же много, сколько и сфер проявления человека. Он везде различен, неодинаков, не может быть самим собой, он просто роль. Даже сейчас, слушая меня, ты находишься в одной из наиболее разумных своих ролей — в роли познающего. Именно эта часть должна интегрировать тебя в одно целое. Ты находишься в заблуждении, думая, что ты един. В тебе и во всех, кто здесь, целый легион людей, действующих по собственному произволу. Каждый из них получает власть на пять минут и творит, что хочет, в царстве вашего существа.

Рулон осознал необычную тишину, которой в тюрьме обычно нет. Он посмотрел по сторонам и увидел, что большинство людей отложили свои дела и слушали его. Это его не смутило, и он продолжал говорить:

— Постоянное имя и медленно изменяющееся тело создают иллюзию единства, которого пока нет. Каждая из частей вашего мозга имеет свои качества, свои способности. Одна может быть мудрой, другая — эффективной в действии. Все они необходимы для жизни. Единственный недостаток — в их разделенности. Эти части подобны слугам, находящимся не на своем месте. Конюх находится на кухне, повар — на конюшне. Первое, что поможет вам решить это несоответствие, — это управляющий, т.е. наиболее разумная часть, вооруженная приемами саморегуляции. Многие приписывают себе то, что они сознательны или разумны. На самом деле это всего лишь мысли, несоответствующие действительности. Человек отождествлен с телом, он не чувствует себя душой, но может думать, что ею является. Человек может не осознавать процессов, управляющих им, но называть себя сознательным. Многие люди показывают свою псевдокомпетентность в том, где они не сведущи. У них готов ответ на все случаи жизни, они судят обо всем на свете, даже о том, о чем не имеют ни мыслей, ни представления. Поэтому Христос говорил: «Вы сыны лжи и дочери неправды». Ум буквально соткан из лжи, и понять это можно только в постоянном и беспристрастном самонаблюдении. Пока человек не станет правдивым по отношению к самому себе, до той поры его самосовершенствование будет такой же ложью, как и все остальное. Мы родились во лжи, нас учили лжи много лет, и теперь вам необходимо пересмотреть это все. Используйте любую ситуацию, любую мысль для того, чтобы осознать это. Бич для правды — это пустословие и внутренний диалог, прекращение которых первостепенная задача. Так что не ври самому себе, а тем, кто хочет забрать у тебя свободу и получить за тебя премию или звездочку на погон, дай понюхать возле жопы, — закончил этой фразой Рулон свой рассказ-поучение.

У Олега блестели глаза от восхищения тем, что он услышал.

— Я каждый день пребываю в молитве и прошу Бога о свободе. Лидер моей общины передал на свидании, чтобы я молился, и Бог поможет мне, — восторженно сказал Олег.

— Бог, безусловно, поможет и даст возможность притянуть обстоятельства, располагающие к свободе. Но нужно самому еще активно действовать, — сказал Рулон. — однажды Учитель с учениками шли через пустыню, и ночь застигла их в самом центре тех мест, где нет ни единого кустика.

Учитель дал ученику задание.

— Я буду спать, а ты пока смотри, чтоб верблюды не разбрелись. Потом у тебя будет возможность отдохнуть.

Учитель лег спать. Когда он проснулся, то увидел спящего ученика.

— Послушай, а где верблюды? — спросил Учитель у ученика, разбудив его.

— Я молился Богу, чтобы они не разбрелись. Ведь не было нигде даже маленького куста, за что можно было бы привязать верблюда.

— Ты дурень, у Бога есть только твои руки, чтобы держать верблюдов, и твои глаза, чтобы не просмотреть их.

Закончив эту практику, Рулон сказал Олегу, чтобы он шел в отказ от своих первых показаний.

— А что я скажу на суде, если спросят, почему изменил сейчас показания? — спросил Олег.

— Ты должен убедить судью в том, что тебя насильно заставили давать такие показания. Тогда можно вместо судебного разбирательства ходатайствовать о судебном следствии. Там приведешь несколько веских фактов о том, что первый раз в заключении и поэтому очень был испуган тем, что сотрудники правоохранительных органов запугали, что если не скажу так и так, то кинут меня в пресс-хату, а там меня или убьют, или педерастом сделают. И на основании этого ты можешь давать те показания, какие тебе удобны, — закончил Рулон.

В камере было шумно. Одни играли в карты, другие травили анекдоты, как вдруг открылась железная дверь. Моментально все запрещенное было спрятано, и наступила тишина.

— Рулонов, на выход, — сказал выводной.

Рулон быстро оделся и вышел из камеры. Его вели по длинному коридору в сторону административного корпуса.

— Сейчас у тебя будет три минуты поговорить с твоим подельником, — произнес еле слышно выводной.

Они подошли к двери бокса для ожидания. Вы­водной заглянул в глазок и открыл дверь. В камере на корточках сидел Иван.

— Здорово, братан, — закричал радостно Насос. По глазам Насоса было видно, как он рад
встрече.

— Здравствуй, — сказал Рулон. Дверь закрылась, и они остались вдвоем.

— У меня новости, — сказал Насос. — Нас че­рез неделю будут этапировать в Иркутск. Наше дело передали, и можно будет показания менять. Будем настаивать на том, что нас запугали.

— А я не давал показаний. Что я идиот! —
сказал Рулон. — Это тебе и твоей сучке менять их нужно.

— Вот тебе деньги, — сказал Насос и протянул заплавленную торпеду.

Это был маленький плотный сверток, запаянный в целлофан. Рулон смазал его слюной и засунул в анальный проход.

— Самое надежное место — это «воровской карман», — прокомментировал он со смехом.

— Там четыре бумаги по сто баксов, — сказал Насос.

Рулон дал наставления Насосу, чтобы записки (мульки) были с зашифрованным текстом и меньше в них он касался тем о делах.

Придя в камеру, Рулон позвал Короля.

— Мне нужно разменять сотку «зеленых» на десятки и пятерки, — сказал он.

— Хорошо, но 10 процентов меняле. Это, конечно, дорого, но и бумага крупная, — сказал Король.

— Нужно купить еды, чаю, анаши, — попросил Рулон Короля.

— Базара нет, были бы деньги.

Вечером уже весь заказ был у Рулона, и Король предупредил его.

— В камере есть сука, поэтому будь аккуратнее с травой и деньгами. Еще не вычислили, кто стучит, но информация уходит. В каждой камере у Кума есть свои люди, свои уши и глаза. Это закон тюрьмы. Будь одинок даже тогда, когда живешь семейкой. Ни с кем не советуйся по поводу своих дел. Порядочный жулик никогда не будет у тебя выспрашивать, так как понимает, что потом на него может лечь пятно позора, если от кого-то уйдет информация, а ему это, на хуй, не нужно. А есть суки, так и норовят по-скользкому в душу залезть, хорошенькими в твоих глазах выглядеть и так, как бы между прочим, интересоваться твоей делюгой, чем на свободе занимался, с кем общался и т.д.

За дверью послышался стук по чему-то мягкому, и раздался крик.

— Блядь! Не бейте, не бейте, не бейте...

Один из братвы схватил железную миску и стал колотить в дверь. За ним последовали все остальные камеры. И вот уже стоял невыразимо громкий стук мисками по всему корпусу. Бить беднягу перестали, и постепенно стук утих.

— Хорошая поддержка, — заметил Рулон.

— Без этого нельзя, иначе убьют или калекой на всю жизнь сделают, что еще хуже, — сказал Король.

На следующий день Рулон изучал людей, созерцая их. Один из братвы, которого звали Эдик, крутил кату из искусства боя по каратэ. Все смотрели на него, как на мастера. Это нравилось Эдуарду, и он, пользуясь этим, манипулировал людьми.

«Легко управлять запуганными», — подумал Рулон.

Он встал и, подойдя к Эдуарду, предложил ему спарринг. Этот шаг Рулон предпринял, чтобы показать парню то, что к физической силе нужно еще приложить ум и сознание, чтобы не запугивать людей, а вести их за собой. Эдуард согласился биться, не нанося удары по лицу. Уже через несколько секунд боя Рулон подсечкой усадил его на пятую точку. В камере волной прокатился смех. Эдуард покраснел от стыда и гнева и принял стойку.

«Да, чувство важности ему явно мешает быть осознанным», — подумал Рулон и нанес ему тактическим обманом удар в солнечное сплетение. Противник скорчился, и Рулон решил закончить этот бой, сказав, что внимание у Эдуарда еще рассеянное для настоящего боя. Когда Эдуард пришел в себя после атаки, Рулон пригласил его к себе на нары и завел разговор:

— У кого ты учился ведению боя?

Он сказал, что ходил на секцию каратэ несколько лет к обладателю черного пояса, имеющему первый дан.

— Наверное, занятия были построены таким образом, что главным была отработка техники? — спросил Рулон.

— Да, — ответил Эдик.

— Вот в этом ошибка большинства мастеров. Настоящий уличный бой не такой, как на ринге. В нем нет правил и нет определенной техники. Ты привык биться с каратистами, но в бою тебе может попасться противник, обладающий искусством борьбы, и с ним ты не справишься одним каратэ. Ты должен познать стиль «бешеной крысы». Когда крысу загоняют в угол и ей некуда деваться, то она не думает о том, что человек по весовой категории в несколько раз ее тяжелей и сильней. Она, отрешенная, с дикой яростью прыгает в лицо противнику, приводя его в ужас и обращая в бегство. Она выигрывает свой бой самоотверженностью. Ты должен это всегда помнить и не придавать значения ничему, отвлекающему тебя. В данном случае тебя отвлекали смешки зрителей, и ты попался на удочку собственной важности. А вышел я с тобой спарринговаться, чтобы показать тебе то, что силой ты авторитета не удержишь. К силе должны прилагаться ум и сознание, — сказал Рулон. — Ты стараешься людей запугать и тем самым завоевать их уважение, но забываешь о том, что к каждой силе есть противосила, которая может также запугать тебя. Поэтому нужно учить людей жизни. Если ты считаешь себя блатным, это не значит скручивать пальцы в фиги, ходить на пятках, гнуть по фене и цвыркать слюной. Прежде всего ты должен показать людям то, что и в тюрьме есть законы Бога, законы Космоса. Ты должен не допускать беспредела. Только так ты заслужишь настоящий авторитет и начнешь подниматься по иерархической лестнице.

Однажды утром раздался стук в дверь, и выводной громким басом заорал.

— Рулонов, с вещами на этап.

Рулон стал быстро собирать вещи и упаковывать их в баул. Подошел Король.

— Куда тебя этапируют?

Рулон коротко объяснил, что дело передали в Иркутск, и теперь он будет сидеть там.

— У меня там много кентов, вместе на лагере сидели. Я напишу пару слов, передай им. Я тебе доверяю. И для тебя черкну сопроводиловку, чтобы встретили как своего.

— Хорошо, — ответил Рулон.

 

 

***

 

Толпа зевак смотрела на зеков, сидевших с широко расставленными ногами на корточках и руками, сомкнутыми в замок за головой, под прицелами автоматов. Среди них сидели Рулон и Насос. Поочередно заводили в вагон «столыпинский», где шмонали и распределяли по отсекам, которые выглядели как зарешеченные купе. Рулон и Насос по воле случая или по халатности конвоя попали в одно купе. Поезд тронулся, и напряжение стало уходить. Все расслабились, стали делиться чаем, куревом, знакомиться и травить анекдоты.

Зеки ели чай сухим, запивая сырой водой. Один из зеков предложил сварить чифир. Разорвали полотенце, подожгли его, и на этом факеле начали кипятить воду. Прибежал конвоир с огнетушителем и стал всех поливать, смеясь и ругаясь матом. Когда все промокли, он открыл окно. Морозный ветер обдал столпившихся возмущенных зеков.

— Я вам, блядям, покажу, как без чифира жить, чтоб голова не болела, — сказал конвоир и ушел.

Рулон понял, что пощады здесь ждать нечего и нужно как-то выходить из положения.

Он залез на верхнюю полку и стал медитировать на тумо. Уже через несколько минут его тело обдавал жар. У кого была сухая сменная одежда, те переоделись, остальные кричали, упрашивая конвой закрыть окно.

Вечером Рулон дал Насосу анаши, купленной еще в тюрьме, и сказал, чтобы тот забил пару папирос, пока окно открыто и вагон проветривается. Они раскурили всем купе две забитые папиросы, и когда кайф дал в голову, все забыли о холоде. Насос начал травить анекдоты, и все громко смеялись. Люди забыли о том, что находятся в неволе, и веселились. Шум и смех услышал конвой и сразу же подошел к купе.

— Я вас сейчас пиздить дубилом буду, если еще хоть один кто засмеется, — сказал молодой парень с тупым выражением лица.

— Этот 100 процентов будет, — сказал Насос.

Все затихли и забились по углам, как воробьи, напуганные кобчиком.

«Легко манипулировать настроением людей под действием марихуаны», — отметил себе Рулон.

В соседнем купе кто-то захотел в туалет. Конвоир нехотя открыл дверь, вывел зека и изо всей силы ударил по спине дубинкой.

— У тебя есть одна минута! — заорал он.

— Такие трюки делают для того, чтобы меньше другие просились, — сказал один из зеков с большим стажем. — Я весь Советский Союз «столыпиным» исколесил и знаю все их уловки, — продолжал он.

Волна тоски и страдания накатила на все купе. Утихли голоса людей, и только стук стальных колес вагона о рельсы, как ведущий инструмент симфонического оркестра, пронизывал тишину. Эта волна коснулась и Рулона, мысли о свободе заполнили его ум. Он осознал пагубность своего настроения и, отбросив людские мысли, подобно блудному сыну, обратился к Отцу:

«О, Великая Божественная Сила, Ты породила меня и сделала своим проводником, я живу так потому, что Ты так хочешь, и по-другому жить я не могу. Я отдан Тебе и прошу Тебя, дай мне закончить труд моего рождения и помоги мне принять весь опыт моей жизни как благословенный урок».

Благодать наполнила его грудь, он отключил внутренний диалог и сосредоточил свое сознание на этом блаженном состоянии. Так он просидел всю ночь.

Утром поезд прибыл в Иркутск. Зеки стали собираться на транспортировку в тюрьму.

— Сейчас нужно одевать самые толстые ве­-
щи, так как будут бить куда попало, — сказал старый зек.

В коридоре вагона стояли три молодых солдата с резиновыми дубинками. И каждый из них бил проходящего зека изо всех сил. Эта картина напоминала то, как стадо свиней гонят на забой, подгоняя электрическим прутом.

Набив полную машину так, что если поджать ноги, то останешься в висячем положении, всех по­везли в тюрьму. По дороге два человека потеряли сознание от нехватки кислорода. На это никто из конвоя не обратил особого внимания, как на естественные потери при транспортировке грузов. Разгрузка машины происходила также с помощью ударов резиновой дубинкой.

Всех повели в баню. Так называлось место, где была пара кранов с холодной водой. Заставили всех мыться.

Рулон с удовольствием залез под струю холодной воды. Он ощутил, как рассеянное тепло устремляется вглубь, к центру, ободряя и укрепляя тело. Насос последовал примеру Рулона, остальные делали только вид, что моются, но никто из них так и не принял полного омовения водой.

Распределение прошло удачно, так, как ехали в купе. Видимо, стопки документов были сложены по распределению в «столыпине» и дежурный поленился изучать, у кого кто подельник Это были транзитные камеры на 8 человек, кишащие кровожадными клопами. В камере, где находились Рулон с Насосом, было 12 человек. Один из зеков пошутил:

— Спать все равно не придется, клопы с нар скидывают.

Все стены были в красную крапинку от раздавленных клопов. Тусклый свет, и журчание воды на параше.

— Такое ощущение, что это декорация для фильма «Кошмар на улице Вязов», — пошутил Рулон.

Насоса передернуло от волны дрожи, пробежавшей по спине. Заметив это, Рулон сказал ему, что это смерть напоминает тебе о том, что в этих застенках загнулись сотни тысяч людей, попавших под террор коммунистов.

— Кто уже в этой тюрьме был? — спросил Рулон у сокамерников.

Лет пятидесяти мужик сказал, что он бывал здесь неоднократно. Он рассказал Рулону обо всех движениях в тюрьме, о «Куликовских прокладках» и о том, где и через кого можно покупать запретное.

Это был старый арестант, который в «столыпине» говорил с Рулоном о том, что проехал всю Совдепию в «зоопарке». Звали его Седой — кличка, прилипшая с юношества за раннюю седину. Он был одет в полосатую фуфайку и такие же стеганые штаны.

 — особый режим.

Вел себя он дружелюбно, со всеми шутил. И при общении с ним не чувствовалось напряжения. Это было существо, потерявшее свою личность за высокими тюремными стенами. Ему никто ни в чем не отказывал, он имел особый подход к людям. «Гибкий тональ», — подумал про себя Рулон.

Обстоятельства его жизни содрали маску ложной личности. Каждому свои индивидуальные уроки дает Сила. Утром на прогулке Рулон достал заранее приготовленный, забитый в папиросу «Казбек» косяк и, уединившись с Насосом, сел пыхнуть. Седой первым из всех уловил запах конопли и нервно затусовался от стены к стене, поглядывая кротким взглядом на парней. Рулон решил пригласить его третьим.

— Точку сборки сдвинешь? — обратился он к Седому.

Седой, не поняв этих слов, вопросительно смотрел на Рулона.

— Курить отраву будешь? — повторил он свой вопрос.

— Базара нет, — с удовольствием простонал Седой и стал третьим.

Повседневный мир отдалился и совсем исчез после скуренного косяка. Они поднялись с корточек и пошли вдоль стены.

— Ну, вот и срок не срок, и прокурор не педераст, — улыбаясь во всю беззубую пасть, прошипел Седой и продолжал: — Я вообще любитель кайфа, коли я с детства по лагерям да пересылкам. А здесь только Ганджубасом да водярой глазья залить, чтоб этой хуеты не видеть. Я вообще привык и последний раз, когда был на свободе, тянуло в тюрьму. Я там чужой, там другой мир, непонятный мне, а здесь я от Хозяина до педераста всех по мастям знаю.

— Приколи нас, если это не тайна, как карьеру свою полосатую сделал.

— Да я с малолетки начал, — стал рассказывать Седой. — С малолетки поднялся на взросляк «общего режима» — это пиздец, хуже блядства нет. Все, кто ни попадя, лезут к рулю, за портфель общака и через неделю педерастами становятся. Все хотят утвердиться, стать авторитетом, а мозгов-то ни хуя нет, вот и на первых же разборках попадают в компот. Как таковых разборок-то и нет, кто сильнее да маховики побольше, тот и прав. Вот я там и раскрутился, посадил одного на заточку. Меня на «строгий» подняли, а могли к пяти еще тройку добавить. Это был для меня большой срок, а лагерь не из лучших. Сидел в Бодайбо на приисках. Менты тогда зверствовали вовсю. Решил — сбегу! А как бежать, кругом тайга и болота, надо ждать зиму. Запасал сухари, но этого было мало. Решил ходу давать с «бычком» — так называют тех, кого берешь с собой в побег, а потом его убиваешь и съедаешь, чтобы с голоду не умереть. Дождался зимы. Зимы хорошие, все реки встали, и болота померзли. Взял я с собой «бычка» и ломанул в ночь. А через неделю недалеко от Братска с вертушек взяли.

— А «бычок»-то как?

— Повезло ему, сухари еще были.

«Когда со смертью борешься, о морали думать не приходится», — подумал Рулон.

— После этого смирился со сроком и еще пятерку накинули. До сих пор не могу понять, что, какая сила мной руководила? Ничто не могло меня удержать. Потом как-то на пересылке в 1975 году встречал своего «бычка»: «Я б тебя съел тогда в тайге». А он улыбается, думает, шучу. А потом, когда дошло, стал из хаты ломиться — крыша поехала.

Открылась дверь прогулочного дворика. Заглянула старая потертая, как кирзовый сапог, женщина лет пятидесяти в военной форме.

— Домой, орлы, — прохрипела старая калоша.

Повели по коридору в камеру.

 — откуда этап? — спрашивали зеки через щели у кормушки.

— Какая хата?

— Загоните чаю и курехи?

Все шли молча, отвечать никому не хотелось, так как вертухаи уже держали дубинки наготове. Привели всех в камеру, и через несколько минут поднялся кипишь.

— В хате крыса! У меня хлеб пропал, — возмущался арестант, звали его
Кирилл.

— Кто оставался в камере и не ходил на прогулку? — спросил у толпы
Рулон.

— Два человека. Леня и Стас, — сказал Седой.

Стас сразу стал оправдываться, сказал, что спал, Леня же стоял молча, и не отрицал, и не признавался. На лице у него проскользнула улыбка.

— Это педераст, он хочет и не знает, как начать, — тихо сказал на ухо Седой Рулону.

— По-моему, Кириллу нужно поговорить с Леней по поводу своего хлеба, — сказал кто-то из толпы.

— Ты хлеб мой сожрал?

— У меня в животе засосало, и я не мог сдержаться. Я не знал, что это твой.

— Какая разница, мой или кого-то другого. Это чужое, не твое. Ты — крыса!

И он уже хотел с него спрашивать за свой хлеб, раздраивая ему пиздюлю. Но после первого удара Леня начал просить, чтоб не били.

— Братва, простите, я не знал, что за это бьют.

— За это еще и ебут, — сказал Седой.

— Пусть лучше по-другому спросит, — плаксивым голосом ныл Леня.

— Да у меня на тебя хуй не встанет, — яростно закричал, брызгая слюной, Кирилл.

— У меня встанет, ты только на меня факс переведи, — сказал Седой.

Седой ушел вместе с Леней за ширму, затягивающую парашу.

Вернувшись, Седой с возбужденным видом стал рассказывать:

 — он с опытом педераст, так сосал, что я думал, мозги через хуй высосет. По воле с голубизной шашни крутил.

Леню окрестили Леной и выделили ему ложку, кружку, миску и отдельное место у параши. Он нисколько не был обижен, вид у него был радостный.

— Получил свое и доволен, это рай закостенелому педерасту среди мужиков голодных.

— Что за статья у тебя, Леня? — спросил Рулон.

— 206-я и 115-я.

У Седого от последней статьи глаза расширились, и нижняя челюсть отвисла. Он схватил со стола тупую ложку и заорал.

— Я тебя, блядину, сейчас живым есть буду, — кинулся на него.

Педераст заскочил на самый верхний ярус, визжа во всю глотку.

— Седой, я уже здоров, меня на больничке полгода держали. Я здоров, клянусь мамой, Седой!

Седой остыл и сел на лавочку.

— За первый стресс будешь всю ночь у меня шляпу грызть, — угрожающе сказал Седой.

Эта картина была настолько отвратительна, что напомнила Рулону зоопарк с обезьянами, где шимпанзе, не обращая внимания на зевак, наблюдающих за ними, дрочит свой «корень».

Рулон лег, и намерение делать перепросмотр вызвало в голове видения прошлых событий.

 

 

***

 

Рулон с Насосом сидели в кожаных креслах страховой компании «АСКО» в кабинете Андрея. Последний, склонив голову, выписывал страховой полис на фирму «Крайт». Основным документом были отлично сделанные Николаем сертификаты качества и накладные на цветной металл, якобы хранящийся на складе завода «Металлоизделия». Закончив свои дела, Андрей открыл бар и достал бутылку коньяка «Метакса». Разлив по рюмкам, он произнес тост, затронув прошлые события, благодаря Рулона.

— Будет трудно, обращайся, помогу, — сказал Рулон и опустошил рюмку.

Посидев еще несколько минут в кабинете Андрея, рассказывая анекдоты, Рулон, как бы невзначай, вспомнил о том, что у него встреча через несколько минут с нужными людьми, и покинул компанию.

Утром Сруль, снаряженный паспортом на имя Яншина Дениса Владимировича и пакетом документов на фирму «Крайт», зарегистрированную на Яншина, слушал инструкции Рулона. Сруль был человеком, умеющим быстро и четко понять суть дела и свое место в этой делюге. Для всех он был родственником Насоса, приехавшим из Украины.

Так его Насос и представил Кузнецовой Елене Валентиновне, заместителю управляющего банком, женщине, очень любящей к себе привлекать внимание мужчин, и особенно состоятельных. Ей было 25 лет, и она была свободна от замужества, как ветер. Сруль не мог стесняться, природа не наделила его этим качеством. И он, недолго думая, пригласил Елену на ужин в яхт-клуб с морской прогулкой. Да, Лена была без ума от жида, вешающего ей огромными порциями спагетти на уши. И улыбка у Рулона растеклась по лицу. Она даже думала, что это ее судьба стучится в сердце, представляла себя молодой мамой, сентиментально окутанной семейной картиной.

А наш жидок, поймав эту нить, без зазрения совести управлял ей, как в кукольном театре куклой. Затем была бурная ночь в каюте из красного дерева. Шум волн сопровождал любовные игры. Утром Елена Валентиновна проснулась на груди у Сруля, которого она знала как Дениса. Расставаясь, они договорились о новой встрече вечером. Любовные свидания продолжались несколько дней.

Утром Сруль сидел у управляющего Кубинбанком в шикарном офисе, рассказывая, насколько нужен ему срочный кредит для крупной сделки. В ходе их разговора Елена Валентиновна дважды заходила в кабинет управляющего с вопросами. В этот день Сруль окончательного результата не добился, но и отрицательного ничего не было.

— Это хорошо, что эта стерва видела тебя в кабинете ее шефа, — сказал Рулон, когда Сруль рассказывал ему о том, как он вел беседу. — она обязательно напоет ему о том, какой ты крутой бизнесмен.

***

 

Утром транзитную хату всю раскидали по корпусам. Рулон попал в «Красный корпус». В этом корпусе все камеры были маленькими, для четырех человек. И назван он был так, потому что вся мусорная работа проходила в нем. Первый этаж занимали камеры для смертников. Несколько пресс-хат было в этом корпусе. И почти в каждой камере сидел человек Кума.

Зная все это от Седого, Рулон смело зашел в хату и поприветствовал всех. Решетка была завалена продуктами и служила холодильником в открытом окне. Два варианта прокрутились в голове Рулона: «Или здесь сидит блатной, которого греют со свободы свои друзья, или очень матерая сука. В любом случае стоит несколько дней не искать связи с Насосом и ничего не предпринимать».

Вот он вырисовался — лидер хаты. Леша Шапкин — не авторитет и не педераст. Три года и восемь месяцев сидит в тюрьме, еще не осужденный. Часто выходит к адвокату или еще куда. Об этом знает пока только он и выводной. И вот молчание лопнуло. Леша стал рассказывать о себе, как сел и за что.

«Вызывает меня на откровение», — отметил Рулон.

— У меня семь статей, — начал перечислять Леша, углубляясь в подробности своего дела.

«Здесь нужно его обломать», — подумал Рулон.

— Да мне на хуй твои дела не нужны, земеля. У меня от своей хуйни голова пухнет. Давай лучше о бабах поговорим, — этот резкий тон заставил замолчать Лешу. Несколько минут он не находил повода начать разговор.

— Да я и не успел после первого срока с бабами отдохнуть. Ты про своих расскажи.

 — о своих женщинах я с кем ни попадя не базарю.

Этот ответ окончательно отрезал путь к спокойному общению с Рулоном. Рулон интуитивно знал, что это — сука, и не сомневался в своих словах. Он лег на нары и занялся полной релаксацией. Стук ключом по железной двери заставил выйти Рулона из трансового состояния.

— Рулонов есть? — спросила женщина в форме.

— Есть!

 — от кого ждешь передачу?

Он стал перечислять фамилии тех, кто мог бы передать дачку.

 

 

***

 

Получив грев, Рулон обнаружил в нем запрятанную наркоту.

«Да, наркота может помочь забыться здесь. Но нет. Моя цель — вырваться из этой тюрьмы. Вся наша жизнь является такой тюрьмой. И мышь успокаивает себя водкой, сексом, наркотой, чтоб не задумываться о смысле жизни. Но смысл может быть один — вырваться из нее. Тут все ясно — стены, решетка, но есть и другая, внутренняя тюрьма: ограниченность нашего восприятия внушенными нам обществом принципами и предрассудками. Вот какую тюрьму нужно преодолеть, вырваться из нее. Вот в чем подлинное освобождение».

От размышлений Рулона отвлек крик на улице, доносившийся через зарешеченную форточку.

— Тюрьма-роднуха, дай кликуху.

Видно, в камеру привели новичка без клички. И теперь зеки бросают клич, чтоб случай определил новое прозвище. Из какой-то камеры раздался визгливый голос.

— Соленый клитор.

«Вот так кличка, — подумал Рулон, — может педераст или сука подшутил над бедолагой, окрестив его так».

Но случайностей не бывает. Видно, его состояние привлекло такое прозвище. «Да, есть разные прозвища, но все они лишь цепи, золотые или чугунные. И от всех этих прозвищ, ярлыков, мыслей о себе надо избавляться, от хороших и от плохих. Только так можно достичь освобождения. Хорошие мысли в себе даже опасней, ибо их не боишься, к ним привыкаешь и дорожишь этими оковами. Но добро всегда порождает зло, а зло — добро. Вот привяжешься к комфорту, и лю­бой маленький дискомфорт покажется адом. А если тебе было плохо, если страдал, то любое облегчение страданий воспринимается как благо». Рулон вспомнил, как в школе был на седьмом небе, когда его оставляли в покое.

В камере была гитара. Взяв ее, Рулон, перебирая струны, тихо запел песню:

 

Непрошеные гости

Вновь посетили дом.

Я онемел от злости,

Подумав о плохом.

 

Зря вы пришли на хату

К тому, кто отошел

От воровского блату,

В духовный мир ушел.

 

Пришли без приглашенья,

Откинулись вчера.

Сходки постановленье:

Сдохнуть мне от пера.

 

Я уходил без злости,

Не сучил, не стучал.

И все же пришли гости

Нарисовать финал.

Окончена дорога,

Последние штрихи.

Я попросил у Бога,

Чтоб отпустил грехи.

 

Но бог сказал сурово,

Что рано на покой.

Пока еще здоровый

Ты должен вступить в бой.

 

Я был слегка потерян,

Но вовремя успел

Я укрепиться в вере —

Нож мимо пролетел.

 

Я отскочил немного

И финку подобрал.

Решает воля Бога,

Кому пришел финал.

 

Тут ментанулись воры,

Припомнив кем я был.

Как на одних разборках

Я четверых убил.

 

Теперь их только двое,

С приправой лишь один.

А взгляд мой так спокоен

И крайне нелюдим.

 

На следующий день Рулона перевели в другую хату, увидев, что эта сволочь не может его расколоть. В камере он рассказал братве об этой суке.

— Ничего, мы еще уложим его в негашеную известочку, — сказал Меч со спокойной ненавистью.

Рулон подумал, что и из двенадцати апостолов один был Иуда. Так и в жизни, на каждые двенадцать человек один может быть белой вороной, то бишь сукой, по тюремным понятиям. Все зеки, кроме «чертей» и педерастов, сидели за столом и пили чай. Пахан отставил свою кружку в сторону.

— Вы знаете, я уже сорок лет живу по воровскому закону и никогда его не нарушал. Наш закон суров, но справедлив. И только благодаря ему мы можем выжить, особенно здесь, в тюрьме, среди сук и ментов. И по нашему закону вору нельзя иметь семью, чтобы не быть привязанным ни к чему, нельзя иметь собственность, заниматься торговлей. Все это то, за что можно зацепиться и ссучиться. Поэтому и нельзя, и если сукой станет твой любимый кореш или брат, или ба­ба твоя, или даже мать, то суку нужно замочить, как бы ни было это трудно сделать, — горестно сказал он, — потому что закон должен стоять выше наших
чувств, пристрастий, привязанностей. Только тогда он поможет нам всем, если мы утвердим его кровью. Сукам мы говорим: «Ломись или поворачивайся, то есть ломись из камеры, кричи, мол, убивают. Но ломись не ломись, все равно тебя убьют, раз ты сука, или поворачивайся, становись раком, опустят тебя, педерастом будешь. Тогда может еще не убьют. Будешь сидеть у параши всю жизнь за сученье свое. Вор не должен становиться на путь исправления. И не должен просить помощи у ментов, даже если он умирает. Вор — это волк, который все время глядит в лес, на свободу, сколько его ни корми, не ссучишь его. А я, видно, до смерти в тюрьме буду, чтоб беспределу не было. А то как без меня тут вы, братки, разберетесь. Ну а если я нарушу закон, — чуть не плача сказал Пахан, — то нечего мне больше жить, — с этими словами он воткнул финку в стол. — Тогда прикончите меня, я трепыхаться не буду.

Услышав это, зеки замолчали и задумались. Рулон чуть не прослезился. Он подумал, что он также должен быть предан Богу и великому делу, как этот старый вор своему закону. Только тогда Божественная Сила будет с ним, и он утвердит ее, Истину, на этой земле своей жизнью.

Чтоб разрядить обстановку, Рулон попросил гитару и спел песню:

 

Быть клоуном в жестокой переделке

Не так легко, как может показаться.

В семейной ссоре или на бандитской

стрелке

Попробуй-ка самим собой остаться.

 

Нервишки у того сдают,

Кто по наивности своей

Надеется найти уют

И верит в доброту людей.

 

Как очень просто в суе потеряться

Без совершенной ясности ума,

С любым явлением отождествляться

И ощущать себя кучей дерьма.

 

Извилины в моем мозгу

Не кипятились без причины.

Быть может, я еще смогу

Достигнуть мировой вершины.

 

Увы, не каждый может отрешенно

Смотреть на сталкинг Бога на Земле,

И чувствовать конец свой предрешенный,

И смысл находить в своем уме.

После этого разговор зашел о шлюхах, кто каких знал. Гена рассказал, что знал дорогих шлюх и дешевых, но разницы между ними особой не заметил. «Только ценят они себя по-разному, вот и все. Главное — назначить себе цену побольше да получше подать себя, и ты уже на пьедестале», — подумал Рулон.

— И я видел шлюх, которым ссут в рот, — сказал казах.

— А к нам на поселение приезжали избяные шлюхи, — сказал старик Иван, который сидел уже не раз, — завербовывались и на неделю-другую обслуживать целую кучу мужиков, которые на поселении без баб. Засиделись. Проверяют там их, чтоб заразными не были, и все такое. Заебывают в усмерть, но и деньжат немало получают, так что и квартиру можно купить потом. Целый день только спят да трахаются, даже ничего не едят, потому что по нескольку литров спермы напиваются за день, а это пища для них что надо, чистый белок.

Ночью ему приснилась Марианна. Она стояла рядом с решеткой, за которой сидел он.

— Ну что, постигаешь скоморошичьи традиции — усмехнувшись, спросила она, смотря на него сквозь колючую проволоку.

— Да уж, — сказал Рулон, посмотрел на себя и увидел, что он стоит в скоморошичьем наряде. — Почему-то вот только здесь, за решеткой.

— А это потому, мой милый, что закон волхвов теперь воры исповедуют. А тут, в тюрьме, находится их университет воровских наук. Вот блатной язык «фе­ня» — это отголосок тайного языка волхвов и офеней, а воровские понятия — отголоски их духовных принципов. Вот, например, ворам западло работать. Этот принцип был и у скоморохов. Им было западло жить мирской жизнью. Себе на пропитание они должны были зарабатывать шутовством, так что постигай все это, мой милый. Ну а как постигнешь, Сила направит тебя ко мне, помни это, — с этими словами она растворилась в воздухе.

Сон растаял, и Рулон, проснувшись, понял, что он все еще здесь, на нарах...

 

 

 

Прыжок в непостижимое  (NEW)

 

 

Вечером, как обычно, Рулон пришел в огромный спортзал, известный своими специалистами по боевым искусствам из Китая и Японии. Здесь было все необходимое для обучения непобедимых боевиков. Люди Рулона были хорошо известны своей безупречной подготовкой русским подпольным структурам. И даже американские работники спецслужб делали попытки завербовать кого-нибудь из этих боевых машин.

Внезапно вошла Селена, приковывая к себе восхищенные взгляды присутствующих мужчин.

— Не расслабляться! — рявкнул тренер. И все с ещё большим усердием стали агрессивно бить кожаные груши. Селена передала Учителю объявление, что в их городе будет проходить семинар «Сотиданандана йога-центра» с участием единственного Просветленного России Шри Джнан Аватара Муни.

— Смотри-ка, он считает, что ты не Просветлен, — гневно сказала Селена, — ёбкорный боб.

— Сука, — яростно заорал Рулон, — да он вообще дальше собственного носа не видит. Проверь его, на хрен, — он вскочил на середину зала и стал угрожающе размахивать руками. — И если что, мы разберемся тут с ним.

Сансей налепил объявление на грушу и стал яростно молотить его, изощряясь в самых невероятных ударах в прыжке, с поворотом и даже из стойки на руках, демонстрируя свое мастерство в ушу, каратэ и капоэро.

— Получай, получай! — приговаривал он злобно.

— А как я определю, Просветлен он или нет? — манерничая, спросила Селена, весело созерцая всю эту сцену.

— Ну ничего, расскажешь, что там происходит, что он там говорит, и я быстро разберусь во всем, — заверил ее Рулон злым запыхавшимся после шквала ударов голосом.

На следующий день Селены нигде не было. Рулон бесновался в коттедже, не понимая, что происходит. Сначала он ходил из комнаты в комнату, судорожно обдумывая, что же могло произойти. А потом стал делать комплексы каратэ, чтобы разрядиться.

Наконец пришел посыльный и принес большую коробку и письмо. Рулон бро­сил коробку в угол, схватил письмо и прочел: «Учитель, я все поняла. Я остаюсь с Шри Джнан Аватаром Муни. Это просто Воплощенный Бог. И я буду с ним. В коробке все материалы «Сотиданандана йога-центра». Ознакомься, может, и ты поймешь то же самое, что и я. Прощай. Селена».

Рулон на минуту оторопел. Затем шквал эмоций обрушился на него. Ему хотелось сразу броситься и разорвать этого Джнан Аватара, но он стал жестче и хладнокровнее, весь кипя от ненависти, он взял рацию и вызвал боевиков из своей группировки. В это время к нему незаметно подошла Лилит, одетая в шикарное золотистое платье с пышными рукавами и открытой спиной. На ней было колье из розового жемчуга, которое выгодно подчеркивало красивую форму шеи.

— Ну что, Селена сбежала? — с усмешкой сказала Лилит, стремясь успокоить Учителя. — Но она давно мне не нравилась. Забудь о ней. Теперь мы будем вдвоем.

Она нежно обняла Гуру и ласково посмотрела ему в глаза. Но в его глазах не было ответа. Рулон стоял, как скала, не обращая на нее внимания, весь в решимости уничтожить этого Просветленного вместе с его центром.

— Дело не в этом Аватаре. Для неё это просто повод, — продолжала уговаривать Рулона Лилит.

Она усиленно пыталась завладеть его вниманием, очаровательно улыбаясь.

 — оставь его, пусть едут на свой Алтай.

— Нет! — жестко сказал Мудрец, в глазах его сверкнула твердая реши-
мость. — Я никому ничего прощать не собираюсь. Я урою эту падлу, — он с силой ударил кулаком по столу.

Рулон повернулся, застегнул свой кожаный плащ и пошел на выход. Братва уже ждала его в машине, стоявшей у самого входа. Он сел в свой бронированный джип с тонированными пуленепробиваемыми стеклами и поставленным по блату номером МВД и поехал к ДК, где проходил семинар. Тихим весенним вечером к ДК подъехало несколько шикарных автомобилей. Припарковавшись под кроной тенистых деревьев, Рулон решил пойти первым, чтоб выстроить план действий. Выйдя из джипа, он приказал братве ждать его сигнала.

В шикарном плаще, черных очках и шляпе он поднялся по лестнице и зашел в здание. Отключив мысли, он стал рассматривать все коридоры, запасные выходы для лучшего планирования операции. Затем зашел в зал, где проходил семинар, и встал у двери. В зале царил полумрак, играла необычная, похожая на тибетскую музыка, пахло благовониями. Постепенно глаза Рулона привыкли к темноте, и он уже мог разглядеть лица присутствующих. Это были совершенно разные люди всех слоев общества. Были и представители элиты города, и даже заместитель главы администрации.

Все места были заняты, в том числе многие расположились стоя у стен. На передних рядах сидели люди в белых одеждах. Они отличались аскетическим выражением красивых лиц и особым свечением аур.

За столом на сцене сидел человек в черном хитоне с красным знаком триединства на груди и ободом из перьев на голове. Сильным и возвышенным голосом он рассказывал о Великом Учении Шамбалы и её посланцах на Земле. От него исходило состояние Благодати и Могущества, которое Рулон никогда раньше не ощущал. Внезапно ему показалось, что перед ним сидит сам Господь Бог. Вокруг него он увидел сияние золотисто-фиолетовой ауры, которая заполнила весь зал. Рулон сразу понял, что это и есть Шри Джнан Аватар Муни. Он взглянул на людей, сидящих в зале.

Они, казалось бы, не понимали, кто перед ними сидит. У некоторых не хватало энергии, и они даже засыпали. Другие были заняты своими мыслями и не могли ощутить Благодати и Величия, исходящего от него. Только люди в белом пребывали в состоянии благоговейного восторга. Рулон понял, что это ближайшие его ученики.

Ему стало обидно за тех людей, которые не могли понять, кто же сидит пред ними. Его сердце начало переполняться любовью и счастьем. Рулон подумал: «Ведь всю свою жизнь я молился Богу, вот теперь все это Божественное, к которому я шел, здесь передо мной, в одном человеке». Огромная волна раскаяния заполнила его сердце. Он упал на колени, положил голову на пол и беззвучно зарыдал от переполняющей его благодати. «Прости меня, Господь, что я сразу не узнал тебя! Прости, что задумал злое против тебя! — молился он. — Чем искупить мне вину свою перед тобой? Прости меня!» Рулон не знал, что делать теперь дальше. Он понимал, что нужно взять себя в руки и отпустить братву, иначе, увидев, что его долго нет, они начнут его искать. И найдя в таком состоянии, не поймут.

Главарь вышел из зала, стал жестче. И по рации передал отбой.

— Я сам разберусь здесь, — сказал он.

Братва оперативно, без лишних разговоров покинула место разборок.

Поднялся сильный ветер, и видимо, близился дождь. Рулону захотелось уединиться, чтобы понять, что же происходит с ним. Он приехал на одну из своих квартир, находящуюся на окраине города. Здесь было особенно спокойно, и обстановка, царившая здесь, располагала к медитации и возвышенному состоянию. На стенах были развешены древние изображения святых, на небольшом столике, сделанном китайским мастером, были разложены магические предметы Силы, а по центру стояло изображение Учителя в золоченой рамке. Рулон обратился к Учителю.

— Что же это? Или я не Просветлен? Что мне теперь делать? — Рулон был готов принять любой ответ своего Гуру, молитвенно сложив руки у груди и благоговейно склонившись пред святым образом.

Он долго не получал ответа. Затем Учитель в радужном сиянии появился перед его внутренним взором.

— За ним стоят все Просветленные мира, за ним стоит Шамбала. Иди и служи ей! — услышал он громовой голос.

Внезапно видение исчезло в белом облаке. Рулон вышел из медитации, полный решимости следовать своему Гуру, но еще не знал, с чего лучше начать. Он долго ходил по улицам под дождем и собирался с мыслями. Вода потоками стекала с полей его шляпы, дорогие ботинки насквозь промокли, но Рулон не обращал на это внимания. Состояние благодати, полученное от встречи в ДК, не покидало его, и было трудно на чем-то сосредоточиться.

Наступило утро. Рулон проснулся и посмотрел на часы, которые показывали семь часов утра. «Значит, я спал всего два часа», — подумал он. Зато после бессонной ночи возникло непреклонное решение о дальнейших действиях. Рулон сказал се­бе: «Пусть мной руководит Шри Джнан Аватар Муни, отдаю себя в его руки».

Одновременно в нем появилось какое-то опасение, страх не успеть. Словно боясь потерять самое дорогое в жизни, что еще не успел обрести, Рулон со всех ног кинулся назад в ДК. Он, подобно метеору, пронесся по лестнице ДК, запнувшись за последнюю ступеньку, чуть не упал и ударился плечом о стоявшую рядом каменную колонну.

В смиренном состоянии Рулон открыл дверь и уже через несколько секунд оказался в знакомом зале, где царила гнетущая тишина. Вахтер рассказал Рулону, что здесь остался наставник Шри Ганеша, который продолжал вести семинар и показывал чудеса исцеления. Он вылечил даже человека, болевшего раком. Наставник Шри Ганеша сказал, что Учитель уже вылетел в Новосибирск.

— Как мне поступить? — спросил у него Рулон. — Я решил служить Учителю.

Шри Гашена, видя серьезность его намерений, сказал:

— Тогда вам нужно приехать в Ашрам, и Учитель скажет, что делать дальше.

Сердечно отблагодарив Шри Ганешу, Рулон отправился домой. Сердце его сжималось от боли. «Почему я сразу не оказался готовым увидеть», — думал он, но в то же время его намерение стало ещё более твердым, непреклонным. Дома его встретила Лилит с вопросом в глазах. Она уже чувствовала тревогу, но надеялась, что ошибается.

— Я решил ехать в Новосибирск. Может, Учитель разрешит мне быть в преддверии Ашрама и скажет, что мне делать, — сказал Рулон с надеждой в голосе, мечтательно глядя куда-то вдаль.

Лилит расхохоталась.

— Что с тобой? Ты ведь сам Гуру. Куда ты поедешь? Ехать-то некуда. Ты сам нас учил этому. Ведь все здесь. Куда ж ехать? — сказала она, разведя руками.

— У меня было видение, и я получил Знание, что нужно служить Шамбале, — фанатично ответил Рулон.

Его лицо светилось неземным светом. «Воистину велик», — подумала Лилит.

— Но ты и так служишь ей, — затем чарующе улыбнулась, обнимая его, — просто подумай хорошенько, и ты сам все поймешь.

— Нет! Ведь я решил твердо, — сказал он и, отстранившись от нее, стал ходить по коттеджу, думая, что ему собрать с собой.

Из колонок звучала песня:

Дни летели ураганом, денежки — рекой,

Двери в бары, рестораны открывал ногой.

Тачки, шмотки из котона, видеомагнитофоны.

Ух, как было клёво той весной.

 

Рулон нажал на «стоп» и вставил концерт «Музыка Шамбалы». Заиграла священная музыка, проникающая прямо в сердце и наполняющая его благодатью. Затем он подошел к коробке с материалами йога-центра и стал изучать содержимое. Здесь были уникальные вещи: во-первых, кассеты с записями концертов «Ашрам Гиты», во-вторых, Рулон достал из коробки небольшой сверток и, развернув его, увидел ослепительно сверкающий кристалл редкой чистоты. Кристалл, как магнит, приковывал взгляд и мог открыть великие тайны. Рулон, не отрываясь, смотрел в бесконечную даль, сокрытую за гранями этого магического предмета. Пред ним возникли могучие горы, вид которых становился все ближе и отчетливее. Постепенно Рулон различил среди деревьев небольшой храм и увидел, как ворота храма отворяются перед ним. Он упал на колени, и слезы великой благодати засверкали в его глазах. «Благодарю тебя, Господи, — прошептал он. — Я приду к тебе».

В это время к нему подошла Лилит.

— А как же мы — твои ученики? Ты же должен отвечать за нас перед Богом, — сказала она с обидой в голосе.

— Да, конечно, — отрешенно ответил Мудрец, глядя в сторону, — но теперь я не могу, пусть Джнан Аватар скажет мне, что делать.

— Что, теперь он будет меня трахать, — раздраженно бросила Лилит, — или ты будешь у него разрешенья спрашивать об этом, а может, ты за этой сучкой поехал? Её, значит, ты больше любишь, чем меня? — спросила она, метнув на него мстительный взгляд.

 — отстань, — поднимая глаза к небу, жестко отрезал Рулон, — я еду по зову Бога. Я всегда следовал за ним.

Лилит злобно посмотрела на него. Затем повернулась и вышла, хлопнув дверью.

Ночью Рулон увидел Марианну, они стояли на обрыве возле бушующего моря. Она бросилась в его объятия. Он подхватил её на руки и прыгнул вместе с ней в океан. Они стали погружаться в его пучину. Марианна ласкала его, касаясь своим прекрасным телом. Они наслаждались любовью под водой. Когда Рулон решил овладеть ею, она вдруг отстранилась и жестко посмотрела на него.

— А что об этом скажет твой новоиспеченный Гуру? Ты же решил все отдать в его руки, значит, и меня, — сказала она, сверкнув глазами.

Рулон стоял, не зная, что сказать.

— Ну что, сексуальный маньячок, теперь я буду Шакти Джнан Аватара, да? Что скажешь? Отвечай! — потребовала она.

— Тебе решать, я уже решил, — сказал Рулон, опустив голову.

— Ну, тогда я пошла. Прощай! — сказала Марианна и исчезла.

Рулон внезапно проснулся весь в холодном поту. «Все это просто игра энергий, майя, иллюзия», — подумал он и с решимостью стал собираться. Он набил здоровый картофельный мешок толстыми пачками «деревянных», взял чемодан с баксами и закинул все это в багажник джипа.

«Это я пожертвую Ашраму», — подумал он, сел в машину и поехал.

Лилит не спала, она из окна наблюдала за этой сценой, затем взяла трубку телефона, позвонила одному из корешей Рулона.

— Рулон решил выйти из игры, — сказала она в трубку. — он собрал все наши деньги и поехал в Ашрам. Его нужно убрать, он нарушил закон Рори.

Рулон мчался по ночной автостраде. На душе его было легко и радостно. Он подъехал к реке, лихо развернув машину, и выбросил из окна автомат в воду. «Больше мне он не понадобится», — промелькнуло в его голове. Он снова вы­ехал на трассу и на предельной скорости понесся по направлению к Новосибирску. В салоне у него играла «Ашрам Гита». Вскоре огоньки его джипа растаяли в полночной мгле.

 

***

Собираясь утром на пробежку, Рулон не обнаружил своей верхней одежды и обу­ви. Обратившись к Ихласу, он спросил:

— Моих вещей нет, что мне делать?

— Быстрей. Одевай что-нибудь, пора выходить, — крикнул Ихлас.

Он долго искал их поспешно, но тщательно. Но его усилия остались безрезультатными. Рулон нашел кирзовый сапог и один кед. Оба на правую ногу. Поскольку сапог был ему велик, он надел его на левую ногу, а кед на правую. Схватил какую-то маленькую куртку, натянул на себя и в таком дурацком виде вышел на улицу. Никто из садхаков и наставников этому не удивился. Потерявший одежду понял, что это практика, данная Богом, на растождествление с собой и своей собственностью. Он радостно побежал догонять
основ­ную группу. Сапог хлябал на ноге, кед слетал, но Рулон, не теряя возвышенного состояния, продолжал занятия.

«Только так можно победить себя, — подумал он, — если, не взирая ни на что, продолжать культивировать такие мысли и чувства, которые считаешь правильными, и не поддаваться на провокацию внешних влияний».

Наставник Ихлас все время на пробежке держался вместе с Селеной, видимо, ослепленный ее красотой. Рулон уже успел заметить, что многие приехали в Ашрам в поисках тантрапары.

«Конечно, это здесь получается очень легко, — подумал он. — Но моя задача другая. Я хочу служить Богу».

Его слегка задевали эти заигрывания Ихласа, но он старался сохранять отрешенное и возвышенное состояние.

Придя на квартиру, они вновь принялись за работу. Некоторые это делали нехотя. Им хотелось каких-то особых практик и развлечений. Они не понимали, что этот монотонный труд является очень важным этапом развития, который приучает не искать внешних впечатлений, а находить их внутри себя.

Каждый занял свое место и получил задание. Открыли нараспашку окна, впустив струю холодного свежего воздуха. Кто-то поеживался от холода, но все взбодрились и стали отжиматься и приседать, чтобы согреться.

Сидя за работой, Рулон непрестанно молился и наблюдал за состоянием других людей. Многие находились здесь, надеясь на какие-то особые чудеса и не настраивая при этом на серьезную работу. Некоторые, испугавшись маленьких трудностей, хотели ехать домой.

— Почему, когда ты дома с мужем и детьми, — обратился он к одной женщине, — и испытываешь такие же и гораздо большие трудности, то не думаешь, что расторгнешь брак и сдашь детей в детский дом, а здесь чуть что и ты думаешь уехать отсюда?

Она не знала, что ему ответить.

— Если бы у тебя было такое же серьезное отношение к работе над собой, как к созданию семьи, ты бы уже давно просветлела, — добавил он.

Чтобы не создавать дискомфорта, он сменил тему и рассказал о том, как он наблюдал за рыбаками.

— Дома я часто медитировал на берегу реки, останавливая мысли и созерцая воду и отраженные в ней облака. Невдалеке от меня рыбачило несколько человек. С каждым днем я просветлевал все больше, но с ними ничего не происходило. Если бы они постоянно медитировали во время своего бессмысленного занятия, то просветлели бы вместе со мной.

Их разговор услышал Ихлас и заставил Рулона отжиматься. Он радостно бросился исполнять приказ, решив быть, что бы ни случилось, довольным. Ихлас был недоволен, что не смог задеть его отжиманиями, и посадил еще и на голод. Но и это наш герой воспринял с восторгом. Он видел, что Ихлас молод и неопытен и что Гуру проверяет его, дав ему в руки власть, которой он недостоин. Понимал Рулон и то, что это практика и для него. Так как трудно подчиняться тому, кого не уважаешь, но тем это и полезнее для развития воли, для умения принимать все таким, как оно есть.

Днем в преддверие к садхакам зашла Шри Суби Лакшми Дэви и начала лекцию. Рулон как завороженный смотрел на нее, и слезы благоговейной любви лились из его глаз. Он видел, что она была Шакти Учителя, его женской ипостасью и выражала Божественную Силу и Мудрость. Он вспомнил чудесные песнопения «Ашрам Гиты» в ее исполнении. Когда он их слушал, то ему казалось, что сама Божественная Сила общается с ним через ее чарующий голос. Ихлас подсел к Селене и все пытался ухаживать за ней во время лекции, часто отвлекаясь.

После ухода Суби Лакшми Рулон написал письмо Джнан Аватару Муни, где изложил подробно все, что с ним случилось, и свою оценку происходящего. «...я вижу все, что происходит, и стараюсь воспринять это как практику, — закончил он свое письмо, — с большой любовью и благодарностью к вам ваш ученик Состис». Так звали Рулона в Ашраме. Это было что-то вроде его мирского имени.

На следующий день он получил ответ от Гуру. С великим благоговением Состис взял письмо и прочел его. Учитель одобрил его понимание происходящего и назначил помощником Ихласа. Состис понял, что это ход для того, чтобы создать еще большую оппозицию между ним и молодым наставником. Это должно помочь выявить весь негатив, чтобы осознать и отбросить его.

— Ты что, думаешь это Учитель тебе пишет? — сказал один парень, сидящий рядом и наблюдающий, как Рулон плачет и целует послание. — Вот смотри, у меня письмо написано другим почерком, чем у тебя. Это тебе наставники от­вечают.

Состис вошел в медитацию и приложил письмо ко лбу. И тут ему все стало ясно. Он увидел, как Гуру диктует письмо своим ученицам, а они уже записывают ответ. Он взял письмо парня и, прочитав ответ, понял, что он задал формальные вопросы, так только, чтобы отписаться. «Да, на такой вопрос трудно что-либо искренне ответить», — подумал он и рассказал парню о своем откровении. Это заставило того серьезно задуматься над своим пониманием происходящего и многое в нем пересмотреть. Он продолжал совершать работу, размышляя одновременно над словами Рулона.

Состис подумал, что даже если бы и было написано его письмо наставниками, то разве от этого должна пошатнуться вера в высшее? «Я ведь видел Учителя и знаю, насколько он велик, а значит, истинно то, что он делает, и все, что происходит здесь, есть великий урок, ведущий нас к великому освобождению».

Став помощником Ихласа, Рулон стал активно улучшать жизнь в преддверии Ашрама. Он придумал хитрость, чтобы недалекий казах Ихлас не мешал ему. Для этого его хитрый помощник высказывал вслух при своем начальнике какую-либо идею, расписывая, как она хороша, как понравится Учителю и т.д. Казах недовольно выслушивал это, потом начинал протестовать против такого новшества, а затем уже выдавал данную идею за свою, докладывая о ней Гуру.

Рулон радовался, что хоть так он поможет великому делу Шамбалы. Он понимал, что Джнан Аватар знает всю эту игру, но до поры до времени позволяет ей происходить. Ихлас часто похвалялся перед ним своими тантрическими подвигами, как научился не кончать, проводил майдхуну по 40 раз в день. Удивившись такому проявлению полового гигантизма, Рулон с притворным восхищением расспросил у казаха, как ему это
уда­ется. И чуть не расхохотался ему в лицо, узнав, что Ихлас просто на пять секунд вставлял свою пипетку партнерше, а затем быстро вынимал ее, застегивая штаны. Забавно было то, что он за­-
водил ее в комнату с завязанными глазами и командовал «Раздеваться», а потом торопливо проделывал свою нехитрую процедуру, самоутверждаясь в том, что он никогда не кончает. С деланным благо­говением Рулон поблагодарил Ихласа за наставления.

— Наверное, так, как у вас, у меня никогда не выйдет, — и заплакал, чтобы не засмеяться.

Слезы лились из его глаз, и Ихлас, видя это, ра­довался, возвеличивая себя в своих глазах.

Многие садхаки приходили в преддверие Ашрама, ведомые восторгом и энтузиазмом. Но, находясь там и столкнувшись с маленькими трудностями, они теряли этот эмоциональный настрой, а серьезно работать, прилагая выдержку и терпение, они не умели. Кто-то не мог бросить курить, кто-то не привык к йогической пище. Некоторые тосковали по родственникам. Рулон объяснял им, что это и есть карма, которую они должны проработать. Если они преодолеют в себе данную слабость, то смогут продвинуться на новую ступень духовного роста.

— На энтузиазме долго не протянуть, — говорил Рулон одной женщине, засобиравшейся домой. — Нужны воля, твердое намерение, безжалостность к себе. На эмоции опираться нельзя. Они непостоянны, как ветер.

На ее лице отразилось удивление и непонимание. Но Рулон знал ответ на любой вопрос, ибо подключался к потоку Божественной силы и получал Высшее Знание.

— А на что же мне опираться? — спросила она. — Я думала, что эмоции — самое главное.

 — опираться нужно на решение, — ответил Состис. — А мысли и эмоции необходимо вам в самих себе культивировать, а не дожидаться, что кто-то или что-то повлияет на вас. Иначе случится так, как в басне о лебеде, раке и щуке.

Женщина понимающе закивала головой. Что-то в ней изменилось, это было заметно по выражению ее глаз, в которых появилось смирение и покой.

— И правда, — ответила дама, — сперва я увлеклась Марией Деви Христос. Потом Виссарионом. Там было то же самое, всплеск чувств, а потом потеря интереса и разочарование.

— Мария Юсмолос и Виссарион — это те, которых на Руси раньше называли юродивыми, — ответил ей Рулон. — А теперь вы в Великой школе Шамбалы, и у вас есть единственный шанс в жизни достичь Великого Знания и подлинного совершенства, — учил он ее.

Однажды в преддверие привезли новых садхаков. Состис разбирал картотеку, слушая новый концерт «Машины времени», ансамбль выступал по «Радио Шамбалы». Макаревич пел:

 

Столько лет сражений,

Столько лет тревог,

Я не знал, что уйти будет легко.

Нас зовут в окопы.

Скоро третий звонок,

Только мы от них уже далеко.

 

«Прямо про меня», — подумал Состис. Вспомнил, как оставил свою прежнюю жизнь и стал одиноким воином. Кутиков подпевал припев этой песни. Они с Макаревичем, оказывается, являются учениками Шамбалы.

 

Там, где находится Южный край земли,

Там, где уже не свернуть,

Там у причала стоят твои корабли.

В назначенный день мы тронемся в путь.

 

Состис плакал, слушая эту песню, думая о своей самоотдаче Богу.

 

Дорога в небо лежит по прямой.

Дорога в небо — дорога домой.

Дорога в небо — и все позади.

И только свет на Пути.

 

Душа разрывалась на части от благоговения и восторга при этих словах. Ру­лон молился за весь мир и осознавал, что нет ничего прекраснее служения Господу и пребывания в нем. Внезапно в комнату зашли три новых садхака. И среди них была Лилит.

Состис ошарашенно смотрел на нее. Лилит была в жестком надменном состоянии, свысока смотря на присутствующих. В ее взгляде было что-то недоброе. Рулон сразу понял, что Лилит приехала по его душу, что она приехала не одна, а с братвой, которая использовала ее как подсадную утку. Старая карма все преследовала его даже после того, как он оставил все ради одинокости воина, чтоб остаться один на один с Абсолютом. Селена удивленно посмотрела на Лилит. Та бросила на нее ревнивый мстительный взгляд. Встретившись взглядом с Состисом, Лилит чуть смягчилась и даже натянуто улыбнулась, чтоб не показать своих намерений. Рулон, как ни в чем не бывало, тоже ей улыбнулся и одарил ее нежным взглядом. Он стал напряженно думать, что же сделать теперь, как выйти из ситуации. Больше всего он не хотел, чтоб из-за него пострадала школа, и решил: «Лучше умереть, чем навредить великому делу».

 

***

Однажды в преддверии Ашрама готовились к обеду. У одного садхака был тяжелый рюкзак, в котором он привез пожертвования в Ашрам — различные теплые вещи, так необходимые садхакам. Другой приехал только с маленькой дорожной сумочкой за спиной. Потом он рассказал, что все оставил в миру, что ему ничего не нужно, кроме Бога и самосовершенствования, и он останется здесь навсегда. Среди новых садхаков была Лилит.

Рулон подошел к Лилит.

— Ты тоже решила учиться в школе Шамбалы?

— А что мне еще остается, — недовольно ответила она, — вы же все здесь, — кивнула она головой в сторону Селены, за которой, как всегда, ухлестывал Ихлас.

Все садхаки, которые уже давно здесь находились и хорошо владели ощущением энергии, сразу почувствовали негатив, исходящий от нее. Но Селена не могла себе представить, как она будет с кривозубым казахом. Она пребывала в мечтах о Джнан Аватаре Муни.

— А мне уже тут надоело, — соврал Состис, чтобы проверить реакцию своей бывшей любовницы.

— Почему же ты сидишь здесь? — с недоверием спросила она.

— Да вот хочу поговорить с Аватаром и поеду обратно, — на ходу придумал он ответ.

— С кем ты поедешь? — ревниво спросила Лилит.

— Да вот теперь уже не знаю, наверное, один.

— Ну что ж, посмотрим, — сказала, оценивая, его бывшая ученица.

Садхаки приступили к еде. В прошлый раз они ели левой рукой. Сегодня практика усложнилась, и все стали хавать вслепую. Такие практики разрушали привычные стереотипы и учили действовать осознанно, находясь здесь и сейчас. К тому же еда вслепую начинала пробуждать ясновидение. Хотя со стороны это смотрелась очень комично. Садхаки на ощупь брали вилки и ложки, подчас начинали есть не свой кусок хлеба или брали пищу из чужой тарелки.

После обеда Рулон написал письмо Шри Джнан Аватару, где, как всегда, искренне изложил ситуацию и спросил позволения самому разобраться в ней, чтоб отвлечь беду от школы. «А впрочем, — закончил он свое послание, — решайте Вы, Учитель, а я Вам подчинюсь и исполню волю Вашу. Всегда преданный Ваш Состис».

Вечером должна была состояться встреча с Гуру. Перед ней к Рулону подошла одна женщина, которая была в преддверии уже полгода. Она собиралась ехать домой сразу после встречи.

— Почему вы собрались домой? — спросил ее Состис.

— Я дала себе срок полгода. И вот он вышел. Значит, надо ехать.

— Вы просто программируете себя этими сроками вместо того, чтобы отдаться в руки Мастера, — возразил ей Рулон. — Подумайте, ведь вся жизнь у вас идет по расписанию. Во столько-то лет институт, во столько-то — работа, во столько-то — брак, во столько-то — смерть. Вы загоняете свою жизнь в узкие рамки. Отбросьте это расписание и живите без него. Просто от момента к моменту. Это даст вам подлинное счастье и чувство свободы, иначе вы сами себя задушите.

— Конечно, это так, — ответила она, — но ведь я всю жизнь так думала. Очень много связано у меня с этим расписанием, столько надежд и фантазий.

— Но разве они сбылись? — спросил он. — Это просто самообман. Думать, что все само собой придет, как поезд на станцию, кроме рутинной и монотонной жизни, это ничего не может дать. Скука и пустота, вот что всех ждет на следующей отметке вашего перегона.

Слова Состиса заставили задуматься эту женщину, и она решила еще остаться на неопределенное время.

Вечером состоялась встреча с великим из людей. Джнан Аватар выступил, являя собой неземное могущество и Силу. Он говорил о том, что есть Сила, управляющая всем. Это судьба, порожденная нашим восприятием. Воля, являющая­ся результатом нашей личной Силы, которая может изменить нашу судьбу, если мы не будем пассивно плыть по ее течению, и провидение Божие, посещающее нас, как благодать, и могущее полностью изменить нашу жизнь, поднимая нас на более высокий уровень существования. Гуру объяснил, что мы должны победить привязанности к старому восприятию, не дающие нам измениться, направляя при этом волю на связь с Провидением, с Духом. Для этого мы должны быть все время в преданном, самоотверженном, молитвенном состоянии, контакте с Богом, тогда Божественное войдет и в наше бытие и сможет изменить наше восприятие, а значит, изменить наше существо и нашу судьбу.

Слушая это, Рулон вспомнил, как его мать рассказывала ему о его бабушке по женской линии. У нее было шесть детей, мужа убили на фронте. Ей было очень тяжело, и она молилась Богу, чтобы он помог, но при этом держалась за свое восприятие, за внушенные ей мысли и предрассудки, и, конечно, Бог не мог ей помочь в таком случае. И она стала хулить его, говоря своим детям: «Не верьте, никакого Бога нет». Нарожала детей так, что продыху от них не было, а потом сетует на жизнь. Как-то раз его мать, будучи лет десяти, купалась в речке и чуть не утонула. Она пришла и рассказала об этом своей мамаше. Та ей ответила: «Туда и дорога». Хороший ответ, но не своевременный. Не нужно было плодить нищету, а потом мучиться всю жизнь.

После Сатсанга, святого общения с Учителем, Гуру посвятил Селену в жрицы, а значит, она стала на ступеньку ближе к тому, кого она так обожала.

Ихлас от досады закусил губу, он, видно, еще не наигрался в этой жизни во власть и славу и беспокойно думал об этой ерунде. После окончания ритуала Состиса вызвала к себе Шри Маха Падма Деви, которая была одной из самых близких учениц Гуру, она воплощала его внешнюю активную сторону, его действия в мире, в то время как Суби Лакшми была его Душой, воплощением его внутреннего видения, внутреннего качества, благодати и твердости. Но никто не мог выразить целиком величие Мудреца, он был и поэтом, и писателем, и композитором. И говорили, что его видели стариком, мальчиком и даже пьяницей. Он мог принять любой, самый необычный образ, будучи всегда только Чистым Духом.

Маха Падма передала Рулону весть от Гуру.

— Учитель одобрил твой план в отношении тех рэкетиров, которые приехали для расправы с тобой. И теперь ты можешь действовать, как задумал. Благословение да прибудет с тобой, — сказала она, дав ему камень Шамбалы как оберег и талисман для связи с Силой Эгрегора.

Состис склонился перед наставницей, испытывая величайшее благоговение перед ней и ее Великим Учителем, проводником намерения которого она была. Выходя из Ашрама, он попрощался с Селеной, поздравив ее с духовным про­-
движением.

— Я иду выполнять задание Учителя, — сказал он. — Передай мое письмо для Лилит, — попросил Состис и почтительно сказал ей: — Намастэ! — поклонившись, пошел на мафиозные разборки.

Ему было необычно от такой перемены ролей. Раньше она подчинялась ему, а теперь он почитает ее наставницей. Дело тут не в ней. Она просто человек. Просто теперь она воплощает собой Божественную Силу Учителя, а значит, стоит выше его. И не перед ней, а перед этой Силой он преклоняется сегодня, ибо какое влияние ты проводишь, тем ты и являешься, а сами по себе мы просто пустые сосуды.

 

***

Ранним утром, когда луна еще не уступила своего места солнечному свету, по ровной трассе мчался сверкающий автомобиль. Водители встречных машин с удивлением и завистью осматривали уверенного и шикарно одетого обладателя дорогого автомобиля.

Это Состис выехал из Ашрама на своем джипе. Он решил сам найти братву и разобраться с ними, чтобы они не тревожили покой духовной обители. «Пусть лучше они убьют меня где-нибудь в кабаке, чем все это будет в преддверии». К переднему зеркалу был подвешен берестяной талисман с изображением Шри Джнан Аватара Муни. Этот талисман, заряженный на защиту автомобиля, давал Рулону уверенность и возможность лететь на огромной скорости, не опасаясь аварий.

В салоне звучала «Ашрам Гита». Величественный голос пел песню:

 

Покой и благодать в глазах твоих светится,

В делах осознанных удача и успех.

Все потому, что Шамбале решил ты помолиться

Не за себя, а за знакомых всех.

 

Слушая песнопения, Рулон плакал от переполняющего его восторга и благодати. «И да буду я готов отдать свою жизнь ради торжества твоего», — подумал он. Голос продолжал:

 

И братство Шамбалы, увидев твою верность,

Через Учителя, Иерарха на Руси,

Дало любви тебе божественную нежность.

Все потому, что, брат, ты искренне просил.

 

Состис почувствовал, как начал растворяться от той любви и самоотверженности, которую он испытывал. Песнопение продолжалось:

 

А если трудности встречаешь на дороге,

Окрепни духом и молись сильней,

Кто служит Шамбале, они пребудут в Боге.

И к Богу поведут других людей.

 

Окошко автомобиля каким-то странным образом оказалось открытым, и свежий ветер овевал прекрасное и удивительно гармоничное лицо Шри Джнан Аватара. Рулон удивленно хлопал глазами. Особенно его поразило, что Учитель был в кожаной куртке, черных очках и кепке, как будто собрался идти вместе с ним на стрелку. Он обомлел от увиденного и перестал что-либо понимать.

— Будь внимательней, — сказал Джнан Аватар, указывая ему на дорогу.

Рулон опомнился и как раз вовремя повернул, избежав аварии.

— Настраивайся не на смерть, а не на победу, — сказал Гуру. — Помни, я всегда с тобой.

Понемногу придя в себя, Состис подумал: «Ведь верно, я могу уладить ситуацию. Буду культивировать безупречное намерение. Он стал объезжать все центральные ночные клубы, пока в одном из них не наткнулся на корешей, которые сидели там в обнимку со шлюхами, попивая вино и закусывая разной снедью, в изобилии валявшейся на столе.

Увидев Рулона, они уставились на него изучающими взглядами. На миг он почувствовал себя неуверенно. Но, сжав в руке камень Шамбалы, он ощутил, что за ним стоит гигантская Сила Эгрегора.

Подойдя к ним вразвалочку, он поднял руку вверх и развязно начал говорить:

— Здорово, братва!

Они не очень радостно приветствовали его. Он подсел к ним и удивленно спросил, что они здесь делают, да еще в полном составе. Наверное, какое-то важное дело.

— Да вот, твоя шалава сказала, что ты свалил, — сказал Козырь, постукивая пальцами по столу.

— А, это просто ревнивая сука, — ответил Рулон, безмятежно наливая себе коньяк.

— Ну если так, а то смотри! Ты же знаешь закон Рори: ушедших из мафии убивают, — сказал Фреди, поигрывая брелком.

— Да за кого вы меня держите? Я что, горбатиться пойду что ли? — сказал Рулон. — Давайте лучше выпьем за встречу.

С этими словами он поднял рюмку и залпом выпил ее. Кенты последовали его примеру. Это было знаком, что они пока поверили ему.

— Я тут кое-что придумал насчет удачной операции по продаже оружия и наркоты, — небрежно, как бы между делом сказал Рулон, закусывая выпивку.

Он был всегда головой в планировании подобных операций. Кореша заинтересованно посмотрели на него.

— Но это потом, — добавил он, — а сейчас лучше давайте в картишки перебросимся.

Кенты согласно закивали. Пошарив по залу взглядом, Рулон заметил фартовую шмару и поманил ее к себе. Она, увидев богатого клиента, лениво пошла к нему через зал, окидывая всех надменным взглядом.

 

***

Отправившись к себе домой из преддверия, Рулон по дороге зарулил к своему старому знакомому Гуру Вар Авере, с которым они чалились в дурдоме на Алтынке. Подогнав свой джип к здоровой деревенской избе, Состис завалил сразу в пристройку, где находился спортзал. Спортзал был сделан на удивление просто. Стены из бревен, крепкие и надежные, создавали древнерусскую атмосферу. Маленькие оконца давали неяркое освещение, так что солнечный свет не бил в глаза. Стоял очень приятный запах дерева, и казалось, что здесь обитают самые настоящие древнерусские богатыри. Вар Авера обычно почти целый день там ошивался, проводя тренировки с притащившимися к нему учениками и постоянно тренируясь сам. Подойдя к двери, он услышал грозные крики. Шли занятия. Ввалившись вовнутрь, Рулон громко приветствовал основателя школы астрального каратэ.

— А, это ты! — радостно заорал Гуру Вар Авера, стоя в окружении нескольких учеников. — Заваливай, давай ножи с нашими пошвыряй!

— Вам привет от Джнан, — сказал Состис, набирая в руки несколько ножей.

Вар Авера объяснял, что нож нужно кидать, сопровождая это энергетическим выбросом, чтоб сразу же учиться в любое дело вкладывать Силу, ничего не делать формально, механически, бессмысленно. Поупражнявшись в умении кидать ножи, ученики расселись на лавках.

Его сильное и мерное дыхание свидетельствовало об огромной внутренней энергии, о силе эмоций. От ярости лицо Вар Аверы раскраснелось, словно раскаленная русская печка. На белках глаз выступили красные прожилки, астрокаратэк был похож на мощного разъяренного быка.

— Кто хочет встать у стенда? — заорал Вар Авера. — Я буду кидать нож рядом, проверю вашу смелость.

Желающих не нашлось.

— Эх вы, трусливое говно, — сказал он. — Тут у меня Петька Цыган за бутылку вставал. А вы, черти, что? Это потому, что вы — русские, интеллигенты — потеряли свою силу. Подкаблучники, слабо вам!

— А вы разве не русский? — спросил один парень.

— Конечно, нет! И это принципиально. Я русскоговорящий угрофинн, —
орал он.

Состис вышел и встал у стенда.

— Ладно, я вот решил показать им пример, — сказал он.

— Молодец! — похвалил Вар Авера. — Вот видите, удмурты смелее вас, — сказал он, швырнув нож, воткнувшийся рядом с ухом Рулона. Второй нож чуть не попал в голову, но Состис чуть уклонился, и он только срезал клок волос. Еще несколько ножей воткнулось рядом.

Ребята восторженно глядели на Рулона, дивясь его смелости. Один из них подошел к стенду и стал выдергивать из него острые ножи с дубовыми руко­ятками.

— Вот видите, ни хрена страшного, — заорал Гуру, — а вы струхнули. Давайте бить грушу.

Он показал, что грушу нужно бить со злобой, с яростью.

В зале висело штук восемь массивных груш на крепких металлических цепях. Вар Авера подошел к одной из них тяжелой походкой огромного медведя и с силой долбанул по ней крепким кулаком.

— Это настоящая работа. А если вы бьете ее и улыбаетесь, и о бабьих жопах думаете, это все херня, это вам не поможет.

Вечером он вместе с Рулоном зашел в дом, где была его жена Юлия Вара и его ближайшая ученица Гульсима. Состис достал бутылочку коньяка, и они выпили за встречу. Вар Авера, здоровый, агрессивный мужик, вел себя вполне по-русски. За столом он начал хаять всех мастеров боевых искусств, рассказывая, как он лихо разбирался с каждым из них. Особенно он не любил Медведева за его мешковатость и расплывчатость.

— Такой больше похож на педераста, чем на воина шоу дао, — сказал он, швырнув его журнал на пол.

Юлия Вара вела себя весьма независимо и сексуально и даже заигрывала с Рулоном. Ей было лет 30 с гаком, она была активна и напориста, как и ее муж.

— Я слышал, что вы не против лесбиянства? — спросил ее Состис.

— Да, я занимаюсь этим и даже учу эзотерическим основам этого дела женскую группу школы.

— Я где-то слышал, что это плохо? — с наивным видом спросил Рулон, прикинувшись лохом.

— Разве вы не знаете, что от объединения женской энергии в лесбийском контакте сущность дамы только расцветает, если, конечно, рядом есть мессир, такой, как Вар Авера, — сказала она, посмотрев на своего мужа. — Вот гомосексуализм, он искажает мужскую природу. Пассивный педераст становится как баба, это уже плохо. В восточных гаремах, да будет вам известно, — продолжила она, — лесбиянство всегда поощрялось.

Выпили еще бутылочку водки. Вар Авера разошелся и стал показывать свое творчество, картины и стихи, которые показались гостю слишком примитивными, точнее, сделанными, как говорится, через муладхару и ту часть тела, которая ближе всего к ней находится. Юлия Вара тоже не хотела отставать от своего мужа и станцевала стриптиз вместе с Гульсимой, разбитно показывая все свои прелести мужикам. Гульсима была скромной женщиной восточной национальности с грубыми мужскими чертами лица и большими грудями и бедрами. Она напоминала какую-то древнюю воительницу, и занятие стриптизом ей совсем не подходило.

 — однажды заходит ко мне мужик тут из деревни, — сказал Вар Авера, — и давай на меня в залупу лезть. Я как взял топор, как пошел на него, он от меня побежал, а я топором как дал, но не по шее, конечно, а по столбу. Он сразу обосрался. Они все тут уже со мной передрались, деревенские-то, — сказал он, отхлебнув водки. — Я всегда предупреждал правительство, что нельзя Горбатого ставить, — заявил он о Горбачеве. — Но они меня не послушали. Я еще разберусь с этими спецслужбами. Все хотят пронюхать тайны моей школы, но не выйдет, а Ельцин молодец, это наш богатырь. Его-то поддерживать будем. Тут мы с Юлей собрали конференцию по защите Секо Асахары, — продолжал базарить хозяин, — не мог он заниматься наркотой и оружием. Он ведь такой же йог, как и я. Я это знаю точно.

Тут как-то ко мне в спортзал зашел здоровенный такой боров, мастер по нескольким видам спорта, хотел спарринговаться со мной. Я ему говорю, что сейчас подождите, посидите, пожалуйста. Я сейчас тренировку закончу. А ребятам говорю: «Отрабатываем боевой крик». И мы начали: «ХА ХУМ ХА!» — кричали злобно, жестко. Через 15 минут этот мастер зашугался, говорит: «Извините, не буду вам мешать. У вас, я вижу, занятия». И из зала поплелся. Вот что делает боевой крик, если он идет с сильными эмоциями. Злоба побеждает любую физическую силу, — закончил он свою мысль.

 

 

КНИГА 3.СКРЫТАЯ СТОРОНА ВЕЛИЧИЯ

ЧАСТЬ 1. ПОИСК СМЕРТИ

Мудрость волхвов. Офеня.

 

Ночью он оказался снова рядом с Марианной. Она сидела на большой террасе, находящейся на крыше огромного небоскреба. Казалось, оттуда был виден весь Нью-Йорк и даже вся Америка. Она была одета в традиционное цыганское одеяние, состоящее из множества широких юбок. На ее руках были браслеты и кольца, а в ушах — большие золотые серьги. Рулон с удивлением разглядывал ее новый наряд.

— Ну что, удивлен? — с ухмылкой спросила она. — Не понтуйся, скоро ты и сам будешь выхаживать в национальной одежде.

— Это что, в русской рубахе и лаптях? — удивленно спросил Состис.

— Ты верно догадался, — игриво ответила ему Марианна. — Ты же хочешь развиться дальше?

— Конечно, я всегда  со­вершенствуюсь, — ответил он.

— Вот так совершенство ходячее, — расхохоталась она.

— Зачем я буду это делать? — спросил Рулон, вос­хищенно разглядывая новый прикид Марианны.

— Вон видишь Америку, — сказала она, указывая рукой на окружающий их город, — будешь просвещать мир, ведь истинное учение должно прийти из России, мой милый. Вот ты его и принесешь сюда,.. если хватит личной силы его найти, — лукаво улыбнувшись, добавила она.

— Что же это за учение? — спросил Рулон.

— Это учение шаманов, язычников Руси, учение Алтайской Северной Шамбалы. Этого еще в Америке нет. И индусов тут много, и тибетцев, а вот русских учений еще никто не знал. Россия до сих пор остается белым пятном. И это неспроста, дорогой.

— А ты тоже несешь это учение людям Земли? — спросил ее он.

— А как же, мой милый, — сказала она, ударив в цыганский бубен.

Его звук разнесся по пространству раскатистым эхом, и тут же обстановка изменилась. Рулон увидел себя на лесной поляне, на которой стоял цыганский шатер. Рядом с ним находилась Марианна все в том же одеянии. Раздался цокот копыт, и к ним стала приближаться разноцветная кибитка, из которой доносились звуки цыганских мелодий. Марианна впрыгнула в нее на ходу.

— Найди меня! — крикнула она ему на прощанье и исчезла за поворотом дороги.

Через мгновение Состис проснулся в своем коттедже.

«Найти ее? Но что для этого сделать? Постичь сокровенное учение Руси? Накопить много личной силы?» — его размышления прервал внезапный звонок. Звонили из Ашрама.

— Это говорит Нарада Муни. Учитель поручает вам организовать семинары Шамбалы в своем городе, — услышал он в трубке.

— Да, хорошо, я все сделаю, — благоговейно ответил Рулон.

Слезы радости выступили на его глазах. «Значит, Учитель не забыл меня. Значит, он доверяет мне. Значит, я на верном пути», — подумал он и, упав на колени, начал плакать от счастья и молиться Богу. Встав, полный решимости осуществить завет Гуру, он еще не знал с чего начать. Вокруг его ложа по сторонам света спали четыре его ученицы, образуя тантрическую мандалу. «Нужно подготовить людей к восприятию Истины», — подумал Сотилиан и решил обзвонить всех, кого он знал, и убедить их собрать всех своих знакомых на подготовительную лекцию.

В большом зале собралось много народа. Рулон вышел на сцену.

— Скоро в нашем городе случится одно из самых чудесных и знаменательных событий. К нам приедут люди, которые способны изменить нашу с вами жизнь, сделав ее лучше и прекрасней.

Он долго рассказывал об учении Шамбалы и ее последователях, сопровождая это яркими примерами из своей жизни, примерами чудес и исцелений, которые происходили с другими знакомыми его людьми. Вдохновив аудиторию, Рулон сообщил, что теперь по вечерам будут проходить бесплатные подготовительные занятия и лекции, и попросил слушателей приглашать на них всех знакомых. В конце лекции всем была роздана подборка газеты «Целитель» — газеты Сибирского Ашрама.

К началу семинара Шамбалы был собран целый стадион народа. Усилия не прошли зря, и Рулон почувствовал прилив энергии, данной ему Эгрегором за преданное служение. На семинаре наставник Мукта благословил Состиса на по­стижение тайных учений Руси, дав ему Камень Силы, который должен будет помочь ему найти Алтай Кама. Получив на семинаре Силу и Великие Знания, он стал собираться на встречу с Силой.

Сидя в летнем кафе в Барнауле по дороге к Шаману, он наблюдал странную сцену. Менты проводили досмотр всех, приехавших с Алтая, в поисках перевозчиков контрабанды и наркотиков. Внезапно прямо к ним навстречу направился идиот в стоптанных шлепанцах, дурацкой кепке, вывернутом наизнанку пиджаке, с нелепым выражением лица. Он стал приставать к ним с какой-то глупостью. Менты вертели от него морды и гнали от себя. Тут появилась его старая мамаша, оттаскивая его в сторону, прося ментов не обращать на сына-дурака внимания. Отойдя оттуда, они направились к летнему кафе, где сидел Рулон. Но по дороге сели в шикарный автомобиль, припаркованный поблизости, с номером «666 ВОР». Состис удивился, что общего между идиотом и людьми из этого авто. Вскоре они вышли оттуда, а «Мерседес» плавно отчалил и скрылся за ближайшим поворотом. Дебил с мамашей зашли в кафе и сели за столик недалеко от Рулона и стали заправляться хавкой. Недолго думая, Состис подсел к ним и стал непринужденно рассказывать о себе и о том, зачем он приехал сюда, на Алтай. Вскоре выяснилось, что дурак вовсе не является дураком, а прикидывается им, чтоб сбить ментов с толку и провозить товар. Его патронесса подыгрывала ему, чтоб создать еще более глубокое впечатление идиотизма.

— Дурак дурака видит издалека, — весело сказал Офеня, так называл себя контрабандист. Ты знаешь, кто такие Офени? — спросил он Рулона.

— Это что-то вроде скоморохов, потомки древних волхвов, — ответил тот.

— Да ты последователь славянской языческой традиции, — сказал Офеня. — С появлением проклятых жидохристиан, а после них и коммунистов, нам приходилось прятаться и маскироваться, быть егерями, клоунами, коробейниками, ворами и просто дураками. Так эта традиция дошла до наших дней.

— А где ваши капища, есть ли где-нибудь древние идолы и место поклонения им? — спросил Состис.

— Теперь все на небе — и боги, и капища, — ответил Офеня.

— Как это на небе? — поинтересовался Рулон.

— А очень просто, — ответил Офеня, — ведь все, что когда-либо было на земле, навечно остается на небе. Пойдем, покажу тебе это.

Втроем они пошли в ближайшие кусты недалеко от какой-то замороженной стройки. Расположившись в удобном месте, разожгли там костер.

 — огонь — это символ Ярилы, — пояснил Офеня и, удобно расположившись на сухих листьях, рассказал одну историю: — С одной девчонки сорвал хулиган шапку и убежал. Она за ним, кричит: «Помогите! Обокрали!» Тут к ней подходит еще один парень и говорит: «Что случилось-то?» «У меня шапку украли», — отвечает она. «А ты узнаешь его, если встретишь?» — спросил он. «Да», — ответила девчонка. «Больше не узнаешь», — сказал парень и полоснул ей по глазам бритвой. Так и закончилась эта история, — сказал Офеня и внимательно посмотрел на Рулона.

— А ты молодец, — сказал Офеня ему, — не стал переживать, воспринял рассказ просто как образ. Значит, не шизанешься, когда тонкий план неба приоткроется, — добавил он.

Забив косячок коноплей, они закурили его.

— А теперь настройся на все наше русское, исконное, на наших богов, волхвов, капища, почувствуй это.

Продолжая курить, Рулон очень эмоционально включился в славянский эгрегор, настроившись на преданность и самоотверженность ему. И вдруг почувствовал, что он словно приподнимается вверх и как будто какая-то завеса приоткрылась перед ним. И он увидел с высоты птичьего полета Древнюю Русь, капища и идолов, которым поклонялся народ волхвов, совершающих какой-то таинственный обряд. Внезапно какой-то неведомый голос раздался с небес:

— Вот она — Прародина Духа твоего. Постигни ее великое значение.

Внезапно Состис увидел всех славянских богов, и тайна за семью печатями открылась ему...

 

 

Паломничество

 

Пробираясь по узким горным тропам к Алтайскому Ашраму в сопровождении проводника Айвара, Рулон с улыбкой вспомнил, как много лет назад, узнав об этой Святой обители, он дерзновенно хотел найти ее, объезжая все окрестности Белухи на джипе «Хаммер». Но по такой тропе могли пройти разве что лошади.

— Айвар, — спросил Рулон, — а почему я не мог увидеть Ашрам с вертолета?

— Потому что Ашрама ниже сосна.
Сверху на крыше сосновый ветки. Вот и не видно.

Теперь Рулон понял, как тщетны были его тщеславные попытки попасть в цар-
ство Божие. Эти тропы напомнили ему
путь в священном ущелье Аджны, когда он пробирался к великому месту Силы вместе с хранителем этой местности старцем Агни. Оно находилось неподалеку от пещеры, где достиг просветления Шри Джнан Аватар Муни.

Идя по узкому ущелью, где текла горная река, они достигли небольшого озера, куда с грохотом падала широкая искристая струя воды горного водопада. Дальше другого пути не было, как только взбираться вверх по водопаду. Агни, хоть и был стар, но взбирался с проворством молодого. Постоянное хождение по горам делало его сильным и активным. Рулон пополз за ним по скале под обдающими его струями водного потока; когда он долез до самого верха, то внезапно почувствовал, что находится в совершенно новом состоянии, которое нельзя было ни с чем сравнить. Ему казалось, что он парит, что ущелье переливается радужными цветами, что само ущелье и не ущелье вовсе, а лабиринт сновидения, по которому он пробирается к непостижимой тайне. Немного придя в себя после подобного переживания, они двинулись дальше, пробираясь по чудесному ущелью. Вскоре перед ними открылось озеро сказочной красоты, в которое втекала тугая струя воды из горной расщелины. Переплыв его воды и пройдя в расщелину, они обнаружили второе, еще более прекрасное озеро, в котором жил древний Дух. Помолившись и попросив Духа пропустить их к священному месту, они переплыли и его. Далее перед ними открылось третье небольшое озерцо. Перебравшись через него, Рулон ощутил, что вошел в какое-то чудесное царство. Все внутри него претерпело глубокие изменения.

— Это три Великих озера очищения, воды которых изменяют ауру человека, делая ее Божественной, — пояснил Агни.

Рулон и вправду ощутил себя Богом-творцом неба и земли, настолько возвышенным и тонким было его состояние. И вот наконец-то перед ними открылась величественная панорама священного водопада. Дальше идти было нельзя.
Даль­ше начиналась святая святых: вход в мир Великих Духов. Можно было только сесть напротив водопада и образуемого им озера и застыть в медитации и безмолвии.

Постепенно шум водяных струй, летящих с огромной высоты, стал уносить сознание Рулона в таинственный мир Дольменов. Он увидел Землю, какой она была много тысяч лет назад, когда ее населяли и великаны, и карлики. Были и люди такого размера, которые есть и сейчас. Великаны строили дольмены и другие гигантские сооружения для маленьких карликов, которые обладали великой магической силой, которая и позволила им подчинить великанов — сильных телом, но слабых духом. «Почему же теперь на Земле нет ни великанов, ни карликов?» — подумал Рулон. И вдруг откуда ни возьмись он увидел зеленого человечка — инопланетянина: «Это мы населили Землю людьми, мы изготовили и тех, и других в своих генетических лабораториях. Но только те люди, которые есть сейчас, подошли для целей солнечной системы». «В чем же эта цель?» — подумал Рулон. И внезапно снова ощутил себя сидящим у водопада. Только большие, как у стрекозы, глаза инопланетянина стояли перед его внутренним взором.

— Духи открывают тебе тайну мироздания, — пояснил Рулону Агни, — остальное ты узнаешь позже, —добавил он. Пришло время возвращаться. Наполненные чудесной энергией они возвращались назад таинственной тропой ущелья к первому водопаду. Теперь нужно было прыгать в озеро, находящееся за ним. С высоты водопада страха не было, и Рулон вслед за Агни прыгнул в воду. Погрузившись в нее, он попал в бездну безвременья, казалось бы, время остановилось, и неизвестно сколько он пребывал в этом состоянии. Внезапно перед ним стал проходить калейдоскоп его прошлых жизней. И вот он почувствовал себя душой в лоне божественного океана сознания, и тут все прервалось, он вынырнул, оказавшись на поверхности воды. Агни уже стоял на берегу и ждал его.

— Храни молчание, — сказал он, — чтобы не утерять того, что ты обрел. Ошеломленный пережитым, Рулон побрел за ним вслед по таинственным тропам, открывающим истину для тех, кто готов.

— Айвар, а ты читал «Путь Дурака»? — спросил Рулон своего проводника.

— Читал, — ответил, он развеселившись. — Я и сам в школе был чем-то вроде Рулона. Трудным было детство, от этого я многое понял в дальнейшей своей жизни. Особенно помню, как тяжело жилось в семье матери с отцом. Девять лет он изводил мать, она все ждала, что он изменится, но он становился все хуже и хуже. Хорошо стало, только когда она развелась и начала жить одна и поняла, что жить одной — это настоящий рай. Был осень, ночью очень холодно. Мама с отцом пошли на клуб, на какой-то праздник. Наступил вечер, ложиться спать. Проснулся от грохота и крика мамы, папы. Лежу, смотрю, боясь пошевелиться. Отец тащит маму по комнате, вдвоем пьяные. Смотря через щель под одеялом, думал: «Опять дерутся, как мне надоели эти родители, за каждый мелочь дерутся. Подрались бы днем, когда я в школе, а ночью спать не дают». Лицо весь красный у отца, а у мамы белый, как бумага. Отец бил, рвал одежду, крича: «Ты, сука, почему такая не такая, какая должна быть женщина?!» Мама отвечала молящим голосом: «Не знаю, папочка, не знаю, прошу, успокойся». Отец закричал, кидая и пиная маму: «Молчи, не ври, врешь, сука, ты все мне врешь. Я так покажу, что такое мне врать!» И с новой силой начал бить. У мамы был только крик: «А! Убивают! Помогите!» Я чуть не соскочил с кровати и не выбежал, терпеть невозможно стало, где-то в кухне дерутся. Упал какой-то стеклянный предмет, разбился вдребезги, грохот кастрюля. Слышно, как полное ведро воды опрокинули. Отец кричал: «На, сука! Покажу тебе!», глухие удары, наверно, сковородой или ковшом. В голове мысли летали хаотично: «Если выбегу, тогда на улице очень холодно, не успею добежать до дома сестры». Она жила в конце села, брат ночевал у сестры, поэтому некому было их успокаивать. Отец беспредельно бесился. Сестричка плакала, лежа в кровати. Притащил отец маму в зал. Немного успокоились, вижу через щель: отец душит маму за горло двумя руками, опрокинув на стол. Мама схватила утюг на ощупь и поднимает его, намереваясь ударить отца. А он заметил утюг и, отпустив душить, схватил утюг и закричал: «А, ты хотела ударить меня, сука?! Щас покажу тебе, что такое ударить меня!» Он сунул в розетку утюг. У мамы от страха лицо побелело, глаза закруглились, рот открылся. Через несколько секунд опомнилась и закричала молящим голосом: «Ой, что ты делаешь?! Выключи утюг!» — и вытащила из розетки утюг. Отец отшвырнул ее и включил утюг. Меня выгнал в другую комнату. Мама сказала: «Ради своих и наших же детей прости меня. Папочка, я схватила утюг, подумав, что ты меня до смерти задушишь». Отец сквозь зубы зарычал: «Ы-ы! Убить?! Щас посмотрим, что такое ударить утюгом?» Мама начал просить пощаду, слышно, как отец бьет, кидая от стены на стену. Вдруг мамин голос взвыл и заплакала. Утром узнал от разговора взрослых людей, что отец горячим утюгом погладил бедро мамы. Отца не стали судить, потому что его в тюрьме голову разбили и зашили, когда нервничает, теряет контроль над собой. Я всегда думал, когда они начинали драться: «Быстрее разводились бы, как можно так жить, надоели мне». Бабушки тоже неплохо досталось от отца. Он почему-то ненавидел матери моей мамы. А бабушка народила целых пять детей, а они на старости лет ей стали приносить хлопоты. Одна дочка алкашка стала, а зять бьет и дочку, и саму старушку. Ни одного нормального дитя не было. Я вокруг своих знающих людей смотрю: ни у кого детей нет, которые соответствуют представлениям родителей. Подумал: «Зачем тогда родить детей, если они все равно непослушные?»

Мама думала, что отец изменится. Ни хуя. После уроков мы пришли домой, с нами зашла мама. Отец сидел за столом и писал отчет, был бригадиром чабанов. Отец краем глаза взглянул на маму и спросил: «Где ты была?» — грубым голосом. Мама смиренным голосом сказала: «В спортзале была, а что?» Отец зарычал: «Что ты там нашла, еб твой мать», — и бросил в маму батарейку, лежащую рядом. Мама увернулась от летевшей батарейки. Порвался сзади в стене висевший расписание наша. Я подумал: «Опять грызутся, на хуй, как мне надоели, неужели так будет всю жизнь?»

Вспомнил, как мама рассказывала.

— Как-то раз я убежала в ночь и пошла в село. Тогда мы пасли стадо совхоза. Хотела учиться в институте в столице. А когда попросила, он не разрешил. Ну вот через несколько дней он пришел за мной и избил так, что неделю с постели не вставала.

А вот теперь отец маме не дает идти в спортзал играть волейбол. Потом, после, когда мама и папа развелись, я спросил у мамы:

— Мама, а почему ты женилься на отце?

Она отвечала: «Не знаю, это твоя бабушка сделала это. Когда дедушка твоя, продавщиком был в магазине чабанов, я тоже работала там. Но вот скакали парни, начиная с твоим отцом, иногда пьяные. Поженился на него, подумая, если мама предлагала, значит, хороший парень. Мать же всегда все знает. Если женился на другую, вы были бы на земле или нет, не знаю сынок».

Отец начал бить маму и бабушку после свадьбы через месяц. Сначала подумали: «Ну молодой, еще изменится, образумится». Такого чуда не произошло. Сгоревшее дерево не вырастет опять деревом.

Летом было, я стоял у избушки бабушки. Здесь была и мама. Прискакал пьяный младший брат отца. Увидев, стоявшую мою мать, начал бить кнутом с лошади. Я стоял, испуганно думая, зачем она живет с такими жестокими братьями. А в это время жена младшего брата отца внутри себя радовала, что ее муж не бьет. Она подумала, что они же братья, значит, у них похожее что-то должно быть. А через год он тоже бушевать начал на жену. Отец один раз немножко выпил. Сидел, смотря в горящий огонь через дырку печки. Когда так сидит хмуро, он о какой-то плохой случай вспоминает, начинает ругаться, материться на человека, который ему плохое сделал, а потом этот гнев переведет на маму. Так и начинает забивать его. Известная техника развития гнева у папы.

Как-то во время собирания ягод мама пошла ягоды собирать на реку. По дороге встретила брата отца пьяного. Он начал гнаться за мамой, крича и махая кнутом:

— Убью сука. Куда идешь?

Мать побежала куда глаза глядят. Видит через реку бревно лежит. Лошадь не может по бревне ходить и поэтому туда побежала. Погода сырой была и бревно мокрый лежало. Мать упала в реку, соскользнув с бревна. Вышла запыхавшаяся. Река глубоко была.

Часто я начинал думать:

— Почему же отец вспоминает плохие прошлые случаи, от них же потом злой становится.

Отец как-то летом выпил. Пили до полночи с мужиком из соседних стоянков. Когда мужики разошлись, отец начал приставать к матери. Мама сказала: «Ложись давай, уже полночь». Отец сидел, качая головой в стороны, зрачки наполовину вверх поднялись, как у быка, готовившегося к драке. Подняв голову, заорал: «Ты дура, что ты делаешь? А-а-а?» Мать сказала: «Собираюсь ложиться спать».

Встав на нетвердые ноги, отец пошагал к маме, схватив на ходу лежащую деревушку для топления печки. Мать выскочила на ноги. Отец начал бить куда попало, крича: «Вот тебе, вот тебе!» С размаху кулаком ударил в лицо, что мама отлетела назад и ударилась на сундуки, стоящие сзади. Мы выскочили с кровати, на нас может упасть что-нибудь. Мама из угла в угол летает, а мы с места к месту отскакивали, чтобы не попасть в поле драки. Брат пытался успокоить отца. Ничего не вышло. Видя, что его не слушают отец, он побежал к дому младшего брата отца. Пришел и начал отца душить. Отец боялся от своего братишка и не сопротивлялся. Мама, увидев, как отец перестал двигаться, испугался, подумала: «Передушит», — и начала кричать: «Все хватит, не надо так душить, пожалуйста, отпусти его».

Когда он ушел, отец, немного восстановив дыхание, начал бить заново. Кричал: «Ты, сука, позвала этого щенка, чтобы он меня остановил. Нет, меня никто не остановит». Мать сумела только кричать. Еще раз позвали его, но он отказался, сказал: «Я больше не буду, игра, что ли? Дети, что ли? Сами разбирайтесь: если я его убью, не вы же отвечать будете».

Когда отец удовлетворил желание, мать превратилась в кровавую смесь. Три-четыре дня не встала с постели. Отцу было по хуй. Каждый день грубо спрашивал, подходя к кровати: «Что? Когда выздоровеешь? Хватит валяться, как старуха». Мать со стоном отвечала: «Немножко подожди, пока я не могу встать, колет весь тело». Семь дней подряд дождь шел. Наш дом капал внутрь, поэтому в доме сыро, холодно было. Днем я играл на луже и вдруг есть захотел. Не хотел домой идти, там все сыро, грязно. Побежал в дом бабушки, там разговаривали бабушка и одна женщина. Я слушал их, запивая суп с хлебом. Бабушка говорит:

 — о, давно, здесь, в этой реке, жила шаманка. Его юрта была внизу. В выходе Дестих-Ойа. В это время был буддистский монастырь в выходе речки Дончешктиг, на правом берегу на равнине. Ой, уже забыла, из чего они так начали, стали друг на друга нападать. Шаманка была сильная, агрессивная. Вечером она во время вечерней дойки коров начинала камлать и нападать на главную ламу монастыря. А лама в это время начинал читать свой судур. Эта книга без скрепков, собранные длинные листы. Шаманка никак не могла подходить к ламе, потому что внутри книги у ламы лежала ниточка из дна брюки шаманки. Обозначала это, что нитка из самого противного места у женщины находится у ламы, и лама этим занимался. Потом лама убил эту шаманку в одном бою. Шаманка, умирая, сказал: «Я буду продолжать, приду еще!» Через несколько дней женщины услышали во время вечерней дойки звук бубна, стучащую колотушкой. Звук поднимался к монастырю. А через некоторое время с криком пролетает черная ворона, прогоняющий звоном колоколов и шептанием ламы. Так продолжалось каждый вечер до смерти ламы.

Во время, когда тело ламы вывозили из храма, шаманка тоже пришла. Она хотела перехватить ламу во время выхода из тела души. Но лама был сильный и в это время тоже сумел прогнать шаманку. Черная ворона летела с криком: «Ах, проклятый. Ах! Ах!» За вороной гнались звук колоколов и шептание мантров ламы. Ворона дала круг над монастырем и улетела.

Послышался мычание коровы и телят. Бабушка встала, кряхтя старыми костяшками, и сказала: «Коровы пришли, пора идти доить».

Я выбежал наружу и смотрю в сторону реки. Страшно стало, представил, как звук бубна идет вверх по реке в сумерках. Внимательно прислушиваюсь, не идет ли звук бубна, ведь время же вечерней дойки. Нет, нету звука. Смотря в небо с красным светом на закат, думал: «О, Шаман. Наверно, они все смогут. Стать бы шаманом. Убить, наказать плохих людей, даже не прикасаясь их. А вот ламы, они скучные. Сидят, из дому не выходят».

Закончился каникулы. Я пошел учиться в село. Жил здесь в доме сестры. Она была учительницей. И поэтому больше часть дня проводил в школе. Муж все время ругался из-за того, что все время грязно, посуда не мыта, белье до сих пор все грязно лежит. Каждый раз, когда приходит домой, он скажет: «Еб твой мать, до сих пор на столе грязно». Когда муж сестры приходит домой пьяный, то начинает грозиться с сестрой со словами: «Эй дура, сука, где ты прячешься? Где ты была? С кем спала? Ну-ка, корми мужа, блядь». Жена говорит: «Что ты задумал? Где я могу быть? Сидела дома, убирала, стирала. А ты сам где был? Нужно забор доделывать, грядки чинить». Я никак не мог понять, где бы я ни был, везде муж с женой грызутся. Почему же они такие, нигде тихой семьи нет. Видел, как отец бьет свою мать, так грубо бил, с палками своими. Здоровенными кулаками, а они кричали: «Ой-ой, сынок, пощади нас, старых людей». Как плохо стареть. И так худой, полуживой и наверх бьет сыночек здоровый.

А вот шаманов люди уважают, ни пальцем не трогают. Ламов тоже уважают. Дедушка рассказывал один раз про страну Шамбалу. Он сказал, что это страна среди гор Гималаев. И оттуда придет эра Бога Майтрея, и на земле будет война, где сын отца, отец сына будут убивать. Потом останется несколько человек. Бабушка так подтверждающе кивала. Дедушка сказал, что про это его дядя рассказал, когда ему было 8 лет. А в это время бабушка радовался. Когда мама нашла школу Шамбалы и начал зарплату тратить на семинары, бабушка сказала: «Что ты нашла какую-то школу Шамбалы? Перестань тратить деньги туда, лучше покупай продукты. Ничего не понимаешь, смотри у тебя в доме еды нет. А ты тратишь на какую-то школу». Мама сказала, одевая старое пальто зимнее: «Прекрати, мама. Сама знаю, что делаю. Молчи, сиди дома. У тебя ничего нет в уме, кроме, как бы бутылку водки купить». И вышла, схватив пакетик с тетрадью, захлопнув дверью. Тогда я понял, что, когда бабушка узнала про Шамбалу, радостно подтверждала, а когда реально мать начала тратить деньги туда, бабушка обо всем забыла и забесилась, начала хулить Шамбалу.

Вот так сработала старая программа у бабушки. То, что обожествляла — начала убожествлять. То, что мама через два месяца триста долларов, на еду не хватало. Я все время думал: «Почему мама так живет? Неужели выхода нет. Что, я тоже всю жизнь буду жить, как мать, что ли? Получать триста долларов через два-три месяца. Нет, я так жить не буду».

У мамы часто спрашивал про это. Она не знала конкретного ответа. «Не знаю сынок, судьба, наверно, такая. Вот твой отец и моя мать мне не давали учиться, получить высшее образование. Поэтому не могу работать на местах, где платят много зарплаты».

После каникул пошли в село на верхом меня отправлять в школу. Были там мама, отец, младший брат отца и его отец. По дороге пили спиртной напиток из броженного коровьего молока. Останавливались по дороге, пили и дрались. Шел дождь, холод пронизал тело. Маму и своего отца отец всю дорогу грозил и бил, не понимая из-за чего. После очередной передышки один двинется, а другой продолжает сидеть или оба продолжают драться.

Туман густой был, поэтому каждый раз приходилось поворачивать лошадь и искать отставшего. Каждый раз поднимали старика и посадили на седло. Он такой пьяный был, что еле держался на седле.

Так дошли до села только утром. Как только пришли, отпустили лошадей с седлами в огород и уснули в глубокий сон.

Когда отца забрали в тюрьму, было хорошо, никакого шума-драки не было. А через четыре-пять лет началось весь этот кошмар обратно. Сначала все радовались, что отец вернулся из тюрьмы целым и невредимым. Он вернулся превратившимся в психа. В нашем селе есть много арестантов вернувших, и все злые на своих жена.

Я сделал вывод, что если муж попал в тюрьму, то ему потом не надо идти к жене. И еще заметил я, живя у сестры, что муж будет всю жизнь ревновать свою жену к другим мужикам. От этого ему покоя нет, особенно когда на длинные дни уходит.

Осень был, учебное время. Муж сестры стригал голову своего сына, я сидел в другой комнате. Сегодня хмурое настроение было у зятя оттого, что грязное белье накопился, а сестра собирается идти в столицу района по делам. Обычно в субботу или воскресенье стирали белье, поэтому он злился, что сестра уйдет и не будет стирать белье.

— Структура головы этого парня похожа на структуру головы парня, живущего внизу села, — послышался голос зятя хмурый.

— Не дурачься, что ты говоришь? — сказала сестра.

Потому что сынок был похож на людей матери, а не на отцовского рода.

— Наверно, это не мой сын, — сказал он. — Кто знает этих женщин, что они творят без меня.

Заметил, что если муж один раз жену изобьет, то потом уже легче становится бить жену.

Вечером сестра, придя из районного центра, начала ругаться на мужа:

— Почему белье не стирал? Целый день сидел дома. Что ты делал вообще? Иногда ты становишься как гость, уходящим, приходящим.

— Молчи! Стирка, мойка, домашняя работа — это женское дело, — сказал муж. — Почему не исполняешь свои обязанности?

— Где написано этот закон? — закричала жена. — Мне не можешь помогать, что ли?

Муж молча начал одеваться на улицу.

— Ты куда? — спросила жена. — Принеси воду, поставь на печку, будешь детей мыть.

— Куда? Куда? — переспросил муж. — Какая разница, куда я пошел? Играть шахматы в спортзале.

И вышел. Жене пришлось самой тащить воду, греть ее и мыть трех детей.

Вот как плохо сестре. Показался муж сначала непьющим, добрым. Сначала выпил. «Ну один раз, — подумала она. — Ничего, ведь непьющего нет». Потом пьяный кричал и избил. «Еще молодой, — подумала, — изменится к лучшему». Часто слышу от женщин и мужчин их жалования и замечания. Они знают, что муж их бить будет, а жены все время пилить будут, дети орать, непослушные будут. Но покорно идут прямо к этому аду.

Во время драки мама бегала, как сама смерть, а отец красный весь, как черт в аду. Никто не старается искать другой путь. Они часто так говорили, когда я спрашивал.

— Ну жизнь так устроена. Что мы можем делать кроме жениться, как все? По-другому невозможно. Не бойся. Ничего, привыкнешь к жене.

Дураки не понимают, что им просто не надо жениться. Тогда что-то произойдет с ними хорошее. После уроков я пошел к дому дедушки. Он жил через улицу от школы. Дед и баба разговаривают между собой на исторические темы. Я их очень любил слушать. Сел листать книгу, слушая деда.

— Как-то в детстве слушал от папы об одной шаманке. У нее было табун. Во время дойки вдруг она закричала: «Ой, что они делают в моем табуне, дураки непослушные?» И встав, издала звук как лошадь и один раз ногой пнула в воздух, так как лошади пинают.

Вечером к ней пришли три парня. Один из них хромой. Они, поклонясь, сказали: «Прости нас, бабушка. Нашего друга пнула кобыла, и у него нога повредился. Помоги нам». Шаманка даже не оглянулась на них. Они просили, просили и ушли.

Второй раз придя, сказали, поклонясь: «Бабушка, прости нас. Мы хотели из вашего табуна украсть одну кобылу. А она пнула нашего друга в ногу. Помоги ему». Баба грубо сказала: «Пошли вон отсюда, проклятые воры. Не хочу вас видеть».

Третий раз пришли с дарами и подарками. Шаманка сказала: «Ну ладно, приведите этого негодяя». Посмотрев ногу, сказала: «Ничего страшного. Пряник сдвинулся с места». И погладила колено парня, тот сразу вылечился. Ушли, давая клятву, что никогда воровать не будут.

Дед засмеялся и рассказал еще одну историю:

— Вспомни, как один мужик дурачился над шаманом. Мне было лет шесть.

Был шаман по имени Чогдак Хан. Ему бубен чинить новой шкурой пришлось. Все народ собрались из ближайших стоянков. Это был как праздник, веселый, интересный. В охоту отправили человека. Он пошел за самцом горной козы. Он знал, что шаман будет изображать во время камлания, как охотник убил самца.

Вот, когда он убил его, таща к юрту шамана, писал по дороге на ходу, бегая зигзагом. Короче, он дурачился.

Во время камлания шаман писал, таща за собой самца горного козла, и бегал зигзагом. Это проверка, как шаман обладает своими способностями. Люди и мы, мальчики, катились со смеху.

Хихикая, дедушка начал глубоко кашлять. У него кашель. С ней он и умрет, потому что на фронте во время Второй мировой войны получил воспаление легких. Дурак прыгал с криком «За Сталину! За Родину! Ура!» в самые трудные работы, и вот получил от этого кашель на всю жизнь.

Зять пришел домой ночью пьяным. Зарыгав, перешагивая на нетвердых ногах, окликнул жену: «Эй, сука, вставай, иди сюда». Жена встала, подошла и включила лампу. Муж сидел на стуле весь в пыли.

— Где был? Почему опять пьяный? — спросила жена.

Поискав в карманах свою сигарету, но не нашел его.

— Где мой сигарета, дура? Почему мне не покупаешь? — заорал он. — Я твой муж или кто? Сука!

— Как тебе сигарету купить? — спросила жена, стоя прислонившись спиной к печке. — Детям вместо этого конфеты купить. Сколько курить будешь?

Они всегда такие, сестра и зять.

Как-то раз зять собирался в тайгу лес рубить. Сестра услышала способ избавления от курения через конфеты. Когда захочется курить — сосать конфету. Купила мешочек конфет и отправила мужу. Он съел конфету, а курить не бросил. Если он не женился бы, его никто не ругал бы за то, что он курит.

— Да, — сказал Рулон, — и вот на такую обрызглость люди меняют счастье духовного пути. Ужасно, зачем заниматься всей этой чушью, лучше бы начали медитировать, молиться, путешествовать по святым местам.

— Это так, — ответил Айвар, — так-то вот этого никто не понимает, да и не хочет понять. Они боятся маленьких трудностей духовного пути, при этом стоически перенося адские страдания семейной жизни. Все потому, что они внушают себе и другим, что это самое главное, а духовное — так, хобби, что-то вроде забавы. Все это ужасно. Жаль мне этих несчастных.

В связи с этим Состис вспомнил, как, приехав из Новосибирска назад к себе, на Черное море, он стал обзванивать всех своих знакомых из Удмуртии, приглашая их к себе в гости для паломничества по священным местам Кавказа. Однако, к его величайшему удивлению, никто из них не захотел приехать, хотя Рулон предлагал им даже деньги на дорогу. Его брат Сергей сказал, что ему нужно работать на барахолке и отдыхать пока некогда.

— Ты же там сдохнешь, — сказал ему Рулон. — Не будет конца этой работе, за эти три копейки, которые ты там получаешь. Их еле на жизнь хватит. Пока есть возможность, нужно отдыхать, работать над собой, идти духовным путем, все остальное — это ересь.

Но Сергей упорствовал во зле и так и не захотел ехать. Сотилиан не мог себе представить, как это бы он, как Сергей, горбатился на барахолке. Это бы он мог делать в качестве духовной практики. На месте Сергея он лучше бы стал хипповать, работал бы кое-как, чтобы только не помереть, или сидел бы у кого-то на шее, а все свободное время оставил бы саморазвитию, иначе жить смысла нет, лучше сразу сдохнуть. Приглашал Соти и старого своего ученика Козу, но тот, будучи в начале Духовного Пути восторженным, любознательным и восприимчивым, заболел тупостью — болезнью, которая подстерегает всех ищущих после нескольких лет совершенства. Им начинает казаться, что они уже все знают, все поняли, былой восторг и любознательность исчезают, они утверждаются в ошибочных взглядах и заблуждениях, перестают продвигаться дальше.

— Я его учил, — подумал Рулон, — и я сам не могу сказать, что все знаю, а он уже становится апатичным и мертвым. Завозился с женой и чужими детьми вместо того, чтобы отдыхать, познавать истину. Теперь у него проблемы. Основная проблема в том, что он дурак! Это неразрешимая проблема. Его тупая рожа не может просечь того, что нужно для него же. Он стал подкаблучником, и им теперь вертит жена, а не Божественная Сила.

Позвонил Приме, бывшей своей ученице, но она уже устроилась в ларек и разводит шашни с его владельцем. Это оказывается для нее важнее, чем отдых у моря. Все эти шашни приводят к судьбе матери Айвара, когда муж будет пить снова водку или гоняться за ней по квартире с ножницами. Потом она уже не будет знать, куда идти от него, куда деваться, но будет уже поздно, на юг никто не пригласит. Так всю жизнь и просидит в ларьке, торгуя сигаретами, водкой и презервативами. Один раз ее очередной ревнивый ухажер уже сбросил ее с балкона, скоро она дождется того же.

Хромая Марина, сестра Александра, даже и слышать не хотела о юге, она знала, что женой Рулона она никогда не будет, так как вокруг него всегда было много баб, а если так, то ей тогда и вообще ничего не нужно. Дурость! Урод! Сидит одна, а кроме поебени, ни черта нет в тупой башкени. Едри ее мать, которая не научила ее ничему умному. Какая разница, найдет она здесь свою драную единственность или нет. Главное — это хорошо жить, отдыхать, купаться в море, заниматься собой, получать возвышенные впечатления. Но у множества дур на уме только херота, гормон им в башку бьет, иллюзии будоражит. Это-то их и делает потом прислугой бомжей, на которых они и тратят всю свою жизнь вместо того, чтобы жить хорошо, все иметь, не работать, развиваться.

Позвонил Сотис и Бочке, коротконогой и толстой, за что ее и прозвали Бочка, но она возомнила, что сможет стать певицей, так как у Сотилиана она спела несколько песен в Рулон-Гите. «Певицей она могла быть только благодаря мне, — подумал он. — А теперь она репетирует в пьяной компании, которая себя называет рок-группой «Три литра», в грязном подвале. Раз в месяц после получки, набухавшись, они там дрынчат на разъебаных гитарах. Так она никогда не станет великой певицей, а как была уборщицей, так ей и будет, тупая дура».

— Да-а-а, — подумал Рулон, — пока человек беспокоится обо всех стадиях и видах программы размножения, он не может быть счастливым, хорошо жить, идти духовным путем. За время, пока Сотис был в Новосибирске, все его ученики куда-то разбежались, даже Лилит ушла, сказав, что она не собирается стоять в очереди за хуем. «Вот как низко она пала, — подумал Рулон. — До чего примитивны стали ее интересы».

Как-то раз, встретив Лилит, после ее ухода, он заметил, что она вся сдулась, постарела, не было в ней уже былого блеска. Да, так происходило со всеми, кто уходил, так как мирская жизнь, слабые мысли и отсутствие рядом сильной личности опустошают людей.

— Все они были просто подключены к моей неординарной судьбе и поэтому становились частью меня, обретали часть моей силы, а теперь они опять стали самими собой — бессмысленными мышами, туда им и дорога. Хорошо жить, видно, дано немногим, немногие могут быть великими. Большинство — ничтожества, и только включенность во что-то большее может их преобразить на время.

Подумав так, Рулон решил сам начать свое паломничество по святым местам вместе с Адептами Шамбалы, с которыми он познакомился в Новосибирске.

Услышав по радио штормовое предупреждение, Рулон тут же ринулся к морю, там уже начался настоящий шторм, баллов двенадцать. Дул сильный ветер, поминутно сверкали молнии, и, не переставая, грохотал гром. На берег, бушуя и пенясь, вкатывались десятиметровые волны, волоча за собой прибрежные камни. Помолясь и привязавшись веревкой к стоящему на берегу дереву, он пошел прямо на выкатывающиеся на берег громадные серые волны.

Первой же гигантской волной его сбило с ног и, перекрутив в бурлящих водах, с силой дало о берег, осыпав сверху морской галькой. Сперва волна отбросила его к берегу, но затем отхлынувшая вода его вновь стала затягивать в море. Не успел он опомниться после первой волны, как уже попал под обрушившуюся на него огромной массой воды вторую. От этого его внутренний диалог полностью отключился, но он старался быть осознанным и, несмотря на весь ужас своего положения, наблюдать за собой со стороны. Накрытый десятиметровой массой воды он уже не понимал, что с ним происходит. Перекрутя его, как в центрифуге, волна ободрала его о прибрежные камни, пронеся вперед к берегу. Но отхлынувшая вода снова уносила его обратно в море.

Кое-как успев вдохнуть, Рулон опять оказался накрыт многотонной водяной массой и чуть не потерял сознание от сильного удара о берег. Он схватился за веревку, поняв, что если сейчас не выберется, то может захлебнуться в волнах. Без веревки выбраться на берег не было никакой возможности, настолько сильное было течение откатывающейся назад воды. Хотя в шторм баллов в шесть выбраться можно было и без веревки. Выброшенный очередной волной на берег, он стал быстро наматывать веревку на ободранные о прибрежную гальку руки, в то же время наблюдая за собой со стороны. Но не успел он это сделать, как новая волна закрутила его в своем потоке, вертя, как песчинку, переворачивая его вниз головой, закручивая в бараний рог. В результате этого веревка закрутилась у него вокруг шеи и начала душить его. Задыхаясь от волн и веревки, Рулон яростно старался выбраться на берег, ревя от напряжения. Его сдавленная голова налилась кровью и побагровела, чуть подтянувшись на веревке, он уже был смыт отливающей с берега волной только наполовину. До берега оставалось уже совсем немного, как вдруг его оглушил большой камень, выброшенный волной прямо ему на голову. Он обмяк, его тело бессмысленно повисло на веревке, омываемое отхлынувшей водой.

Внезапно Рулон увидел свое тело со стороны, он сам парил над ним, над волнами. Он пытался схватить его, вытащить на берег, растормошить, но его руки проходили сквозь тело. Бушующие волны также проходили сквозь него. Подумав, что теперь ему придется жить без физического тела, он оставил попытки спасать его. Как вдруг заметил, что веревка натянулась и после очередной выбросившей его тело на берег волны оно стало двигаться к берегу против течения отливающей с берега воды.

На этом его пребывание вне тела прекратилось, он провалился в какое-то тяжелое марево. Очнулся он уже на берегу у ног Сапфиры, наставницы из Алтайского Ашрама, которая стала его тантра-парой в Новосибирске и приехала сюда, как и он, на паломничество к дольменам.

Еле поднявшись на ноги и покачиваясь, как пьяный, Рулон побрел к дому, поддерживаемый спасительницей. Оглушенный штормом, он еще плохо соображал, что с ним произошло.

— А я почувствовала, что тебе грозит опасность, и что-то меня потянуло на берег. Видно, твой Ангел-хранитель не дремлет. Вот только не пойму, зачем ты все это делаешь?

— Так поступали многие Учителя, — откашливаясь от попавшей в рот воды, сказал Рулон, — Раджниш в детстве прыгал с огромной высоты в воду, прыгал в водовороты. Это помогало ему остановить внутренний диалог и добиться осознанности. Гурджиев путешествовал по пустыням, был на Тибете, и везде он сталкивался со смертельной опасностью, которая обнажала его сущность и отключала ложную личность, напичканную разными предрассудками и нелепыми представлениями о себе. Такие ситуации здорово помогают понять, кто ты есть на самом деле. Однажды, — продолжал Рулон, — я увидел приближающийся смерч. Синий столб закрученного вихря шел, поднимаясь от земли до неба. Я где-то слышал, что один человек попал в такой вихрь. Его сильно закрутило и подняло в воздух. Внутри он увидел, как там сверкают молнии. После этого у него развилось ясновидение. Так вот, я погнался за этим вихрем на машине, но мне не повезло. Он прошел по морю далеко от берега, а так бы, глядишь, и я стал ясновидящим. Такие переделки сильно могут помочь в духовном продвижении.

— Да, — согласилась Сапфира, — тесное соприкосновение с природой может творить подлинные чудеса.

Зайдя в шикарный коттедж Рулона, они стали приготавливаться ко сну, так как было уже поздно. Состис подошел к Сапфире сзади и обнял ее грациозное тело. Он поцеловал ее в шею и стал ласкать ее пышную грудь. Сапфира сначала поддалась и расслабилась в объятиях Рулона, но затем отстранилась.

— Тантра — это не только секс, — улыбаясь, сказала она. — Это прежде всего энергетическое взаимодействие. И оно и так предстоит нам сегодня на рассвете. Когда мы будем с тобой у жертвенного монолита древних дольменских жрецов. Поэтому хорошо, что ты хочешь меня, значит, у тебя есть нерастраченная сила для направления к неведомому. Сегодня она поможет нам.

Рулон понимал, что состояние сексуальной неудовлетворенности есть самый верный знак наличия излишней энергии для выхода в неведомое и, согласившись с Сапфирой, приступил к молитве, готовясь к предстоящему событию.

Доехав ночью до священного леса, они направились по узким тропинкам к заветному месту. С трепетом и благоговением Рулон приближался к древней святыне.

— Этот жертвенный камень предназначен для двоих — жреца и жрицы, соединенных тантрической силой. Им он открывает проход во времени и раскрывает тайны древних мистерий.

В полумраке они начали приближаться к нескольким выступающим из темноты силуэтам. Это были священные камни дольменитов. Подойдя к священному камню, они прикоснулись к нему с благоговейным трепетом и нащупали на его поверхности два углубления для сидения. Опустившись в них, Рулон — в правое, Сапфира — в левое, они слились с магическим камнем, сохраняя ощущение присутствия друг друга, и замерли, направив свой взор на верхушки деревьев, из-за которых стали появляться первые лучи солнца.

Так много тысячелетий назад встречали рассвет древние жрецы дольменов. На вершине камня находилось жертвенное место, где они приносили в жертву великим Духам скот, напитавшись его флюидами крови. Духи приходили на помощь, исполняя желания дольменитов.

Состис и Сапфира принесли уже немало материальных жертв, отдав многое, что имели, Школе Шамбалы, а теперь постоянно и самоотверженно трудясь для ее блага. А значит, и для блага всего человечества. Теперь осталось принести в жертву все свои привязанности и иллюзии, что они и старались изо всех сил сделать. Накопив большую личную силу, они направили ее через каменный алтарь к Великим Духам Дольменов, оживляя этой энергией их забытые знания.

Тьма расступилась, и лучи восходящего светила осветили мир. Но это был не их мир. Это был мир, существовавший десять тысяч лет назад. Густого леса, окружающего камень, больше не было. Их взору предстала вершина горы, из-за которой восходило древнее светило. Прямо перед ними в короне его лучей стоял жрец в шапке с рогами, в длинном до пят одеянии. На его шее были бусы из маленьких черепов. В левой руке он держал чашу, в правой руке был длинный посох, увенчанный наверху головой загадочной птицы.

Сотилиан уже не чувствовал себя отдельным существом. Он чувствовал себя и Сапфирой, и самим собой. Он смотрел на жреца сразу четырьмя глазами и слушал его четырьмя ушами. В его груди билось сразу два сердца, и они стучали в унисон.

— Этот камень соединяет двоих в одно, — пояснил жрец громовым голосом, который породил в горах глухое эхо. — Только у двоих хватит силы, чтоб пройти эти врата — врата времени. Время — это голос Бога. Это разговор Бога с человеком. Человек что-то думает, к чему-то стремится, чего-то хочет достичь, совершает деяния, но время показывает ему, насколько он прав и насколько он заблуждался.

Как часто то, что он задумал как благое, оборачивается злом, как, оказывается, несбыточны его фантазии и замыслы. Этим Бог отвечает человеку: «Держите же свое сознание в вечности. И с ее позиции оценивайте все сущее. Тогда многое станет яснее, и вы поймете, сколько раз уже совершали одно и то же, сколько раз терзались одними и теми же надеждами и разочарованиями».

И сколько раз Бог отвечал вам одним и тем же образом, что все не вечно, все бренно, все смертно. Сколько раз вы спешили собрать в забытьи подобные сну вещи сего мира. Но смерть вновь пробуждала вас, и вы видели, что вы не можете забрать их с собой, как и то золото, что находили во сне. Внемлите же ответу Бога и находитесь в вечности, тогда вы познаете его.

Солнце взошло прямо за спиной жреца, обрамляя его ореолом своего сияющего диска. В один миг он вспыхнул, превратился в солнце и исчез в его диске. И в этот чудесный миг в сознание Рулона и Сапфиры пронеслось понимание, что вре­мя — это движение, это движение солнца, земли вокруг него, луны вокруг земли и всех планет. Это движение ветра и морских волн. Это движение мыслей и электронов вокруг атома. И все это непрестанное движение является танцем Бога, и что наши тела, чувства и мысли приводятся в движение его танцем и, что наша задача тан­цевать в едином ритме, в ритме времен. И только находясь с ним в един­стве, будучи своевременными, они смогут обрести Божественное в себе. А быть своевременным — это находиться всегда в настоящем и в то же время в вечном.

С этим знанием они вернулись назад и снова оказались в священном лесу сидящими на жертвенном камне. Еще долго сидя на нем в состоянии очарования увиденным. Внезапно к Рулону пришло понимание, что они могли остаться навсегда в том времени, в какое они попали, находясь на этом камне времен. А может быть, они могли бы перенестись в будущее и остаться там навсегда. Только вот от самих себя, своих глупостей и недостатков они не смогли бы избавиться ни в прошлом, ни в будущем. Только отрекшись от них там, где бы они ни находились, они сбросили бы их власть над собой.

Как жалко, что многие из его учеников так никогда и не переживут этого чудесного знания. Они навсегда погребли себя в мирской могиле, даже не представляя, что же их ждет там.

Рулон с Айваром, найдя небольшую полянку, находящуюся вдоль тропы, устроили привал. Разведя костер, они уселись рядом с ним согреться и передохнуть, подкрепляясь имевшейся у них пищей.

 — ой, как тяжело жилось мне в детстве, но еще тяжелее жилось матери и сестре, — продолжил свой рассказ Айвар.

Слушая рассказ Айвара, Рулон еще раз убедился в бессмысленности мышиной возни, которой занималось большинство людей. Они это делают, потому что не знают другого способа жизни. Запертые в тюрьму внушенных им представлений и догм. Но особенно обескураживающим был тот факт, что многие его ученики, слышавшие слово правды ни один год и даже сами согласливо повторяющие его, и живущие рядом с ним, все-таки погрузились в эту тяжкую трясину. Всех их беспокоила мысль, что они живут не так, как им внушила мать, не так, как все люди, жалкие зомби. Таких людей в революцию делали коммунистическим быдлом, а теперь делают производителями пушечного мяса.

Однако кое-кто из его учеников все же понял, что не нужно рожать. Однако осталась рабская зависимость от партнера, его постоянный поиск. Так действовала вмонтированная природой программа и внушенный страх одиночества. Но только одинокий монах или тантрик может обрести целостность самого себя и взойти на вершину этого мира. Все эти раздумья напомнили ему о том, как он совершил паломничество по линии Силы, которая проходила вдоль реки. На этой линии в прекрасной роще из сказочных самшитовых деревьев, покрытых густым зеленым мхом, свисавшим с их ветвей, как новогодняя мишура на праздничной елке. В красивейшем горном ущелье рядом с чистой холодной рекой, несущей свои воды с Кавказских хребтов в Черное море, находилась таинственная пещера великого Учителя человечества, спасителя мира Шри Джнан Аватара Муни. Именно под ее сводами он достиг полного и окончательного освобождения от уз сансары и кармы, слившись с Божественным в самадхи отречения от собственного эго.

Пробираясь по узкой тропинке, Рулон приближался к священному месту. Вни­зу с шумом катились по камням горные реки, вверх поднимались величественные белые скалы. Но вот и каменные ступени, ведущие наверх к священной пещере. С благоговейным трепетом Рулон поднялся по ним и вошел в ее таинственные своды. Внутри царил холод и мрак, как это обычно бывает в пещерах. Летом и зимой там всегда поддерживается температура 9 градусов и стерильно чистый воздух, в котором в тысячу раз меньше микробов. Поэтому пещеры являются наиболее чистыми местами во всей природе. Это настоящие храмы, созданные для общения человека с Богом.

Рулон в полном безмолвии зашел в пещеру и сел на то место, где много лет назад медитировал Учитель. И в этот же момент он почувствовал огромный поток благодати и мудрости, который стал снисходить на него. Он попал в космический канал Просветления, который наработал Джнан Аватар Муни своей великой медитацией. Войдя в поток, Рулон стал ощущать, как будто он сам становился им. Это великая Божественная Сила начала преобразовывать его существо. Сила, царящая в этом храме, созданном природой и медитациями просветленного Мастера.

Проводя паломничество по святым местам, Рулон осознал, что это самый бы­с­т­рый и эффективный способ продвижения, которым шли тысячи святых подвижников. Ибо, не оторвавшись от серой обыденности, не соприкоснувшись с Силой, человек не может измениться. Все его окружение, все привычки и последовательности держат его в цепких сетях, не давая возможности иначе помыслить, поступить по-другому, ощутить и воспринять себя и окружающий мир. Ру­лону хотелось навсегда остаться здесь. Он почувствовал, что это и есть его подлинный дом, в который он пришел через много лет после долгого и сложного жизненного пути, полного бед и лишений, идущих вслед за надеждами и привязанностями. Теперь он понял, что достиг того, что искал столько лет. Шли часы и дни, а он все сидел в пещере, не прекращая медитации.

 

************

В поисках шаманского коня

Они спали в чадыре, когда дым от очага превратился в когтистую лапу и стал забираться в горло молодому шаману.

В горле она сжала ему язык, и тот стал говорить сам, без участия человека:

— Коня, заведи себе коня, безногая Рыбья Кость.

Рулон открыл глаза, все было нормально. Дым, как ему и положено, тонкими струйками улетал к небу, а язык подчинялся его желаниям.

«Может, это просто сон», — утешал он себя, но какой-то привкус гари в горле и чуть онемевший язык убеждали его в том, что этот сон был непростым.

— Ну, чего разворочался, — послышался голос Алтай Кама, — чего тебе не спится, спать ты должен. Иначе как Жула будет летать на свободе?

— Что это Жула? — спрсил Рулон.

 — о... — старик сел на своем ложе и стал растирать веточку шикши в своих руках. — Жула — это душа.

— Какая из пяти?

— Самая главная. Жула — свободная душа, она вылетает из тела, пока человек спит, и летает, где хочет, в разных-разных мирах. Твоя душа скоро подружится с тобой и сможет брать тебя к духам, когда камлаешь. Но если человек не будет спать, то Жула истоскуется по свободе и улетит совсем, и тогда ты умрешь.

Рулон задумался: когда-то давно он был уверен, что душа одна и только одна, а тут речь идет о целых пяти, да еще и о разных.

— А еще какие души есть? — спросил Рулон.

— Хм, — закряхтел старик, его глаза блестели из-под полуопущенных век, он вдруг рассмеялся и покачал головой. — Все в свое время, юноша, оно скоро придет. А теперь расскажи мне, что ты так ворочался во сне?

Рулон сразу вспомнил неприятный, страшный сон и тут же рассказал его. Ста­рик слушал, не забывая подкармливать огонь, и его лицо было очень серьезным.

— Ты им сильно нужен, сильнее, чем я думал.

— Кому?

— Духам. Одевайся, нам не следует медлить.

Рулон натянул на себя теплую одежду.

— И возьми с собой ружье.

— Мы идем на охоту? — удивился молодой шаман.

— Нет, поторапливайся и не задавай глупых вопросов, Рыбья Кость.

Они вышли наружу. Воздух звенел от мороза, резкий белый снег слепил глаза. Щеки щипало от холода, но дышалось на удивление легко и приятно. Учитель и ученик надели лыжи и поехали прямо навстречу восходящему солнцу. Ехать пришлось весь день без остановок. Рулон чувствовал, что сил осталось совсем мало, но он не отставал от старика, хотя сейчас этого человека меньше всего мож­но было назвать стариком, он даже не запыхался. Весь день прошел в тишине, лишь изредка пролетала птица или где-то пробирался зверь. И ни разу Алтай Кам не разрешил воспользоваться ружьем, хотя попадались и косули, и олени.

И только при наступлении темноты Алтай Кам остановился и, все так же молча, стал разжигать костер. Рулон уже с трудом держался на ногах и был рад передышке. Когда огонь разгорелся, шаман усадил напротив себя ученика. Костер как бы разделял их, и шаман заговорил.

— Теперь слушай меня внимательно. Сегодня тебе непростой сон снился, это духи, им нужно, чтобы ты поскорее стал шаманить, а для этого нужен бубен. Это твой конь, он понесет тебя по миру духов. Нет сильного шамана без коня. Я знаю, ты будешь сильным шаманом. У нас принято, чтобы бубен дарили родственники, тогда он напитывается силой всего рода. Но ты необычный человек, да и рода у тебя здесь нет, поэтому ты сам сделаешь для себя бубен. Иди и принеси его.

— Кого, бубен? — не понял Рулон. — Их что по лесу развешивают?

— Да молчи же ты, глупый человек, — вдруг рассердился всегда такой спокойный Алтай
Кам, — ты закроешь глаза и пойдешь в лес. Там найдешь своего марала, только помни: тебе нужен особый марал, только твой. Убей его и приходи обратно.

— Как я пойду в лес с закрытыми глазами и как я пойму, что это и есть именно мой марал, если вообще увижу хоть одного?

— Иди, Рыбья Кость, иди, иначе тебе не быть шаманом, ты все поймешь сам, а если не поймешь, значит, ты слаб.

Рулон покрепче взял ружье и шагнул от ласкового костра в темную ночь. Ни­чего не видя, он хорошо чувствовал и снег под ногами, и деревья вокруг, как будто невероятная сила осторожно
ве­ла его вперед. Но быть слепым, когда ты на са­мом деле видишь, слишком непривычно для человека, и Рулон открыл глаза. Тут же его нога запуталась в ветке жимолости, а сук от дерева чуть не проткнул ему глаза. Он понял, что нужно идти, как сказал Учитель, и снова закрыл глаза.

Сколько времени он шел, было не ясно, иногда казалось, что прошло всего несколько минут, а иногда — много дней. Но вот что-то произошло. Человек больше не мог идти, ему просто не хотелось. Рулон открыл глаза, прямо перед ним хорошо освещенный только что вышедшей полной луной стоял красавец марал с огромными ветвистыми рогами. Марал как будто ждал его, он не пытался убежать. Когда молодой шаман прицелился, в глазах марала он увидел вовсе не страх смерти, а скорее желание уйти в мир Духов. Рулон двумя выстрелами уложил красавца.

Когда Рулон с тяжелой ношей пришел обратно к костру, было почти утро.

— Вот, это он, — гордый Рулон скинул тушу к ногам Учителя.

— Что ж, хорошо, — похвалил его старик, — а теперь ты должен принести жертву Эрлику. Он — главный Дух, и он был первым шаманом. Начинай.

Ученик вытащил ножик с широким лезвием и начал бережно снимать шкуру. Тонкая струйка крови стала окрашивать снег, и старик подставил чашку.

— Выпей три глотка, в ней Кут — жизненная сила, а этот марал был сильным зверем.

Рулон отпил.

— Плесни немного духам огня, ветра и земли, они будут помогать тебе.

Когда из чашки разлетелись последние капли, шаман продолжил:

— Теперь отведай печень, она рождает кровь, в ней живет Кут.

— Но ведь кровь распределяет сердце, — возразил Рулон.

— Распределяет, — утвердил старик, — но не рождает. Из сердца рождается Душа Тесь, Душа прошлого, твоя привязанность, память. А из печени — жизненная сила, которую ты растрачиваешь на свои сердечные привязанности к своему прошлому. И когда прошлого станет совсем много, ты умрешь. Но если не будет привязанности, то оттуда вернется к тебе сила. Когда ты похоронишь в себе воспоминания, то будешь жить долго.

За разговором шкура марала была снята, мясо оставили в лесу для диких зверей и отправились домой.

В теплоте чадыра люди отогрелись и отдохнули.

— Что, Рыбья Кость, устал?

— Уже нет, Учитель.

— Как-как ты меня назвал? — захохотал старый шаман.

— Учителем, а что, разве не ты сейчас учишь меня? — немного обиженно переспросил Рулон.

— Разве я похож на тощих, заморенных человечков, которые стоят у школьной доски?

— Нет, не похож, но меня-то именно ты учишь, разве не так? — не сдавался ученик.

— Ну хорошо, Рыбья Кость, называй меня, как хочешь, это не так важно. А теперь слушай внимательно, ученичок, ты должен пойти на кладбище, там, где лежит мой Учитель, он принял тебя, а значит, ты можешь взять у него камлу. Вырежи ее из березы, на которой лежит его тело. В ней часть его силы.

На этот раз Рулон ничего не стал спрашивать, он просто оделся и пошел.

Придя на место, он увидел, как прекрасна была эта береза. Высокая, идеально прямая, без больных ветвей, она просто излучала силу. Будет приятно прикасаться рукой к камле. Долго любовался шаман на дерево, но пришло время действовать, и он большим острым ножом срезал одну из ветвей. Тут же поднялся ветер, и в его завывании Рулону послышалось одобрение.

— Спасибо, Учитель, — склонил голову Рулон перед останками великого ша­мана и поспешил домой.

Но уйти далеко ему не удалось, за ближайшим кедром кто-то стонал. «Показалось», — пронеслось в голове, но стон повторился, и молодой шаман поспешил туда.

 

 

Охотник

 

Грудь жгло каленым железом, но было очень холодно, так холодно, что снег казался самым теплым одеялом. Зарыться в него поглубже и заснуть. Только боль в груди не давала это сделать, ноги и руки уже не двигались, а может быть, их уже и нет...

Жарко, душно и больно. Кто-то или что-то ворочает.

«Кто я? Где я? Я же птица, нет, рыба, вот плаваю себе в реке. Нет, я не рыба, вон они с хвостами проплывают мимо. А вода такая прохладная... Мне уже не больно, а так хорошо и спокойно. Всё медленное, река, как мед, плавная и вязкая, уносит меня по течению... Я уже не вернусь туда, откуда пришел... Ну кто меня трясет? Прекратите, прекратите... Не мешайте мне плыть! Сил всё меньше и меньше... Ну кто там еще? Кто меня трясет? Не хочу, уйдите, не трогайте ме­ня!» — Санаш даже думать не мог, он только чувствовал, но и чувства становились все бледнее и бледнее.

Он с трудом открыл глаза — перед ним стояла большая фигура, она дрожала, расплывалась в тумане, то ли человек, то ли медведь, а может быть, сама Маана вернулась. Он опять закрыл глаза. Уже все равно, кто пришел за ним, ведь он уже умер, вот и грудь уже не болит. Но кто-то продолжал ворочать его с боку на бок, что-то говорил.

— М-м, не трогай меня, — только и смог промычать Санаш, силы оставили его, и он снова стал погружаться в воду большой-большой реки, она тянула его все дальше. Человек чувствовал, что рядом плавают какие-то странные сгустки: то ли рыбы, то ли Духи, но ему было спокойно, он плыл по течению, дышать ему не надо было, только иногда что-то трясло его тело, и это было неприятно.

Вдруг воды реки взбаламутили огромные волосатые руки, они подхватили его под мышки и с силой выдернули наверх, на поверхность. Воздух ворвался в легкие, перевернул их, а сильный жаркий ветер с силой ударил в грудь, ей стало жарко, нестерпимо жарко, и снова вернулась боль...

— Нет, — прохрипел Санаш сухими губами.

Что-то холодное и влажное прикоснулось к его губам, и человек с трудом приподнял веки. Он был в чадыре, рядом сидел старик и поил его чем-то.

 — о, он вернулся! Рыбья Кость, тебе это удалось.

— Кто вы? — прошептал Санаш.

— Люди, — подумав, ответил шаман.

Санаш попытался осмотреться, но у него это плохо получилось.

— Где я? — спросил он.

— У нас, — ответил старик.

Он был почти седой, но в глазах было столько жизни, что казалось, что перед тобой молодой и сильный зверь. Тут подошел еще один человек, он был молод и тоже силен, и еще что-то неуловимо знакомое казалось в нем.

— Я тебя нашел в тайге, ты почти умер, и медведь рядом с тобой был, тот уже бы­л абсолютно мертв, мертвее не придумаешь. Я принес тебя сюда, и теперь
ты жив.

Санаш только сейчас вспомнил, как он отправился на охоту, как вдруг нарвался на медведя-шатуна и тот бросился на него, как верное до сих пор ружье не выстрелило и тяжелая, вонючая туша навалилась, оскаленная пасть с огромными зубами нависла над лицом. Ему чудом удалось достать нож и воткнуть в медведя. Больше он ничего не помнил отчетливо. Потом казалось, что его ворочает человекомедведь, потом он плавал в медовой реке.

— Старайся не двигаться, — добавил молодой, — тебя сильно порвал медведь, но ты оказался сильнее и победил. Хотя твоя душа уже была в реке и плыла к Ульгеню, но, покамлав, мы вытащили тебя. Тебе ещё рано умирать. Теперь ты заново родился и стал другим человеком.

— Как другим? — не поверил Санаш.

— Ты в схватке победил медведя, и теперь его Дух стал частью тебя — ты теперь не просто человек, а человек-медведь.

Санаш закрыл глаза, все было слишком странным, он, конечно, слышал рассказы стариков и о реке времени, и о Духах, но не очень верил. Теперь было совсем другое время, а он считал себя современным человеком, учился в городе, должен был стать ветеринаром, а теперь выходит, что он человек-медведь. И тут он понял, что видел самого себя недавно. И вдруг все встало на свои места и ничто уже не казалось странным, да, так и есть.

Дни проходили за днями, охотник выздоравливал и набирался сил. Ему нравились эти двое: старик с молодыми глазами, в любую минуту готовый превратиться из сурового шамана в смешного дедушку, когда его лицо от смеха собиралось в морщинки и превращалось в печеное яблоко, и молодой шаман с глазами опытного старика, который молча мог решить любую твою проблему. От него веяло теплой силой.

Они часто разговаривали между собой и с ним. Многое он не понимал, но узнал массу нового для себя. Хотя все новое, что он узнавал, знал еще его дед. В чадыре были вещи совершенно разные: ружья и лыжи, радиоприемник и бубен (правда, его нельзя было брать), разные деревянные куколки, оказавшиеся Духами-покровителями, но самым притягательным оказался хомуз. Это был народный инструмент с двумя струнами. И Санаш стал брать его, прижимать к голове, осторожно гладить. Ему очень нравилось сидеть с закрытыми глазами около огня и гладить деревянный хомуз. Тогда он чувствовал в нем ту далекую память своего народа и того человека, который его делал, и всех тех, кто на нем играл, и даже тех, кто к нему просто прикасался. А еще была в нем какая-то Сила. Он почувствовал ее даже еще раньше, чем Рулон сказал, что это вещь Силы.

Санаш знал, как на нём играть, он чувствовал это, и постепенно стал тренькать на двух струнах то, что хотела спеть душа о ветре, завывающем на вершинах, о камнях, падающих с обрыва, о рычании медведя и испуганном лае собак, о весёлом смехе девушки и потрескивании огня в очаге... Постепенно стала складываться мелодия, а потом и слова: иногда он их придумывал, но чаще слова выплывали из памяти, такой далёкой и тёмной, что было немного боязно.

Как-то раз его пение услышал Алтай Кам.

— Да ты же сказитель, — он заулыбался, — добрая весть. Давно Алтай не рождал сказителей.

Санаш растерялся; конечно, он знал о сказителях, но никогда сам и не мыслил об этом, ничего общего с музыкой не имел да и стихи не слагал, а тут такое.

— Радуйся, Санаш, радость принесешь ты в свою деревню, но и печалься, теперь ты тоже одной ногой у Духов.

— Ну что ж, у Духов, так у Духов, — рассмеялся Санаш.

— Так ты уже не только ходишь, но и смеешься?! Значит, здоров.

Однако и правда, охотник чувствовал себя не просто хорошо, но даже лучше, чем до встречи с тем медведем. И неизвестно, что помогло больше: или то, что Дух медведя вселился, или то, что шаманы вылечили. Все существо Санаша переполняла благодарность.

— Я так признателен вам, теперь я ваш должник, и жизнь моя принадле­-
жит вам.

Старик громко расхохотался.

— Да на кой мне твоя жизнь! Ее даже поменять не на что.

Рулон тоже улыбнулся.

— Ну думайте, как хотите, а теперь, Рыбья Кость, ты — мой брат и должен при­ехать ко мне, а то какой же я сказитель, если не отвечу гостеприимством на гостеприимство. Небось, и Духи ваши обидятся и утащат меня обратно к Эрлику.

— Эй, ты про Эрлика не шути так громко, — грозно сказал молодой шаман, да так, что Санашу и в самом деле стало страшно, но он вовремя увидел, как смеется Алтай Кам, отвернувшись от них.

Наступило время сборов, Санашу дали новые лыжи, так как старые поломал медведь, дали с собой толкан, чай, вареное мясо и отправили домой.

— Ну, я вас жду, — коротко попрощался Санаш.

Шаманы переглянулись, и вдруг Алтай Кам согласно кивнул.

— А ведь приедем, давненько я людей не видывал, может, у них и хвосты выросли, — все поняли, что это шутка, но голос старика был серьезным.

Санаш последний раз посмотрел на чадыр, где родился во второй раз, и отправился в дорогу.

 

 

В гостях

 

Горы расступились и открыли путникам широкую долину, соединяющую в себе пять речушек, которые сплетались в полноводный горный поток, убегающий в противоположный конец долины. В этом месте и находилась деревня Каракол — родина охотника, а теперь сказителя Санаша, и конечный пункт пути Рулона и Алтай Кама. Путники стали быстрее спускаться в долину. И Рулон перестал замечать тяжесть рюкзака за плечами. «И зачем только нужно было тащить шкуру марала в деревню», — недоумевал ученик.

...Рулон стоял плечом к плечу с Санашем перед старейшинами рода. Глаза охотника горели, он сдерживал улыбку, а костяшки пальцев аж побелели, так сильно он стискивал старый хомуз.

— Значит, Санаш, этот человек спас твою жизнь? — с трудом скрывая волнение, спрашивал старый чабан Хариус. — Вернул детям отца, жене — мужа, а нам — знатного охотника, да еще и сказителя.

— Да, отец, — одним выдохом произнес Санаш.

 — однако он тебе брат теперь, — громко и уверенно закончил Хариус, и понизив голос, ласково обратился к Рулону:

— Подойди ко мне, сынок, возьми эту Силу нашего рода, — старик протянул Рулону маленький кожаный мешочек. — Здесь нити от матерей наших. Храни его. Ты теперь тоже один из нас, и Сила всего рода будет служить тебе.

Рулон развязал кожаный шнурок и высыпал на ладонь тонкие кусочки каких-то хрупких темных нитей.

— Это пуповины всех в нашем роду, — прошептал Санаш. Глаза его, не мигая, смотрели на ладонь брата.

— Этот день станет моим вторым днем рождения, — громко произнес Рулон, но голос его дрогнул, и он закончил тихо: — Спасибо вам!

 

 

***

 

Жизнь Рулона стремительно стала наполняться новыми людьми. Родственники Санаша постоянно заглядывали к нему в дом, где и остановился Рулон, чтобы посмотреть на нового родича и поздравить обоих. Забегали и просто соседи, представители других родов. Приезжали даже из других деревень, как правило, тоже новые родичи.

Санаш почти не расставался с подарком Алтай Кама; он все реже ходил на охоту, но в деревне все чаще раздавалась музыка хомуза. Родичи, кто неодобрительно, кто растерянно, а кто и с радостью, переводили взгляд с инструмента на горящие решимостью глаза Санаша, но помалкивали. Шаману лучше знать, какой подарок делать возродившемуся охотнику.

А Рулон проводил время в беседах со старым шаманом и, на удивление, много спал. Глаза начинали слипаться уже через несколько часов после сна. Алтай Каму это явно нравилось, на просьбы Рулона избавить его от этой напасти старый шаман лишь смеялся и твердил, что, однако, Духи торопят, надо слушать, смотреть и запоминать сны.

Однажды Рулон и Алтай Кам собирали вдоль одного ручья уснею для галлюциногенной курительной смеси. Продирающийся сквозь заросли жимолости и аканита, запыхавшийся, потеющий Рулон поглядывал в спину, казалось бы, прогуливающегося старика и удивлялся его выносливости. Вдруг он почувствовал, что этот момент уже был в прошлом, что эти мгновения переживаются не впервые. Удивление, испуг и восторг смешались с желанием предугадать дальнейший ход событий.

Лихорадочно оглянувшись, Рулон вперил свой взгляд в старый коряжистый кедр, крепко охвативший корнями верхушку скальника, находившегося слева от путников. Да, без сомнений, этот кедр ему был хорошо знаком, хотя Рулон мог бы поклясться, что находится в этом месте впервые. И тут волной нахлынули воспоминания из собственных снов: то такая же старая берёза, почему-то наполовину сухая, то стройная молодая лиственница, росшая на склоне горы среди таких же, как она сама, то вот этот кедр, могучий, но невысокий, старый, но крепкий.

Рулон краем глаза увидел хитринку, скрывающуюся в глубине глаз Алтай Кама, и затараторил взахлеб:

— Алтай Кам, я это уже видел во сне, я думал, что у меня «дежа вю», а это я во сне видел. Алтай Кам, этот кедр и другие деревья мне в последнее время снятся... Откуда я их знаю? Я ведь здесь раньше не был. Алтай Кам...

Рулон замолчал, растерянно уставившись в неожиданно теплые глаза старика.

— Ты, Рыбья Кость, должен стать шаманом. Духи хотят от тебя рождения твоего первого бубна. Обычно шаман начинает камлать только с одной колотушкой, только потом Духи позволяют брать бубен. Есть неумехи, которые всю жизнь камлают с одной камлой, но это редко, однако также редко шаману сразу дают бубен. Ты, Рыбья Кость, — сильный шаман.

Они поднялись к подножию кедра, и Рулон прилёг между корнями на жёлтую, душистую и мягкую хвою. Сон поглотил его мгновенно.

Рулон увидел себя сидящим у костра, а в руке у него был новый круглый бубен без шкуры. Рука ласкала гладкую поверхность широкой обечайки бубна, сделанной из душистого кедра. Рулон знал, что это за кедр...

Санаш, Хариус и ещё несколько человек продирались сквозь кусты пешком, коней оставили на тропинке, а с собой взяли только инструменты и ружья. Кедр рос в том месте, которое так точно описал новый родич. Хариус, единственный из всех, раньше принимал участие в рождении шаманского бубна и подготовил к этому всю деревню, и лишь изредка совещался с обоими шаманами. Рулон очень подробно с рисунками описывал то или иное место и дерево, хотя сам их никогда не видел, и подолгу пропадал у кузнеца Амыра, что-то ему объясняя о металлических деталях бубна.

Хариус первый встал на колени перед кедром, остальные нерешительно переминались у него за спиной. Старик, взяв в руки молоток и долото, стал выбивать из ствола кедра широкую длинную полосу. Санаш предварительно ножом очищал лишнюю кору. Когда стала отделяться от дерева первая часть полосы, Хариус негромко заговорил, и к нему подстроились нестройным хором остальные алтайцы:

 

Если войдешь к хану — не кланяйся,

Если войдешь к начальнику — не отшатывайся.

Перед ханом смелым будь.

Перед начальником высоким будь.

Когда ты будешь действовать, пусть это исцелением людям будет.

Когда ты будешь держать, хватать, польза народу будет.

То, что захватишь, в руке твоей пусть останется.

То, что увидишь глазом, из глаз твоих пусть не уйдет.

Когда, соблюдая чистоту, поднимешься к духу,

Прославляя его, желаемое получай.

Если шаман споткнется, копытом ему быть.

Если пойдет Кам в воду, будь ему посохом.

Если станет подниматься на хребет горы, будь ему опорой.

Когда будешь гнаться, догони.

Когда будешь убегать, убеги.

Имеющему глаза не показывайся.

Имеющему пасть не являйся в сновидениях.

Через пеструю гору перевал бери.

Через быструю реку переправу бери.

Будь легче выпущенной стрелы.

Будь быстрее текущей воды.

В ветреный день убежищем будь.

В тяжелый день опорой будь.

При болезни полезным будь.

 

Дерево вслушивалось в эту древнюю песнь, а кусок, предназначавшийся на бубен, казалось, запоминал. Мужчины допели песню и одновременно закончили работу.

— Спасибо тебе, кормилец белок, — поблагодарил Хариус.

В течение ближайших дней путешествия нескольких алтайцев за кустами деревьев повторялись. Но каждый раз это было не только новое дерево, но и новое место или просто поле конопли.

Когда всё было готово, Хариус позвал к себе Амыра и Санаша, при этом выгнав жену и детей из дома к соседям. Амыр бережно развернул свёрток, который принёс с собой, и разложил на столе довольно странные металлические предметы. Витую крестовину и маленькие фигурки людей ещё можно было принять за какой-то инструмент и игрушки, но маленьким копиям кухонного ножа, ложки и вилки или лука и стрелы, которые едва умещались на ладони, Санаш вообще не мог придумать никакого применения. Амыр и Хариус, увидев недоумение охотника, покатились со смеху.

— Это тоже части бубна, сынок, — вытирая слёзы, прокряхтел старик.

Молодой шаман рассказал Амыру, что без них бубен не оживёт.

— Вот, — кузнец взял в руки по человечку, — это «ухо» и «серьга». Своим звоном они сообщают шаману во время камлания волю Духов. А это сам Тюнгур-ээзи — хозяин бубна. Он раскинул в стороны руки и ноги, и получился крест.

— Давайте его сделаем, люди уже заждались, — хриплый голос Хариуса вернул Санаша к действительности. Чабан поставил на стол ведро, в котором был замочен в темном дубильном растворе большой кусок маральей шкуры, положил несколько деревянных деталей и моток конопляной нитки. И работа закипела.

К кедровому ободу Амыр прикрепил крестовину, на которой уже были подвешены металлические фигурки. Санаш вырезал из берёзовой чурки голову человека и укрепил её на крестовине — получился человек, крепко держащий кедровый обод руками и ногами.

К тому времени Хариус уже подготовил шкуру марала и даже успел обтянуть ею обод. Осталось только соединить крестовину с бубном, и когда это было сделано, все трое молча собрались вокруг бубна и залюбовались им. Хариус достал свой старый бритвенный станок.

— Зачем? — удивился Санаш.

— Смотри, — и с этими словами старик полил на шкуру воду из чайника и стал стремительно сбривать шерсть с лицевой стороны бубна. Все действо выглядело очень забавным, и Санаш не удержался:

— «Жиллет» — лучше для мужчины нет!

Амыр закатился в приступе смеха.

— Мне кажется, — хохотал он, — брить бубен — это то же самое, что брить яйца.

— Ты часто видал, чтобы рисунок мира был на яйцах? Тем более на лысых, — прыснул старик. — На этом бубне, однако, будет! — утвердительно закончил он.

Когда бритье бубна было закончено, Хариус поставил его к очагу и выставил на стол две чашки с оранжевыми камешками охры и черным порошком сажи. Потом на свет появилась чашка с медвежьим жиром.

— Вот и хозяин тайги свою службу для шамана сослужит. Мы сейчас жир растопим и с белыми камешками с верхней реки и охрой его перемешаем, однако, краска получится, — пояснил чабан. — А ты, Санаш, возьми ступку и в порошок охру истолки, чтобы комочков не осталось. Иначе рисунок не получится.

Через час краска была готова, и мастера приступили к делу.

На высохшей лицевой стороне бубна Хариус прочертил поперечную линию, приговаривая:

— Это граница между мирами, она белая, — старик сверился с помятым листочком, исписанным Рулоном, и продолжил: — Это Солнце, Луна, Утренняя звезда, Вечерняя и радуга. Хариус поставил несколько точек и дугу-радугу.

— А здесь рукопись от Ульгеня — разрешение на камлание, — и нарисовал между светилами квадрат с зигзагообразными линиями.

— А теперь птицы, — старику нравилось разговаривать с бубном, было похоже, что тот живой.

С правого края бубна появлялись одна за другой семь птиц Ульгеня. Последняя была самой важной. Это Ульгеня птица — большой беркут.

— Ты поможешь Рулону подносить брагу Духам, — старик опять сверился с записанным сном Рулона. — Только сам шаман знает, как будет выглядеть бубен, но сам не может нарисовать.

— Кони, вы будете чуть ниже, один из коней оседлан, и на нем я, — прочитал Хариус. — Ладно, ты так ты, — нарисовал и это. Хариус отодвинулся от бубна, чтобы оценить работу, и остался доволен.

— Так, что там дальше, — пробормотал он, вглядываясь в бумажку. — Ага, Дух с мечом слева и три священные березы справа. Хорошо.

Рисунки были незамысловатые и выходили легко. Хариус понимал далеко не все из того, что рисовал, но не задумывался над этим.

— Теперь Нижний мир, — проговорил старик, вытер палец после белой краски и обмакнул его в охру, — а дальше... Он опять посмотрел в бумагу, и на бубне появились конь и лягушка, немного погодя тут же возникли две змеи.

— Ну что ж, рыба так рыба, — закряхтел старик, меняя положение тела и нарисовал над опушкой рыбу с волнистой линией внутри.

— А вот тебя я знаю, хозяин зверей, — и в центре нижней половинки появился человечек в квадрате.

— Ну, кажется, все, — крякнул старик, еще раз прочитал сон Рулона и окинул взглядом картину на бубне. Он был доволен.

— Все, теперь все. Ты мне нравишься.

 

 

Праздник

 

Рулон потянулся на кровати изо всех сил, кости и кровать захрустели.

«Теперь я — всадник, а мой конь — бубен, — подумал Рулон, — да, забубенный всадник». Улыбнувшись каламбуру, Рулон встал с кровати и оделся. В доме никого не было, а с улицы доносился шум, который с каждой минутой нарастал. Рулон выглянул в окно. Жители деревни приближались дружным потоком. Впереди шагали старики с Санашем и Амыром. В руках у Хариуса был новый бубен.

«Ага, вот и кавалерия», — с этой мыслью Рулон направился к двери.

Столы были расставлены на площади у клуба. Хозяйки доваривали баранину, а мужчины собирались первыми группками и втихаря от своих жён опрокидывали первые рюмки. Рулон уединился на краю деревни с Алтай Камом. Старый шаман терпеливо отвечал на вопросы:

— Понятие Души выражается термином «Сус». Она присуща как человеку, так и животному. Её видят наши ясновидцы-кёспокчи...

— Ты, наверное, говоришь о сновидящих?

— Нет, просто о видящих, а сновидящие видят другой вид Души — Сюр.
Сюр — это двойник, который так же, как и Сус, отделяется от реального живого тела и может самостоятельно, вне своего обладателя, являться Духам. Только Сус важен в загробном мире, а Сюр большую роль играет при камлании; когда шаман совершает свои путешествия в область подземного царства или на небо, то путешествует не сам шаман, а его Сюр.

— Ты хочешь сказать, что Сюр — это и есть тело сновидения, дубль человека?

— Можно сказать и так. Только тело сновидения, как ты его называешь, имеет отношение ко сну, а Сюр отделяется при камлании. И он более управляем, особенно если у тебя есть бубен, а он у тебя уже есть. Пойдём на праздник, как-никак, а всё-таки ты стал шаманом.

Новый бубен всё ещё стоял у порога дома, где остановился Рулон. Он знал, что взять бубен можно ещё не скоро. В нём ещё нет Силы рода. Любопытные ребятишки втихаря кидали в бубен мелкие снежки и взрывались визгом при каждом глухом ударе. Вот бубен пошатнулся, и пацаны кинулись врассыпную.

Через секунду на крыльцо вышел заспанный Санаш. В одной руке он бережно держал хомуз, другой поднял с крыльца бубен и зашагал к центру деревни.

— Здравствуй, брат, — просто сказал Рулон, когда они поравнялись у забора.

— А-а-а. Ой! — Санаш аж присел от неожиданности. — Ты откуда здесь взялся? Я чуть к Эрлику не отправился, — от испуга одним духом выпалил парень. — И как я тебя не заметил? — оправившись, закончил охотник.

— А я думал, что ты зазнался, своих не узнаешь, — с наигранным укором сказал Рулон. — Ну что, пойдём в народ?

Новые братья двинулись на шум праздника. Рулон не отводил глаз от бубна в руке Санаша.

— Нравится конь? — Санаш поднял высоко над головой бубен.

— Будет кам, будет ответ, — тихо промолвил Рулон.

Но Санаш его всё равно не услышал, так как они подошли к столам и были встречены одобрительным гулом. К бубну потянулись нетерпеливые. Каждый пытался взять его в руки. Старики потрясали им, представляя себя шаманами. Дети играли в Ульгеня и Эрлика, где главным был тот, у кого в руках оказывался бубен. Взрослые мужчины задумчиво поглаживали по нему, прислушиваясь не то к шороху на шкуре, не то к собственным ощущениям, не то к мыслям. Но за все это время ни один человек ни разу не ударил в бубен. Они знали, что их Душа может быть захвачена бубном, что сила до капли перейдёт к новому шаману, и неосторожных идиотов не находилось.

Единственный человек, который на этом празднике не прикасался к бубну, хо­тя не сводил с него глаз, был Рулон. Он отрешенно ждал окончания праздника.

И вот короткий зимний день подошёл к концу. Тени быстро удлинялись; женщины перестали приносить горячие кастрюли и казаны с варёным мясом. Подвыпившие мужчины стали расходиться по домам.

Алтай Кам привёл коня и впряг его в чьи-то сани, застеленные соломой и бараньими шкурами. Исчезнувший было к концу праздника Санаш прискакал верхом на коне. К его спине был привязан бубен, обёрнутый в брезентовый плащ.

— Загостились мы с тобой, Рыбья Кость. Пора в логово, — проверяя подпруги, сказал Алтай Кам.

Сани с двумя пассажирами и всадник растворились в сумерках.

 

 

Полет в нижний мир

 

Когда уставшие путники добрались до места, был уже день. Ночь, проведённая в пути, была не скучна: Алтай Кам рассказывал сказки. Сказки обычно рас­сказывают детям, но молодые мужчины не протестовали, им было интересно, а главное — Рулон понимал, что в них заложены древние знания, и вслушивался очень внимательно.

На последних словах старого шамана они приехали в свой чадыр. Когда разожгли очаг, Алтай Кам отозвал в сторону Рулона.

— Вот возьми, — он протянул ему какой-то свёрток.

Рулон с благодарностью взял его и, спросив разрешения взглядом, развернул. На руках лежало шаманское одеяние.

 — одень его, — послышалось от Алтай Кама, — оно теперь твоё. Это мой подарок.

Рулон стал натягивать просторную одежду прямо на голое тело. Многочисленные нашивки из металла звенели, ленточки, хвосты животных, перья птиц переплетались между собой. Тело чувствовало лёгкий прохладный ветерок, его немного пощипывало.

— Теперь слушай внимательно, Рыбья Кость. Я объясню, что одето на тебе, и это поможет камлать. Вот это, — шаман тряхнул руку Рулона, и зазвенели колокольцы, — твоя защита от злых Духов, а это колтук маниак, — и он показал на веревочки пяти цветов, пришитых между колокольцами, — это твои крылья, с их помощью ты полетишь. А здесь у тебя, — он повернул Рулона спиной, — все дочери Ульгеня. Так тебе будет легче с ними общаться.

Молчавший Санаш наблюдал, как выглядит шаманский костюм. На спине были пришиты девять куколок с перьями филина и маленькими раковинами. Это и были дочери Ульгеня. Ниже тянулось восемнадцать колокольцев.

— Колокольцы на спине тоже твоя броня, ещё ниже луки со стрелами — подарок Ульгеня.

— А это что? — не выдержал Санаш и показал на две большие маталлические бляхи, пришитые на заплечьях, и много мелких по всей спине.

— Это Солнце, Луна и звёзды. Лучше иметь свои светила при себе, — уверенно ответил Алтай Кам и повернул Рулона лицом к себе. — Твой пояс — это тоже небо, а под ним девять бубенчиков — конкообруч шамана. По бокам есть у тебя чудовища, слева — Ютпа, видишь, у него пасть и раздвоенные хвосты. Он живет в подземном царстве Эрлика и охраняет Нижний мир, — шаман держал в руке жгут из коричневой материи с пастью, ногами и хвостом.

— А вот это, — и Алтай Кам приподнял ещё один жгут, — Абра, он тоже живет у Эрлика, только в море. Здесь, — шаман показал на область левого бедра, — будут платки тех, кто хочет слушать камлание. На плечах у тебя сидит по беркуту, они понесут тебя и жертву твою к Духам, только выглядят они сейчас, как перья. У тебя есть ещё защитники. Вот этот шнур, который висит спереди, — это змея, которая отгонит, когда нужно, злых Духов. А вот это лапа медведя Айу Табыжи, тебе понадобится его сила. Шкурка дятла Томуртка — это Суйлу, он Дух-посредник, он теперь будет с тобой. А это шуба Духов-отцов, ты в ней не замерз­нешь нигде, это шкура горностая. Лягушка, — шаман указал на черную лягушку, скроенную из нескольких лоскутков и пришитую на груди, — живет в Кара Кумаке — черном песке Эрлика, где не слышно звуков. Страшное место, только очень сильные шаманы выбираются оттуда. Теперь надевай шапку.

Рулон достал шапку, она была сплошь ушита перьями разных птиц.

— Это куш порук, в ней ты станешь птицей.

— А зачем все эти ленточки на костюме? — опять не сдержался Санаш.

— А это, — Алтай Кам махнул рукой, — просто так уж повелось, для красоты. Ведь шаман должен быть и красивым. Но и в них слабые Духи путаются.

Теперь Рулон в этой одежде чувствовал себя необычно, что-то непривычное облегало его тело, не просто одежда. Он был одновременно и мужчиной, и женщиной, и ребёнком, и медведем, и птицей, и деревом. Столь разные сущности наполнили его и неудержимо потянули в разные стороны. С этим было трудно справиться, но тут старый Кам протянул бубен Рулону, его бубен, который ещё ни разу не был в его руках, но напоенный силой его рода.

Руки чувствовали гладкий обод и шершавую кожу. Бубен слегка вибрировал, он звал в путешествие. Не спрашивая разрешения у Алтай Кама, Рулон подошел к очагу и стал водить бубном над огнем. Бубен становился теплее и оживал в руках хозяина. Старый шаман громко и протяжно запел:

 

Марево огня присоединилось к Хан-Аджасу,

Дым разостлался по Вселенной,

У утреннего солнца ты взял Сус,

У вечернего месяца взял силу,

Заблудших присоединил,

Отделившихся вручил.

Хозяин каменного огня!

Закоптелый каменный очаг,

Жарко горящее могучее пламя.

 

Кямла первый раз коснулась бубна совсем слегка, и он отозвался легким, еле слышным звуком, и сердце Рулона отозвалось стуком. Потом ещё один удар, громче и быстрее, потом ещё и ещё, и ещё. Молодой шаман бил в бубен и кружился по кругу вокруг костра. Широкое одеяние обвивалось вокруг ног, как змея, ленточки и веревочки хлестали его по лицу. Но это было не важно, главное — он камлал. Первый раз в этой своей жизни он становился настоящим шаманом.

Ритм сердца и бубна слились и стали такими частыми, что Рулон чувствовал, что не выдержит. Но он хотел в мир Духов, зачем и к кому, он не знал, просто очень сильное желание и все...

Что-то не получалось, он был на краю этого мира, видел тот, но уйти туда не мог.

И тут перед мысленным взором Рулона стали возникать образы его медитаций, воздержаний и невоздержанностей. Весь его духовный опыт держал его. В мир Духов нужно идти пустым, иначе то, что в тебе есть, разорвет на мельчайшие части. И тогда Рулон стал силиться, чтобы освободиться. Он выколачивал ударами кямлы из себя всё, что он знал... Было больно... Знание цеплялось за Рулона. Но он привык превозмогать боль, и это ему удалось...

Рулон ощутил себя пустым, чистым и способным лететь. Пока он переживал новые чувства, реальность пропала, и вот уже сидит молодой шаман верхом на марале, из которого был сделан бубен, и летит, а под ним расстилается мир, который не раз приходилось видеть во сне.

На горизонте стояли исполинские черные скалы. Они ходили ходуном, то раскрываясь, то опять смыкаясь с таким лязгом и грохотом, что становилось
страш­но к ним подлетать. Но за ними была истинная земля — земля Духов.

Умница марал-бубен, подлетев к скалам, дождался, когда они откроются, и, рванув, что было сил, проскочил в образовавшийся проход, и тут же за спиной с грохотом захлопнулись скалы.

Рулон даже не обернулся. Перед его взором расстилался сказочный мир. И небо здесь, и земля были как вогнутые чаши, соединявшиеся краями. Небо было очень странным и выглядело так же, как если поставить два зеркала друг против друга и смотреть в их бесчисленные отражения, пока не закружится голова. Так и здесь, только эти отражения и есть слои неба, где живут светлые Духи — кормосы. Заманчиво было попасть в царство Ульгеня, но Рулону нечего было просить у светлых Духов, да и тянуло больше к отцу всех шаманов — Эрлику.

И Рулон принялся искать вход в подземный мир. Марал-бубен помогал, он принюхивался к земле и, когда нашел, негромко прокричал. Марал стоял у небольшой щели в земле. Оттуда несло земляной сыростью и безысходностью, но шаман шел именно в эту безысходность и стал протискиваться вглубь. Земля сдавила грудь так, что трудно было дышать. Мелькнула мысль: «Наверное, похоже чувствует себя ребёнок при рождении, но это-то как рождение наоборот: туда, в лоно Земли».

Рулону удалось протиснуться вовнутрь, и он вздохнул полной грудью. Наслаждения не было. Место, куда он попал, вообще не могло существовать. Не было ни солнца, ни луны, ни звезд, ни воздуха, но при этом Рулон все видел и не умирал без кислорода. Шаг и ещё один, он передвигался, но ничего не чувствовал. Он не чувствовал под ногами опоры, но не падал при этом. Все было очень странным, непривычным и от этого неприятным. И тут появилось Солнце. Оно сорвалось со спины Рулона и засияло на «небе», и все стало похожим на привычный мир. «Вот зачем иметь свои светила при себе», — подумал Рулон. «Да это же все иллюзия и только для меня, другой шаман увидит мир Духов другим», — пришла незваная мысль. Но, даже понимая, что это иллюзия, быть стало приятнее.

В подземном мире Рулон решил не летать, а идти. И дойдя до вершины какой-то горы, он увидел девушек. От неожиданности Рулон остолбенел. Несколько го­лых девиц увлеченно играли, бегали друг за другом и громко смеялись. Они были очень красивы, луноликие лица, черные как смоль волосы почти до пят, точеные фигурки, очень ловкие и грациозные в движениях, они просто пригвоздили Рулона к месту. Любоваться красавицами можно было бесконечно, но нужно идти
даль­ше. И Рулон тихо-тихо, чтобы не вспугнуть девушек, отправился в путь.

— Эй, сестры, кто это? — раздался звонкий голос за спиной.

— Ах, красавец, кто ты, как тебя зовут? — на разный лад загомонили девушки, постепенно окружая Рулона.

Он не отвечал, но и идти дальше не мог. Перед ним мелькали разные, но красивые лица и тела.

— Фу, какой молчун, — надула губки одна, — слушай молчун, а оставайся
с нами.

Рулон попытался пойти дальше.

— Да-да, оставайся, — подхватил хор голосов.

Толпа девиц обступила шамана плотнее; мягкие, нежные руки касались его, волосы, пахнущие травой, оплетали, а горячие губы целовали. И тут Рулон не выдержал, он включился в игру, ловил девушек, целовал их, ласкал разгоряченные тела. Его мужское начало взбунтовалось, он уже думал только о женских ласках и даже забыл, где он, куда и зачем идет. Вот только свое имя так и не назвал, хотя сестры хотели его узнать.

Это были дочери Эрлика, и они могли, узнав имя шамана, навсегда оставить его в этом мире. И когда Рулон почти потерял память и волю, что-то сильно укололо его в спину, а девушки отпрянули от него. Укол вернул шаману память в одно мгновение. Дочери же Эрлика стояли с перекошенными от злобы лицами и уже не казались столь красивыми и желанными.

За спиной человека тоже стояли девушки, но в светлых одеждах и молча, не мигая смотрели в упор на дочек Эрлика. А те, с ненавистью отвечая на взгляд, отступали все дальше и дальше. Спасительницы Рулона были дочерями Ульгеня, их символы были у него на спине. Оставив девушек, шаман побрел дальше. Времени он не различал и шел, может быть, несколько минут, а может, и лет, и вышел к болоту.

Бескрайнее болото, зловонное, с поднимающимися из глубин пузырями, противно хлюпающими на воздухе, с чахлой желтой травой, оно совсем не понравилось шаману. Но что-то звало его именно за болото, а обойти его было невозможно. И он пошел по болоту, но давалось это с трудом. Было ощущение, что спишь. И снится тебе сон, в котором нужно быстрее убежать от опасности, но ноги отказываются подчиняться, а тело становится очень тяжелым. Так было и здесь. Тело Рулона стало просто свинцовым, а ноги ватными, и он стал погружаться в болото. Страх сковал шамана, надо что-то делать. Потом стало все равно, он даже получал удовольствие от того, как теплая липкая грязь поднимается все выше и выше.
Вне­запно откуда-то из глубины памяти всплыл образ барона Мюнхгаузена, о котором он часто читал в детстве. Барон яростно схватил себя за косичку и выдернул из болота. Тогда, в детстве, маленький Рулон только посмеялся, а сейчас понял, что даже детская книжка может быть полезной в таких ситуациях.

Правда, косички на голове не было. Тогда шаман представил, как вся энергия его тела устремляется вверх к голове. Тут же он почувствовал, как голубоватые потоки света заструились по ногам и рукам вверх, потом от паха к голове, а там они влились в птичьи перья на шапке. Вмиг перья затрепетали, превратились в крылья и стали вытягивать человека из трясины. Болото неохотно отпускало
свою добычу. Но сантиметр за сантиметром Рулон освобождался. И вот с громким чавканьем болото отпустило его, и трясина опять сомкнулась. Крылья понесли его дальше, на другую сторону. Лететь было не так уж и просто, на это требовалось много сил. Шаман продолжал удерживать свою энергию в крыльях, он не хотел тратить много сил и только несколько десятков сантиметров отделяли его ноги от трясины. Еще немного усилий, и болото кончилось. Рулон с удовольствием опустился на ноги, крылья на шапке тут же стали опять мертвыми.

Было приятно ощущать вес тела на ногах, может быть, даже не столько приятно, сколько привычно. В голове закрутились размышления о том, почему привычное нам приятно и что первостепенно. Он так увлекся этими рассуждениями, что забыл, где находится, что стоит он на краю болота мира Духов и ему нужно идти дальше.

Но тут что-то внешнее вывело его из раздумий. Какая-то чужая воля настойчиво проникала к нему. Рулон чувствовал, как в спину вбуравливается что-то равнодушное, но жадное, и это было опасно.

Он резко развернулся и увидел коз. Пять вполне обычных белых коз, которые паслись у кромки болота, где такая сочная и вкусная трава. Удивительно, но ощущение опасности исходило от них. Козы стояли неподвижно и смотрели на чужака, потом они подошли на шаг ближе, неприятные ощущения усилились, еще ближе, стало почти больно. Козы медленно приближались, Рулон уже плохо ощу­щал свое тело, его до краев заполнила боль. Он смотрел в глаза коз, а вот их глаза совсем не походили на козьи, это были глаза с вертикальными узкими зрачками, как у змей. И внутри, в его груди, свивалась клубком пятиглавая змея, кусая сердце, легкие, принося все новые и новые мучения. Но нужна змее Душа, и Рулон знал об этом, ещё немного и какая-нибудь из голов сможет найти Душу и съест её, тогда если и останется Рулон жив, то шаманом быть не сможет или не вернется в мир людей.

Человек уже лежал на земле и сам извивался, как змея, сил бороться не было, хотелось одного — пусть всё побыстрее кончится. Так плохо Рулону не было даже на посвящении. И тут шнур на его одежде ожил, он приподнялся, раскачиваясь перед глазами, от этих движений становилось легче, и оттуда выползла змея, самая обычная, — это был щитомордник. Он быстро заструился по земле по направлению к козам. Те стали обеспокоенно переступать с ноги на ногу. Наконец первая перестала смотреть на Рулона, и внутри одна из голов замерла. Потом вторая, третья, наконец, пятиголовая змея не причиняла больше боли, но ещё была там. Щитомордник подполз к одной козе и быстро взобрался по ноге к шее; он обвился вокруг головы, свесил мордочку прямо перед глазами и стал раскачиваться, тихо шипеть и вибрировать языком. Коз как загипнотизировали, все пять теперь неотрывно смотрели на змею, а та неторопливо вела рассказ на своем языке, хотя язык этот был понятен козам.

Рулон всё ещё лежал на земле, отдыхая от боли и наблюдая за действом. Все козы, как по команде, развернулись и стали удаляться. Но делали они это не по своей воле, их как будто кто-то гнал вперед. И чем дальше они уходили, тем легче становилось человеку. Наконец он встал, ему было легко и хорошо, чувствовалось, что только что он победил в неравной схватке. Нужно идти дальше.

Рулону нравилось идти на своих ногах, чувствовать, как работает каждая мышца, как стучит сердце, перегоняя кровь к работающим ногам. Сзади послышалось шуршание — его нагонял щитомордник. Рулон остановился и присел. Змея подползла к нему и поднялась на хвосте.

— Спасибо тебе, милая, — с нежностью сказал Рулон, поглаживая пальцем по голове, змея закрыла глаза и тихо зашипела. «Как кошка», — пронеслось в голове. Наласкавшись, она нырнула в свой шнур на одежде. Рулон с интересом взял его в руки и посмотрел на предполагаемый вход. Ничего необычайного, ткань как ткань, и никакой змеи внутри нет; он опустил его обратно и пошел дальше.

Впереди показались два озера. Подойдя ближе, Рулон увидел, что одно из них было ярко-бирюзовым и очень прозрачным, а второе — ярко-алым и густым. Рулон не удержался и попробовал воды из бирюзового. Она была солоновато-горькой на вкус, как слёзы, а воду из второго даже пробовать не хотелось. Рука, которой он хотел зачерпнуть жидкость, была в крови. «Целое озеро крови», — ужаснулся шаман и поспешил убраться оттуда подальше. От озер веяло горем и страданием, и это обжигало не хуже самого жаркого ветра в пустыне.

Обойдя озера, шаман увидел возвышение со столбом на нем. Взобравшись наверх, Рулон увидел долину, где толпилось множество Духов. Они ходили взад-вперед, кругами, сталкивались между собой, некоторые дрались. Но никто не заметил шамана. Рулон чувствовал, как от них исходит пустота, никаких чувств не испытывали эти Духи, только лишь недоумение. И здесь не хотелось задерживаться молодому шаману. И он поспешил дальше.

Долго шел человек по подземному миру, усталости не было. Как не было и других чувств, даже само время пропало. И наткнулся наконец он на большой черный камень с маленькой
дыроч­кой в нём. Нелегко будет протиснуться
внутрь. Рулон присел рядом. Потрогал камень рукой — он оказался тёплым. Рулон прижался к нему щекой и понял, что камень живой. Поглаживая его, он стал разговаривать с ним не вслух, не в мыслях даже, а на каком-то другом уровне. Камень стал отвечать, раскрываться. Он как бы принимал Рулона, пускал его в себя. Так человек открывает душу другу.

Постепенно, то ли дырочка в камне увеличилась, то ли сам Рулон уменьшился, но он смог пройти туда и сразу оказался на берегу огромного бездонного озера с черной водой. А мостом служил лишь конский волос. Страшно вдруг сделалось Рулону: упадешь в озеро и никогда не выберешься оттуда, навечно станешь рыбой или того хуже, чудовищем подземного царства. Вспомнил тут Рулон, что страх — самое тяжёлое из сущего, страх не дает людям летать, он их топит в воде.

Шаман сел на колени, закрыл глаза и стал смотреть в себя, он делал это не раз и поэтому получилось сразу. Внизу в животе лежал серый тяжелый камень — страх. Не открывая глаз, он стал проникать руками прямо через живот, взял камень и попытался его выкинуть. Но не получилось, слишком тяжела ноша, мышцы на руках вздулись буграми, он весь напрягся, но камень даже не сдвинулся. Тогда Рулон вздохнул поглубже и одновременно с выдохом подбросил камень. Он вылетел вместе с выдыхаемым воздухом. Теперь было легко, он весил не больше мыльного пузыря, даже удивительно, зачем так долго он носил эту тяжесть, а главное — как ему это удавалось.

Молодой шаман подошел к мосту-волоску и сделал первый шаг. Это было просто, волосок даже не прогнулся. Рулон даже не шел по нему, а плыл. Конский волосок показался широкой удобной дорогой.

На другой стороне озера стоял роскошный аил Темир-хана, сына хана Эрлика. Рулон стоял около входа, не зная, что делать дальше. Когда он начал камлать, он ничего не хотел просить у Духов: ни света, ни излечения для кого-нибудь; и теперь он здесь у самого Темир-хана. Вдруг резко распахнулась дверь, и появился сам сын Эрлика.

— Кто ты? — загремел громом его голос.

— Я Рулон, шаман.

— Что надо тебе?

— Не знаю, — поникла голова Рулона, но неожиданно он понял, что мучило его в последнее время, и он спросил: — Хочу понять, шаман ли я на самом деле, могу ли им быть?

— Ха-ха-ха, — загрохотал гром. — Смог бы ты, не будь шаманом, проделать этот путь? — вопросом ответил Дух, стал серьёзным и добавил: — Да, ты хороший шаман, сильный, но ещё многого не знаешь, учись.

С этими словами черный богатырь повернулся и скрылся в своём аиле.

Рулон всё ещё стоял и смотрел на дверь, не в силах сдвинуться с места.

— Я буду помогать тебе, ты мне нравишься, — гулко донеслось из аила.

Резко бьёт в глаза оранжевый свет костра. Во рту кислый привкус, с каждым ударом бубна из горла вырывается хрип, почти крик «ым-м-м, ым-м-м», — и затихает, чтобы вновь вырваться. Тело не слушается мышц: оно — как камень, кости — как вода. Вдруг боль молнией сковывает разум, выворачивает тело наизнанку.

Рулон весь в поту и испарине, крепко прижав бубен к груди, тихо стоит в чадыре. Боль уходит. Он уже может пошевелиться. Пошатываясь, он подходит к кормосам и, аккуратно ставя бубен, стаскивает с себя маньяк. Сразу становится лучше. Ещё есть немного сил, чтобы добраться до лежанки. Мех приятно щекочет разгоряченное тело, и сон сковывает веки.

Когда Рулон открыл глаза, он увидел только Санаша, тот, как всегда, сидел
около огня и наигрывал что-то на хомузе. Музыка была очень приятной и легкой.

— А где Алтай Кам? — спросил Рулон.

 — о, ты проснулся, ну и горазд же ты спать, брат, — улыбнулся сказитель, — а Алтай Кам ушел куда-то, насмотрелся на огонь и ушел давно уже, однако. Знаешь, мне иногда страшно тут с вами жить, — не унимался разговорчивый охотник, — сидел себе спокойно, резал какие-то корни, потом кинулся к огню, замер, а потом и вовсе ушел, кинулся в чем был на улицу. Беспокоюсь я за него, не простудится ли?

Рулон усмехнулся.

— Не переживай, он всю зиму может голым проходить и не простынет, не то, что мы.

Но и сам задумался, где же старик. Он знал, что с шаманом ничего не случится, но сейчас очень нужно было поговорить, рассказать о случившемся. Тут хлопнула дверь, и появился шаман. На раскрасневшемся лице, как угли, горели глаза, и выглядел он очень довольным. Ни один из юношей не пытался спрашивать, где был шаман и что делал, даже сама мысль полюбопытствовать, как испуганный мышонок, юркнула куда-то вглубь бессознательного.

— Ты хотел меня видеть, Рыбья Кость? — как ни в чем не бывало спросил шаман.

— Да, а как ты... Ой, да ладно, — махнул рукой Рулон.

Шутливые разговоры были постоянно, хотя он приехал к великому Учителю понять сокровенные знания, но, видимо, среди Учителей много шутников.

Рулон наконец поднялся с ложа, тело немного побаливало, причем не как от физической нагрузки, а как-то по-иному. Неловко поведя зажатыми плечами, он навлек на себя усмешку Учителя.

— Что, летать непривычно?

— Да, есть немного.

Старик тем временем доставал еду и накрывал на стол.

— А ты попрыгай и помаши руками, как птица, которая учится летать, только думай, что это не руки у тебя, а крылья, авось полегчает, — посоветовал старик.

Рулон незамедлительно стал делать, что сказано, и действительно, через некоторое время боль и скованность прошли. Он гордо расправил плечи.

— Спасибо, Алтай Кам.

— Что, неужели помогло?

Рулон кивнул.

— Ну надо же, а я просто шутил.

За спиной у удивленного Рулона ржал Санаш.

За едой Рулон рассказывал о своем путешествии, шаман слушал очень внимательно.

— Это очень важно первое путешествие в мир Духов, и то, что тебе повезло, хороший знак. Ты же и сам знаешь, что тебе повезло не только в том, что ты вообще добрался до цели, но и в том, что было мало препятствий.

На шамана смотрели удивленные глаза ученика.

— Да-да, мало. Ведь в царстве Эрлика очень много зловредных Духов, а тебе не попался ни один. Самыми страшными были козы, они питаются Душами, причем съедают сразу все, особенно любят шаманов, но тебе и тут повезло. Теперь ты готов узнать, что есть ещё в трех мирах. До путешествия не было смысла рассказывать об этом, а теперь пора, но сначала послушай сказку. Да и тебе не помешает, — обратился он к Санашу.

Тот бросил точить нож и подсел ближе к шаманам. Алтай Кам рассказывал, сплетая слова кружевами, и рождалась сказка. А молодые люди погружались все глубже и глубже в сказочный лес.

— Все, пора спать, и спи сегодня обычным сном, Рулон, — первый раз обратился по имени к ученику старый шаман, казалось, он гордился им, хотя трудно сказать, испытывал ли хоть раз это чувство Алтай Кам.

 

 

Становление шамана

 

Ещё затемно встал Рулон, но и Учитель уже был на ногах, вместе они разбудили Санаша.

— Я сегодня уезжаю, — едва разлепив глаза, сообщил сказитель.

Алтай Кам принял это как должное, а Рулон удивился: ещё вчера вечером об этом не шла речь, да и Санашу нравилось жить здесь в уединении, а тут такое решение.

— Мне пора, да и сон мне приснился, — добавил Санаш.

Сборы были недолгими, вещей много не накопилось. Сказителя посадили на те же самые сани, и все вместе отправились провожать. Погода была мягкой и теплой, зима превращалась в весну. Снег прилипал к полозьям, лошадь с трудом тащила за собой сани, да ещё и сама брела по колени в снегу — двигались они очень медленно.

Солнце ярко светило, и его лучи играли в каждой снежинке. Одну такую Рулон поймал на свою рукавицу и стал всматриваться в неё. Сначала это была просто красивая снежинка со всеми своими лучиками и сплетениями, а потом взгляд стал тонуть в её собственном серебристом свете, и уже скоро Рулон очутился в другом мире, волшебном и не похожем ни на что. Там было все блестящим и хрупким, но при этом таким прекрасным, что становилось ясно, что здесь правит красота. Лошадь резко остановилась, Рулон дернулся, и всё пропало, на рукавице опять была просто снежинка.

— Учитель, я только что видел другой мир.

— Где?

— Вот здесь, — и он поднял руку со снежинкой.

— В рукавице что ли? — серьёзно спросил шаман.

— Да нет же, в снежинке.

— А, все может быть, все может быть, миров очень много, и иногда они могут случайно попасться на глаза.

Лошадь остановилась, потому что пришла пора прощаться с Санашем. Он ехал дальше. А им нужно было возвращаться домой. И хотя Рулон успел привыкнуть и даже полюбить как брата сказителя, он не грустил, понемногу он учился любить, не привязываясь.

— Ну что, прощай, брат.

— Прощай.

Они обнялись.

— Мы будем всегда вам рады, в любой день или год, наша деревня — ваш дом, — добавил Санаш, запрыгивая в телегу.

Он тронул поводья, и лошадь двинулась вперед. Учитель с учеником махнули рукой и двинулись домой.

Когда вернулись в чадыр, старый шаман первый раз попросил Рулона взять лист бумаги и ручку.

— Пиши, Рыбья Кость.

Удивленный Рулон приготовил принадлежности, не решаясь спросить зачем, но, видно, Алтай Кам и сам решил все рассказать.

— Ты у нас все же цивилизованный человек и привык писать, да и все не запомнишь, если с младых ногтей не слушаешь рассказов дедов да бабок.

Рулон сел за стол, аккуратно расправив лист бумаги, и принял позу внимательного ученика. И несмотря на то что весь его вид был невероятно наигран и напыщен, шаман начал неторопливое повествование, не обращая внимания на Рулона:

— Сейчас ты услышишь, может быть, слышанное тобой, но должен записать всё. Есть три мира: Верхний — это небо, Нижний — подземный и Средний — мир людей. Небо и земля — вогнутые чаши, они соединяются краями там, где мы видим горизонт, там стоит обгорелый пень — это судное место, где встречаются Духи неба и земли, чтобы решить судьбу человека. За краем неба и земли лежит истинная земля, там иной мир, где нет нашей обыденности и однозначности. У неба несколько слоев, и на каждом есть свои Духи. За солнцем и месяцем живет сам Ульгень во дворце с золотыми воротами. Он живет на девятом небе, но только самые сильные шаманы добираются туда. А вот до пятого добираются многие. Там стоит «золотой кол». У Ульгеня много сыновей и дочерей, и все они живут на небесах. Самый важный — сын Картыш. Нам помогает Уткучи, он встречает шамана с жертвой около «золотого кола» и сообщает весть Ульгеня. У Ульгеня есть в подчинении много Духов, среди них Суйла и Карлык. С конским глазом хан Суйла видит на 30 дней конского пути, он же ведает всеми земными вестями и передает их Ульгеню. Карлык — его ближайший помощник, он сопровождает шамана с его жертвенным животным. Но самый главный — это Дьяик, он часть самого Ульгеня и был послан на землю охранять человека от зла, давать жизнь всему. Видишь, у меня за спиной две березки, и на них висит шкура зайца-солнца, это и есть Дьяик. Но он не мужчина, а скорее женское начало Ульгеня, он помогает совершать восхождение шамана на небо.

Тут старик развернулся к заячьей шкуре и запел тихим голосом:

 

Вестник Ульгень-бая

С каймой из красной тучи,

С глухим поводом из радуги,

С плетью из бледной молнии,

На небе язык берущий,

Светлый Дьяик!

 

Потом опять развернулся лицом к Рулону и неторопливо продолжил, говорил он так медленно и точно, что Рулон почти все успевал записывать.

— Дочери Ульгеня распоряжаются жизнью и смертью человека, — продолжил старик. — Мир Нижний, подземный, ты знаешь сам. Главный там хан Эрлик, в его мире нет ни солнца, ни луны. У него тоже есть дочери, ты их должен был видеть. Они ничего не делают, только играют да заигрывают с шаманами, причем устоять очень трудно, красавицы редкие. Есть у него и сыновья — железноголовые черные великаны. Они посланники и богатыри, выполняющие волю отца на земле и под землей. Сыновья правят всеми злыми Духами, но не позволяют злобствовать над людьми, они же охраняют вход в жилище от злых Духов. Живет каждый на своем слое подземного царства.

Тут шаман опять прервался и, обратив глаза к куколке перед входом, нараспев прочел ещё одно заклинание...

Завершив петь. Старик продолжил дальше:

— В сердцевине мироздания лежит мир людей, наш мир, но и здесь мы живем не одни, есть Духи земли — дьер-су. На горе Ак-Тошон (пупе мира) растет священное золотое дерево, корни его в мире подземном, а крона — на небе, здесь же живет самый главный Дух земли — Дьер-су.

Рулон понял, что слово «дьер-су» — это «земля — вода», т.е. самое главное в непрерывной связи, и вспомнилось славянское «мать-сыра земля».

— Кроме него есть много более мелких Духов: у каждой горы и ручья, и леса, и луга — свой хозяин. Хозяин всех горных вершин — это Алтай-ээзи, и у каждой горы есть ещё и свой более мелкий Дух, часто женский. Зимой они засыпают. У воды тоже есть свои хозяева — Су-ээзи, они могут и утопить, но они же создают аржаны — целебные источники. У рек часто есть хозяйки — это рыжеволосые девушки. Самый важный водоем — озеро Сут-кол, оттуда идет жизнь, там же живет и мать-богиня Умай. Духи есть и у огня, и у земли, и в каждом роду, и у каждого жилища. Хороший шаман, умирая, сам становится Духом, который помогает своим потомкам. А вот злой шаман станет злым Духом.

 — откуда ты все это знаешь? — спросил Рулон.

— Сначала от своего Учителя, а потом сам все это увидел. Только немного иначе, чем он мне рассказывал. И ты все увидишь по-другому, потому что каждый человек, а тем более шаман, входя в общение с этим миром, изменяет его, и нет одинаковой картинки мира для всех.

Молодой шаман потом не раз перечитывал свои записи, и каждый раз он понимал их все глубже и глубже. На бумаге были не просто слова и названия, а сама суть Знания. Как-то само собой получалось, что, читая, снова и снова он погружался в эти образы и видел их воочию.

Вся весна прошла в беседах с Алтай Камом, приношениях жертв разным
Духам.

И вот наступило почти лето, стало тепло, и шаманы все чаще и чаще проводили весь день под открытым небом, а иногда и ночевали под звездами. Рулон помногу оставался один, чтобы попрактиковаться в общении с духами, не пользуясь помощью Алтай Кама.

Эти три дня он жил в пещере один. Недавно по просьбе Алтай Кама была устроена охота на кабаргу, из желез которой получался мускус, сила которого излечивала самые страшные болезни. Самый маленький в мире олень питался уснеей — целебным лишайником, который растет только при очень свежем воздухе исключительно на здоровых деревьях. И вот, когда Рулон сидел в засаде и ждал кабаргу, сквозь ветви кустов он разглядел небольшое отверстие в скале. Это оказалась пещера. После охоты Рулон не сдержался и, бросив добычу у входа, забрался вовнутрь. Пещерка очень походила на домик. Сначала он с трудом прополз по узкому коридорчику, а из него попал в небольшую круглую комнатку, и, что удивительно, там было окно. Тоже круглое отверстие в стене. Молодой шаман не удержался и выглянул в него. Сразу вниз резко обрывалась отвесная стена скалы, метров на сто вглубь. Трогательным было то, что на небольшом выступе около окна рос хрупкий красивый цветок. Внутри комната была сразу готова для жилья, сама скала сделала в пещерке скамейки, кровать и даже углубления, похожие на полочки. Пещера так очаровала Рулона, что он решил вернуться и пожить в ней в полном одиночестве.

Вернулся он туда сразу, как только отдал оленя Алтай Каму.

Вот уже четыре дня Рулон здесь живет. Скала то ласково окутывала его, то давила всей тяжестью горы. Еды он с собой не взял, и, увеличиваясь, чувство голода усиливало его чувствительность и восприимчивость. Утро начиналось с беседы, собеседником был цветочек. Они стали друзьями, и молодой шаман благодаря этому понял, что такое дождь, какая бывает земля и самое главное — что цветы и растения вообще очень разные. Конечно, он знал и раньше, что мох — это не дерево, но, оказалось, главная разница — в их характере, уме, чувствах. Самые умные — это деревья, они живут дольше других и ближе к солнцу. А глупее всех трава, хотя и среди неё есть разные травинки. Например, его друг — цветочек — был очень высокоразвитым существом, он сам выбрал место своей жизни и был своеобразным отшельником среди растений. До него не долетали пчелы, и поэтому его пыльцой никто не опылен, он не борется за место под солнцем, все свои силы тратит на размышления и самосовершенствование. По его
убеж­дению, самое сильное, что есть в мире, — это красота. Существо, которое смогло осознать красоту Вселенной в целом и каждой частицы в отдельности, уже постигло сущность истины.

Рулону было очень интересно — на это время он из шамана превратился в ученика цветка.

Выглядело все очень забавно, но относился Рулон ко всему, что говорил цветочек, очень даже серьезно.

Молодой шаман уже перестал считать время, когда к нему неожиданно влез Алтай Кам.

— Учитель, как ты нашел меня? — очень удивился Рулон.

— Да невелика трудность, я знаю тебя, знаю горы, и, наконец, я же шаман. Здравствуй, — и Алтай Кам почтительно кивнул головой.

— Здравствуйте, — ошарашенно ответил ученик, так почтительно с ним ещё не разговаривали здесь.

— Да я не с тобой, хотя и тебе здоровья, я с Тендалой.

— Кто это?

— Да это же цветок в твоем окне. Ты что, не проявлял ему почтения? Это непростительно, это очень значимое существо в этих горах. Будет замечательно, если ты дорастешь до него лет через сто.

Рулон молчал и только моргал глазами. Он-то размечтался, что сам достиг такого уровня, что понимает язык цветов, а оказалось, что цветок достиг уровня понимания человека.

— Вылезай, ученик, ты мне нужен, — поторопил старый шаман.

Из коридорчика доносилось его недовольное ворчание, что, дескать, заставляют почтенного старца лазать по крысиным норам. Следом двинулся и Рулон. Когда, обдирая ладони об острые камни, он появился на поверхности, в глаза ударило яркое солнце, а тело почувствовало тепло. Он даже забыл, что, несмотря на окно, в пещере все равно были холод и сумрак. Как только глаза привыкли к солнцу, он увидел рядом с учителем молодую незнакомую женщину.

— Добрый день, — потупив глаза, сказала она.

Судя по всему, женщина стеснялась и побаивалась его.

— Вот, Рыбья Кость, это Лена, она пришла к тебе.

— Ко мне? — вытаращил глаза Рулон. — Да я же её в первый раз вижу.

— А это и неважно, она, по правде, пришла ко мне, но поможешь ей именно ты.

— Но почему я? И чем я ей смогу помочь?

— Хватит болтать, — сурово остановил его Алтай Кам, — ты шаман, понимаешь, твоя задача помогать людям, иначе зачем ты им вообще нужен? В тебе сила рода, который принял тебя, сила этих гор. Чтобы получать её ещё больше, нужно отдавать. Отдавать, не жалея своего сердца, силы, своей души наконец. Только отдавая, ты можешь получить. Понял?

— Да, Учитель.

— Ну вот, Лена, скажи ему, зачем пришла?

Лена стояла, все также потупив глаза, и теребила в руке угол своей кофточки. Было видно, что она не только волнуется, но и стесняется. Наконец её глаза встретились с глазами Рулона.

— Я хочу ребенка, очень хочу, а врачи говорят, что я бесплодна. Уже пять лет мы бьемся с мужем над этой бедой, где я только не лечилась: и в государственных больницах, и в платных, и у экстрасенсов, и у бабушек, но все бесполезно. Понимаете, мои родители живут в Кара-Коле, а я давно уже в городе, мать написала мне о шаманах, и вот я здесь. Вы — последняя надежда.

Тут женщина всхлипнула и стала плакать. Она была очень красива, метиска, видимо, кто-то из родителей был русским, а второй — алтайцем. Смоляные густые волосы заплетены в косу, смуглая кожа, но при этом большие голубые глаза. Среднего роста, она имела стройную, ладную фигуру и выглядела лет на 25, хотя, может, и была старше.

Рулону очень хотелось утешить, успокоить красавицу, но, кроме того, как погладить ее по голове, не мог ничего придумать.

— На, возьми, — старый шаман протянул ему бубен и маньяк.

— Зачем?

— Возьми и больше не бол-
тай, а то всех Духов распуга-
ешь. Помнишь, где хранятся
Души людей? Так вот, ступай
туда и найди затерявшуюся
Душу ребенка этой женщины.

Рулон молча кивнул и стал
облачаться. Он, конечно, по-
мнил все рассказы шамана, но,
что делать, совершенно не
представлял. Только одно сильное чувство было в его серд-
це — помочь. Когда одежда
была на нем, Лена протянула
ему сосуд с молоком.

— Там и ее кровь, — под-
сказал Учитель, — принеси его в жертву.

Рулон взял в одну руку сосуд с молоком, а в другую — бубен.

Он взглянул на яркое солнце и подставил под его лучи бубен, чтобы согреть его. Потом мелкими шажками, нагнувшись, пробежал по кругу и, остановившись, вылил в его центр молоко со словами:

— За наследника Рода с мигающими глазами, за питающегося молоком младенца тебе выкуп даю.

Рука стала выбивать ритм, а ноги притоптывать. Почти сразу реальность стала отодвигаться. В это время шаман думал только о Душе потерянного ребенка, и перед ним открылась завеса тайны, где его искать.

Рулон обнаружил себя около молочного озера Сут-Коол. Ему не пришлось долго искать нужное место, как раньше. Он сразу достиг цели. Возможности удивляться в мире Духов не было, но вот облегчение он все же испытал.

Молочное озеро кормило Души не только людей, но и зверей. Чтобы быть чистым перед лицом Богини, Рулон помылся в озере. Он был вроде бы в одежде, но ощущал себя голым. Парное молоко приятно ласкало тело. Раньше не то чтобы мыться в молоке, не приходилось даже такого количества молока видеть. А теперь плескался в нем, как ребенок, и постепенно становился ребенком. Он был чист и безгрешен, как младенец, и мог отправляться на поиски матери Умай.

Выйдя из озера, Рулон почувствовал, что двигаться нужно на восток. Взмахнув руками, он полетел. Если ты хоть раз летал, то умение и чувство полета не забываются никогда. Но на этот раз лететь было очень легко. Видимо, купание в озере дало такую легкость. Вскоре он увидел гору Ак-Тошон, а подлетев ближе, множество пещер в ней.

В одной из них и висят люльки с Душами людей и зверей. Здесь живет Богиня Умай.

Пришлось заходить в первую попавшуюся. Оттуда доносились голоса.

— Я выиграл, я, я, отдай все мне.

«Да, пещера явно не та, голос не похож на Богиню Умай», — подумал Рулон.

Но любопытство и в другом мире не оставляло молодого шамана. И он тихонько протиснулся дальше в пещеру.

Человек с головой медведя и волкообразное существо увлеченно играли в кости. На кону лежали маленькие изображения белок. Игра шла бурно, с накалом страстей. Так же тихо Рулон вышел обратно. Он понял, что это Духи какой-то местности играют в кости. А призом будут белки, и в том месте, где живет выигравший Дух, прибавится белок, а где живет проигравший — наоборот.

Тут Рулон вспомнил, зачем пришел сюда и сосредоточился: перед ним всплыли глаза Лены, наполненные болью и страстной любовью к будущему ребенку. Шаман сам стал этими глазами, и они повели его все выше и выше в гору. На самой вершине была огромная пещера. Туда-то и вошел шаман. Перед ним открылась бесконечная пещера с мягким светом внутри. Но ни стен ее, ни потолка видно не было. Все пространство было заставлено люльками, а в них лежали младенцы. Рулон подошел к ближайшей — там спал маленький медвежонок,
даль­ше — бельчонок, еще дальше — мараленок. Здесь были и люди, и звери. Наконец он наткнулся на первое человеческое дитя. В этот миг он был Леной и знал, что ему нужен только один-единственный, и знал, что почувствует нужного. Очень долго он ходил от одной люльки к другой, но ничего не происходило. Вдруг Рулон спиной ощутил чей-то теплый взгляд. Позади него стояла женщина с очень знакомым и родным лицом, от нее веяло нежностью и заботой. Это была Богиня Умай, похожая на всех матерей сразу.

— Я знаю, зачем ты пришел. Мне понравилась твоя жертва. А главное — ты искренне хочешь помочь. И у тебя есть для этого силы.

Рулон слушал ее плавную речь.

— Вот возьми, — и Умай протянула младенца.

Это была очаровательная девочка с очаровательными розовыми пяточками. Рулон взял ее на руки и сразу почувствовал сильную любовь, любовь матери к ее ребенку.

И вот он опять в обычном мире стоит перед Алтай Камом и Леной. Ребенка на руках не было, только сосуд с оставшимся молоком. Потрясенный и растерянный Рулон не двигался и ничего не говорил.

 — отдай молоко женщине, Душа ребенка там, — проговорил Алтай Кам.

Лена с трепетом приняла молоко и тут же его выпила. Глаза ее сразу изменились. В них появилась уверенность и радость.

— Спасибо! — женщина улыбнулась и пошла прочь.

Рулон зачарованно смотрел ей вслед.

— Что, Рыбья Кость? Ты сделал самое трудное — принес Душу в наш мир, и у тебя получилось. Значит, ты настоящий шаман. Главное — теперь решить, каким ты будешь: белым или черным? Черный может все: принести себе пользу, а другим вред, жить как обычный человек, со всеми его радостями, и быть при этом сильным шаманом. Только путь его лежит все больше в мир подземный, к Ульгеню он не ходит, может питаться Душами людей и становиться сильней. Если ты выберешь этот путь, тебя будут все бояться и уважать.

— А белый? — спросил Рулон.

— А белый должен быть чист. У него не получится приносить себе выгоду. Жить ему в мире людей трудно, делать нужно только добро. Но возможностей в мире Духов больше. Белые шаманы сильнее. Выбор за тобой. Останься в пещере и думай, — и Алтай Кам пошел к себе.

Думал Рулон всего один день. И, приняв твердое решение, отправился к Алтай Каму.

В чадыре было пусто. Не было не только самого шамана, но и его вещей. Ничего. Только один нож. А на нем нацарапано: «Он твой. Ты стал шаманом». Рулон понял, что искать Великого шамана не нужно. Он ушел специально — учение закончено. Он стал шаманом.

 

 

ЧАСТЬ 2. Тайна шаманизма

Душа шамана

 

Рыбья Кость сидел в яранге. Снаружи завывал ветер. Ему что-то взгрустнулось, он стал вспоминать дом, своих близких. Алтай Кам, то ли тоже загрустив, то ли уловив его настроение, запел какую-то непонятную лирическую песню. Он никогда не думал, что старый шаман может так хорошо петь. От этой песни воспоминания и боль об утраченном прошлом усилилась так, что он непроизвольно заплакал.

— Ну вот что началось, — сказал старик, прекратив пение, — видишь, как все это умерщвляет тебя, твои привязанности. Вон весь ослаб, разнюнился.

— Да, что-то я заслушался песню, — начал он оправдываться.

— Песню я запел специально, — продолжал старик, — чтобы усилить то, что было в тебе. Но вначале ты услышал другую песню. Это женщина из твоего прошлого тоскует по тебе. И это подействовало. Ты тоже стал тосковать. Душа Тесь потянула тебя в царство Эрлика, и Кут стал покидать тебя. Если человек долго будет так тосковать и жить прошлым, то Кут выйдет, и человек может даже заболеть или несчастья начнут преследовать его. Вот теперь настройся. Кто тревожит твою Тесь? Кто тянет к Эрлику? — сросил старик, подкладывая дрова в очаг.

Рыбья Кость закрыл глаза и стал перебирать в памяти всех своих женщин. Первой он вспомнил Марианну и аж вздрогнул, как будто его окатили холодной водой. От нее шло состояние силы и отрешенности. Он вспомнил Лилит и почувствовал ее бешенство и озлобленность. Иногда она злилась так сильно, что он начинал чувствовать себя подавленным, как будто ему угрожала какая-то неведомая опасность. Тогда он становился жестче и яростней, чтобы сбросить с себя этот страх. Селена. Да. Именно от нее идет состояние тоски, сейчас она вспоминает его, почувствовал он.

— Ну что, понял в чем дело? — спросил Алтай Кам, — теперь настройся на будущее, на царство Ульгень Хана и исправь состояние.

Рыбья Кость сел удобнее и стал думать, как он встретится с Селеной.

— Нет! — прервал его старик, — не проецируй прошлое в будущее, иначе никакого будущего не будет. Это будет только замкнутый круг из повторяющихся прошлых событий. Так ты не пойдешь вперед.

Рыбья Кость глубоко вдохнул и с силой выдохнул воздух, выпрямил позвоночник и, сосредоточившись в межбровье — седалище Бось, стал думать о будущем. Как он откроет людям великие знания Алтай Кама. Как изменит это жизнь многих людей к лучшему. И потом, как это бывало в детстве, устремился куда-то в голубую даль, предчувствуя, что его ожидает что-то великое и чудесное там, в будущем, когда он станет сильнее и мудрее. От этого его состояние совсем изменилось, он наполнился оптимизмом, энергией. Захотелось сразу же начать что-то делать.

— Вот! Уже совсем хорошо! — сказал Алтай Кам, настукивая костью о кость какую-то веселую мелодию.

— Неужели все воспоминания, все прошлое плохое? Это то, что нас убивает? Ведь не можем же мы жить совсем без памяти?

— Без памяти не можем, а вот без привязанностей нужно научиться, — сказал шаман. — Есть сильные Теси-предки. Воспоминания, которые помогают нам. Вот мой Учитель, например, черный шаман. Это великий Тесь-предок, он помогает. А у тебя вот эта цыганка, которую ты только что вспоминал, ух и сильная же женщина! Совсем другое шло от нее ощущение.

— Да, уж, — согласился Рыбья Кость, удивляясь, как хорошо старик видит все его мысли.

— Вот теперь покамлай, отправься к Эрлику, посмотри, что тянет тебя в мир прошлого.

Взяв бубен, он стал созывать Духов-помощников, гремя пришитыми к шаманскому костюму железными регалиями, закружился по юрте и впал в транс. Верхом на бубне, превратившемся в тотемного марала, из кото­-
рого он был изготовлен, и в
сопровождении свиты Ду-
хов-помощников он спустился в Нижний мир и увидел
там Теси людей. Некоторые
были уже очень большими,
спутанными нитями привя-
занностей, некоторые напо-
минали целые сети, прикрепленные к теням воспомина-
ний, к ушедшим событиям и
предметам. В преисподней
его встретил главный по-
мощник Эрлика — Дзаян Дзаячи. Он повел его к фигуркам, похожим на маленьких человечков, которые были Тесями людей. Они как будто были чем-то опутаны.

— Вот видишь, Теси людей. Некоторые из них уже близки к смерти, другие больны. Их Кут уходит сюда, к Эрлику, создавшему Теси и наделившему людей этой Душой-памятью, чтобы она пожирала их Кут и питала мир Эрлика. А вот и твой Тесь, нити привязанностей которого тебе оборвать нужно, чтобы ты не умер и мог стать освобожденным или бессмертным.

Внезапно перед Рыбьей Костью раскрылись все нити его привязанностей, зацепленные за прошлое и тянущие его вслед за давно ушедшим в мир Эрлика. Изо всех сил потянул он свой Тесь. Но сил еще не хватало, чтобы освободить его, и нити только чуть ослабили свое натяжение.

— Да, не хватает тебе еще силы отрешенности оборвать все сразу, — сказал Рыбьей Кости Дзаян. — Но попробуй по очереди оборвать их. У тебя нет привязки к детям и родственникам. А это уже много.

С этим знанием Рулон и очнулся в юрте шамана.

— Ну что, понял, что тебя делает старым? — спросил он.

Рыбья Кость кивнул, снимая шаманский костюм и немного приходя в себя после камлания.

— На-ка, выпей корня, — сказал старик, подавая ему настойку. — Золотой корень растет только высоко в горах, и горы связаны с верхним миром. На вершинах гор много силы. Она вся входит в корень, а через настойку и в тебя.

Отхлебнув терпкую мутноватую корневую жидкость, Рулон поморщился.

— Что еще дает Кут? — спросил он.

Старик спрятал бутылку с корнем и немного помолчал.

— Многие вещи дают Кут и многие отнимают здоровый образ жизни. Хорошая пища дает жизненную силу, дают ее и устремленность, решительность и ярость. Большие цели и идеи тоже дают ее. Испуг, подавленность, беспечность, рассеянность, легкомысленность, лень убивают ее.

Разговаривая с шаманом, Рыбья Кость почувствовал необычное возбуждение. Его глаза заблестели, невероятный прилив энергии возник у него. Захотелось кричать, беситься, беспричинно хохотать.

 — о, сила корня вошла в тебя, — сказал Алтай Кам. — Теперь нельзя сидеть. Нужно двигаться. Сходи за дровами в лес.

Рыбья Кость пошел в лес, с легкостью делая эту работу. Огонь горел в его солнечном сплетении — седалище Кут. Он бегал по лесу, хохотал и бесился. Под конец он искупался в снегу, сняв с себя одежду. Мыслей ни о прошлом, ни о будущем вообще не было. Только переполняющее его ощущение силы. Придя снова в ярангу, он немного уже успокоился и, раздевшись, снова сел у очага.

— Теперь покамлай Ульгеню, — сказал старик, — посмотри свое будущее и насыть его силой, чтоб поскорее воплотить хорошие события.

Снова приступив к камланию, Рыбья Кость теперь уже навестил верхний мир будущего, нарисовав на бубне путь в верхний мир. Он отправился в свое путешествие, сопровождаемый Духами-помощниками. Поднявшись по мировой реке к ее истокам на горе Алтын Ту, он вошел в царство будущего, где жили и формировались тени будущих событий, существ и вещей, возникающие из животворящего тумана, который окружал вершину горы. Посланник Ульгеня Яйык встретил его в царстве будущего.

— Укажи мне, о Великий светлый Дух Яйык, — попросил Рыбья Кость, — те благие события, которых должна коснуться моя душа Бось, чтобы оживить их и приблизить их появление.

Яйык указал благие события передачи шаманского знания людям, и он вдохнул в них свою Кут. После чего они стали выделяться из тумана, превращаясь во что-то подобное плотным облакам.

— Да, еще не хватает тебе Кут, чтобы оживить их, — сказал Яйык. — Но твоя Бось уже находится в них и скоро соткет образ будущих событий. Направляй же на них свою силу, и они свершатся, — с этими словами он отправил Рыбью Кость снова на землю.

Очнувшись в яранге, Рыбья Кость стал радостно рассказывать старику о своих похождениях.

— Нечего тебе особо радоваться, — заметил ему Алтай Кам, — ну осуществятся эти события, затем все равно они уйдут в мир Эрлика, и тебе нужно будет разорвать связь с ними. Так что уж лучше заранее культивируй отрешенность.

Рыбья Кость задумался.

— Но ведь тогда, может быть, трудней притягивать событие?

— Конечно, жадность, страсть, желание — все это помогает вцепиться и принять событие. Однако на земле оно уже будет подвержено закону старения. Ему будут угрожать намерения других людей, и, как бы ни была сильна твоя Кут, она не сумеет вечно удерживать и охранять все вещи и события, удерживать всех людей. И рано или поздно Эрлик заберет их. Он лишь для того наделяет людей богатством, чтоб прельстить и еще больше запутать Душу Тесь в своих сетях и вытянуть в свой мир тебя и твою силу. Поэтому берегись, эта река с гор Ульгеня неминуемо впадет в океан страданья в Нижнем мире и унесет тебя за собой, если ты не будешь отрешен.

Вскоре они легли спать. Но Рыбьей Кости не спалось, сила корня все действовала и будоражила его. Он начал думать о женщинах и, погружаясь в забытье, видел сексуальные сцены. Очнувшись, он услышал голос Алтай Кама.

— Корень возбуждает тебя. Кут скапливается. Видишь, к чему тебя побуждает твой разум. Он хочет направить тебя к размножению, к продлению рода. Но эти цели природы не нужны шаману. Он рождает не детей, а Сюр, своего двойника, тело бессмертия.

— Но Алтай Кам, — возразил Рыбья Кость, — ты же говорил, что Сюр у меня уже есть.

— Есть, но он у тебя только зародыш, как облако. И он должен стать плотным, как вода или камень. Тогда Эрлик уже не унесет тебя, даже если умрет твое физическое тело.

— Что же нужно сделать, — спросил молодой шаман, — чтобы родить бессмертный Сюр?

— Для этого Кут из низа живота ты должен выпускать, но должен поднимать его к горлу, где гнездится Сюр, и там формировать это тело в сновидении.

— А как это делать? — спросил Рыбья Кость.

— Для этого ты должен шаманить во сне, т.е. так же, как ты летаешь в камланиях, тебе нужно научиться управлять Сюром во сне. И тогда тебя уже не закопают в землю, а похоронят на аранкасе как шамана в знак того, что ты отойдешь не на землю, а на небо.

Рыбья Кость сосредоточился на низе горла и стал засыпать, стараясь перевести Кут вверх, настраиваясь на камлание в сновидении. Заснув таким образом, Рыбья Кость обнаружил себя в сновидении. Он силился вспомнить, что он должен делать. И наконец понял, что он спит и ему нужно камлать. Тут же он оказался в шаманском костюме с бубном. Он пытался камлать, но сцены сна быстро менялись, стараясь отвлечь его от этого занятия. Вскоре он даже забыл, что спит, и стал камлать, находясь в каком-то городе на улице. Вокруг шли какие-то люди, и он стал отвлекаться и скоро перенесся к себе домой, уже забыв о камлании и увлекшись другими сценами. Внезапно появился Алтай Кам.

— Что же ты делаешь? — спросил он Рыбью Кость.

Тут он снова вспомнил, что спит и его задача начать камлание.

— Вот видишь, какой твой Сюр, — сказал Алтай Кам, показывая ему его отражение в зеркале.

Он увидел какое-то газообразное облако, смутно напоминающее человека.

— Да, он еще не сформировался, — сказал старик, — и ты не стал бессмертным в этот момент.

Сон прекратился, и он проснулся снова в яранге. Было утро, и Алтай Кам что-то делал возле очага, стоя к нему спиной.

— Ну что, видел свой Сюр? — спросил он его, не оборачиваясь. — Взрастить его великая задача.

— А что, если Сюр не разовьется, я умру? — спросил молодой шаман. — Что будет после смерти?

— Все твои души разлетятся, как утки, — ответил Алтай Кам. — Бось улетит на небо и будет летать там, вселяясь в головы других людей. А Тесь опустится под землю и навсегда останется там. И если ты будешь к ней привязан, то тоже попадешь в этот сумрачный мир. И будешь там жить вчерашним днем, бесконечно повторяя свою теперешнюю жизнь, ибо что тут мертво, там живо. Что здесь сломано, там, в мире Эрлика, цело.

— Но кто же тогда я? — спросил Рыбья Кость.

— Вот истинный вопрос, — сказал Алтай Кам. — Пока ты никто, просто набор бессмысленных мыслей, воспоминаний, ощущений. Однако, если ты проснешься и осознаешь себя вне этих тел, душ, мыслей и чувств, ты поймешь, что ты спящий в вечности Духа Айы. Ты сразу находишься и в прошлом, и в настоящем, и в будущем. Ты — вся Вселенная, но пока для тебя это только слова, не больше. И слова бесполезны, этого нужно достичь, — многозначительно сказал старик.

— Как это я — Вселенная? — спросил Рыбья Кость.

— А вот так, — объяснил старик, — вот от пупа ниже — это мир Эрлика. От сердца выше, там где начинается шея, — это мир Ульгеня. А от плеча до пупа — наш настоящий мир. Твой хребет — это мировое дерево, а вот тут, — сказал он, стукнув палкой по макушке Рыбьей Кости, — живет Айы, тут мир Тенгри. И в то же время он охватывает всего тебя целиком.

— А как мне осознать в себе Дух Айы? — спросил Рыбья Кость.

— А вот давай попробуем, — сказал старик и, вынув из кожаного чехольчика хомуз, подал его ученику. — Вот поиграй.

Взяв хомуз в рот, Рыбья Кость стал бить пальцем по его языку. Вибрация хомуза заполнила всю голову.

— Старайся забыть все мысли: кто ты, где ты. И только находись здесь в этом моменте и пой: «Айы, Айы». Пусть хомуз поет этот звук, а ты становись Айы, пробуждайся.

Рыбья Кость стал беззвучно выговаривать ртом «Айы». Звук оставался в голове и вибрировал. Вдруг он загудел, как колокол, и отозвался где-то в области темени. И тут Рыбья Кость стал тем, кем он был всегда, свидетелем, сознающим глазом, который смотрел через глаза тела, слышал через уши, видел мысли и образы, чувствовал эмоции и ощущения тела. Но раньше он отождествлял себя с ними, а теперь он смотрел и сознавал свою отдельность от всего этого. Он был сейчас, и в то же время он был вне времени. Он был здесь и в то же время вне пространства и измерения. Он был мал, как точка, и велик, как бесконечность. И не было ничего, кроме него, все остальное было только видимостью, возникающей в пустоте, только силуэтами в тумане, только призраками. Оно было нереально. Оно не существовало. Он был один на один в этой бесконечной вечности. Он стал самим Тенгри, растворился в нем. А мир был призраком, призраком, который он сам питал и поддерживал собой, своим отождествлением с ним. Так же, как мы поддерживаем сновидение, когда спим, но стоит только проснуться, как сон растворяется, словно туман.

 

 

Тайны мира шамана

 

За стенами чадыра бушевала метель, в очаге потрескивал огонь. Алтай Кам отложил в сторону хомуз и, поднеся руки к огню, обратился к Рулону:

— Сегодня расскажу тебе, как я стал шаманом. Это началось еще в прошлой жизни. Жили мы, два брата, старшему было тридцать лет, а мне — двадцать. Родители наши умерли раньше. Когда я, живя со старшим братом вместе, женился, то в этот же год у нас родился красно-пегий жеребенок. По всем признакам жеребенок обещал быть хорошим конем.

Осенью того же года я захворал и умер. Но, лежа мертвым, я слышал все то, что говорили окружающие, чувствовал себя как бы уснувшим, хотя был не в состоянии ни шевельнуть членами, ни сказать что-либо. Отчетливо слышал, что делают гроб и копают могилу. Так лежал я, будто живой, и горевал о том, что собираются меня хоронить, тогда как я мог бы еще ожить. Но меня уложили в гроб, спустили в могилу и засыпали. Лежа в могиле, Душа моя плакала и рыдала (так же и ты будешь чувствовать себя, когда умрешь и будешь явно уж неподвижен). Но вдруг я услышал, как наверху кто-то стал разрывать могилу. Обрадовался, думая, что это старший брат, удостоверившись, что я еще жив, хочет меня вырыть. Наконец открылась крышка гроба, и... я увидел четырех черных людей, раньше мне не знакомых. Они подняли меня и, усадив мое тело на гроб, обратили лицом к дому. Там в окне был виден огонь, из трубы шел дым.

Неожиданно где-то далеко в глубине земли послышался рев паровоза. Рев становился все ближе и ближе. Наконец затряслась земля, и это сильно меня испугало. Из глубины могилы показался бык сплошь черной масти, с близко сходящимися рогами. Бык захватил меня между рогов и спустился обратно по тому самому отверстию, по которому он только что поднялся.

Мы добрались до места, где был дом. Изнутри дома послышался голос как будто старика, сказавшего: «Эй! Там, парни, видимо, наш сынок принес человека, выходите-ка скорей и занесите его ношу!»

Выскочили черные сухопарые люди, захватив принесенного, внесли в дом и посадили меня на ладонь старика. Последний, подержав на весу, чтобы определить мою тяжесть, сказал окружающим: «Вынесите его обратно наверх, оказывается, судьба назначила ему зародиться там, наверху!» Бык, снова захватив рогами, вынес меня обратно по старому пути и усадил на прежнее место. Этот старик был Эрликом.

Когда я, «живой мертвец», опомнился, уже настала ночь, и было темно. Немного погодя вдруг прилетел черный ворон и, просунув свою голову между ног, поднял меня и полетел вместе со мной прямо наверх. Там было отверстие, и по нему вылетели мы в одно место. Тоже светили Солнце и Луна, а дома и амбары были из железа. Здешние же люди все имели головы воронов. А тело у них было человеческое.

Опять послышался изнутри как будто бы голос старика: «Эй, парни, наш сынок, видимо, притащил человека. Выходите и занесите его!»

Выскочившие парни схватили и внесли меня в дом. Там усадили на ладонь се­довласого старца. Последний, испытав на ладони мою тяжесть, сказал: «Парни, возьмите-ка его и положите в самое верхнее гнездо!» Этот старик был Ульгенем.

Там стояла лиственница, размеры которой трудно с чем либо сравнить: верхушка, наверное, достигала до самого неба. У основания каждой из ее ветвей было по гнезду величиной в добрый зарод сена, покрытый снегом. Положили меня в самое верхнее гнездо, куда кладут белых шаманов неба. Черных же шаманов Эрлика кладут в нижние гнезда мирового дерева.

Когда уложили, прилетел крылатый олень белой масти и сел на гнездо. Соски оленя приходились мне как раз в рот, и я стал сосать их. Я лежал там ровно три года. И чем больше сосал оленя, тем все меньше и меньше становилось тело, пока наконец не стало с наперсток. Этот олень был моим Мать-Зверем, который взращивает Кут человека.

Лежа у себя в гнезде, однажды я услышал голос того же старика, который говорил одному из своих сыновей: «Паренек, спустись-ка на Среднюю землю и вернись, взяв оттуда жену себе!» Спустился вниз один из его вороноголовых сыновей. Спустя некоторое время вернулся, держа за волосы женщину со смуглым ли­цом. По поводу этого события все были рады, устроили даже пиршество и пляски. Затем я услышал голос, говорящий: «Как бы тот наш сын, который живет в Средней земле, поднявшись, не похитил эту женщину, спрячьте ее в железный амбар».

Дальше, лежа у себя в гнезде, я услышал гром шаманского бубна в Средней земле, донеслись и звуки песни; они постепенно росли, становились ближе и бли­же, и наконец в выходном отверстии снизу показалась голова. Вижу человека сред­него роста, ладного сложения, с уже седеющими волосами. Едва поднявшись, он приставил поперек лба колотушку своего бубна... Вслед за этим, тотчас же превратился он в быка с единственным рогом, выросшим из середины лба, одним ударом сбил двери того амбара, где была заперта женщина, и вместе с ней спустился вниз. Тут же вслед за ним раздались плач и рыдания, шум и гам. Так шаман возвращает похищенную Душу Сюр — двойника человека, когда её похищают Духи.

Сын старика снова спустился на Среднюю землю и вынес оттуда другую белоликую женщину. Ее тоже запрятали, уменьшив предварительно в крошечное насекомое земли, у среднего столба юрты. Однако опять послышались звуки бубна и пение шамана. И на этот раз шаман нашел запрятанную женщину, раздробив столб, где она находилась, и унес ее вниз.

Сын старика спустился в третий раз и вернулся с той же женщиной. На этот раз верхние Духи заранее приготовились: у выходного отверстия зажгли костер и, держа в руках горящие головни, стали рядом. Когда показался в отверстии шаман, они, ударяя головнями, спровадили его обратно на землю.

Наконец я, лежащий в гнезде третьего года, слышу раздавшийся голос старика: «Года его исполнились, то наше дите низриньте вниз, на Среднюю землю, пусть внедрится в женщину с именем, данным нами, — Алтай Кам — и имя это всуе да не произносите в священный месяц!» («Аар саарга аатаммат»).

И вот с песнями и благословениями низринули меня вниз на Среднюю землю. С этого момента я потерял сознание и не помнил, где и как пребывал. Только вступив в пятилетний возраст, восстановил я все в памяти, вспомнил, как раньше родился и жил на земле, как возродился наверху, как был я там очевидцем явлений шамана.

Семи лет отроду я был одержим Духами, невольно воспевал и был рассечен на служение, восьми лет стал шаманить — совершать священную пляску, девяти лет был уже известен, обо мне ходила молва, а двенадцати лет стал великим шаманом.

Оказалось, что я родился в пятнадцати верстах от того места, где жил в первое свое рождение, жена моя уже вышла замуж; побывал и у своего прежнего брата; тот самый пегий жеребенок, который родился в год моей смерти, уже стал знаменитым конем. Родные не узнали меня, а я сам не сказал ничего.

Однажды летом один хозяин устроил праздник «ысыах» — освящение кумыса, — сопровождавшийся обрядом вознесения вверх Души конного скота. Я
встретился там с тем самым шаманом, который поднимался наверх, когда я лежал в гнезде. Тот меня сразу узнал и говорит: «В первый раз я в качестве помощника помогал шаману «поднять» Душу больной женщины и видел, как ты, лежа в гнезде на девятом суку, сосал своего Мать-Зверя. Тогда ты выглянул из гнезда».

Услышав эти слова, я сказал: «Зачем разглашаешь секрет моего рождения?» В ответ на это он возразил: «Если питаешь на меня злобу, то уничтожь меня. Съешь. Я воспитывался раньше на восьмом суку той лиственницы, где воспитывался и ты. Я снова должен возродиться, воспитавшись у Хара-Суоруна» (Черного Ворона).

— Чем выше воспитывается шаман, — сказал Алтай Кам, — тем он сильнее в мире небесных Духов. Чем ниже он воспитывается, тем сильнее он в мире Эрлика. На средних же ветвях мирового дерева самые слабые шаманы.

Шаман имеет особенно сильный Кут и свободно парящий Сюр, не привязанный к земле, как у других людей. Чтобы стать шаманом, человек не только должен быть сильным, но он не должен иметь земных привязанностей к детям, семье, деньгам, не бояться смерти. Тогда его Сюр-двойник будет легким и сможет совершать шаманское путешествие в мирах сновидения. Во время сна Сюр каждого человека просыпается и летает, путешествуя в сновидении, переносясь то в прошлое, то в будущее. Во сне без сновидений он отправляется в мир непроявленного, в мир Тенгри. Когда шаман днем будет помнить, что так называемая реальность — это только миг между сновидением будущего, переходящим в мир прошлого, он сможет помнить во сне, что спит.

— А разве реальность не существует? — спросил Рыбья Кость.

— Существует. Только мгновение, — Алтай Кам усмехнулся, подложив дров в огонь, — и вот уже то, что только что было, исчезает и остается лишь в памяти, только в мире Эрлика. Все же мечты и желания человека, воплощаясь, становятся настоящим и затем начинают видоизменяться. Вот ты раньше был младенцем, теперь ты взрослый и твое младенчество — только память. Твоя же старость пока не существует в настоящем, но она уже есть в будущем. Человека окружает мир сновидения, но он не понимает этого, он не понимает, что все его мысли, вся память и мечты — это мир сна. И чтобы свободно путешествовать в нем, ты должен осознать, что все это сон, и помнить во сне, что ты спишь. Тогда ты не умрешь после смерти, но будешь жить так же, как ты живешь в сновидении, имея свободу путешествия по мирам. Иначе ты окажешься в мире Эрлика под гнетом своих страстей, привязанностей и страха. Свободный полет тебе будет неведом. Когда же ты будешь себя осознавать во сне без сновидений, ты станешь полностью свободным от этого мира форм, мира смертей и рождений. Ты постигнешь мир Тенгри-хана. А вот теперь послушай еще одну историю.

 

 

Сыновья Бога белого и черного

 

Давно в старину в одном улусе жил один очень богатый старик по имени Юёдэй Угаалаах. Он имел девять сыновей, из которых восемь уже были женаты. Некоторые отделились от отца, а некоторые жили при нем. Младший из них, последний плод матери, был самым любимым сыном. Он был еще холост.

В этом же улусе, но далеко от упомянутого богача жил другой богач, который в своем наслеге был князем и одновременно слыл за конокрада. Тот имел сына и дочь. Юёдэй Угаалаах младшему сыну сговорил дочку этого старика за очень дорогую плату и подарки. Хотя весь договоренный калым был выплачен сполна, но старик-тесть медлил со свадьбой и выдачей своей дочери, выдумывая разные дополнительные подношения-подарки: «разжатия челюстей» и тому подобное, которые тоже аккуратно доставлялись ему.

Однажды весной у Юёдэй Угаалааха ожеребилась молодая перворожавшая кобылица. Жеребенок-самец бело-пегой масти имел гриву, которая росла по
хреб­ту, вплоть до основания хвоста. Жеребенок был настолько слаб, что не мог подняться на ноги. Старик-хозяин, получив первую весть о появлении такого особенного жеребенка, обрадовался.

— Я родился по предопределению самого Юрюнг-Айыы-Тойона и считался его сыном. Это, наверное, он сам даровал мне, так же, как мы наделяем невесту приданым — имуществом и живым скотом, идущим на поводу. Этот слабый жеребенок вплоть до самой осени, пока не пожелтеет и не засохнет трава, не поднимется на ноги. Старательно ухаживайте за ним, на руках подносите его к матке!

Слуги поступили так, как было приказано: целое лето нянчились с жеребенком, на руках поднося к матери. Как предвидел сам старик, он поднялся на ноги поздней осенью и стал отменным «убаса» (однолеток). Жеребенок вырос и был оставлен табунным жеребцом. Замечательно рослый и плодовитый, он стал известен во всем ближайшем околотке под именем Мюллю-Босхонг (Неподвижный калека). Он брал с собой только шесть кобылиц. Когда он ржал, казалось, сама земля в ответ дрожала, а небо откликалось шумным эхом. Когда Юёдэй Угаалаах сговорил сыну невесту, этот жеребец уже был у него.

Однажды сам старик с сыном поехали к свату, чтобы окончательно сговорится о переезде невесты. Два старца завели беседу о том, о сём. Но вдруг старик- домохозяин завел странную речь:

— Мы ведь с тобой оба — люди известные и именитые. По моему мнению, последний подарок, который полагается по нашим обычаям при переезде невесты к мужу, должен соответствовать нашему положению. Я слышал, что у тебя есть именитый жеребец Мюллю-Босхонг. В качестве заключительного подарка взамен моей дочери я жду от вас половину туши этого жеребца. Заколи его. Одна половина останется у тебя, а вторая достанется мне!

Слова свата настолько поразили Юёдэй Угаалааха, что он сразу замолчал и прервал беседу. Он подумал про себя: «Смотрите-ка, каков он! Приманивая своей белоликой дочерью, заставил перетаскать все мое богатство, а теперь ему не хватало еще лишить меня и жеребца Мюллю-Босхонга? Нет! Этому не бывать!»

Старик не дал слова и, прекратив дальнейший разговор по этому поводу, вернулся домой, а сын остался еще у невесты.

После отъезда свата, домохозяин говорил с зятем:

— Твой отец уехал, не дав решительного слова по поводу моего предложения. Это его дело, но и ты сам, улучив ветреную погоду, можешь привести ко мне жеребца Мюллю-Босхонга! При этом условии я не стану отсрочивать еще на
лишний день отъезд твоей жены. Будучи человеком именитым, я хотел бы отведать мяса знаменитого коня!

Будучи зятем, парень не хотел нарушать речи своего тестя. По старинным обычаям авторитет жениной родни стоял выше отцовской. И действительно,
выбрав один очень бурный день, он пригнал ему просимого жеребца с табуном — шестью кобылицами. Всех семерых тотчас же закололи. Оказывается, в юрте тестя камелек на особой оси поворачивался и под ним был вырыт большой погреб. Все туши положили в тот погреб.

У этого старика был подручный парень-любимец, который заменял ему руки и ноги. С быстротой летящей птицы он исполнял все его поручения. Однажды старик услышал молву, что где-то в Мегенцах (другой улус на противоположном, правом, берегу Лены) есть знаменитый конь. Он приказывает упомянутому парню тотчас же отправиться и привести ему этого коня.

Парень не медлил и вскоре привел коня. Прикрутил его к коновязи. Родной сын старика вышел с топором и с размаху ударил, метя в лоб коня, но удар просвистел по воздуху и угодил в другого парня, который держал конец повода. Обух пришелся в голову и вдребезги разбил череп молодого парня. Старуха-мать, увидев несчастье, стремглав побежала в юрту, причитая:

— Старик, случилась страшная беда: сын убил человека!

Но, однако, старик был совершенно спокоен:

— Ничего, успокойся, мы найдем способ от него избавиться!

Выйдя во двор, он обратился к сыну:

— Ну, паренек, этот конь, наверное, имеет в себе Духа покровителя, божество! («Айыылаах, тангара лаах»). При новой попытке заколоть его, пожалуй, случится другое несчастье. Подвяжи хвост коню, а убитого парня, спутав ремнем за кисти, пусти волоком за конем!

Сделав так, как советовал старик, коня отпустили на свободу. Он, волоча за собой труп убитого, примчался домой. Там решили, что какой-то конокрад, поймав коня, убился... Произвели в этом смысле маленькое расследование, и труп человека предали земле. Тем и делу конец.

Вернемся теперь к Юёдэй Угаалааху. Когда обнаружилась пропажа жеребца Мюллю-Босхонга с его табуном, девять его сыновей пустились на тщетные поиски. Наконец отец приказал им прекратить дальнейшие розыски.

— Я не представляю себе, чтобы кто-нибудь из имеющих десять пальцев решился протянуть их к моему добру, чтобы кто-нибудь из имеющих пять пальцев осмелился что-либо взять у меня? Само Божество Юрюнг-Айыы-Тойон даровало мне этот конный скот, оно же само, наверное, и распорядилось убрать его!

Наступила весна, стало теплее, а дни длиннее. В эту пору один старик-нищий из родичей Юёдэй Угаалааха пошел попрошайничать в тот район, где жил сват последнего. Придя во двор его, он остался ночевать в юрте, отведенной для скотников. Ему почему-то долго не спалось, но, однако, он лежал на постели, прикинувшись сонным. В это время вошла в юрту одна женщина и вступила в беседу с той, которая жила там. Домохозяйка вдруг среди разговора стала упрекать гостью.

— Что же ты не поделилась со мной изобилием наступившего года, совершенно забыла меня?

Другая женщина возразила:

 — о чем еще вздумала говорить? Я попыталась было взять в ведро потроха одной кобылицы и спрятала это в телячьи ясли. Моя хозяйка, обнаружив это, так разбранилась, что я и сама не рада осталась. И за такой пустяк!

Женщины продолжали беседу:

— Ныне вы закололи знаменитого жеребца вашего свата Мюллю-Босхонга с шестью кобылицами. Вероятно, у вас такое изобилие пищи, подбрюшного жира и прочее?

— Ну, что значит закололи скотину? Это еще пустяки! А вот нынче они убили человека. Знаешь, приказали своему парню привести из Мегенцев коня, привязали его к коновязи и хотели топором в лоб, но хлопнули в лоб бедного парня, который держал коня. Труп убитого привязали к хвосту коня и отпустили с ним. Вот какие дела они творят!

— Ну а из пищи той много запасено у вас? Наверное, лежит?

— Давным-давно все съели, неужели будут хранить по сию пору? Лишь одно стегно Мюллю-Босхонга запасли для лета. Положили в холлогос с таром («холлогос» — большое ведро из бересты; «тар» — скопы скисшего снятого молока) и вывезли в летник.

Старик-нищий, услышав разговор женщин, на следующее же утро поспешил домой и обо всем услышанном подробно рассказал Юёдэй Угаалааху. Последний в то время ослеп на оба глаза, но, тотчас же взяв провожатого, поехал в город. Уезжая, он сказал сыновьям:

— Я вывезу из города начальство, к этому времени дом приведите в порядок!

Через несколько дней он вернулся с представителем власти, который имел приказ произвести по его указанию обыск. Переночевав одну ночь, проехали прямо к свату. Под камельком обнаружили погреб, который был пуст. Поехав в его летник в холлогосе с таром обнаружили одно стегно Мюллю-Босхонга. Приказали привести ту самую женщину, которая была свидетельницей убийства человека, и строго допросили. Та, не утаив ничего, обо всем подробно рассказала, как все было. Сына арестовали и увезли в город судить.

Старик-отец стал таскаться по судам и начальству. Для уплаты уворованного и на взятки властям того времени, жадным до денег, он промотал почти все свое богатство. Под конец сына сослали на каторгу, отец и мать одни остались дома.

Однажды старик сказал жене:

— Я был человеком, созданным по произволению самого Хара-Суоруна.
(«Чер­ный ворон» — древнее божество якутов). Родился я с предопределением судьбы — не ведать, пока живу, в этой средней земле какой-либо неудачи, не подвергаться случайному несчастью. А Юёдэй Угаалаах родился по произволению самого Юрюнг-Айыы-Тойона (Белого, Святого Творца) и потому, будучи выше по указу судьбы, одержал верх надо мной. Видимо, сказалась его исконное превосходство.

Старуха возразила ему:

— Случившегося не вернешь. И никакая сила за нас не отомстит. Наша песенка уже спета!

Старик встрепенулся и добавил:

— Нет, погоди, не все еще кончено! Вот у меня есть сосед Кутуйах — шаман, который силою своих Духов проходил сквозь игольное ушко. («Иннэ бюргэс
юютюнэн кыырар» — поговорка). Надо бы его попросить совершить камлание и пожрать Юёдэй Угаалааха со всем семейством. Ну их к чертям!.. Эта одна белоликая дочь, родившись, довела нас до несчастья!

Пригласил он шамана и заставил совершить камлание. Тот проплясал подряд три дня и три ночи и совершенно напрасно молил своих Духов. Погубить Юёдэй Угаалааха никак не удавалось. Шаман вернулся из своих полетов.

— Его Дух-покровитель, его Божество преградило дорогу и не впустило к нему.

— Если так, то, значит, они люди с прочным назначением и никакая Сила их не одолеет. Но тем не менее не откажи еще раз потрудиться.
Вознесись к создавшему меня Хара-Суоруну. Я
создан был с твердым назначением не попадать в беду в течение всей своей жизни в этой средней земле.

Шаман согласился и еще одну ночь совершал камлание. Отправился к Хара-Суоруну и сказал ему:

— Созданный самим Юрюнг-Айыы-Тойоном
сын его Юёдэй Угаалаах созданного тобой сына довел до несчастья.

— Правда, он был создан мной со счастливым уделом — избегать беды земли. Если же он терпит ныне разные неудачи, то это происходит потому, что его противник создан более высшим, чем я, Божеством — Юрюнг-Айыы-Тойоном, — ответил Хара-Суорун. — Но тем не менее возьми с собой вот эту веревку и брось ее около изгороди Юёдэй Угаалааха. Если кто-нибудь из них найдет эту веревку, то все они станут конокрадами и не будут выходить из темниц.

С этими словами Хара-Суорун вручил ему окровавленную веревку длиной в девять маховых сажен. Шаман, спустившись на Землю, веревку ту бросил около жилища Юёдэй Угаалааха. Она пролежала там очень долго. Люди Юёдэй Угаалааха часто проходили мимо нее. Но с открытыми глазами не видели веревки.

Только много лет спустя собственный внук того старика, по просьбе которого веревка была брошена, сын его дочери, увидел веревку и принес домой. С тех пор он стал неисправимым конокрадом. День и ночь, не сидя у себя дома, промышлял воровством. Часто попадался и садился в острог. Каждый раз родные освобождали его, неся большие расходы. Но он опять попадался. Благодаря этому его семья промотала весь свой скот...

Когда Юёдэй Угаалаах со старухой умерли, сыновья обеднели, и тоже все по­степенно превратились в конокрадов. Другой старик был еще долго жив и при получении каждой новой вести о несчастье своего врага радовался:

— Ну хорошо, значит, и они пошли по моему пути и разделят мою участь!

— Вот так, — сказал Алтай Кам, грея руки у огня. — Сюр-двойник каждого человека дается ему тем или иным Божеством, Духом вместе со своим предназначением, со своей судьбой. Но далеко не у всех людей Сюр дается великими Духами. Предназначение многих не большее, чем у овец — просто добывать пищу и размножаться. После смерти же Сюр вновь возвращается к тому Божеству, которое дало его, неся с собой весть о выполненной задаче.

— Что же делать людям, имеющим низкое предназначение? — спросил Рыбья Кость.

— Такой человек, — сказал Алтай Кам, — должен оставить все, чем он занимался, все свои мысли, желания и мечты, пойти и найти человека с высоким предназначением и разделить с ним его судьбу. Но сделать это ему будет нелегко, если он оставит хоть что-то из своего прошлого, оно может засосать его обратно, и он снова вернется к своему незавидному существованию, которым живет подавляющее большинство. И если он действительно разделит судьбу Великого человека, то Духи заново скроят его, т.е. он пройдет рассечение, перерождение. Как только кандидат по окончанию рассечения встает с ложа, тотчас же призывает он другого шамана. Этот последний должен знать тот сучок на священном шаманском дереве, где лежит, воспитываясь, Душа будущего шамана. Есть особая луо-рыба из «источника смерти и несчастья», имеющая одну голову и два хвоста. Вскормив слизью этой рыбы воспитываемую Душу кандидата в шаманы, посвящающий шаман обязан поднять ее с гнезда, чтобы новый шаман мог приступить к священнодействию, т.е. шаман должен получить Кут — Силу. Есть особый горный хребет, куда поднимаются от горы Джокуо по проходу Ченгкейдеех-Аньага. Кандидат в шаманы вместе с обучающим шаманом должен подняться на этот хребет в тонком теле.

Шаман-Учитель идет впереди, а кандидат — позади. Учитель во время этого пути наставляет кандидата и показывает ему узлы дорог, ведущих к разным голым мысам, где находятся источники человеческих болезней.

Потом Шаман-Учитель приводит Душу в дом. Здесь оба надевают шаманские плащи и совершают камлание. При этом наставник, дойдя до дорог тех или иных злых Духов, указывает, какая часть тела шамана какой болезни или какому бесу соответствует и имеет лечебную силу. Каждый раз при указании таких мест наставник плюет в зев кандидата, который должен проглатывать эту слюну. Таким образом, кандидат, узнав все дороги «несчастий нижнего места», возвращается (восходит) домой на среднее место, т.е. он знакомит его с тонким миром.

Если у Шамана-ученика плохой невосприимчивый организм — слабый
Кут, — то злой Дух будто бы хочет взять, т.е. умертвить его самого. Тогда Шаман-Учитель взамен главных костей шамана должен дать, обречь на смерть кого-нибудь из его родни, по одному человеку за каждую кость. Например, взамен черепа — одного человека и т.д., так как Кут хранится в костном мозге и остается на века связанный со скелетом давно умершего.

Человек, призываемый к шаманству, с невосприимчивым организмом в нижней болотистой местности — мире Эрлика увязает, погружается; тогда Шаман-Учитель должен взять кого-либо из его родни, из отцовского рода и перебросить в виде мостика, чтобы по нему им обоим возможно было перебраться через топкую полосу в стране нижних Духов.

— Почему же должны умирать именно родственники шамана? — удивленно спросил Рыбья Кость.

— Дело в том, что Кут каждого человека имеет определенный цвет и он может получить Кут от людей с таким же цветом их энергетики, а это как раз его родственники, так как родственники все имеют сходный Кут, и таким образом должно умереть несколько его родственников, чтобы весь их Кут перешел шаману и он мог обрести Силу, достаточную для своего предназначения.

В связи с этим Рулон вспомнил, что при рождении Христа и Моисея было великое истребление младенцев, которые родились вместе с ними во всем роде израилевом.

Видно, Бог это сделал для того, чтобы их Кут перешел этим Великим людям.

— Вот и Духи, — продолжал Алтай Кам, — поэтому переходят по наследству какому-либо сородичу шамана, так как они реагируют только на Кут этого цвета. Поэтому и переходят они от одного человека к другому только в пределах рода. Новому же шаману, такому, как ты, нужно самому находить Духов-помощников и приучать их к своему Кут. Часто и при камлании шаман призывает Души, Кут своих родственников для помощи, чтобы получить больше Силы.

Затем кандидат в шаманы со своим Учителем восходят камланием в верхнюю страну (юёсээ дой) к Духу по имени Юёлэн-Кунньаас, имеющему жеребца с крыланом на оплечьях («Бар-Джагыл атыырдаах Юёлэн-Кунньаас»).

У шамана бывает, вернее, должна быть, так называемая священная плоть, выросшая на темени («ытыннэт» — дословно — «чтимое мясо»). Еще раньше, при рассечении тела Духами, отрезанные и разбросанные части этого мяса Шаман-Учитель собирает и прикладывает их обратно на место и также плюет в его, будущего шамана, зев.

Теперешние шаманы не совершают обряд посвящения, они обычно говорят: «Нет шаманов, которые могли бы, были бы в силах посвятить нас».

Рассказывают, что посвящаемым в шаманство предлагается самим выбрать одно из двух: или посвятиться от Духов «источника гибели и смерти», или же посвятиться от Духов «исцеления и спасения», т.е. от Верхнего мира.

— Только самые Великие шаманы могут путешествовать в обоих мирах, — сказал Алтай Кам. — Во время камлания шаман собирает людей в юрту, чтобы эти зрители помогли ему. Своей энергией он творит чудеса: протыкает себя ножом, развязывает самые тугие узлы, которыми его связывают, чтобы собрать внимание зрителей и вселить в них веру. Затем он камлает и описывает, где идет, что сейчас делает, держа всех присутствующих в эмоциональном напряжении, чтобы они поддерживали его своей силой, своим Кут во всех его действиях.

Тут Рулон вспомнил, как видел камлание Алтай Кама в ближайшем улусе.

В чадыре собралось много народу, шаман взял нож и воткнул его в живот, а затем вытащил его оттуда. Затем дал себя связать.

— Вяжите покрепче, — приговаривал он.

Его руки связали крепкой веревкой и привязали их еще к телу так, что двигать ими не было никакой возможности. Сверху на него еще надели одежду и застегнули ее.

Когда все расселись, шаман, стоя посреди чадыра, начал свистеть, призывая своих Духов-помощников. Вдруг, откуда ни возьмись, появились какие-то существа и стали кричать: один — как филин, другой стал вороной летать и бегать по чадыру. Рулону показалось, что по нему пробежал маленький зверек наподобие белки. Духи собрались и стали помогать развязываться шаману.

Первой они сбросили его одежду, кинув ее на того, кто связывал Алтай Кама. Затем развязали и бросили на присутствующих веревки. После этого шаман надел кафтан-маньяк и начал камлание, громко ударяя в бубен. По ходу действий он описывал, как спускается в подземный мир за похищенной злыми Духами абагы Души Кут больного.

И тут Рулон увидел, как во время всех напряженных моментов его повествования от людей исходит как бы золотистая волна энергии, которая направляется к шаману. В этот момент его аура вспыхивала и начинала ярче светиться. Камлание продолжалось после этого с особой интенсивностью.

После шаманского посвящения память Рулона стала иной. Он не просто вспоминал события, но видел в них то, чего не замечал раньше. Например, это аура и волны исходящей от людей энергии. Он раньше не видел их, а теперь вспоминает событие так, как будто бы он их уже тогда наблюдал.

Увидев его недоуменную физиономию и словно читая его мысли, Алтай Кам рассмеялся.

— Теперь ты вспоминаешь не только, что видели твои глаза, но и то, что видел при этом Сюр. Твой сновидный двойник всегда видел скрытую сторону вещей, только ты не осознавал этого, а теперь твоя память воссоединилась, и ты видишь все вместе.

Рулон подумал, что так же и артисты получают энергию из зала во время своих выступлений, объединяя ее в общее поле. Вот на чем основана магия, искусство орфики, которую сознательно использовали жрецы в своих церемониях и мистериях.

— Почему же шаман не может взять энергию из космоса? Неужели и я должен брать ее от своих родственников?

Алтай Кам громко расхохотался.

— Ты так о них беспокоишься? Дело в том, что космическая или другая энергия дается временно и ее можно принять не больше того, чем позволяет изначальная энергия Кут. Поэтому шаман и набирает много этой изначальной энергии.

 

 

***

 

На речке Хаастаах есть могила древнего шамана по имени Тимир-Чарапчылаах, в переводе — «имеющий железный козырек над глазами». Труп положен в колоду, выдолбленную из обрубка лиственного бревна. Колоду привязали на развилине ветвей большой лиственницы.

Кости этого шамана в старину поднимали два раза, так как колода и дерево сгнивали и кости сваливались на землю. Когда сваливался гроб, то шаман из его кровных родственников, заклавши три штуки скотины определенной масти и устроив «ысыах», поднимал останки шамана и перекладывал на другое дерево.

Еще на моей памяти останки этого шамана подняли один раз. Я как-то случайно повстречался по дороге с людьми, идущими поднимать их. Они гнали одного трехтравого нехолощеного бычка. Для совершения обряда поднятия были приглашены три шамана. Заколов того быка, должны были угостить собравшийся народ.

Рассказывают, что останки шаманов поднимают с жертвой конного скота. Должны заколоть жеребца черной масти, но с белой мордой и с белыми, как не очищенные от коры березовые колья, четырьмя конечностями. При третьем поднятии останки должны быть преданы земле.

В костях останков шамана содержится его Сила, и, взывая к ним, человек мо­жет привлечь помощь умершего шамана, который придет к нему из мира сно­видений.

— Сейчас я снова расскажу тебе одно предание шаманов, которое поможет тебе лучше проникнуть в нашу культуру, чтобы обрести видения мира древних, — сказал Алтай Кам, крутя в руках веточку жимолости. Неторопливо он начал свое повествование.

 

 

***

 

— Когда-то в древности в Курбусахском наслеге Борогонского улуса жил шаман по имени Басыллай. Имел он двух братьев, одного из них звали Ниргиэрдээх, а другого — Джэндэгэ. Эти братья шамана имели жительство на самой границе с Бахсытским наслегом Мегинского улуса. Покосы их находились вокруг известного в Борогонцах озера Дэбилиттэ. В летнюю пору на этом озере линяет масса перелетной дичи. Шаман Басыллай умер.

Однажды ранней осенью, когда все озера уже замерзли, князь Бахсытского наслега Дэллэнгэй приехал с 20 людьми к озеру Дэбилиттэ, заставил начисто скосить весь камыш, росший вокруг озера, и на сорока подводах намеревался увезти скошенный камыш.

В то время один из братьев — Джэндэгэ лежал при смерти. Какая-то старуха увидела, как Бахсытский князь со своими людьми приступил к косьбе камыша, и поспешила сообщить об этом Ниргиэрдээх, одному из братьев — владельцев озера, в таких выражениях:

— Ну, мой голубчик, Бахсытский князь уже очищает весь камыш на Дэбилиттэ, видимо, бесповоротно отнимет!

В это время Ниргиэрдээх стоял у проруби с пешней в руках. Услышав слова старушки, он с пешней в руках поспешил к озеру. Действительно, люди уже работали, на 20 возов успели наложить скошенный камыш. Сам Дэллэнгэй-князь в волчьей дохе и шапке из рыси, заложив руки за спину, прогуливался, давая своим людям распоряжения. Ниргиэрдээх прямо и стремительно направился к нему. У Дэллэнгэя в руках была пальма. Увидев бегущего с пешней человека, он совсем не думал бежать, а пошел к нему навстречу. Ниргиэрдээх, подойдя к нему вплотную, сказал:

— Бёрёлюю тэллэх! («по-волчьи постель»). (Алтай Кам пояснил: «Ниргиэрдээх сравнивает себя с волком, словом «постель» он хотел сказать, что пришел свалить наземь».)

С этими словами он, направив острие пешни в его черную печень, ткнул. Но Дэллэнгэй был настороже и одним ударом пальмы переломил древко пешни. В этот момент сбежались работники князя и напали на Ниргиэрдээха. Повалили его на землю, избили, истоптали его, как следует, а затем свитыми из кожи ремнями привязали к саням. Но вскоре Дэллэнгэй приказал своим людям:

— С него, собаки, довольно и того, что его так проучили. Снимите с него веревки и продолжайте свою работу.

Развязали ремни. Тот, бедняжка, весь избитый, израненный, с синяками и кровоподтеками, на четвереньках, ползком направился к западному берегу озера. Там он поднялся на высокий мыс, где на лабазе в долбленом гробу лежали кости умершего шамана Басыллая. Вскарабкался на аранкас — могильный помост, лабаз, и лег на него поперек. Деревянный стержень пешни он принес, оказывается, с собой. Стуча этой палкой по гробу, он обратился к Духу умершего шамана с такими словами:

 — о, мой старший брат! Имеешь ли ты уши, чтобы слышать, имеешь ли глаза, чтобы видеть? Оттого, что ты лежишь мертвым, со мной стряслась вот эта беда! Пришел к тебе потому, что пролилась моя густая кровь, изрезано мое цельное тело. Во что обратили меня, воззри!

Довел меня до такого состояния Бахсытский князь Дэллэнгэй. Желая отнять в свою пользу обширное Дэбилиттэ, он прибыл сюда, имея 20 человек и 40 подвод, силой отобрал весь озерный камыш. Защити, помоги и спаси!

С такими речами он стал стучать по могильному лабазу. Лишь только он успел промолвить эти слова, как с самого грунта земли под аранкасом взвился вихрь, скрутился прах и тотчас же образовался столб величиной урасу. С громоподобным шумом и со страшной силой вихрь налетел на
озе­ро. Сначала закрутило самого князя Дэллэнгэя. Последний, видя наступающий ураган, поднял было свою пальму, махал ею, как будто дрался. Но вихрь опрокинул его вниз головой и вверх ногами и завертел. Затем закрутил наваленный на возы камыш и людей. Наступила тьма. Все очутились среди непроницаемого крутящегося облака. Рассказывают, что тот ураган целые возы камыша перебросил через леса в соседние елани. Шапку самого князя нашли потом вдали, на расстоянии двадцати верст от того места.

Разбросав камыш и людей, ураган прекратился. Дэллэнгэй был не в силах стоять на ногах.
Увезли его домой, усадив на сани. С того момента, как рассказывают, он в продолжение девяти лет находился в сумасшествии и от той болезни умер. До сих пор Дух этого сумасшедшего князя считается среди якутов
страшным юёрем («злой Дух или Дух-пожиратель»). Озеро же Дэбилиттэ осталось за Курбусахским наслегом, бахсытцы туда ни ногой.

Так-то тот шаман после своей смерти помог своим людям.

Этот сказ дослушивал Рулон, уже засыпая.

 

 

Берег Тенгри

 

Наутро он вспомнил все, чему его учил Алтай Кам. Он пошел бродить по тропам горной тайги. Идя между скал и больших причудливых елей, он старался осознавать, как каждый его шаг, каждый взгляд уходит в прошлое. Только-только он был за поворотом — и уже прошел его, только подходил к большой разлапистой ели — и уже ее прошел, только взял в руку необычный, поросший мхом камень — и уже это мгновение ушло в прошлое и больше никогда не повторится, хотя и навсегда уже останется в памяти.

Он ощутил, как будто находится в реке впечатлений, которая течет откуда-то из будущего, проходит через краткий миг настоящего и навсегда уходит в прошлое. Он явственно почувствовал течение этой реки, соединяющей три мира, и ему показалось, как будто он стал предвидеть смутные очертания будущих событий, надвигающихся на него с неумолимой неизбежностью. Приближаясь, они становились все яснее и отчетливее, пока не становились настоящим, а затем угасали, погружались снова в небытие прошедшего.

Придя вечером домой, Рулон рассказал все происходящее Алтай Каму.

— Ну молодец, Рыбья Кость, — похвалил его старик, — продолжай так же видеть мир, пока ты не начнешь постоянно видеть мир как реку времени. Тогда ты, может быть, увидишь берег и сможешь выйти из этого потока на берег Тенгри — мира непроявленного, вне времени и пространства, где нет уж рождения и смерти, страдания и скорби. А теперь послушай еще одну нашу легенду о смерт­ном часе шаманки Матрены.

 

 

***

 

Перед смертью она будто бы сказала: «Если моя смерть будет сопровождаться ветром и бурей, то в этот край не возвращусь больше, и мои люди будут жить счастливо». И действительно, когда она умерла, случился страшный ветер, который повалил много деревьев и побил в домах окна. Кроме того, в ночь ее смерти подохла одна корова, а в день похорон от вихря погиб один конь.

Умерла она десять лет тому назад.

Перед смертью она сама выбрала место, где ее нужно похоронить. Ее люди там выкопали могилу, но живущие около того места хозяева не разрешили хоронить. Поэтому в той яме зарыли собаку, а шаманку похоронили в другом месте.

После смерти этой шаманки в местности Кёйюгюйэ, где она имела постоянное местожительство, люди на льду озера видели лежащих трех медведей. Говорили, что это будто бы бесы той шаманки. По слухам, ее бесы были тунгусского происхождения. Те Духи — Духи мира Эрлика. Духи вселяются в шамана, и с этого момента он становится могущественным, т.е. он обретает силу и возможности этих Духов. После смерти Духи покидают шамана и вселяются в нового избранника, чтобы проявиться здесь, на Земле. Часто злобные Духи, абасы, вселяются в шамана, могут творить через него зло, и такой черный шаман должен быть осторожен.

 

 

***

 

В древности в Удюгейском улусе в наслеге Мэйик жили два брата, известные шаманы. Старшего из них звали Лагларыйа-шаман, а младшего — Сабыкы.

Однажды разразилась оспенная эпидемия. Заболел оспой также и младший шаман. В начале эпидемии попросили старшего брата камлать над больными. Младший, лежа в постели, предупреждал брата:

— Тебе не следует вступать в состязание с Духом оспы, ты этим учинишь непоправимое бедствие! Он истребит весь наш народ!

Но брат не послушался.

Прежде чем выйти во двор для борьбы с Духом оспы, шаман говорил с же­ной:

— Какой бы шум, стук и гром ни происходил на дворе, ты не выходи
смотреть!

И вышел. Но голоса борющихся были столь ужасны, что женщина не вытерпела и вопреки запрету приоткрыла дверь юрты, чтобы видеть происходящее. Она увидела двух бодающихся быков, один из них был голубо-пестрой масти, а другой — рыже-пестрой. Когда женщина выглянула за дверь, ее муж чуть-чуть повернул свою голову, чтобы краем глаза взглянуть на нее. Его противник, воспользовавшись этой оплошностью, всадил свои рога у основания его шеи. Через два-три дня шаман умер.

От той оспы в роду шаманов вымерло сорок человек, остались в живых только двое. Про этих двух младший шаман будто бы рассказывал:

— Их спас я, укрыв своим телом, «держа их под своей печенью» и спустившись с ними в недра своей воды «гибели».

И этот шаман вскоре умер от оспы.

В настоящее время живет один шаман по имени Сонгкур, который говорит, что он будто бы возник из воды того самого Лагларыйа-шамана. И он тоже говорит: «Если придет оспа, то я зря не останусь».

Так шаман преображается в образ своего тотема и проявляется в мире сновидений в борьбе с другими Духами.

***

 

Когда-то в древности жил предок всего Мытахского наслега — шаман по име­ни Наачабыл. Есть будто бы Госпожа. Так якуты называют Духа оспенной эпидемии, боясь произносить ее собственное имя. Однажды она пришла к этому шаману. И вот они бодались у озера под названием Наачабыл. Шаман превратился в голубо-пестрого быка-пороза, а Госпожа (оспа) тоже оборотилась быком.

Рассказывают, что ни один из противников не одолел другого, их силы оказались равными. Разошлись, будто бы заключив договор о том, чтобы больше не встречаться. Госпожа дала подписку никогда не бывать среди потомков шамана.

Среди мытахских якутов, которые являются потомками этого шамана, оспа никогда действительно не бывала.

 

 

***

 

Однажды в старину в Одейцах происходило камлание шамана Павла. Во время камлания шаман вдруг, бросив свой бубен, стал издавать бычий рев и, став на четвереньки, обеими руками начал рыть землю. Затем над обоими ушами на голове появилось что-то красное длиною приблизительно с четверть. Говорили, что это рога. Издавая протяжный бычий рев, рогами он стал ковырять землю, было видно, как большие комья глины полетели на стену. До этого он приказал прикрыть горячие угли пеплом, и было темновато. Потом рога как будто исчезли.

Затем он попросил у присутствующих нож, но никто ему его не дал. Тогда, подставляя свой бубен отверстием вверх, он стал сильно бить в него около выходных дверей у края матицы. Вдруг раздался стук в бубен чего-то падающего сверху. И тут же у него в руках очутился нож с черенком. Этот нож дали ему Духи. Так Духи помогают шаману.

 

 

***

 

— Вот еще одна быль, — сказал Алтай Кам.

В глубокой древности жил князь по имени Чемчей, сына его звали Юелен-Кунньаас. Последний был шаман.

Однажды летом во время «ысыах» шаману Юелен-Кунньаасу подали первую почетную чашу с кумысом вслед за угощением Духов. В тот самый момент, когда он пил кумыс, злой Дух «дева Ырыа-Дуйаак» (Певица Дуйаак), живущая наверху, в багровых облаках, спустила аркан. Старинные люди в таком случае арканом называют дыхание злых Духов. Ырыа-Дуйаак — одна из девяти небесных дев-шаманок, Духи которых наводят на людей сумасшествие, требуя посвящения им конного скота разной масти.

Тотчас же шаман Юелен-Кунньаас вскочил на своего серого жеребца с крыланом и помчался. Сняв со своего жеребца пестрый волосяной повод, свитый из белых и черных конских волос, он повесился на одной наклоненной березе. Лю­ди, разыскав его труп, похоронили.

Ырыа-Дуйаак Дух этого шамана вознесла наверх, сделала своим мужем. С тех пор Дух этого шамана требует от людей по сей день посвящения ему серых жеребцов с крыланом на оплечьях. Если не находится жеребец с такими приметами, то можно посвятить ему и кобылицу такой же масти с крыланом и с особой отметиной на шерсти бедра.

Из всех верхних Духов, требующих посвящения конного скота, Юелен-Кунньаас считается самым старшим, т.е. грозным и страшным.

К нему обращаются в случаях болезни головы, мозга, иногда горла или спины, спинного мозга. Часто шаман и при жизни сожительствует с женскими Духами. Это происходит ночью или во время камлания. Эти жены-Духи помогают им, наделяют их особыми силами. В дни встречи со своей небесной женой шаманы воздерживаются от слития со своей земной женой.

 

 

***

 

— И чтобы тебе, Рыбья Кость, найти такую покровительницу, нужно долго воздерживаться, — сказал Алтай Кам, улыбнувшись, — и настраиваться на это перед сном. У тебя это уже однажды получалось с Умай.

На следующий день Рулон вновь путешествовал по тайге, стараясь наблюдать, как все события ежесекундно переходят в прошлое, как все, что он видит и чувствует, каждый миг появляется из будущего. Наблюдая за этим, он вновь ощутил себя в реке судьбы, реке впечатлений. Самым бурным потоком этой реки были мысли, более медленно появлялись, исчезали эмоции и телесные ощущения.

Внезапно он обнаружил себя в какой-то спокойной точке, вокруг которой проплывал этот хоровод впечатлений, которые были подобны сну, и он понял, что нашел берег Тенгри.

Он был этой точкой соприкосновения, а все остальное — тело, чувства, мысли, события, — текло рекой. Весь мир с этого берега показался ему просто призрачным сном. Сном было все вокруг. Сном был и он сам, его личность, мысли о себе, чувства. Все появлялось и исчезало, снова появлялось и исчезало из сна будущего, погружаясь в сон прошлого. Время неслось так быстро, что становилось жутко, становилось страшно от понимания временности, мимолетности всего сущего.

«Как же все не вечно», — подумал он. Как быстро все проходит, и ужас сдавил его грудь, т.к. на горизонте он увидел и свою смерть, неотвратимо надвигающуюся на него. Но в следующий миг он понял, что и смерть является сном, за которым снова следуют сны и сны. И единственно реальным для него теперь был только берег Тенгри.

— Ну, вот ты и увидел реальность, — сказал Алтай Кам, когда Рулон зашел в чадыр, — это было недолго, Рыбья Кость, очень недолго, но, если это будет всегда, ты исчезнешь и перенесешься в мир Тенгри. Ты станешь настоящим, подлинным. Вот теперь садись, поиграй на хомузе, прижми его к зубам.

Рулон взял хомуз и начал наигрывать на нем знакомую песню.

— Чувствуешь, как вся голова вибрирует, — сказал Алтай Кам.

Рулон кивнул.

— И вот так старайся полностью слиться, раствориться в нем.

Мыслей становилось все меньше. Вскоре они вообще прекратились, и он, казалось, стал самой вибрацией. Это его так удивило, что он снова стал думать. И в тот же миг все пропало.

— Ишь раздумался, — недовольно сказал старик, — старайся все забыть, на­ходиться в настоящем моменте. Мысли же тебя смещают в прошлое или будущее, не дают быть реальным на берегу, и ты перестаешь ощущать мир. Вот возьми бубен, постучи, почувствуй, как звучит. Делай удар на каждом выдохе, — сказал старик, подавая ему шаманский тюнгур.

Рулон стал медленно делать удары, прислушиваясь к гулу бубна. Дыхание стало глубже и медленнее, и скоро он почувствовал, как гул бубна слился с его дыханием. Как будто этот гул стал самим дыханием. Рулон держал бубен, опустив голову внутрь, прикрываясь им, как щитом. Так делают все настоящие шаманы. Невольно его взгляд упал на внутреннюю часть бубна, где на коже было нарисовано три мира, соединенных мировым деревом. Как только он отвлекся, то слитие дыхания и звука исчезло.

— Ну, что вытаращился? — забурчал Алтай Кам — Будь в том, что ты делаешь, полностью, только тогда ты станешь шаманом. Давай-ка теперь начни камлать быстрей, в ритме со своим сердцем, сливайся полностью с ритмом бубна.

Рулон быстрей застучал кямлой по упругой коже. Его дыхание убыстрялось все больше. Он сливался с ритмом ударов и вскоре потерял реальность происходящего. Перед ним появился таинственный мир, из тьмы которого выступили лапы больших елей, сквозь которые на него смотрели огоньки звериных глаз. Вскоре все исчезло, и он снова был в чадыре рядом с пляшущими языками пламени очага.

— Вот, уже хорошо! — обрадовался старик, потирая руками колени. — Всегда замечай и удерживай такие моменты. Это новое восприятие мира, и если ты овладеешь им, то сможешь совершать шаманские полеты в мирах Ульгеня и Эрлика. Ну, довольно, а сейчас послушай, как я стал шаманом. Ведь и тебе скоро придется пройти рассечение. Конечно, у тебя это может быть и по-другому, но суть его для всех едина. Тебе необходимо переродиться, чтоб перестать быть человеком, а стать шаманом. Шаман — это уже не человек, это другое существо, рожденное Духами.

***

 

Душу человека, который должен стать шаманом, берут Духи и уносят в подземный мир. Там есть особый дом, где заключаются эти похищенные Души. Душа хорошего шамана заключается на три года, а плохого — на один год. В это время сам человек сходит с ума и бессознательно воспевает, пока длится заключение его Души. Во время сна он бывает в указанном доме.

Эти злые Духи — абаасылар — и есть источники зарождения шамана. Описанный дом принадлежит им, там они воспитывают и обучают похищенную Душу человека. По истечении определенного срока, смотря на качество шамана, они должны разрезать, разрубить на кусочки тело будущего шамана.

Рассекание тела производится так: сначала отрезают голову и кладут на верх­нюю полку своей юрты. Эта голова видит своими глазами всю процедуру разрубания своего тела. Все тело шамана разрезают на мелкие кусочки и делят между всеми трижды девятью юерями. Это Души умерших людей, причиняющих болезни. Тела лучшего шамана должно хватить на всех злых Духов. Тогда этот ша­ман будет знать пути-дороги всех Духов, которые причиняют болезни, и будет он полезен при всяких заболеваниях. Если же тела не хватит при дележе и останутся обделенные, то он не сможет вылечить те болезни, которые причинены этими юерями.

Во время разрезания тела будущий шаман у себя дома лежит тяжко болен, ни жив, ни мертв. Духи, изрезав и разделив мясо, наделяют кости новым мясом и садят прежнюю голову на место.

— У меня в роду шаманов нет, — слушал рассказ шамана Рулон.

— Моя шаманская болезнь приключилась так. Как-то раз я поехал через реку в лес на восточный берег Лены, чтобы срубить и привезти дров. На обратном пути сильно продрог и едва добрался до дома. Сначала лихорадило, а потом 5—6 дней продолжался сильный жар. В эти дни мне казалось, что я куда-то качусь колесом. Сначала в одну сторону, а потом стал перекатываться в обратную сторону.

Затем я помню, что стою на восточном рукаве Лены зимой на льду. В старину в нашем Джобулгинском наслеге жил шаман Сюедэркэ. Вдруг вижу, является он в сопровождении одной старухи «мэнэрээчки» (истерически воспевающая от имени Духов), у них продольная пила. Поймали меня. Шаман Сюедэркэ обратился ко мне:

— Мы прочищаем дорогу, ведущую в нижний (подземный) мир, ты будешь помогать нам в этой работе!

Я отказываюсь.

— Я постоянно держу в мыслях мое Божество — «ыйыыбын, тангарабын саныы сылльабын».

Но они помимо моей воли насильно вручили ручку пилы и заставили работать. Мы пилили, будто лед, торчащий торос. И прокладывали по льду дорогу к северу. В восьми верстах севернее от нас, на правом берегу Лены, есть начало проезжей дороги, под названием Есперююн аартыга. Как мне казалось, прочищая глыбы тороса, мы добрались до этого места.

Здесь шаман Сюедэркэ сказал:

— Теперь мы пойдем на остров Тарагай.

Соседний остров, недалеко от места жительства моих предков.

Пошли на тот остров. Там вместе с шаманом поднялись на одну ель... Впереди меня стоит тот же шаман, на нем камлальный плащ, в руках держит бубен. Стоит, обратившись лицом на восток, а я стою сзади. Шаман говорит мне:

— Я тебя сделаю шаманом, уведу наверх на расстояние трижды девять олохов (шаманские
пе­реходы и места остановок).

В этот момент над нашими головами раздался какой-то шум и треск. Я поднял глаза и вижу, как валится звезда «чолбон» — передвигающаяся звезда.

— Что это валится? — спрашиваю я у шамана.

— Это валится шаман Кюстэх! — отвечает он.

Последнего я помню, он был из Бегтюнского наслега и умер давно.

Кюстэх-шаман спустился как раз у основания той ели, где стояли и мы. Оказывается, он был верхом на горной козе (чубуку), у которой копыта были обращены назад.

Спустившись, шаман Кюстэх подозвал к себе Сюедэркэ:

— Я девять веков простоял, превратившись в звездочку-чолбон, и весь высох. Ты не вправе взять этого человека, который предназначен для меня. Я сам принимал участие в его зарождении, воспитывал его с малых лет!

Мы оба спустились с ели. Кюстэх сказал шаману:

 — отдай спутнику свой камлальный плащ и бубен!

Сюедэркэ, не возражая, снял свое облачение и передал мне. Я облачился в его одежду.

После этого Кюстэх обратился ко мне:

— Ну, теперь поднимись на круп этого животного!

На спине животного был какой-то черный и мягкий нарост. Я стал позади этого нароста.

Дальше я помню, что с шаманом Кюстэхом мы очутились на вершине скалы, что на западном берегу Лены. У шамана тоже оказался маленький плащ и бубен.

— Теперь мы поднимемся наверх — на трижды девять олохов!

Обернувшись назад, я заметил, что за нами стоял шаман Тотто тоже в камлальном облачении.

Кюстэх спросил последнего:

— Ты, шаман Семен, разве в силах добраться через трижды девять олохов? Стоишь с намерением подняться?

Но Семен в ответ не издал ни звука — не сказал ни белое, ни черное.

После этого Кюстэх подошел к самому обрыву скалы и перешагнул через Лену на гору восточного берега. Там, как я заметил, начал плясать на горе Есперююн аартыга.

Дальше, по-видимому, и я по следам шамана перешагнул через Ленские острова и очутился около Кюстэха... Вот мы оба с пляской стали подниматься в верх­нюю страну сначала как будто по земле... Я то и дело пытаюсь опередить шамана, заходя то с правого, то с левого боку.

— Разве ты не в силах идти быстрее этого? — спрашиваю его.

Мне кажется, что он двигается медленнее, чем мог бы я.

— Моя побежка не больше этого. Если хочешь, заходи вперед и держись впереди огней моего зрения, — ответил он.

Я опередил шамана. Далеко впереди сияли два огня. Едем, пляшем. Пляска в шаманской символике обозначает езду... Кажется, что мы летим. Вот я добрался до девятого олоха. До того пролетел через темную страну и очутился в райски светлой стране. С разных сторон подошли люди.

— Куда это ты направляешься? — спрашивают они.

— Меня ведет Кюстэх-шаман до трижды девятого олоха, чтобы вместо себя сделать шаманом. Там он хочет испросить согласия своих людей, — отвечаю им.

Эти люди хвалят меня.

— Едешь — ты отменный человек!

Обернувшись назад, вижу, что приближается и Кюстэх-шаман, его глаза сияют и сверкают будто огни величиною с небольшой горшок. Он подошел и сел около меня.

— Вот этого, издавна воспитанного мной ребенка хотел отобрать шаман Сю­е­дэркэ. Я взял его и вот веду с собой. Согласны ли вы сделать его шаманом?

— Проезжайте дальше, как же мы не одобрим человека, который превосходит тебя самого? — отвечают люди.

Мы с пляской продолжаем путь. Тоже пролетели девять олохов и добрались до чистой и светлой страны. Похоже на нашу землю, кругом снег и дороги. Опять отовсюду подошли люди. Все, как на подбор, высокого роста. Снова вопрошают, куда мы едем.

— Эй, это человек, родившийся в средней земле! Я хочу оставить его вместо себя, — отвечает им шаман.

— Тебе следует добраться с ним до места, где ты зародился! Туруу дойдугар тиий!

Опять стали подниматься на одну девятку олохов. Когда приблизились к конечному пункту, показалась обширная изгородь, переполненная конным скотом столь многочисленным, что листья на деревьях. Одни из них были молодые, «новые», а другие обветшавшие, точно из девятого века до нас.

— Это что за конный скот стоит тут? — спросил я шамана.

— Разве ты не слышал, что в верхней стране, на небе, со времен седой старины живет Кюннээс-шаман? Это его скот, который в качестве священного «ытыка» возносится сюда шаманами! — ответил Кюстэх.

Весь скот был сплошь голубой масти с темной, крыловидной отметиной на оплечиях «Сур-Джатыл». «Сур» — масть не совсем определенная, сероватая с голубоватым оттенком или темно-голубая.

Проехав эту изгородь, мы добрались наконец до трижды девятого олоха, местожительства шамана Кюстэха. Страна была чрезвычайно светлая. Там была большая куча сложенных книг. Во множестве подошли к нам люди, неясные, как тени. И тоже спрашивают про меня:

— Что это за человек?

— Я привел его, чтобы испросить у вас согласия на то, чтобы сделать его шаманом в качестве своего преемника! — отвечает им Кюстэх.

— Грехи и преступления на средней земле умножились до бедственных размеров. Там вплоть до нижнего девятого олоха царит густая тьма. Средняя земля исказилась, испортилась до неузнаваемости, «орто дойду джююлюттэн джюсюнюттэн аасан турар», — сказали они. — Вы оба возвращайтесь назад и остановитесь на ступени девятого олоха. Мы пошлем великое множество шаманов. Они, стоя на девятой ступени, очистят среднюю землю алтысами (молитвами) от грехов и преступлений и обновят землю, ибо ее исконное предначертание разрушилось так, что там не восходят солнце и луна.

Мы оба вернулись. Проезжая мимо изгороди, Кюстэх заговорил:

 — открой ворота этой изгороди, пусть этот конный скот спустится на среднюю землю!

Я открыл ворота, и весь загнанный конный скот вышел из изгороди.

— Ты пустил их врассыпную. Старец, не наделал ли ты великой беды? — сделав это, спросил я шамана.

— Ничего, они раньше тебя спустятся и доберутся до средней земли! — ответил он.

Мы с шаманом спустились на самую нижнюю ступень и остановились над средней землей. Она была окутана густым мраком, точно находилась среди облака дыма, исходящего от дымокуров.

Когда я, стоя тут, бросил взгляд наверх, увидел великое множество идущих шаманов.

— Мы заклинаем и молитвой освящаем среднюю землю, изгоняем из нее порчу «джайын джалбатыыбыт», очищаем кору от ее грязи «кирин, хагын ыраастыыбыт!» — говорили все они.

После этого вид и цвет средней земли стали как будто проясняться. Тогда мы спустились.

Все упомянутые шаманы стали в средней земле шаманами, врачующими
болезни.

— В награду за наши труды должны давать один фунт масла или кусок мя­са, — говорили они, — а кто не имеет их, может давать и голову годовалого теленка. Вообще мы должны удовлетворяться всяким даром, не выражая недовольства. Пусть больные приносят нам даже клочок шерсти!

Они не должны шаманить тем людям, которым предстоит неминуемая смерть, оздоравливая лишь тех, кому не надлежит еще умирать.

Дальше помню, когда я спустился на землю, заставили меня Духи шаманов обойти всю среднюю землю... Видимо, я летал...

По словам моих домочадцев, во время болезни я, лежа, все время бормотал, как будто с кем-то разговаривал.

— Зачем шаманы приносят в жертву скот? — спросил Рулон.

 — оттого, что Духи питаются Кут, жизненной силой, и ее может давать шаман, но проще ее отдать им из жертвенного скота, из его крови, где хранится Кут, тогда Духи, наполнившись Силой, начинают помогать шаману в его делах.

 

 

***

 

В глубокой древности в эпоху прадедов «былыр ебюгэ сагана», как гласит предание, в Мастахском улусе жил старик-рыбак. Он имел сына, который с семилетнего возраста ходил по соседям и, выпрашивая молочную пищу «юрюнгнээн», прокармливал свою семью. Вскоре распространился слух, что этот парень совершает удачное камлание против «абаасы» (злого Духа), причиняющего болезнь и смерть телятам.

Однажды этот парень, идя к какому-то богачу, зашел в одну юрту. Там на левых нарах лежала тяжелобольная женщина, у которой все четыре конечности были привязаны к лежанке. Эта женщина завела беседу с парнем и упросила его совершить над нею камлание. Парень согласился, взял сковороду взамен бубна и стал шаманить. У той женщины был вздут живот. После камлания вздутость прошла, и больная совершенно здоровой встала на ноги. С тех пор этот парень превратился в настоящего шамана, и молва о нем была слышна в далеких краях.

В то время в Якутском крае захворал именитый человек, глава всех восьми якутских улусов, по прозванию Туттук-Кулуба. Так как он уже был при смерти, сын его по совету одной шаманки выехал на Вилюй за этим парнем-шаманом. Он приехал с лишним конем на поводу и с зимней одеждой для шамана. Парень согласился. Поехали.

Когда до дома больного оставалось около двадцати верст, шаман обратился к своему провожатому со следующими словами:

— Вот пять моих предписаний, которые ты должен исполнить без малейших нарушений: 1) скоро я поеду впереди тебя; 2) ты остерегайся, чтобы голова твоего коня не касалась крупа моего коня; 3) когда мой конь начнет биться, ты не шевелись и не обращай на это внимания; 4) затем, если я сверну с дороги и пойду побродить по снегу, ты не вздумай останавливать меня; 5) наконец, если услышишь голос человека, то на это никак не откликайся.

Затем шаман предсказал ему, что его отец-старик уже скончался. Дальше подробно описал его местожительство, дом и окрестности, провидел также и мыс-пригорок, под которым они должны были проехать.

Когда доехали до описанного мыса, шаман приказал остановиться и поехал впереди. Свернув с дороги, он побрел по снегу и, подойдя к одному пню, стал вести с кем-то беседу. В ответ раздался голос:

 — оказывается, приехал ты, мой сродственник, с которым я воспитывался в одном гнезде, где воспитываются Души шаманов. Я, не подозревая о твоем прибытии, пришел уже, прервав жизнь старика, но тем не менее одна треть жизни осталась при нем; попытайся совершить камлание, но не забудь назначить мне награду, ибо я вот уже три года ничем еще не поживился!

Вот прибыли они к местожительству больного, который уже скончался. Дом был полон людьми. Среди собравшихся был один шаман и одна нарядная молодая женщина. При появлении приезжего вилюйского парня-шамана, оба послед­них посмотрели на него с пренебрежением.

Парень начал шаманить над умершим. Вот он во время пляски трижды закружился в противную сторону. В этот момент тот шаман, который вздумал было умалить его шаманскую силу, упал в обморок.

 — о, явитесь ко мне, будьте ближе восемь дев, сдружившихся вместе! — дальше взывал шаман. — И девять парней, подобных стае журавлей без маток!

В этот момент та самая нарядная женщина, которая обнаруживала невнимание к приезжему шаману, оказалась совершенно голой и в таком виде, направляясь в скотский хлев, упала поперек дверного порога. Она была, оказывается, дочерью старшего сына умершего головы. Ее отец взмолился шаману:

— Если нужно отдать замену и выкуп за жизнь, то возьми меня, а дочь мою пощади! Мэйии мэнгиэтэ, тыын толуга.

Услышав его мольбу, шаман сделал круг навстречу движению солнца и
сказал:

— Прибывши помочь и врачевать, будет нехорошо мне создавать несчастье «бюдюсю»!..

Затем, вопрошая Духов о том, какой выкуп взять взамен возвращаемой жизни, он стал бить в бубен по направлению средней балки юрты. В его бубне неожиданно очутился сгусток крови. Обращаясь к отцу молодой женщины, шаман показал сгусток.

— В качестве выкупа за жизнь твоей дочери я взял одного табунного жеребца и одну отборную кобылицу... Они уже погибли!..

 — около полуночи голова откроет глаза, на рассвете он начнет дышать и сядет на нарах, а на восходе солнца будет в состоянии разговаривать с домочадцами... — сказал по поводу умершего шаман. — Через семь же дней будет вполне здоров. В 150 верстах отсюда живет один человек, который раньше служил наслежным князем. Он должен был умереть через три года. Умирать ему теперь или через три года — не представляет большой разницы. Я вложил в больного жизнь этого князя. Затем, в 15 верстах отсюда живет тоже больной человек,
служи­вший ранее выборным, которому в недалеком будущем тоже предстоит смерть... И от него я взял жизнь, чтобы вернуть больному... А выздоровевший голова проживет еще 23 года.

— Неужели жизнь одного человека можно передать другому? — недоуменно спросил Рулон.

— Да, именно так и происходит. Ведь каждый год должно умереть определенное количество человек, но кто именно умрет — нет особой разницы; умирает тот, Кут которого истощился. И если взять Кут одного и передать другому, то человек может жить дольше и полноценней, если не будет растрачивать свою Силу на детей и прочие привязанности, поедающие его. Он должен, отбросив все, что связывает его (и Тесь, и Бось), быть свободным, как ветер, тогда он будет жить полноценно, не обремененный тяготами тюрьмы привязанностей, обусловленностей. Если человек становится свободным, он видит яркие сны, далеко путешествует во сне, и, когда спит, знает, что он в сновидении. Это значит, что развивается его двойник Сюр, и тогда после смерти он не отправится, как все, в мир Эрлика, но будет, как шаман, свободно путешествовать по всем мирам, не связанный больше физическими ограничениями; такому не страшна и смерть.

— Значит, забирая Кут у других людей, можно жить вечно? — спросил
Рулон.

— Да, но в этом нет необходимости, т.к. жизнь в физическом теле сложна и обременительна, поэтому шаманы предпочитают продлевать свою жизнь в Сюре-двойнике, путешествуя по тонким мирам. Но для этого необходимо во время сна помнить, что ты спишь, а для этого днем ты должен видеть жизнь, как реку судьбы, и пойти через речку. У тебя это уже стало получаться. Однако часто шаманы и их Духи борются, чтобы заполучить Кут друг друга и увеличить свою шаманскую Силу. Вот как это происходит.

 

 

***

 

Шаманы имеют свои охотничьи самострелы «айа». У хорошего шамана бывает три самострела, у среднего — два, а у плохого — один. Это луки-самострелы, они настораживают друг на друга.

В Мытахцах давно когда-то жил шаман по имени Монгкурдаах. В те же времена на Вилюе жил один голова (глава улуса), который одновременно был и шаманом. Этот голова затеял спор с одним знаменитым вилюйским шаманом о том, что шаман Монгкурдаах гораздо сильнее его и что он не сможет его пожрать.

— Нет, я осилю его и съем! — говорил вилюйский шаман.

Заспорили и держали пари на лошадь. Злой Дух того вилюйского шамана с сильным ветром и вихрем направился в Мытахцы. В это время дочь шамана Монг­курдааха около своего дома была занята работой. Ветер подхватил ее и бросил в озеро. Затем этот шаманский Дух поднял мать-зверя Монгкурдааха — лося и поднялся за ним. Оба лося перешли вброд Лену около острова Тойон-Арыы. Лосю Монгкурдааха вода доходила лишь до середины голени, а лосю вилюйского шамана — до колен.

Далеко на востоке, на хребте Джугжуур, как рассказывают, существует скалистая площадка, где встречаются и борются шаманские Духи (Ойун кюрсэр). Там оба лося бодались-боролись. Лось Монгкурдааха забодал насмерть своего противника. Поэтому вилюйский шаман будто бы тоже умер у себя на родине.

Монгкурдаах очень боялся одной вилюйской шаманки. Однажды одунинский шаман Акдака, то есть Дух его, прибыв на Вилюй, поднял лося той шаманки. Лоси поборолись, лось шаманки стал одолевать своего противника и готов был пожрать его. Поэтому лось Акдаки-шамана обратился в бегство. Прибежали на речку Си­ню. Там, в местности Хачангхаайы, оказывается, был старинный настороженный лук шаманов. Лось Акдаки, будучи мал ростом, прошел под сторожельным волоском лука, а лось, мать-зверь, той шаманки задел волосок и, простреленный, тут же скончался.

Шаман Бюкэс-Джаарын был шаман Джюсэгэя, белый шаман — служитель Бога — предка и покровителя конного скота. Он совершал камлание в течение двадцати лет, начиная с пятидесятилетнего возраста. Он умер после борьбы с одним вилюйским шаманом.

У него была старшая шаманка Курсумар-Бокуйдаан. Однажды она сказала брату:

— Вилюйский шаман Наача — один из сильнейших, он по всей Лене ниже Олекмы уничтожил, пожрал всех шаманов. Морда его вся красная, а живот раздулся. Он, наверное, нас с тобой одолеет. Я, превратившись в хищного волка, попытаюсь схватить его за шерсть загривка, а ты, обратившись в лютого медведя, набросся на его задние ляжки. Если я почувствую, что не в силах совладать с ним, то крикну, чтобы ты спасался бегством. Ты беги, обратившись в жеребца сивой, небесно-голубой масти с белой сияющей полосой по хребту, вверх по тропе к Уордаах Джюсёгеью, там прячься и ищи защиту! Что делать мне самой, я решу сама.

Вилюйский шаман действительно прибыл биться с ними. Поступили так, как было уговорено: женщина-шаманка, превратившись в волка, схватила его за загривок, а шаман в образе медведя стал хватать его за сухожилия задней ноги. Вилюйский шаман наступал, приняв образ лося. Когда он встряхнул своей гривой, шаманка почувствовала, что не в силах дальше держаться и стала кричать брату:

— Солнце и небо для меня меркнут! Если хочешь, спасайся бегством! Кюн хаан кыараакта! Куотоох буоллаххына куот!

Шаман, тотчас же превратившись в жеребца, побежал вверх по тропе Джюсёгеью. Но на беду в это же самое время один тунгусский шаман по имени Хатамах, оборотившись медведем, спускался вниз по той же тропе. Этот медведь, заслышав стук копыт несущегося жеребца, от неожиданности вздрогнул и встал на задние лапы. Жеребец в свою очередь, испугавшись медведя, отскочил в сторону, свалился с тропы и угодил внизу в болото, в котором и паук вязнет...

Шаманка, превратившись в ястреба, поднялась и села на край облака. Вилюйский шаман, ища своих противников, стал озираться и поднял глаза вверх. В этот момент ястреб, сидящий на краю облака, осквернил его в оба глаза. От этого шаман лишился зрения.

Затем шаманка попыталась совершить камлание, чтобы извлечь снизу Душу брата, но тот оттуда сказал ей, чтобы не трудилась напрасно.

— Ты не сможешь добраться до меня и не вытащишь, ибо твой голос слышен здесь не громче, чем комариное жужжание.

Конечно, шаман умер.

 

 

***

 

Жил еще один шаман по имени Ёлкён-Бырайыа, предок Ольтекского наслега. По рассказам, он был кровожаден и умертвил многих шаманов. Для этого было достаточно, чтобы он плохо подумал о них. Поэтому все шаманы того времени относились к нему враждебно.

Однажды объединились Духи «абаасы» девяти шаманов и стали нападать на него. Они принимали разные образы: становились медведями, волками, собаками, иногда боролись с ним в образе быка и т.д. Так как их было много, они стали одолевать того шамана. Поэтому он, точнее, Дух шамана, вынужден был обратиться в бегство. Дух его, превратившись в птицу, полетел на Лену и дальше вниз по ней. Злые Духи девяти шаманов тоже превратились в птиц и погнались за ним.

Передний шаман, направляясь вниз по Лене, вдруг заметил огонь шаманского глаза величиной не менее полного месяца. В том районе жил один тунгусский шаман по имени Баахынга, дочь которого была страшной и сильной шаманкой. Звали её Сангаар-Удаган. Тот огонь исходил от ее глаза.

Прилетев к этой шаманке, Дух Ёлкён-Бырайыа обратился к ней со слезной мольбой:

— Вот за мной по пятам гонятся злые Духи девяти шаманов. Спаси! Запрячь в широком просторе своем, заткни в узкой щели твоей!

Удаганка вняла просьбе и скрыла его, а тех шаманских бесов, что гнались за ним, уничтожила.

Настал момент, когда Ёлкён-Бырайыа должен был отправиться домой, но преж­де состоялся разговор с шаманкой.

— Я спасла тебя от неминуемой гибели. Чем же ты думаешь отблагодарить меня?

— Что бы ты сама хотела получить от меня?

— Три раза по девять людей и столько же голов скота определенной масти.

— А в каком месте я должен приготовить все это? — справляется шаман.

— Я бы хотела сама прибыть в твои края. У меня сильное желание обозреть эти места. Но вот скажи, найдется ли у вас такое дерево, которое могло бы выдержать мою тяжесть, если я на него сяду? — спросила удаганка.

— Да, имеется! Между двумя озерами Харбаджаайы и Батыгыччыма есть высокий мыс, на нем растет огромное дерево, которое у нас слывет под именем Почтенная листвень. Это дерево могло бы выдержать твою тяжесть. Но, однако, ты должна сообщить, когда, к какому времени выедешь, чтобы я приготовил все нужное.

— Ну вот и хорошо! Я прибуду к тебе в красное полнолуние девятого месяца (т.е. в январе на следующий день после полнолуния, когда месяц к началу ущерба, по понятиям якутов, всегда показывается на горизонте в виде огромного красного диска. Эта пора считается урочным временем злых Духов).

Условившись так, они разошлись.

К назначенному времени шаман приготовил все обещанное — три девятки людей и скота излюбленной Духами масти.

В красный ущерб девятого месяца удаганка Сангаар прибыла в назначенное место, а шаман там ее встретил. Прилетела птица такой огромной величины, что заслонила собой солнце и небо. Прилетев, она одним ударом ноги сломала верх­нюю половину почтенной лиственницы и села на толстый обломок дерева. Тут она поела все приготовленное — по три девятки людей и скота. Дарами она осталась довольна. Но вот они распрощались, и птица собралась в обратный путь.

Поднимаясь от дерева, она оттолкнулась от него с такой силой невероятной, что остаток ствола вывернулся с корнем. Благодаря этому сила ее взмахов ослабела, и она неожиданно снизилась до самой земли. Ее крылья ударились в правый и левый мыс речки, которая тут протекала. Упершись в эти мысы, она отпрянула от земли и полетела дальше. Когда старуха (шаманка-птица) перелетела через озеро Бытыгыччима, вдруг оторвался ее игольник и упал в озеро. Это место, где упал ее игольник, до сих пор никогда зимой как следует не замерзает. Только при очень сильных морозах чуточку покрывается тонкой ледяной пленкой.

— Ну вот, Рыбья Кость, пора нам уже спать, — сказал Алтай Кам. — Скоро ты будешь рассечен Духами, обретешь видение. И сам сможешь увидеть Кут и Сюр. Энергию удачи и силу жизни, и тогда ты сам сможешь делать все то, о чем я тебе рассказал.

Во сне Рулону приснилось, как он идет в удивительном мире, где вместо деревьев и травы были причудливые кристаллы, похожие на кораллы с веточками и листьями. Они переливались яркими цветами радуги. Он шел, а чудесные каменные цветы все мелькали и мелькали, появляясь и исчезая на его пути.

Тут он понял, что спит и видит сон. Он был осознан во сне. Он видел, как одни картины сна сменяются другими. Внезапно он понял, что и вся наша жизнь такой же сон, только с постоянным продолжением, как фильм «Санта-Барбара». Что явь, что сон текут из будущего в прошлое. Внезапно он оказался в каком-то темном пространстве, где не было ничего, и даже его самого. Однако он как-то осознавал, что он есть. Вскоре эта темнота оказалась ослепительным светом. Тогда он понял, что стал осознанным в мире без сновидений, в мире Тенгри.

 

 

ЧАСТЬ 3.  ТРОПА ПОСВЯЩЕНИЯ

Поиск смерти

 

Холодные капли упали на его лицо. Открыв глаза в темноте, он сперва не мог понять, где очутился. Подняв руку, он уперся ей в деревянный потолок. Судорожно начав ощупывать все вокруг, он осознал, что находится в каком-то деревянном ящике. С леденящим ужасом к нему стало приходить понимание, что это гроб, что его похоронили. Он стал отгонять от себя эту навязчивую мысль. Может, надо мной просто пошутили?

Но что-то внутри его подсказывало, что это не так, что он действительно лежит под землей. От леденящего страха он дико завыл и стал колотить в крышку гроба: «Откройте, откройте!» Но услышать его было некому. Земля поглотила его вопли. От этого леденящий ужас еще более охватил его существо. Судорожно вспоминая, как же это могло получиться, он припомнил, как стоял вместе со Святогором у идола и старец сказал:

— Ты должен умереть, чтобы переродиться. Готов ли ты?

— Да, конечно, я давно этого ждал, — ответил Рулон.

Тогда он не предполагал, что это может быть так жутко и неожиданно. Он лег, попытался расслабиться, но тут же почувствовал, как что-то ползает по его ногам. Он попытался это стряхнуть, но оно продолжало ползать.

Руками до ног дотянуться было невозможно. Он начал ощупывать пространство и обнаружил вокруг себя какие-то предметы. Внезапно он понял, что это кости. Рядом с ним лежало что-то округлое и гладкое — это было похоже на человеческий череп. Ужас и омерзение охватили его еще больше. «Зачем, зачем сюда положили все это?» — судорожно думал он. В голове все крутился голос Святогора: «Ты должен умереть!»

«Ведь не тело должно умереть, ложная личность — весь комплекс выдуманных представлений о себе, которые я накопил за жизнь, все мнения и оценки, вся привязанность к памяти о людях и событиях, что были со мной в прошлом. Только тогда можно стать новым, только тогда можно получить рождение свыше», — лихорадочно соображал Рулон.

Он вспомнил, как Святогор привел его в древнюю пещеру, где жили наши предки в каменном веке. На стенах пещеры были сделаны наскальные рисунки мамонтов, бизонов и каких-то человечков в шлемах с антеннами.

— Что это такое? — спросил Рулон. — Инопланетяне, что ли?

— Да, — ответил Святогор. — они принесли на Землю разум и вселили его в существ, которые раньше жили как звери, и с той поры эти существа стали людьми — появилась пещерная цивилизация. Инопланетяне построили здесь свои Храмы, в которых они поклонялись Вселенскому Разуму. Эти Храмы стоят до сих пор и известны нам как пирамиды в Египте и Америке, Стоунхендж, Аркаим и другие гигантские сооружения. Но вскоре инопланетяне покинули Землю и стали наблюдать за ее развитием с воздуха, из своих НЛО. Но поскольку они дали человеку очень немного разума, то он скоро стал для него проклятием. Только немногие люди от рождения имеют больше ума, и они становятся великими среди людей. Однако древние жрецы разработали методы развития и превосходства разума, которые начинаются с того, что человек должен умереть и родиться заново новым человеком, без предрассудков и привязанностей.

— Но зачем нужно рождаться снова? — спросил Рулон. — Разве нельзя с детства правильно воспитывать человека?

— Дело в том, — ответил Святогор, — что в детстве ребенка воспитывают ме­ханически, несознательно, и как бы ни было хорошо такое воспитание, оно развивает человека без его участия. Истинное воспитание должно быть уже самостоятельным, но к тому времени человек становится уже взрослым. К тому же многие люди воспитываются дураками, и поэтому их воспитание желает лучшего.

Взяв две кости мамонта Святогор стал кружиться с ними вокруг костра и ритмично бить в них.

— Вот первый музыкальный инструмент древних, при помощи которого люди входили в транс и соединялись с миром Богов.

Рулон тоже взял две кости и стал стучать в них в том же ритме, пританцовывая по кругу вокруг огня. Он тоже стал входить в транс. Внезапно увидел густой темный лес, в нем поляна, закрытая высокими деревьями от света солнца. На поляне стояла маленькая изба на четырех высоких столбах. Он подошел к ней и по лестнице поднялся к двери. Открыв ее в полутьме, он обнаружил лежащий там скелет и в ужасе бросился прочь, но, не сумев спуститься, упал. Из открытой двери избушки высунулся скелет и полетел на Рулона. Не отрывая от него взгляда, крича от ужаса, Рулон пополз, как таракан. Но тут скелет упал на землю и превратился в старуху, которая рассмеялась своим глухим голосом.

— Что, Рулон-дурак, испугался меня, а я Баба Яга — хранительница входа в подземный мир. А это моя избушка на курьих ножках. В таких лабазах раньше хоронили мертвецов, и такие дураки, как ты, приходили и тревожили их, чтобы покойники-предки помогли им проникнуть в подземный мир Кащея, в котором они искали смерть, чтобы переродиться из дураков в богатырей-царевичей. Скоро и ты попадешь в этот мир, но посмотрим, выйдешь ли? — расхохоталась старуха.

Видение исчезло. Рулон, поеживаясь, лежал в гробу в обществе скелета.

— Вот я и здесь, но что будет дальше? Как я умру и перерожусь? — подумал он.

Гладкий череп, лежащий рядом с ним, показался ему головой той Бабы Яги, которую он увидел в своем видении. «Наверное, он здесь, чтобы помочь мне соприкоснуться с миром мертвых, провести меня по нему», — догадался он.

В ночном небе горели яркие звезды. Святогор затопил баню и, выйдя из нее, сел рядом с Рулоном возле идола.

— Вот они, роженицы, — указал он на созвездие Большой и Малой Медведицы.

— А что они рождают? — спросил его Рулон.

— Рождают они Души. Большая — Душу Силы. А Малая — Душу Полета, которые приходят из небесного мира Прави и вселяются в младенца. Сварог же дает человеку вечный Дух. И вот с этими тремя человек появляется в нашем земном мире Яви, чтобы по окончании его срока жизни перейти в мир Нави — под землю, где он продолжит делать то же, что делал и на Земле.

В мире Яви к каждому человеку приставлены берегини — добрые Духи, которые охраняют его в жизни. Но из мира Нави в мир Яви часто выходят упыри — умершие. И все, к чему они прикасаются, получает метку смерти. Такого человека, который встречается с ними, могут подстерегать утраты, болезни и даже гибель. Вот почему хоронить мертвецов нужно осторожно, чтобы через них не соприкоснуться с миром Нави.

В то время, пока мертвец лежит три дня до захоронения, в доме занавешивают черным зеркала, потому что в полумраке можно увидеть его тень в этом зеркале и соприкоснуться с миром Нави. Вот и ты можешь посмотреть в зеркало, чтобы увидеть их. Колдуны вырывают могилы и подкладывают могильную кость своим жертвам. И тогда к ним приходит упырь, кость которого они подложили, и начинает утягивать их в мир Нави. Но, если человек жаждет стать богатырем, сверхсуществом, он должен искать смерти. Чтобы все старое, человеческое, умерло в нем, все привнесенное внеземным разумом. И тогда он ищет смерть, чтобы она унесла все ложное в нем. И для этого он идет на могилы. Я и сам получил новое рождение на могиле волхва Пересвета, на которой я лежал 40 дней и 40 ночей, пока не обрел дар общения с Богами.

— В каком же мире живет Сварог? — спросил Рулон.

— Вот идол, — указал рукой Святогор, — у него три уровня — это три мира, а над ними голова идола — это и есть Сварог, который в этих трех мирах и вне их.

Первоначально был Великий молочный океан с кисельными берегами. Из этого молока сгустился, створожился мир. Молоко есть мир Прави — мир Кос­мического закона, гармонии. Молоко створаживающееся — это мир Яви, вечно формирующийся, растущий. А осевший на дно творог — мир Нави, мертвый, застывший. У головы Сварога четыре лица — по четырем сторонам света, а это означает, что он присутствует во всем, но ограниченный разум инопланетян, навязанный человеку, понять этого не может. Камень, дерево, зверь — все они Боги, все они растворены в окружающем мире, все интуитивно постигают реальность, видят Духов и иные миры. Человек же всего этого лишается, когда его учат говорить, он видит лишь то, что его научили видеть. И вот поэтому наши предки, чтобы избавиться от этого ига, снова сливались с природой, поклонялись грому, ветру, дереву, реке, чтобы слиться с ними. И снова обрести то подлинное видение, которое было у человеческих существ до инопланетного нашествия.

— А вот и банька натопилась. Баня это не место, где просто моются — это молитвенное место, где люди поклоняются Сварогу. Обнажаясь, оставаясь только в том, в чем их создала природа, сбрасывая все лишнее, наносное, все выдуманные проблемы и омывшись, смыв водой все вредные накопившиеся за день эманации и нервные напряжения. А пар и высокая температура затем помогают войти в состояние транса и увидеть мир Прави и Нави, недоступные видению, затемненному разумом. А затем в холодную воду. И в этот момент даже у самых закоренелых умников выключаются все мысли, и они могут узреть свою истинную природу правнуков Сварожьих.

Зайдя в предбанник, Рулон увидел вырезанное из дерева изображение старца.

— Это Сварог, — пояснил Святогор и, положив ладонь правой руки на грудь, а ладонь левой руки на низ живота, начал молиться. — о прадед, о дуб, о сноп, о Сварог, сотворивший людей в бане из пота на вехоте своем! Помоги нам, праведникам твоим, очиститься здесь, в храме твоем, чтоб узрить истинную природу твою ведения и благости.

Рулон, сложив руки как Святогор, вторил молитве. Помолясь и раздевшись, они вошли в баню, где уже стоял сильный жар. Святогор плеснул на камни воды, и все пространство окутали густые клубы пара так, что очертания предметов в бане стали прозрачными.

— Вот такими туманными были вещи в мире Прави, — сказал Святогор, — пока не воплотились в Яви. В туман они и уходят — в мир Нави. Почаще смотри в туман, чтоб понять, как все призрачно. Не думай, что все, как ты видишь, верно. Нет, все призрачно, все быстро меняется и никогда не стоит на месте. Ну а теперь давай я попарю тебя березовым веничком. Ложись на полати, и пока я буду парить тебя, ты старайся чувствовать тело и ни о чем не думай, гони все мысли, чтоб только чувствовать себя и окружающий мир.

Рулон лег, а Святогор принялся охаживать его своим веником. Первые удары показались Рулону болезненными, но затем он привык и сосредоточился на теле. При этом его голова прояснилась, он стал лучше чувствовать свое тело и слышать все окружающие звуки: треск сучьев в очаге, шипение капель, случайно попавших на камни, свист и удары веником. Попарившись, они сели на полатях.

— Теперь пребывай в этом безмолвном состоянии, и постарайся увидеть мир Сварога.

Рулон сидел распаренный на полатях, держа свою голову пустой. И только медленно вдыхал влажный горячий воздух. То ли от высокой температуры, то ли от отсутствия мыслей он отключился от реальности. И внезапно он увидел, как яркая молния, осветившая полнеба, ударила в огромный ветвистый дуб, росший посреди поля, усеянного стоящими на нем снопами. Дуб вспыхнул от ударившей в него молнии, из этого пламени появился старик в длинной русской рубахе до пят, с большой белой бородой до колен. В руках он держал длинный посох с закругленной рукоятью.

Рулон сразу понял, что это Сварог. Своим громовым голосом он произнес:

— Время, пространство и реальность порождены ограничением того ума, коим наделили тебя. Отбрось ум, и ты увидишь мир истинно. Ум должен умереть, чтоб ты ожил, чтоб проснулся от спячки.

— Но как же я без ума? — воскликнул Рулон в полном недоумении и тут же очнулся на полатях.

— Ну что, совсем тебя сморило? — рассмеялся Святогор.

— Да. Я видел ... — начал рассказывать Рулон.

Святогор остановил его жестом руки.

— Не нужно, потом расскажешь. А сейчас давай-ка окунемся в холодную воду.

Они вышли из бани и бросились в показавшуюся им ледяной воду небольшого озерка. Рулон нырнул с головой, медленно всплывая, он смотрел в воду. Мыслей не было, новое безбрежное видение реальности открылось ему.

 

 

***

 

Казалось, стало нечем дышать. Рулон перевернулся в гробу и лег на бок. Он представил, как сдохнет здесь и потом его найдут в гробу всего скрюченного с растопыренными, скребущими гроб пальцами, выпученными глазами и высунутым языком. От этих мыслей стало жутковато. В голову, как перед смертью, стали приходить воспоминания прошлого, медленно затягивающие его энергию в преисподнюю.

 

 

***

 

«КамАЗ» быстро ехал по Чуйскому тракту. Рулон сидел рядом с шофером и постоянно вспоминал слова Алтай Кама.

— Теперь, Рыбья Кость, предстоит тебе изучить и русское язычество. Здесь, недалеко от Белухи, есть древнее поселение язычников, которые замаскировались под старообрядцев. Еще с древних времен страшного крещения Руси в Киеве огнем и мечом они стали уходить все дальше на восток, покуда не дошли до Алтая, где православная церковь еще не добралась до еретиков, чтоб покарать их и искоренить истинно русское учение, заменяя его греко-еврейским аскетизмом, оказавшимся очень пагубным для русского народа и приведшим его к октябрьской катастрофе.

В глухой тайге рядом с древней пещерой, в которой жили люди во времена счастливого каменного века, они построили идола и капище вокруг него. Выходя как бы на охоту, они приходили туда, чтобы славить Сварога и других Богов — его детей и внуков.

Пока они ехали, шофер рассказал Рулону, что недавно вывез с Алтая геолога с женой, которых чуть не убили алтайцы. Оказывается, этот геолог воспользовался алтайским гостеприимством, сам не желая достойно ответить на него.

Когда их геологическая партия расположилась недалеко от удаленного алтайского поселения, где местные жители промышляли охотой и разведением маралов, геолог подружился с алтайцем. И тот, согласно обычаю, пригласил его в свой дом. После того как они выпили и закусили, алтаец уложил его спать с собственной женой. Жену там принято предоставлять всем постояльцам, при этом алтайцы часто хвалятся: «Этого ребенка мне сделал тот, а этого — этот».

И все было бы хорошо, но вскоре к геологу приехала его жена, и алтаец тоже собрался в гости, чтоб сделать ребенка на память другу-геологу. Придя в гости, он выпил и закусил. И вот наступила ночь. Его убеждали, что у русских нет такого хорошего обычая. Он не мог этого понять и стал очень недружелюбно и агрессивно настроен. Так что русским геологам пришлось поспешно уехать оттуда.

Слушая этот рассказ, Рулон подумал, что этот обычай алтайцев очень мудрый с позиции природы, ибо он позволяет наиболее быстро осуществлять обмен генофондом и рождать здоровое и сильное потомство. Видимо, в силу этого обычая у алтайцев считается, что род идет по женской линии и что свою силу ребенок получает именно от рода матери.

Позднее Рулон узнал у язычника Святогора, что древние славяне имели свой взгляд на семью. Их семья состояла из сообщества нескольких мужчин и женщин, которые имели друг с другом ритуальные сексуальные взаимодействия по сложной схеме, в которой был предусмотрен даже временный целибат для восстановления и накопления энергии.

Сексуальные взаимодействия могут быть самыми разными, и римская моногамия просто является одной из них. Однако люди настолько зациклены на внушенных им представлениях, что не могут воспринимать жизнь по-другому. И всю дорогу душат себя этой зацикленностью на внушенных им установках.

 

 

Избранник Духа

 

Ослепительный белый снег скрипел под лыжами. Вокруг стояли высокие ели и кедры. С огромными белыми лапами, с которых при одном только прикосновении ветра падал сверкающий снег.

Рулон ехал по тайге уже третий день. Он ехал в поисках шаманского поселения, где должен был пройти последнее посвящение. Но уже в который раз ему так и не удалось найти шаманскую юрту. Видно, не хватало личной силы. Он потрогал на своей груди талисман, подаренный Шри Джнан Аватаром Муни и, почувствовав божественную
виб­рацию, продолжил свой трудный путь. Внезапно с огромного дерева с шумом сорвалась большая черная ворона и, громко хлопая крыльями, пролетела над головой Рулона. За ней летело еще две, заполняя тишину своим резким карканьем. Осмотревшись кругом, он увидел рыжую белочку, ловко взбирающуюся по толстому стволу высокого кедра. На мгновение она остановилась и посмотрела вниз. Рулону даже показалось, что она смотрит на него. Понаблюдав еще минут пять за жизнью лесных обитателей, он отправился дальше.

 

***

Рулон все ехал на лыжах по тайге. Солнце клонилось к закату. Нужно было сделать привал на ночь. Остановившись в уютном месте с хорошей энергией и расчистив снег, он, наломав веток, разжег большой костер.

 

***

Костер догорал, Рулон сгреб все угли в одно место и расчистил землю. Она уже успела прогреться, и от нее поднимались легкие клубы пара. Нарубив еловых лап, он наложил их на эту теплую землю, приготовляя себе ложе для ночлега. Оставив маленький костерок, он лег на это ложе, соорудив небольшой шалаш, и быстро погрузился в сон. В сновидении к нему явилась прекрасная девушка в традиционном алтайском одеянии.

— Я Умай — Богиня Земли. Я языческая мать твоих предков, я — Мать-Сыра земля, возьми ж меня и владей мной. Я твоя, — с этими словами она скинула свое одеяние и предстала нагой перед Рулоном.

Они стояли вдвоем на свежевспаханном поле. Умай протянула к нему руки, и ее волосы внезапно распустились из тугих кос и покрыли все ее тело до пояса.

— Догони же меня! — крикнула она и, быстро повернувшись, побежала.

Рулон бросился за ней и обнаружил, что он является огромным быком. Он долго бежал по этому бескрайнему полю, пока не овладел ей прямо на мягкой, слегка влажной земле. Войдя в ее лоно, он почуял могучую силу, входящую в него, — силу самой земли.

Очнувшись, он понял, что это знак его удачи, что сегодня он найдет стойбище шамана. Рулон лежал, смотря в небо. В нем виднелась Полярная звезда, просвечивающая через ветки шалаша. Вскоре забрезжил рассвет, и путник стал собираться в дорогу.

— Умай, Умай! — повторял он. Хозяйка тайги является охотникам перед удачной охотой, поэтому, собираясь в лес, они несколько дней не спят с женами, чтоб накопить силу и совокупиться с Умай, дающей удачу.

Встав на лыжи, посланник Ашрама побрел по пробуждающейся тайге, которую уже хорошо освещало холодное зимнее солнце.

Древние охотники знали истину. Они понимали, что пустая трата сексуальной энергии приведет к невезению, а накопление силы и направление ее на свою цель принесет удачу. Однако, несмотря на большую озабоченность сексом, мыши совсем не умеют пороться.

 

 

Бубен Шамана

 

Яранга, сооруженная из оленьих шкур, одиноко возвышалась в бесконечной равнине. Непроходимые сугробы со всех сторон окружали ее, и лишь небольшое пространство вокруг жилища шамана было примято здешними обитателями, со­баками и оленями. Олени стояли недалеко от яранги. Длинные ветвистые рога свидетельствовали об их почтенном возрасте. Чистые пятнистые шкуры блестели на солнце. Тут же рядом обитали и лохматые собаки, которые встретили его дружным лаем. Они лаяли и резвились, радуясь возможности отдохнуть от своих упряжек, валяющихся тут же неподалеку.

Подняв полог яранги, вышел старик. Состис сразу понял, что это Алтай Кам, о котором ему говорили еще в преддверии. На нем была теплая меховая шапка, закрывающая лоб до бровей, теплое шаманское одеяние из кожи и меха со множеством интересных металлических предметов, колокольчиков, тонких пластинок, медальонов с различными изображениями — все это создавало звон при каждом движении шамана. Алтай Кам внимательно изучил своего гостя проницательным взглядом темных глаз, над которыми нависли густые черные брови, отбрасывающие тень на половину лица.

— А, это ты, Рыбья Кость, — приветствовал он Рулона, — заходи, заходи.

Сняв лыжи, путник прошел в ярангу и расположился у очага, грея у огня замерзшие руки. Все здесь казалось таинственным, наполненным какой-то особой жизнью. Пылающее пламя, казалось, исполняло мистический танец, созданный духом Огня.

 — откуда вы знаете моё детское прозвище? — удивленно спросил он.

— Я, брат, много чего знаю. Эта кличка самая шаманская, — ответил старик, подкладывая дрова в очаг. — Солнышко-то садится, скоро начнем камлание.
Спро­шу духов о твоей доле, суждено ли тебе принять шаманство. Зимой-то оно труднее дается.

Тем временем в яранге распространился резкий запах жареного мяса, который напомнил Рулону о чувстве голода.

— Как там ученик Гесера? — спросил шаман о Джнан Аватаре.

 — он передавал вам привет, Алтай Кам, — почтительно ответил шаману Рыбья Кость.

— Снимай верхнюю одежду, давай подкрепимся перед камланием. Много си­лы тебе нужно будет, — сказал старик и подал Рулону кусок жареной оленины и густой чай из трав.

Они ели молча. Слышно было, как в тайге поднимается ветер и повизгивают собаки. Поев, шаман начал готовиться к камланию.

Старик надел свой шаманский наряд, сделанный из оленьей шкуры, увешанный металлическими бляшками и колокольчиками. На нем также были прикреплены хвосты зверей и птичьи перья. На голову шаман надел металлический обод с оленьими рогами. Он сел у огня и плеснул в очаг немного водки, от которой ярко вспыхнуло пламя. Затем плеснул еще немного на бубен и выпил оставшуюся сам.

— Пусть Дух Огня и Дух Бубна опьянеют, — сказал Кам. — Тогда ритуал пой­дет на славу.

Он взял бубен, который представлял собой обод метрового диаметра, обтянутый кожей, на задней части которого висело много металлических подвесок. На рукоятке была вырезана голова и фигурка человека.

— Это мой Учитель, Хозяин Бубна, — пояснил старик. — Давай, погрей бубен над огнем, — сказал он, подавая Рулону свою реликвию. — А я пока поворгую, созову духов-помощников.

Сидя у огня, он взял хомуз и начал беззвучно петь заклинания, которые вместо языка старика выговаривал
язык хомуза, нагнетая мистическую атмосферу таинства. Вскоре показалось, что в яранге появился еще кто-то. Чувствовалось присутствие ка-
ких-то сущностей, которые, казалось, двигались, дышали и переговаривались вокруг. Старик отложил хомуз, взял бубен и запел песню. Начал себе подыгрывать на нем.

— Повторяй за мной песню, —
сказал он, — и хлопай в ритм со
мной.

Рулон начал подпевать, плохо
раз­бирая слова и больше подражая
мо­тиву, негромко прихлопывая в ладоши в ритм с бубном. Шаман опустил голову в бубен и продолжил петь, как будто обращался только к своему инструменту. Вскоре он встал и начал приплясывать, стуча колотушкой по бубну уже быстрее и выкрикивая слова песни. При каждом его движении все железные бляшки его костюма начинали греметь, создавая непрерывный шум. Рыбьей Кости показалось, что он начинает кружиться и
пля­сать вместе с шаманом, что его
под­нимает вверх какая-то неведомая Сила. Звуки бубна стали слышаться с разных сторон, то удаляясь, так что казалось, шаман находится за пределами яранги, то приближаясь, слышались где-то внутри головы. По чуму что-то летало. Послышались писки, хлопанье, совиный хохот и другие непонятные шумы, появляющиеся сразу с разных сторон и сливающиеся в мистическую какофонию. Внезапно Рулону показалось, что он вылетает через верхнее отверстие юрты и куда-то летит, подхваченный неведомой силой. Вдруг перед собой он увидел огромную лиственницу, растущую от земли до неба, на которой у основания каждой ветки находились гнезда. Рыбья Кость летал вокруг этого дерева вместе с Алтай Камом. Старик тянул его за собой на аркане. Сам он сидел верхом на олене, в которого превратился его бубен. Они взлетели к верхним веткам.

— Вот твое гнездо, Рыбья Кость. Здесь растет твоя Душа, и скоро ты станешь шаманом, ибо она уже созрела.

Внезапно рядом с ними появилась крылатая росомаха, которая села на гнездо и зарычала на Рулона.

— Я твоя Мать-зверь, — сказала она, — и тебе нужно быть шаманом, удары твоего бубна услышит весь мир. У твоего тела было много матерей, но я твоя истинная мать, мать, взращивающая душу.

Вскоре все исчезло, и Рыбья Кость обнаружил себя лежащим на полу яранги. Рядом лежал старик. Кряхтя, он стал подниматься и снимать с себя тяжелый кафтан, весящий, может, даже полпуда. После камлания, уставшие, они легли спать, подстелив себе теплые шкуры оленей.

 

 

Шаманский Христос

 

Утром Алтай Кам с Рыбьей Костью отправились на оленях в шаманскую ро­щу — место, где находилось древнее захоронение шаманов. Они ехали по бескрайней белой равнине. Взгляд Рулона уносился вдаль, туда, где небо соединялось с землей на горизонте. Ни одного, даже маленького деревца не было видно кругом. На несколько километров простиралась северная холодная пустыня — лишь холмы, холмы, холмы, словно волны первозданного океана.

По дороге Рулон расспрашивал старика.

— Как это Душа созревает в гнезде? Разве Ду­ши у человека нету? Разве Душа есть только у ша­мана?

— Душа Душе — рознь, — ответил Алтай
Кам. — У человека может быть пять Душ, но каждую он должен еще обрести. Просто так Душа не будет у него. Да и Души у каждого по своему
сформированы, — не успел ответить он, как они уж подъехали к старому сооружению.

На четырех больших березах покоился настил, на котором лежал скелет, покрытый снегом и жухлыми листьями.

— Аранкас, — пояснил старик. — Тут лежит мой Учитель, Большой Шаман.

Алтай Кам принес ему в жертву оленя, зарезав его и разбросав куски мяса по аранкасу. Сделав это, начал молиться, чтоб умерший Шаман помог ему в посвящении Рыбьей Кости для обретения им дара шаманства. Кам громко выкрикивал просьбу, ударяя своим посохом по аранкасу. Внезапно появился
вихрь, который стал кружить вокруг них, поднимая снег и забрасывая им свершителей ритуала.

— Вот он! — закричал старик. — Встань на колени, поприветствуй Учителя.

Рулон так и сделал, плюхнувшись на колени в глубокий снег. Внезапно он почувствовал, как будто чья-то невидимая Сила входит, спускаясь с макушки вниз по его телу. Ощутив это, он понял, что получил благословение предка. Вихрь стал удаляться, и снова стало тихо. Только олени, стоявшие в упряжке, выказывали свое присутствие громким фырканьем. Топаньем копыт по снегу они выражали нетерпение и стремление скорее отправляться в дорогу.

— Пойдем, — спокойно сказал старик, направляясь к саням. Они сели и поехали к яранге.

 

 

***

 

Глубокая ночь, длящаяся на Севере слишком долго, затмевала все вокруг. Ни Луны, ни звезд — все скрыто тяжелыми облаками, нависшими над землей. В огромной снежной степи лишь один небольшой огонек, свидетельствующий о присутствии жизни в небольшой яранге, хранящей драгоценное тепло. Согревая замерзшие на ветру руки, Рулон внимательно слушал старого шамана. Его взгляд был направлен на танцующее и сверкающее пламя.

— Теперь ты будешь готовиться к смерти и воскресению, тебе уже пора, — сказал старик, подкладывая дрова в очаг, — три дня ты будешь проходить рассечение, духи съедят тебя и затем склеят заново.

Великие Шаманы проходили до трех рассечений. Алтай Кам уложил Рыбью Кость на бересту в специально сделанной для этой цели миниатюрной яранге. Повязал ему голову специальной ниткой, цветной ленточкой — талисманом, ко­торый будет помогать ему избежать полного уничтожения. Посвящаемый в шаманство хлебнул из кружки целебный настой из трав и погрузился в забытье.

Он очнулся, лежа на большой поляне. Ярко светила луна. В тайге завывали волки и ухал филин. Ветер шевелил верхушки деревьев. Казалось, все здесь бы­ло наполнено особой жизнью. Внезапно справа от него появился небольшой вихрь, который, словно живое существо, носился по поляне, поднимая в небо снежные столбы.

Послышались чьи-то шаги. Вдруг со всех сторон к нему стали приближаться люди со звериными головами, лапами и шерстью. Он понял, что это духи. Лисы, волки, медведь, олень и многие другие зверообразные сущности набросились на него и начали его пожирать. Медведь разбил ему череп, вынул мозг, съел его, а затем раскрыл свою голову, как шкатулку, вынул из нее мозги, вставил их ему в голову, говоря: «Вот тебе мозги, знающие пути в невидимый мир». Сокол выклевал ему глаза и вставил ему свои, говоря: «Вот тебе глаза, видящие духов». Волк сожрал его сердце и дал ему свое, знающее, в чем правда. Лиса сожрала и дала ему свою печень, олень дал ноги. Все духи обменялись с ним своими частями тела. Рулон словно увидел себя со стороны. Его обновленное тело выглядело удивительно и необычно. Вместе с ним Рулон ощутил и новую Силу, которая даруется познавшему тонкий мир, мир Духов.

— Теперь ты с нами, мы с тобой едины, — сказали они, — мы твои Духи-помощники.

 

***

 

Кусты у дороги, на которой оказался Рулон, зашевелились, предвещая приближение какого-то существа, послышались шаги и показался темный силуэт. Высокий могучий старик с бородой подошел к Рыбьей Кости.

— Я — Черный Кам. Я покажу тебе все пути болезней и бед.

Он посадил молодого шамана к себе в сани, они поехали по всем закоулкам Нижнего мира. У болота они встретили желтого высокого человека с взъерошенными волосами и провалившимися глазами. Его вид мог бы вселить ужас в любое, даже очень смелое сердце. Кругом стоял запах гнили, в болотной тине шевелились какие-то твари: жабы, пауки, змеи. Черный Кам указал на болотного человека рукой.

— Это Дух чумы, — сказал Черный Кам и, отрезав кусок от тела посвящаемого, дал его Ду­ху. Тот жадно проглотил мясо.

— Я буду возвращать тебе похищенные Души, если ты
при­несешь мне жертвы, — ответил Дух.

В осиновом лесу они встретили человека, всего изъеденного язвами. Он сидел в большой луже гноя, который тек из его волдырей.

— Это Дух оспы, — сказал старик и ему отрезал кусок тела Рыбьей Кости.

Оспа поклялся также в помощи новому шаману. Так объехали они всех духов болезни и скорби, каждому давая часть тела Рыбьей Кости, покуда не остался от него только скелет. Тогда старик пересчитал его кости.

— Есть у тебя лишняя кость. Значит, станешь ты хорошим шаманом, но много теперь умрет людей в твоем роду, так как тебе нужно будет много Силы. Их Сила перейдет к тебе. Из их тел мы построим плотину на реке болезней и скорби, чтоб вылавливать затонувшие там Души тех, кому ты будешь оказывать помощь. Иногда приходится забирать до сорока родственников, чтобы кто-нибудь стал шаманом, так как нужно иметь много Силы.

— Теперь я буду твоим Духом-покровителем, — сказал Черный Шаман и, пре­вратившись в вихрь, понесся по полю вокруг Рыбьей Кости.

 

 

Мировое дерево

 

Снег скрипел под лыжами, обитыми снизу медвежьей шкурой, которая не давала им скользить назад при подъеме на гору.

— Вот ты и прошел рассечение шамана, — сказал старик, оглядывая тайгу, окружавшую их плотной
сте­ной. — Теперь нужно поймать оленя, который будет носить тебя по Вселенной, который станет твоим бубном.

Вскоре они вышли к дереву, которое было увешано лентами, кусочками шкур, старыми порванными бубнами, колокольчиками и другими шаманскими атрибутами.

— Что это такое? — спросил старика Рулон, осматривая необычно украшенную лиственницу, похожую на новогоднюю елку.

— Это шаманское дерево. Тут все шаманы оставляют свои изношенные вещи. Отправляют их в Низший мир, ибо, что тут сломано, там цело. Что здесь мертвое, там живое. А сие дерево соединяет между собой три мира: Небесный, Земной и Подземный. По этому Мировому древу шаманы путешествуют в эти миры во время камлания.

И действительно огромная, в три обхвата лиственница высоко вздымалась в небо и вонзала
свои большие, вышедшие на поверхность земли корни, на которых, как на столбах, стоял ее ствол. Казалось, что она действительно соединяла собой Небо с Землею.

 

 

***

 

Вскоре они заметили большого рогатого оленя, который стоял совершенно спокойно, как будто специально дожидался их. Старик кивнул Рулону, тот схватил ружье и, почти не целясь, уложил его двумя выстрелами. Животное еще пыталось убежать, но через несколько вялых прыжков рухнуло в снег, обагряя его своей кровью. Из особого дерева, растущего в шаманской роще, старик научил Рулона сделать обечайку для бубна, из него же вырезали ручку и колотушку для тунгура (шаманского бубна). Все сделали из березы.

— Почему вы почитаете березу? — спросил Состис.

 — она связана с Верхним миром, так как ее почти не поражает молния. Это дерево Ульгеня.

Оленя подвесили, чтоб стекла кровь. Ее собрали в большую тарелку.

— В ней Кут — жизненная сила, — сказал старик, — испей ее три глотка, остальное принесем в жертву Духам.

Рыбья Кость отпил крови, остальное разбрызгал вокруг, отдавая дань Духам-помощникам

— Кровь рождает печень, так что Кут живет там. Отведать тебе нужно будет и печень оленя.

— Но ведь кровь распределяет сердце, — возразил Состис.

— Распределяет, — утвердил старик, — но не рождает. Из сердца рождается Душа Тесь, Душа прошлого, твоя привязанность, память. А из печени — жизненная Сила, которую ты растрачиваешь на свои сердечные привязанности к своему прошлому. И когда прошлого станет совсем много, ты умрешь. Но если не будет привязанности к прошлому, то оттуда вернется к тебе Сила, которую ты похоронил в своих воспоминаниях. Тогда будешь жить долго.

Шкуру оленя натянули на обечайку, сделали мембрану для бубна.

— Теперь нужно будет вселить Дух оленя в бубен, чтоб оживить его. Будем делать большое камлание, — сказал старый шаман. — Готовься к своему первому камланию с этим бубном, — произнес он, постукивая по нему колотушкой.

Рыбья Кость надел на себя новый шаманский кафтан, еще не расшитый и не имеющий таких атрибутов, как у Алтай Кама. Старик взял его бубен и нарисовал на нем пальцем оленя, окуная палец в жидкую глину.

— Вот его ты и должен привлечь в свой бубен. Духи помогут тебе, начинай камлание.

Рулон сел и начал бить в бубен, сливаясь с каждым его ударом и входя в транс. Он начал ворговать и забормотал какой-то напев, который сам пришел к нему. Вдруг он почувствовал, что какая-то Сила поднимает его. Он встал на ноги и стал приплясывать, ударяя колотушкой в бубен все сильней и сильней. Наконец он ощутил, как некая Сила стала его кружить, и, поддаваясь ей, он стал неистово танцевать и громко выкрикивать какие-то звуки.

Вдруг он увидел оленя. Духи окружили зверя и гнали прямо к нему. Он подбежал к Рыбьей Кости и начал кружиться рядом. Тогда Рулон на-
крыл его бубном и олень вошел в не­го. Бубен сразу ожил и как будто стал двигаться сам по себе. Рыбья Кость
вскочил на него верхом. И тут бубен обернулся вновь оленем и стал поднимать его в небо.

Тело Рыбьей Кости рухнуло на-
земь. Старик взял бубен и продолжил бить в него, не давая ему отдыха, чтоб приручать к камланию. Рулон про-
должал носиться по воздуху на олене, окруженный звероподобными Духами-помощниками. Сперва олень носился, как необузданная лошадь. Но вскоре новый шаман совладал с ним и начал уже уверенней управлять полетом. Внезапно впереди он увидел вихрь, который обратился в Черного Шамана, его предка-покровителя. Он несся впереди, как бы указывая путь своему подопечному. Вскоре они оказались у Мирового дерева, простирающегося в бесконечную высь.

 

 

Верхом на бубне

 

Рыбья Кость поднимался по шаманскому дереву вслед за Черным Камом на небо. Пролетев небо, они вышли через отверстие в нем за пределы небес и оказались в пустом пространстве без верха, низа и середины. Там царил вечный полумрак и что-то, напоминающее первичный хаос.

Черный Кам ударил в бубен, и внезапно перед ними проявился громадный замок из яшмы, состоящий из глаз, смотрящих во все возможные стороны. Замок окружали огромные тучи, которые, казалось, могли раздавить своей тяжестью. Как комары перед лицом этой громады, Рыбья Кость со своим покровителем влетели в этот дворец и увидели там огромную залу, в которой стоял гигантский трон. На нем восседал, подобно горе, творец и владыка всей Вселенной Тенгри Хан. Он посмотрел на Рыбью Кость, и Великое Знание внезапно снизошло на него из-под этого взгляда вечности. Состис понял, что мир Тенгри — это первичная пустота, изначальный океан, из которого происходят три мира: Верхний, Нижний и Средний, в котором мы сейчас живем, что Мировое дерево — это временная ось, связывающая три мира: верхний — мир будущего, Средний — мир настоящего и Нижний — мир прошлого. Мир Тенгри — это мир вечности, объединяющий все три мира времени.

— Кто ты? — громовым голосом спросил Рулона Тенгри.

— Я — Рыбья Кость, — ответил он.

— Ха-ха-ха! — громовыми раскатами захохотал Тенгри Хан. — Ты — спящий в вечности, ты — Айы, Дух-свидетель, ты должен бодрствовать, должен про-
снуться.

Внезапно Рулон ощутил себя каким-то огромным глазом, находящимся в центре мироздания. Он видел всю Вселенную как бы с высоты птичьего полета и в то же время как бы изнутри, видел галактики и атомы, видел все во все стороны. Видел сразу прошлое, настоящее и будущее всех явлений. И тогда он понял, что он Айы, что он проснулся.

Рыбья Кость очнулся в чуме. Старик сидел у очага и помешивал пищу в котле. Рядом с ним сидел еще один алтаец. Они говорили о том, что в тайге потерялся один охотник, уже целую неделю отсутствует.

— Покамлаю, — сказал Алтай Кам, — если он жив, то пойду искать, но если мертв, тогда и искать незачем. Значит, Дух тайги забрал его жизнь.

Рулон встал с лежанки и присел рядом с ними, с трудом приходя в себя после последнего транса.

— А это что, йожка? — спросил алтаец, показывая на Рулона.

Йожками местные жители называли всех искателей истины: агни-йогов,
криш­наитов и других оккультистов, приезжавших на Алтай в поисках чудес и мистики. Их недолюбливали и даже иногда убивали, особенно если встречали
в тайге.

— Нет! — ответил шаман. — Это мой ученик, Рыбья Кость. Он тоже будет нам помогать в поисках пропавшего.

Алтай Кам поворговал немного на хомузе, выигрывая на нем какую-то завораживающую мелодию. Рыбья Кость с алтайцем молча сидели на оленьих шкурах, смотря на огонь и слушая игру шамана. Закончив ритуал, старик отложил в сторону хомуз.

 — он жив, его тын (жизнь, дыхание) еще не вышел. Запрягайте оленей, поедем его искать.

Поев оленины и выпив чай с баданом, старик, кряхтя, надел шаманский кафтан, взял бубен и, нарисовав на нем человека, которого собирался искать, начал камлание. Уже при первых ударах бубна, он преобразился и стал плясать с бубном как молодой, наполненный силой. Такую энергию ему давали Духи-помощники. В разгар камлания он выбежал из чума и пошел в тайгу. Рыбья Кость с алтайцем поехали за ним на оленьей упряжке.

Два дня шаман шел без перерыва в сорокаградусный мороз по снегу в одном легком кафтане из кожи оленя, не чувствуя ни холода, ни усталости. К концу второго дня они набрели на лежащего в снегу охотника, уже еле живого. Положив его на сани, поехали назад. Шаман тоже сел на повозку и поехал, укутавшись в шубу. Выйдя из транса, он вновь превратился в старика, усталого и озябшего. В чуме он дал охотнику хлебнуть настой из золотого, красного и других корней, и уже на следующий день он был здоров и мог ехать домой с алтайцем.

— Корень повышает Кут, жизненную силу, — пояснил шаман, — а где сила, там и здоровье, и молодость. Но не умеет человек все это сохранить. Всю силу свою тратит на суету житейскую. От этого становится более неудачлив. Силу Кут нужно копить в себе, направлять ее на контакт с духом. Тогда всегда будешь сильным, удачливым, — поучал старик. — Если много Кут, то твой двойник Сюр будет сильным. Во сне твое тело лежит, но Сюр не спит, ты в его теле действуешь в сновидении. Если в сновидении будешь активен, всех побеждаешь, всего добиваешься, летаешь, значит, Кут сильный. Сюр сильный — будет удача в жизни. Если Кут слабый, Сюр слабый, сон мрачный становится. Видишь грязь, гробы, могилы, все сломанное, ветхое, гнилое, тебя преследуют, притесняют, значит, плохо все в жизни будет. Сюр во сне твое будущее строит.

— Как же он может будущее строить? — спросил Рыбья Кость.

— То, что видим во сне, есть символы будущего. Как ты обращаешься с ними, так и наяву события к тебе обернутся. Во сне отдал — наяву потеряешь, во сне взял — наяву получишь, во сне активен, что-то делаешь, побеждаешь, добиваешься чего-то — и наяву будет так же. Если наоборот, то и наяву будет плохо. Сон — это наше будущее, помни это.

 

 

***

 

— Нужно бы тебе спрятать свою Душу, — сказал старик, разжигая огонь в очаге яранги.

Рыбья Кость удивленно посмотрел на него.

— Куда же ее можно спрятать? — спросил он.

Дрова затрещали от поглощающего их пламени. Старик поднял свою голову от огня и внимательно посмотрел на Рулона.

— Все шаманы прячут Душу вместе с останками своего тотема, то бишь оленя, из которого сделан твой бубен. Если плохой шаман найдет твою так спрятанную Душу, то может погубить тебя. Поэтому Душу прячут далеко в тайге, в глухом месте.

С этими словами шаман подал ему череп оленя, из которого они делали бубен.

— Тут будет жить твоя Душа, спрячь его подальше в тайге. Это тебе нужно будет сделать самому.

Все это напомнило Рыбьей Кости сказку про Кащея Бессмертного, душа которого была в яйце, яйцо — в сундуке, сундук на дереве...

«Видно, на мировом дереве», — подумал он, и вообще вся сказка про Кащея показалась ему картой эзотерического пути, пути совершенствования сознания, развития человека Ивана-дурака. А все ее события являются ступенями его становления, вплоть до обретения им Василисы Прекрасной, т.е. Божественной Бла­годати, которую он должен получить в борьбе с Кащеем, олицетворяющим Эго.

 

 

***

 

Старик подал бубен Рулону.

— Сегодня попробуй камлать Ульгеню. Возьми и нарисуй на бубне карту своего путешествия.

Рыбья Кость взял бубен и разделил его на три части: верхний, средний и нижний мир. Посередине нарисовал Мировое дерево, которое соединяло эти три мира. В верхнем мире он нарисовал Луну, Солнце и звезды, а также дворец Ульгеня из облаков и самого Ульгень Хана. В среднем он нарисовал чум, себя рядом с ним с бубном и своих Духов-помощников. Затем нарисовал свой путь на небо. Положив бубен, чтобы Тунгур подсушился у огня, он надел шаманский костюм и, немного поиграв на хомузе, призывая своих Духов-помощников, начал камлание с Тунгуром. Раскатистые звуки большого бубна уносили Рулона в не­бесную высь на крыльях Духов-помощников и его тотемном олене. На вершине большой горы среди гряд туманных облаков он увидел Ульгень Ха­на, восседающего на большом троне. Приглядевшись, в клубах тумана он увидел призрачные те­ни грядущих событий и предметов, людей и других существ, коим должно было появиться на Земле.

— Ты в царстве будущего, — громовым голосом произнес Ульгень Хан, — именно тут формируется грядущее из твоих мыслей и мечтаний, чтоб потом, умерев здесь, воплотиться в мире настоящего. Но все оттенки твоих мыслей и мечтаний на века остаются здесь. Они образуют одну из твоих Душ, Душу Бось, Душу радости и восторга, так как из будущего в настоящее всегда идет поток творческой энергии и, воображая, мечтая, фантазируя, накопляется ею, улетая на крыльях ума в мое призрачное царство. Но эти же мечты остаются предметом скорби, так как не всем из них суждено воплотиться в Среднем мире, — продолжал говорить Ульгень, — а только тем, которые ты наполнишь своим Кут, своей жизненной Силой. Чем больше мечта, тем больше нужно Кут, чтоб она воплотилась. А Кут у обычного человека невелик.

— Почему же, Ульгень, иные планы осуществляются вскоре, а осуществление других требует, чтоб прошли годы? — спросил Рыбья Кость.

— Всему есть время свое, — ответил Ульгень, — и от звезд небесных зависит оно, когда сходятся, то и наступает время для осуществления события, помни это.

 

 

***

 

Наступила весна, и на реке тронулся лед. Льдины плыли, ударяясь друг о друга, несомые течением. Рыбья Кость со стариком смотрели на беспомощно вертящиеся льдины.

— Вот так и человек плывет по реке Жизни, — сказал Шаман, — сам не знает, куда и зачем, из Царства Ульгеня в Царство Эрлик Хана, в мир мертвых. Река-то берет начало в Верхнем мире, а течет в Нижний, туда и отправляют покойника на лодке Эрлика, лодке без весел, и плывет он туда так же, как и эти льдины, и исчезает из нашего мира, как талый снег.

Рыбья Кость подумал, что когда-то настанет и его день, день смерти, и он отойдет навсегда в иной мир, чтоб больше никогда. На слове «никогда» он споткнулся. «Ведь все не вечно, вечна ли смерть?» — подумал он и спросил старика.

— А почему шаманов хоронят на аранкасах, а не отправляют в лодке по реке?

— Вот ты о чем, — задумчиво произнес Алтай Кам, — это оттого, что шаман идет в Верхний мир к Ульгеню, а то и к Тенгри, а обычный человек слишком тяжел и подняться на Небо не может. Его привязанности опускают его под землю, туда, куда уходит все, с чем он отождествился. Пришла пора тебе покамлать Эрлику и войти в мир подземный, — сказал старый шаман. — Видишь, течет ре­ка, — продолжил он, указывая на воду. — Когда ты посмотришь на движущееся на тебя течение реки, то почувствуешь, как оно наполняет тебя тем, чего тебе недостает. Все это тогда ты притянешь к себе из будущего, это живая вода. Но затем повернись, посмотри на уходящее от тебя течение и почувствуй, как оно уносит от тебя все негативное. Все, что мешает тебе достичь желаемого, — это есть мертвая вода. Но если ты узнаешь, с чем нужно расстаться, чтоб получить что-либо, и что даст тебе исполнение желаний, сколько новых проблем принесет их исполнение, ты, может быть, тогда поднимешь голову к Небу и скажешь, обратясь к Тенгри: «Да будет Воля твоя». И если даже к тебе приплывет золотая рыбка, чтоб исполнить три твоих желания, ты трижды скажешь: «Да будет Воля твоя», ибо поймешь, что то, что желаешь ты, намного хуже того, что Бог уготовил нам.

Старик замолчал, задумчиво глядя на реку. Рыбья Кость говорил все, чего он желал и к чему стремился. Все, кроме пути к Богу, показалось ему детской игрой, и он понял, что Бог дает нам неизмеримо больше того, что мы могли бы пожелать.

Начав камлание, Рыбья Кость провалился под землю и сразу оказался в черной лодке, плывущей без весел по реке. Плеск волн, казалось бы, издавал стоны и рыдания. В лодке напротив Рулона сидел высокий черный старик с большими усами, завернутыми за уши, и двойной черной бородой, доходящей ему до колен. Его черные волосы были всклокочены. Он посмотрел на шамана своими горящими, как уголь, глазами.

— Вот река скорби и печали, несущая свои во­ды в океан Бой Тенсис, океан страдания. Река полна слез, потому что люди привязаны к своей памяти, которую я дал им. И эта память Тесь является одной из Душ человеческих, которая растет со временем. И чем больше становится эта Тесь, тем больше страдает человек оттого, что неминуемо уходит все, что он запомнил, ибо все не вечно. Когда память Тесь становится совсем большой и человек перестает видеть новизну мира, а видит лишь прошлое вместо настоящего и будущего, я забираю его в свой мир, туда, куда ушло все, что любил он и к чему привязался. Так наступает смерть.

— Почему же лодка, на которой плывешь ты, без весел? — спросил Рыбья Кость.

— Потому что человек в своей жизни безвольно плывет по течению, как и все, двигаясь от рождения к смерти, следуя тому, что внушили ему родители, следуя своим привязанностям, т.е. следуя памяти Тесь. Но если вы разовьете волю, чтобы действовать вопреки выработанным эмоциям, не по пути мыслей последуете, а по пути Духа Айы, тогда избежите смерти и обретете бессмертие в Духе. Но для того, чтобы обрести Вечность, человек должен оставить привязанности к прошлому и будущему.

С этими словами лодка сама собой причалила к берегу, и Эрлик Хан вышел из нее, сел на лысого быка и поехал на нем, погоняя его змеей вместо плети. Поехал по направлению к своему замку, возвышающемуся темной глыбой ржавого железа на большой куче грязи, среди царящего в царстве Эрлик Хана полумрака.

Путь дурака 1-7. Часть 2